Голубые глаза кричали: «Куда ты?»

Арсению кажется, что Оксана шутит. Прикалывается. Или напридумывала себе. Какие ещё глаголы подобрать, чтобы отрицать только что услышанное, поверженное хоть не в шок, но в большую озадаченность? — Что ты щас сказала? — глухо произносит Попов, поправляя рукой челку. Ему не верится. После того не шибко приятного разговора на кухне, Оксана нашла его сидящим на кровати собственной спальни. Слез на лице не было, но детская потерянность явно виднелась на лице. Она присела рядышком, рассказывая, что случилось с Артёмом в тот день, когда Арсений едва не потерял сына.        — Да, Арсений, он мне сам поведал. Ну не будет ребенок врать! — Оксана менее тревожной и смущенной от данной ситуации не выглядела. Арсений закрыл лицо руками, тяжесть с плеч никак не угасала. Напротив, повысилась до масштабных размеров. Хотелось всего-навсего иррационально закрыться от всех и вся, чтобы никто не видел и не слышал. Лишь полутьма бы окутывала его своим присутствием. — Я даже не знаю, что сказать. Так странно выглядит, за каким-то непонятным мужчиной побежать, после покушать, при этом называя отцом! Почему он в принципе решил, что этот мужчина — его отец? Злиться или не злиться на сына — непонятно. Ребенок ещё в школу не пошел, какие осознанные мыслительные процессы могут быть в таком возрасте? Увидел, захотел — сразу пошел. И не размышлять, что будет с тобой от этого. Дети, ну. Тем более, как злиться на свое солнышко… Кто ошибки в жизни не делал? Правильно. Никто. Простительно. Они тоже в первую очередь виноваты, как могли потерять ребенка?! Можно было бы поговорить с самим Артёмом, без упрёков и назиданий. Без филиппики афинского оратора Демосфена (он где-то прочитал, когда ехал на работу). Единственный минус: подруга не прямолинейно, но намекнула, что Артем очень боится рассказывать папе. Арсений не хотел пугать его, по крайней мере оставит разговор на чуть-чуть позже. Не слишком долго, чтобы забылись в голове те мысли и ощущения, ну и не прямо сейчас. Арсений упирается взглядом в стену с облезлыми обоями, свесив ноги с кровати. — Так. Ладно, — приводит себя в порядок, качая головой. Поворачивается назад, Оксана смотрит виноватыми глазами, словно не они вдвоем не уследили, а только она причастна. — Не смотри так, на меня вина изначально идёт. Лучше скажи, как мужчина выглядел? Он описал? Да, по описанию событий, неизвестный не смахивал на преступника и, прости Господи, педофила; наоборот, шло все на добропорядочного человека, который быстро вырулил из произошедшей ситуации, отвел ребенка, в конце концов, к дому. Он-то не знал, что враньё все — разрешение и опыт ходить в кофейню. — А внешность? Внешность, Оксан? — резко задаётся Арсением, врезаясь в чужие глаза задумчивостью. Только бы… — Охох, Артем сказал, что высокий, очень высокий, плечи широкие, глаза зелёные, волосы кудрявые, — перечисляет Оксана по памяти мальчика, не особо понимая стремление друга разузнать внешность. Слышали, петарды взрываются за окном вот-вот сейчас? Как наступает мгновенное возгорание, и бумажная оболочка разрывается, вызывая знаменитый громкий хлопок. Oh no, вам, оказывается, показалось. Потому что это не петарды взрываются, а вся разломленная в край тихости душевная гавань Арсения, который моргает пару раз, словно был в неведении, вскакивает с кровати. О нет. Нет-нет-нет. Оксана не задает лишних вопрос в спину, не вздыхает, оставаясь преданно сидеть на прежнем месте. Вскоре раздаются обратные шаги с мягкой поступью. — Что это? — Суркова смотрит на подошедшего к ней Арсения, держащий в руке листок бумаги. Выглядел он плохо и в чем-то уверенным одновременно, если сказать кратко. Рисунок что ли? — Посмотри, — единственное отвечают ей почти глухим голосом, как из-под завалов. И она все понимает сразу.

🖤🖤🖤

Ночь. Для Арсения ночь всегда казалось тем самым космическим источником, способным нагонять наваждения спокойствия, мнимой иллюзии без проблемного счастья. То самое состояние, как сбрасывать «грязь» с тела после душа. Состояние чистоты и свободы. Потому Арсений в далеком времени даже писал с ночным нагнанным вдохновением свои собственные авторские стихотворения. Не большие, конечно, как «Война и мир», а простые сложенные. Сложенные от всего сердца и «покалеченных» людьми рук. Был доволен собой до ощущения оживленных вмиг звёзд на темном пространстве за окном — они показательно скидывали палец вверх ярчайшей улыбкой, с добрыми черными глазами. Но вдохновение от едва различимого в полной тишине (прерываемой периодически звуками карандаша), улетучивалось вместе с иллюзией спасительной ночи от шорохов одеяла с соседних кроватей, занятые чужими воспитанниками детского дома. Оттого Арсений вмиг зарывался головой под спасительное одеяло, параллельно пряча свои записи в тетрадь в клетку. Она даже подписана не была — на всякий, если спалится, чтобы не узнали хозяина (писал чуть не своим привычным наклонным в правую сторону почерком). Дети были у них, кхм, жестоки. Не в меру. И сейчас. Вот-вот сейчас спасительная ночь опять становилась игрой в прятки. Только теперь Арсений прятался не от чужих детей, с которыми таки и не подружился, а от самого себя и своих чувств. Не на шутку растормошенных чувств к одному человеку, ушедшему от него минут десять назад. Хлопок двери был орущим признаком неумелости контролировать ситуацию от ухудшения. Дима моментально, словно ждал самого момента, оказался рядом. Он опять, в силу своей флегматичности, не задавал лишних мешающих вопросов на обеспокоенного слезливого друга, а попросту погладил недолго ладонью по спине в знак молчаливой поддержки «я рядом», возвращаясь после краткого отлучения со стаканом молока. Уселся рядом, также ничего не произнося. За время Арсений успел достаточно порыдать в подушку, обслюнявив донельзя. Выпил горячий стакан молока и подвинулся провинившимся котёнком боком поближе к другу. Заговорил сухо. Это от нервов. — Прости меня за такие ночные выходки, пожалуйста, так накипело, — ладонью жмякнулся по сырой от слез подушке. — Я обязательно постираю ее тебе завтра, покажи только, как стиралка работает, — у Димы явно была новейшая навороченная модель, не то что Арсеньевый старый дряхлый дружочек с едва сломанной крышкой — он был другого формата, без круглого окошечка, с барабаном внутри. — Расскажешь? — Дима никак не отреагировал на его, вероятно, глупо звучащие слова, а лишь задал кратко, но по делу. Ох уж эти флегматики. Как тут не рассказать? Как не выговориться опять? Как ты ко мне отнесёшься после? Вероятно, не каждый приличный семьянин, думающий, что ты обычный среднестатистический омега со стабильным средним заработком без детей, что было, конечно, неправдой, хочет узнать, что, оказывается ты ещё и динамишь вашего собственного начальника, прячешь от него сына и едва не получил самое унизительное не только для омег, но и для человека в целом. Но… Это же Дима? Дима, покупающий тебе твои любимые булочки с офисной столовки; Дима, всегда интересующийся твоим личным состоянием. Дима, в конце концов, который сегодня помог отойти от потрясения, что тяжелым сердцем откладывается внутри. — Ты точно хочешь это слышать? — глухо задаётся вопросом, не до конца уверенный в своих колебаниях. Эта не привычка открываться заново кому-то снова — как съесть кусочек невыносимого холодца. Также склизко. — Раз спрашиваю, значит, да. — Что ж, — медлительно вздыхает в решении, отрываясь щекой от чужого плеча и перебирая пальцы туда-сюда. — Слушай. Go.

🖤🖤🖤

Пять часов утра. В ноябре в такое время суток утро становится небывалым и на небе тьма беспросветная. Ветерок с открытого окна совсем немного обдувает свисающие со стула худые ноги. Бедра греются специальной седушкой на сиденье из лузгой гречихи, а глаза устремляются на руки, удерживающие в обхват со всех сторон кружку с чаем и пропитанным растаявшим медом. После долгих растянутых разговоров, скорее даже Арсеньевого монолога, прерываемый увлекающимися тревожными расспросами-уточнениями от Димы, он чувствует себя выжатым лимоном. Выжатым, но живым. Дима никаких отрицательных эмоций не показал, все также с объемистым принятием его обнимал, утешал, даже укачивал, как маленького ребенка, лишь бы омежьи мысли заглушить и унять. Он теперь знал про финансовые проблемы, его выход из детского дома и какое было проживание в этом месте. Как выбрался из темного, гремучего, студеного Омска, пахнущего провалом, в спасающую столицу, которая по итогу также нанесла проблемы в виде Антона Андреевича, неравнодушного к нему несколько лет после того самого собеседования, а он знать не хочет свои чувства и эмоции. Какой-то чертов продолжающийся день Помпеи. Выслушали в оба уха, покачали, обняли и провели на кухню под поддерживающее «Завтра все обсудим досконально, покушай сейчас перед сном», после умывания увиденного захламленного мокротой анфаса. Арсений разглядывает полусонными соловелыми глазами окружающую обстановку — выключенный электрический чайник, гудящий работающий холодильник чуть ли над ухом, шум микроволновой печи — это Позов греет им обоим горячие бутерброды из колбасы и сыра. Арсений помнит такие бутерброды, ведь доселе хранятся своим аппетитным вкусом на обветренных потресканных губах. Они с остальными воспитанниками постоянно по пятницам получали их на поздний ужин, кушали в обе надутые щеки, не хотелось ни в какую не расставаться. И вот опять этот запах, этот вкус. Только лица напротив совсем не детские, а рост не маленький. — Держи, Арсюш, — говорит мягко Дима, ставя перед ним наполненную тарелку с тремя (!) бутербродами. А Арсению плакать хочется. Безудержно и чтоб прям взахлеб, молниями слез плескаясь по всей округе. А все потому что это ласковое у Димы «Арсюш» режет не по-детски. К нему так только одна няня обращалась, поглаживая редко-редко по его нежным — как она говорила теплым голоском — волосам. А после ушла из детского дома, оставляя его маленького и привязанного душой и сердцем к себе. Ужасно. После такого его никто больше не называл. Строгое надоевшее «Попов!» дребезжало и дребезжало по всем фронтам изо дня в день. А тут… Он Диме больше открылся. Медленно, раненым лесным зверем, постепенно. Сначала тихо, неумело, от чего-то в силу характера и пристыженно, а под конец разошелся тиражом свыше всех своих возможностей. От самого себя удивился. Пролившиеся на век вперёд слезы до сих пор кипятят на лице в напоминании о себе, а Позовы отцовские глаза-таки говорят — нет, кричат чайкой — «Ты ни в чем не виноват!». Ни в чем. Ну как так, ни в чем, Дима? Как так? Неужели не я сам по своей вине разрушил сейчас одно альфачье сердце? Ты бы видел его глаза в тот момент… Истинно зелёные глаза, при темноте улицы и освещения ночника показывающие чуть не хищно львиными, наполненные и огражденные по Арсеньевым страхам непрозрачной неподдельной болью и скатывающимся напролом разочарованием. Не от себя. Ни в чем?

Посиди, посиди со мною, седина

Седина… серебром твою покрыла голову.

Он набирается смелости, жуя перед этим с удовольствием горячие бутерброды, — откуда-то у него ночью появился аппетит — чтобы спросить вкрадчиво интересующий наперекор внутреннему самобичеванию (которого у него полный запас) вопрос: — Дим, а как ты понял, что ты её любишь? Ему просто интересно, да. Просто интересно. За этим не стоит никакое помешательство. Сплошной высеченный интерес. Оный отвлекается от рассматривания гудящей микроволновки, поправляет на переносице очки. Хмурится по неизвестной причине, словно понять не может, как расшифровать заданное. — Кого — ее? — Ну, Катю, — тушуется мгновение, после выпрямляясь. Уже кажется соизволение неуместным. Дима после последовательного бзыканья прибора достает свою порцию, ставит перед собой. Не усаживается, облокачивается ладонями о поверхность стола, слегка нависая без грузности. — Знаешь, в психологии обычно говорят остановиться и объективно проанализировать свои отношения. Оценить, как именно этот человек влияет на эмоции и поведение. Сравнить эти наблюдения с тем, что вы знаете о простом увлечении, о страсти и любви, чтобы понять, что из этого испытываете, — негромко и методично рассуждает издалека Позов, не прикасаясь к еде. Делает несколько глотков чая, чтобы поучительно продолжить с не менее глубокими мысленными познаниями. — Это правильно, да. Я считаю, сложно понять, любишь ли ты, бывает не из-за того, что любовь формируется не сама в один момент, а во времени и за счёт вложенных усилий любви. Любовь с первого взгляда — неправильный корректор. Это больше полумистической скачок гормонов настоящей страстной влюбленности, но больше сначала выражается, конечно же, интерес. А как называет это британский экзистенциальный психотерапевт Эмми Ван Дорцен: работа любви. Любовь прорастает в нас счастливым временем, проведенным вместе с любимым человеком, даже если пока этого не осознаешь, совместными событиями и переживаниями. Мы можем любить по-настоящему лишь то, во что вложили самого себя. Свое время, чувства, усилия. Чтобы влюбиться, не нужно ничего особенного. Позов простецки пожимает оголенными неприкрытыми одеждой плечами, как будто не сейчас он рассуждал о любви похлеще знаменитых знатоков. — Таким образом, исходя из этого, я думаю, действительно для понятия нужно все проанализировать, как ты к этому относишься, не просто ли у тебя ощущение друга рядом имеется? Все проще, Арсюш, когда истинные в наше время наличествуют у альф и омег. Там от одного взаимного увесистого нюха запахов все понятно сразу становится: твоя пара. Жаль у нас, бет, такого нет. Ну ничего страшного, я Катьку свою нашел, полюбил, мне и волноваться не стоит. А мне стоит волноваться. Я и не перестал волноваться. От услышанной речи Попову стало не по себе: внутри начало что-то сжимать натуго проволокой, ребра молили о пощаде, пока сердце смутно и суетливо билось едва не в конвульсиях. Казалось, что это мышечные спазмы от электростатической разрядки не давали спокойно вдохнуть носом прохладный комнатный воздух, только подушечки пальцев скребли короткими ноготочками поверхность мебели, глаза бегали с места на место, не находя остановку хоть где-то. Но Арсений сидел спокойно, не падал на пол в судороге, только душа металась обеспокоенно. Мозг прокручивал фотоматериалы на прозрачной гибкой подложке, двигаясь из одного произошедшего события к другому. События, связанные с Антоном Андреевичем. one. – Ты красивый, — нежно шепчет Попов, не желая портить такой момент ненужным сейчас ужасным человеком из прошлого. Трогает большим пальцем верхнюю губу, — У тебя мягкие губы, одна опухла даже. Ты с болячкой ходил же с ней? Антон завороженно наблюдает, и, придя в себя, целует большой палец, смакуя губами кожу. two. — Ты такой красивый. Такой невероятный, — Антон принялся снова жадно целовать единственные любимые губы, не ощущая никакого сопротивления, а только такую же жаркую взаимность. three. — Прости, любовь моя, не уберёг вовремя, — шепнул горьким голосом, отняв его руку с губ, прижимая уже к своим — омега только заметил, как она устала. four. — Да, но не подумай, что я тебя ругать буду и все в таком роде. Ты мне скажи, Арсений, что в последнее время с тобой происходит? Шастун осматривает его снизу вверх, в взгляде читается настоящее непонимание и волнение. Неужели за Арсения? five. — Ты умно мыслишь, мне нравятся такие люди. А, если честно, у тебя действительно были в жизни ужасные альфы? — Антон включил карты, без вопросов ввёл адрес, точно Арсения, завел машину. И везде… везде, вспоминая все, все внутреннее омежье нутро трепетало мелкой дрожью осознанием своего верного безошибочного предназначения к альфачей власти. — А зачем ты это спросил, Арс? — как гром среди ясного неба набатом прозвучало от Димы. Арсений колеблется секунду, смущенными щеками вырывая с тихим соображением: — Я… мне Антон Андреевич, получается, нравится.

А дальше тишина.

🖤

В квартире царит прелый затхлый запах, означающий полное длительное не проветривание помещений, хоть на жалкую минуту открыть окно настежь. Пыль летает повсюду, ложится по всей околице, моментально чихание вырывается от скопления. Разбросанные ботинки на полу, упавшая с петельки верхняя одежда. Вот, что видят Эд с Варнавой, когда наведались в гости к своему пропавшему с поля зрения другу. А ещё дородный смрад алкоголя. Не дешёвого, но всё-таки. — Ну и говно. — Ну и пиздец. Альфы направляют сразу взгляд друг на друга, улыбаются уголками губ. Раздеваются, поправляют свалившиеся вещи на свой законный участок. Катя заглядывает после мытья рук с Эдом — всё-таки воспитанные люди — на кухню, где также веют не лучшие условия: диаметральные кружки стоят то на столе, то в кухонной раковине по соседству с ложками и тарелками. Какие-то чистые, но явно уже запыленные приборы пестрят на выдвижном лотке посудомоечной машины. — Блазень ебанный, все загадил, — беря пальцами ручку грязной немытой кружки со стола, недовольно проговариает Катя. — Эд, давай выходи с туалета быстрей, поможешь мне! — С чем?! — Приглушённо звучит со стороны туалета. Нет бы заранее дома сходить? Теперь ей ещё и ждать надобно. Цокает громко: — Увидишь. Катя открывает настежь окно, удовлетворительно вдыхая уже въявь чувствующееся морозное благоухание приближающейся зимы. Облокачивается локтями о подоконник, наслаждаясь красотой нового района. Ох, как давно она здесь не была! — Пиздец, чё тут творится боже, — вышедший с туалета Выграновский отвлекает альфу от рассматривания природы. — Чё творится, чё творится. Друг наш в запой ушел, вот че творится. Ты погляди! — обводит окружающее пространство рукой, беря в другую ту самую упомянутую кружку, показывая грязную внутренность. — Когда он себе этого позволял, напомни-ка? — Ой фу, убери от меня это, зай, — Эд показушно морщится, параллельно игнорируя взаимное сообщество сморщенного лица Кати уже от надоедливого «зай». Хузай, тьфу. — Не помню такого, чтобы наш дядя это позволял себе. Ты мне предлагаешь щас убраться что ль? Катя опять цокает, передавая этим весь «имеющийся» айкью своего друга. Включает горячую воду, кидая в оного намыленную бальзамом для мытья посуды губку. Эд моментально ловит поднятой рукой. — Нет, загадить ещё сильнее. Конечно, блять, прибраться, я не могу смотреть на это великолепие дальше. Сначала приберемся по быстренькому, а после проверим Антона. После уборки, где Катя тщательно вытирала бумажным полотенцем тарелки, а Эд в свой черёд мыл их пред этим губкой, с окончательным проветриванием ребята двинулись в спальню. В оной также витал пресный запах вперемешку с духотой, со знакомой примесью алкоголя. Было темно — все задвинуто, имелась полутьма, отдающая лишь небольшим оттенком красноты от бордовых штор. На кровати находился спящий Шастун, который совсем не был похож на самого себя. Лежал в позе звезды, лицом уткнувшись в матрас. Подушки валялись на полу, ноги свисали туда же, а одежда совсем не была предназначена для сна, пропахший спиртным полностью и без остатка официальный костюм. Одеяло. Да что про него говорить, валялось скомканным на самом краю, держась от падения на последних спасающих ниточках. Любимый официальный костюм! Гранатовый смокинг, подчеркивающий его тело, но не целиком облегающий. И теперь он весь в говне, как и сам обладатель вещей. — Блять, Шастун! — вновь руладой произносят альфы, смотря на это убожество. Настоящий бизнесмен, которого многие несомненно побаиваются, — и это не тупое клише из каких-либо российских сериалов — лежит сейчас стопудово бухим без осознания, что пропускает вторую неделю работу, слава богу, есть заместитель. Естественно, в студенческие годы ребята много раз имели столкновение с исполинской волной алкоголя, выпивки на вписках, с бесконечным курением на балконах, во всех комнатах. И после окончания, хранящегося лишь в замечательных воспоминаниях, они редко повторяли подобное снова. Стали взрослее, стали поумнее с мыслью, что плохие вещества не дают здоровую старость без проблем, от чего встречались уже на встречах не с порцией водки и пачкой филипп морриса, а уже с бокалом виски или шампанского — это, конечно, больше предпочитает Катя, но всё же. Но Шастун все равно на аналогичных встречах (происходящих нерегулярно, максимум раз в несколько месяцев), умудрялся от пикового количества пойла виски стать нажравшимся альфой. Нет-нет, да дойти до дома самостоятельно мог, не обходящийся без покачиваний из стороны в сторону, но все было в порядке, благодаря Эду. Катя в такие моменты лишь сзади шла и как всегда в своей любимой манере беззлобно зыкала, проговаривая «Опять нажрался из-за своей любви, надоел», но всё равно помогала ему дома улечься поудобнее, в придачу поставить на прикроватную тумбочку стакан освежающий с утра пораньше воды и выручающего пенталгина. Но почему-то тотчас имелось несгибаемое ощущение: Шастун не просто так нажрался, а прям наканифолился до отвала. Выграновский начал моментально поднимать валявшиеся бутылки, относя на кухню в мусорку, пока Варнава тем временем опять открывала окно, выдвинула шторы, впуская свет и свежий воздух в комнату. Вернув опрокинутые подушки на место, Катя аккуратно присела на край кровати, нагнулась вперёд, длинными наманикюреными пальцами перебирая спутанные волосы. Точнее, то, что от них осталось. Ибо же никаких следов бывших кудрявистых светло-коричневого оттенка волос, а только выбритые виски с затылком, милитари вместо объемной челки. — Антон, просыпайся, — произнесла альфа, слегка растормошив за плечо и убирая пальцы. Очевидно, никаких изменений на горизонте не наблюдалось. — Антон! Воняло, конечно, потным телом и алкоголем знатно, попытки отойти от него были с помощью задержки дыхания с передышками. — Шаст, ну просыпайся! — Абсолютно такой же ничего не дающий результат действий. — Нафиг ты так налакался. — Чё, разбудить не можешь? — в комнату зашёл Эд с усмешкой на Катино недовольное лицо, он набрал в руки оставшиеся не забранные и не выкинутые бутылки горючего. — Да! — раздражённо отозвалась Катя, сдувая упавшую на лицо прядку. Конечно, на что она рассчитывала, получить какую-то мгновенную реакцию от пьяного в хлам и спящего человека — полная темная глушь. Эту глушь обойти нужно. — Пар сек. — Что-ж, ее обойдёт Выграновский, так получается. Катя даже свои усилия повторно не прикладывает, покорно ждёт, наслаждаясь мимолётным порывом ветерка. Ну наконец-то перебьется смрад вони. И под это «обхождение» подразумевается налитая в кружку — которую он сам помыл! — вода. — Гений, — И как до этого пришлось не додуматься? Катя поправляет их бухого друга, поворачивая так, как только способна повернуть его голову к Выграновскому. Эд становится напротив кровати с протянутой рукой. — Хорошего охлаждения! — единственное, что проговаривается крошку задорным голосом перед тем, как вылить освежающую порцию воды. Вышеупомянутый бухой друг поначалу не издает негожих плодов, а через полминуты разлетается по комнате продолжительное мычание, за ним хриплый кашель. Антон отворачивается от источников света, зарываясь в свою подушку в прикидке спрятаться от нарушителей покоя, но от мешающей напрочь руки, залезшей под рубашку, мгновенно раскрывает глаза и следственно моментально стонет от резкого повышения нагрузки яркости на глаза. Бесспорно, попробуйте находиться в полной темноте на постоянной основе — тот же итог. — Проснулся, неужели! — с той же насмешкой сразу восклицает Эдуард, едва не хлопая злорадно в ладоши. Ладно, он не такой эгоистичный злодей, чтобы помимо того, чтобы на товарища вылить холодную воду, ещё и вдобавок заставлять скручивать уши в трубочку. Жаль, не в вафельную с глазурью — вкусные такие, гады. — Не прошло и сотни лет в Азкабане! — Эд, — с высокой проницаемостью осаждает чужой порыв Катя, чуть ли не цыкая. — Антон, ты как себя чувствуешь? После такого пойла, и без нас же, уебок. — Катя такая Катя. Ну хотя, чисто дружеские стебные приколы. Антон привстает на локтях и осоловелыми глазами рассматривает двух наведавшихся к нему друзей в абсолютном непонимании. Медленным движением опускает взгляд на мокрую в край рубашку, от которой исходит холод по животу. Его что, облили? — Что? — осевшим донельзя голосом, отдающим хрипотцу. — Что вы здесь забыли? — морщится от пронизывающей неприятной прохлады, садится, окончательно приподнимаясь спиной. — И зачем вы меня водой облили, блять? — Это ты чо забыл, друг наш родненький, — в ответ кидается осуждением Эд, поставив пустой стакан на тумбочку. Присаживается рядышком с подругой, подбородком стреляя. — Ты посмотри на себя, бож. Весь в грязюке и пылюке, костюм в хлам поднасрал своей водкой. Я выкинул около десяти бутылок этого хуйца, если ты решил вспомнить наши незабываемые студенческие годы таким образом, то позвонил бы нам, дядя, помогли бы, нелюди мы шоль? А ещё с покраской тебя, дружище! Тебе идёт. Катя, до этого пребывания в молчании, не сдерживаясь, цокает от чужой речи, толкая несильно в плечо. — Да-да, тебе идёт, но сейчас не об этом. И вообще, нам, точнее, Эду, Дима жаловался, что ты не выходишь на работу уже две недели после какого-то случая с Арсением. Кстати, а он откуда знает про вас с Арсением? Ты рассказал что-ли? Почему ты нажрался в конце концов? Антон не отвечает ни на что: сидит весь задавленный грузностью, навалившейся острым комком больной головы и стрельнувшей в области сердца от произнесенного знакомого «Арсений» морщится до зудящих висков. Запыленный, мокрый, грязный и… Плачущий? — Антон, ты чего? — севшим вмиг голосом произносит Эд, вставая параллельно с Катей. Последняя, без слов все улавливая, носится на кухню быстрыми шагами за водой, прихватив предварительно стакан с тумбы. Выграновский немедля пытается успокоить внезапно разрушающегося в слезы и слюни Шастуна, скрывшего лицо двумя ладонями. — Шаст-Шаст, дядя мой, ты чего? — альфа предпринимает любые меры успокоения начавшейся истерики, которая раньше не наблюдалась. Хватает того за плечи, разворачивая к себе. Поползновения отбирания рук потерпели крах. — Не плачь, не надо, хороший. Вставай давай. Выграновский осторожно приподнимает друга на ноги, закидывая свою руку через плечо в поддержке. Тот опирается за свою единственную спасающую от падения соломинку, движется по инерции в сторону ванны. По малой дороге не обходится без черных навалившихся точек в глазах, помутнения и ощущения едва начавшейся вылезти наружу рвоты. Слава богу, все проходит в момент столкновения воды с горящим напрочь лицом, что придает нужную в данный момент свежесть и прохладу. Эд не перестает придерживать склонившегося к раковине Антона за плечо, он молчит и не задаёт больше вопросов. Лишь утешающе гладит. — Держи, Антон, — Катя появляется в поле зрения со стаканом воды с добавленным лимоном. У этого бухнувшего откуда только взялся он, спрашивается. Антон кивает, зачесывает одной рукой намокшие пряди, принимает свое второе необходимое спасение в ладонь и отправляет незамедлительно во внутрь организма под добродушное действие Варнавы, собравшей резинкой пружинкой мешающие волосы в хвост. Мошек перед глазами как не бывало, тошнота умотала обратно, и из всего неприятно ощутимого имеются только вялость и краснота. Больная голова уже раскалывается давным-давно (с появления тех самых двух недель). Антон оглушающе ставит стакан на стиральную машинку, по случайности касается локтем горячих металлических батарей, по неуклюжести с шипением коллизии качается в сторону, спотыкаясь несуразно об имеющийся порог и падая в буквальном смысле лицом в грудь стоящего в проходе Эда. — Воу-воу, Антох, ты чего так это? Плохо? Ещё воды? — одним пыхом разносится Эд, кладя почти невесомо руки на предплечья. — Нет-нет, — хрипит, отказываясь, Антон, утыкаясь подбородком в грудь альфы из-за нахлынувшей слабости. Эдовый запах помогал более или менее в прямом смысле не отключаться. Сворачивается все из крайности в крайность, то только полегчало, батс — минус. — Я ничего не хочу, ни-че-го. — Тох, если ты не расскажешь нам с Эдом, что с тобой творится, то ты понимаешь, что нихуя лучше не станет? Не починиться помогаторами фиксиков, — в разговор вкрадчиво вмешивается Катя. Антон приглушённо смеётся в чужую толстовку, согревая участок своим горячим дыханием. — Это связано с Арсением, правильно? И этот смех моментально превращается в разводы горьких безосновательных слез на щеках.

🖤🖤🖤

Вечер. Перед глазами расстилается вечерний город. Бесконечность огней заполняет декабрьскую темноту, горящие неоновым светом названия различных выстроенных магазинов и кафе, желтый свет от фар автомобилей, россыпи светодиодных гирлянд на некоторых окнах, пестрящие витрины. Все соединяется в каком-то сказочном круговороте света, света в ночи. За стенами многоэтажных домов, которые вносят свою долю света в ночное пространство из тысячей квадратиков-окон, живут люди. Кто-то из них сейчас прогуливается ночными улицами, перепрыгивая через лужи, ведь только что прошел снег с дождем и свежесть воздуха дарит незабываемые ощущения. Свет фонарей и витрин отражается теперь еще и в зеркале луж. Эти лужи проходят разные люди: вон альфа с омегой только-только держались за ручку, спрятанные в тепле перчаток. А уже через минуту старенький бета роняет над той самой лужой свою банковскую карту, намочив. На стене висят часы, которые отсчитывают быстрые минуты. И вот проходит совсем немного времени, и в квартиры легкой поступью неслышно вкрадывается сон. Постепенно в окнах гаснет свет, кафе закрываются, люди покидают улицы, и только одинокие фонари останутся гореть всю ночь, освещая путь случайным прохожим. Город спит… Пройдет еще немного времени, начнет светать. И день сурка снова всех настигнет. Антон рассматривает подобную картину из своего открытого настежь кухонного окна уже третий день. Снова перед глазами ебанный настигший вечер, окутанный включенным электричеством. Снова он курит, не прерываясь на недолгий полузавтрак-полуобед-полуужин. Только убивающее курево и нифига не спасающее кофе. Стандартный набор для нынешней менталки? Он словил апатию или депрессию? Может, все сразу? Словил в толстый обтяг комплекс психических нарушений, связанных с эмоциональной сферой, да нагреб симптом безразличия безучастности, отрешенное отношение к происходящему вокруг. Идеально! Он же никогда таким не был из-за… чего, любви? Такой-такой вот возвышенной любви… и к кому? К омеге? Была лишь подобного рода скорбь к умершему отцу-трудоголику, к близкому, родному, кровному человеку, но никак не из-за какого-то не родного по крови омеги. Почему какого-то? Потому именно сейчас он держит телефон с той самой единственной фотографией из профиля Арсения, опять во все дыры прожигает ее своим прожорливым взглядом и этими взорами все никак наржраться не может. Кладет на стол, держит в одной руке бутылку купленного алкоголя, который всегда презирал, в другой — третья за три дня до конца прокуренная пачка сигарет. Никакие не обычно использованные электронки. Спина больная горбом, ноги согнуты, жопа на кухонном стуле, а лицо сырое и протухшее. Слезные дорожки уже высохли, но глаза продолжают слезиться. Глоток. Затяжка. flashback: — Антон, уходи. — тихо, стрельнув в него глазами из-под длинной чёлки. — Просто уходи, прошу. Как можно уйти? Уйти, когда тебя впритык приклеило ногами к тому полу, когда глаза остановились на главном пункте — голубые. Любимые голубые глаза. Глоток. Затяжка. flashback: — Уходи, Антон, уходи. Я не могу тебе ответить взаимностью. — уже не просит, а приказывает Арсений. Как не можешь? Вот прям совсем? Совсем-совсем не можешь? Что, Антон настолько бездарный ненавистный альфа? Он не достаточно богат, красив, обаятелен, умён и прочее? Что, что не хватает? Или действительно Антон стучится уже в давным-давно занятую кем-то дверь? flashback: — Дядя, нет у него никого, шо поникать сразу. Давно уже тогда воспользоваться успел бы словами этими, не размышляй об этом. Воспользоваться бы успел. Неужели тогда Антон просто не достаточно собрал в себе умелые качества для отношений с человеком, в которого безоговорочно влюбился? Его злят пустые мысли, но их поменять нельзя. — На него, на него. — глухо звучит его голосом слова из какой-то попсовой песни. Хмыкает в забаве, ногтем скребя стекло бутылки. — Папа и отец, куда мне бежать? Бежать от самого себя. Он набирает адрес ближайшего ночного клуба, с размытым взглядом смотря на экран. Живот урчит от недостатка нормальной калорийной пищи, но на все сейчас так плевать. Пинает ногами валявшиеся бутылки, отбрасывая в сторону. Поразмыслив недолго, всё-таки бросает их в мусорное ведро — порядок нужен всё-таки будет. Скидывая с себя махровый халат, под чем не скрывается ничего, кроме голого, заметно похудевшего живота и трусов. Черт, ещё же надо помыться. Обнюхав свое тело, понимает — да, необходимо. В этом депресняке совсем отчаялся, что аж мыться перестал ходить и стал прокуривающей жизнь и пьющей свиньёй. И к этому он стремился? С таким нравом, как бы ни звучало с недавних пор парадоксально, Антон бежит приводить себя в порядок с держащейся в голове мыслью «Я к этому не стремился, надо поменять свою жизнь». Никакой Арсений не заставит сделать его ужасное потухшее состояние ещё сильнее, сделать пущим неумелым говном! Он сильный, высокий, умный альфа, которого однозначно хотят множество омег на этом свете, и не будет он всю жизнь молиться на коленях в мольбе «будь со мной, пожалуйста» перед одним омегой. Не для этого он проживает эту жизнь. Не для этого. И раз какой-то левый безымянный Арсений не хочет видеть свое будущее с ним, то так тому и быть. Он не тюфляк.

Оставайся в этом мире, где нет меня

И теперь уже не важно, где и с кем сегодня я

Моё имя знает каждый, где ты, где я?

Мне все равно

Сушка мокрых волос феном, жестко альфачий мужской одеколон под рукой, под ладонями на теле черная приталенная рубашка с такими же штанами; на глаза — темные очки, на запястье — ролексы. На лице напротив зеркала безупречный самодовольный оскал своей успешности. Он не будет страдать!

🖤🖤🖤

Опять клуб. Опять ночь. Опять. Перед носом висит яркая неоновая вывеска. Слюни от одного только прочтения начинают накапливаться. То ли от предстоящего — может быть, имеются сомнения — наслаждения, то ли из-за нарушенного механизма сглатывания и у него уже появилась опухоль ротовой полости. Антон ставит всё-таки на первое. Стриптиз клуб. Наиграться так наиграться. Антон и сам не понял, в какой момент, направляясь в левый ночной клуб, дабы наметить какую-то сладкую омежку для перепихона — или будущую судьбу? — он свернул в подобные заведения. И не был же ни разу. На входе его встретила охрана с улыбкой. Они не стали требовать выложить все вещи на стол — видно, хороший приличный гость, оттого прошел сразу через рамку. В гардеробе, удивительно, не было очереди, отдал одежду, получил номерок, повернулся и замер перед двумя божественными омегами-хостес. Один из них был парень модельной внешности, чем-то смахивал на старого подстриженного Егора с такими же голубыми — блять, серьезно? Передернулся, — глазами, и грудастая девушка с рыжими волосами. Выдохнул — спасибо, что не брюнетка. Их запахи были скрыты, прикрыты поверх сладкими духами, честно воротящими нос. В клубе имелось несколько залов, свет не яркий, но не слишком темно, в каждом своя облагораживалась обстановка. Небольшие подиумы, подсвеченные софитами и слегка утопленные в искусственном дыму. Возвышалось желание посидеть и там, и там, но нужно было радикально правильно определяться. Шастун, потерев правую бровь, выбрал наугад зал с большими мягкими диванами. Честно, такие заведения ему всегда представлялись чем-то низменным, пошлым, с давящей на голову светомузыкой и толпой пьяных, перевозбуждённых тел, в итоге объединяющихся в оргии. Сел поближе к пилону. Первоначально жёстко хотелось стрессануть и попросту убежать, однако его чёртово любопытство встало наперекор. В полном масштабе рассматривал надежно закрепленную, вертикальную, зеркальную, металлическую трубу, которую видел лишь в попадавшихся рилсах и в каких-то молодежных ромкомах. На шесте крутилась симпатичная девушка, опять же омега, а главное — она действительно была профессиональным танцором, не мялась возле прибора, словно едет в толкучке в автобусе. Стало неловко, Антон отвёл глаза, не опуская взор ниже комильфотного. Огляделся. Было уютно, все в красных тонах вперемешку с черным, отдающим гармоничные тени. Здесь эстетика во всем, продумана каждая деталь интерьера, а официантка уже стояла рядом. Заказал выпить виски с жгучим вербежом взять пиво. Хотя и в стрип-клубе есть пиво, но принято заказывать другой элитный алкоголь. Рассмотрев полностью меню, у Антона слегка заполыхали уши розоватым оттенком. Можно рискнуть и заказать кое-что погорячее. Только речь идет не о физическом контакте — не стоит путать представителей самой древней профессии и омег, которые работают в стрип-клубах. «Погорячее» — крейзи-меню. Оно рассчитано на исполнение самых популярных альфачих фантазий и желаний (секс в стрипклубе исключается). Могут порадовать эротическим массажем, аква-шоу, танцем на сцене или в зале. Или страстный приватный танец с умелым танцором. Что он тут, блять, забыл? И попросил позвать кальянщика… Принесли все достаточно оперативно, бонусом подарили небольшую фруктовую тарелку. Вдыхая кальян, запивая виски, сидя одиношеньком, Антон наблюдал прозорливым оливковым взглядом за омегой-парнем, танцующим так мастерски — взгляд не оторвать. Сначала он обомлел. Неизвестный искуситель настолько был один в один внешностью с Арсением: глаза-океаны, темные не стриженные коротко волосы, слегка мохнатая челка. Казалось, что это был какой-то старший брат его подчинённого, но Шастун беспрекословно знает — это не так. Нисколько. Нет. Он парил как птица. Полноценная на высшем уровне хореография, пластика и эротика выступления на стрипах. Имеет в себе не только силу и выносливость, но также пластичность, умение работать с публикой, завораживать и интриговать ее. Это триумф омежьего танца, подвластный не каждому. Завораживает публику, вон как другой альфа на соседнем сиденье свистел ему, также вдыхая кальян. На этого парня смотрели множество ненасытных созерцаний, но оный смотрел лишь на него — Антона. Своими хищными взглядами, будто он тут — высокий альфа, а сам Антон омежка. Антон не мог этому противиться. Приватные были разные: есть с креслами, есть с диванами, есть треш в стиле садомазохизма — сидишь на металлическом ящике, вокруг цепи свисают, а омега за них держится и танцует! И в данный момент Антон сидел на темном кожаном кресле, пока вокруг горели ярким пламенем свечи, отдавая особую возбуждённую атмосферу под красную подсветку в небольшой комнате. Напротив знакомый шест, а сзади прилагалась двухспальная кровать. Вот-вот должен появиться тот самый привлекшей его своим хитростным очарованием парень. Ладони донельзя вспотели от нагрянувшего волнения-перевозбуждения, так как Антон до этого времени вообще жил не тужил, как говорится. Его максимум — ночной клуб, ночной бар, ночной отель. Но никак не ночной стриптиз, где сейчас в приватной зоне перед ним будет танец. Он даже представляет, какой именно… Единственное, по правилам, стриптизер может отказаться от заказчика. Только у Антона было согласие. Ну а пока Антон справляется с нагроможденными эмоциями с помощью кальяна, который ему разрешили взять с собой. Ему одновременно и совестно — нахуй он так поступает через пень-колоду, а с другой стороны и хорошо — если ему дали понять, что его не любят, зачем притираться к не способному увядшему домоседу? Ради омеги теперь унижаться всю жизнь, серьезно? От мысли что-то все равно гложет в груди… Антон отмахивается от нее, не успев и окунуться-таки в утопающую меланхолию, как дверь непредвиденно резко открывается, впуская препожалованного человека, от которого захватывает дар речи. Дверь закрывается на специальный ключ от нежеланных посторонних, зелёные глаза раскрываются словно в небытие, зрачки расширяются — неизвестный искуситель под псевдонимом «Кровавая луна» одет слишком. Прям слишком. Вороного крыла эротический костюм-боди на бретельках без застёжки и с лифом без чашек, отчего сквозь кружевную сетку, если приглядеться, можно было бы рассмотреть соски. Кружево закончивалось на особенном месте, а от него шли на худых модельных ногах ажурные колготки с теми же самыми стрипами. И все это подчеркивается гартерами, эротическим ремнем, повторяющим форму тела, бедра, талии и попы. Черная шляпа, смахивающая на ту самую, откуда выпрыгивают кролики или зайцы у фокусника, озорные голубые глаза, сверкающие в красном цвете — самоубийство. У Антона от одного разглядывания что-то трепещет в горле, что в итоге передается сглатыванием сформированного комка. Трепещет горло, но не член. Это же все ещё не вечер? А вот от одного Арсения, приходящего каждый день в излюбленном простецком свитере, закусывающего сексуально губу, когда думает, сидя за компьютером и поправляющий свои спутанные как всегда волосы — плохо становится всегда до изнывающего желания взять и подрочить в туалете. Он так не делал! Дома, бывало… Но ему простительно! Он не трахался два года, как заглянул Арсений! Про тот официальный вечер с бизнесменами со смокингом, конечно, лучше не говорить… А почему же сейчас, когда перед ним настолько развратный образ, у него ничего не екает в сердце, кроме первоначального удивления от подобной выраженности? У него ещё такого не было, может, из-за этого? Да, точно да. — Как тебя зовут? — прочистив горло, спрашивает Шастун. Нет-нет, да псевдоним-то хорош, но не будет же он так обращаться. «Кровавая луна» подходит к нему медленно на стрипах, на каждом шаге отдающие глухие стуки по комнате, эхом звенящие в ушах. Тот мило улыбается, будто перед ним маленький ребенок, спрашивающий «Почему небо голубое, а трава зелёная?». Мило поначалу, но Антон безропотно видит эти шаловливые огоньки в глазах. Наклоняется к нему, становясь в один один по росту. Берет за шиворот рубашки, принимая к себе ещё ближе. — Зови меня просто Алекс, Господин, — ухмылка такая наглая и проказливая. Антон без лишнего уверен, что остальные стриптизеры не обращаются так. Парень явно шебутной, но до одури манящий к себе. Ладно, пусть будет так. Тот не отпускает его шиворот, невесомо проводит губами около уха, — Антон выполняет правила как положено, не касается его, сжимает ладони о подлокотники кресла с замиранием сердца, — а после резко отстраняется, направляясь к главному атрибуту для стриптиза. В момент включилась вписывающаяся в обстановку английская музыка. Это Антон не знает, как расценивать на себе, принимает как данное. Алекс снова дерзко ухмыльнулся, и не сводя глаз, с опущенными бровями прислонился к явно холодному шесту своей грудью, до идеала выгнув спину и сделав два плавных, похожих на волну, движения позвоночником. Разминка. Что-ж, «спектакль» начинается. Антон сделал глубокий вдох и выдох, откидываясь назад, принимая отрешëнный вид, но продолжая пожирать глазами. Растечься тут лужей сразу он тут не собирается. Или наоборот так лучше? Принимает удобную позу наблюдателя, что же будет дальше. Алекс сделал несколько шагов назад от шеста и, расставив широко ноги, присел, проходясь ладонью по телу ближе к паху. Смотрит неотрывно, пожирающее, вот-вот будто позовет на ринг. Снимает шляпу, напоминая приветствие из старых фильмов, прячет ею одной рукой член. Касается второй колготок, медлительно оттягивая сетку. Антон продолжает наблюдать. Пока все ещё нигде не отдаётся тем самым понимающим стуком в груди. Мысли про Арсения отбиваются напрочь, — старается, по крайней мере — его должен охмурить без остатка только Алекс. Но всё-таки совсем по скотски получается вместо Алекса — Арсений. Именно он снова обхватывает рукой шест. Виляет призывно бедрами, делает несколько разминочных кругов вокруг шеста, улыбается своей гаденькой улыбкой. Пантера, черт возьми. Враз закидывает ноги крестом и просто начинает кружиться, челка парит в воздухе вместе с ним, волосы разлетаются по ветру. Какая же Антон всё-таки скотина, раз представляет такое — он не может поддержать вариант, что Арсений смог бы с таким недо пафосом крутиться на шесте, потому что тот в принципе не смахивает на любителя смотреть, не то что делать. Антон, кстати, тоже не любитель ни того, ни другого, а происходящее сейчас — лишь попытка понять подобное искусство. Если вообще стриптиз можно назвать искусством. Алекс вьется вокруг шеста, выполняя соблазнительные движения профессионально, каждое его движение сливалось с тягучей музыкой, а тело такое пластичное, как растянувшийся пластилин. Антон отчётливо видит, как напрягались и расслаблялись его мышцы под ничего почти не скрывающим боди. Он крутился, отпуская то руки, то ноги поочередно. Как по волшебству поднимался по шесту вверх, то скользил обратно вниз до раздражения элегантно и чуть ли не ложился на сцену. Последующие деяния не обходились без показа гибких эластичных поз, взгляд его голубых, цвета морской глубины, глаз, что поблëскивали из-за красного цвета, был направлен прямо на Антона и никуда более. Впечатляет. Но не громко, как на выступлениях в тех же цирковых номерах, на которые Антон ходил в детстве с отцом-альфой. Нынешнее не отличается от прошлого, впечатляет до одури, но член всячески отказывается реагировать, не трет внутреннюю ткань. Арсений уже не представляется, на периферии мелькает призрачно. Антон уверен, если в действительности Арсений был на месте Алекса и обстоятельства сложились по-другому — стояло бы с самого появления. Нет, всё-таки не стоит об этом думать. Насколько же он влюбленный дурак. И, кажется, Алекс заметил такую расценку. Прочел открытую книгу, иначе как тут объяснить, как он опять изящно опускается на пол, приседая на корточках, вытягивает одну ногу вперёд, слегка поднимая; рукой проводит по шее, задирая голову, тряхнет плечами и медленно подойдёт к Антону с соблазнительной искушенной улыбкой? — Глазами вижу — нравится, но что-то твой дружок заскучал, да? — довольно произносит Алекс, покачивая перед лицом Антона бедрами. Антону почти не стыдно. Ну, не встаёт, и что? Он же на танец пришел посмотреть приватный, а не дрочить. — А это обязательное условие для проведения твоей работы? — не менее изящно отражает «удар» Антон. — А почему бы и да? — Пока не встаёт, значит, мало работаешь. Алекс плутовски улыбается, отходя на один шаг назад. Неожиданно ложится на живот, вытянув ноги. Затем согнул ноги в коленях, упор — на ладони. Руки согнуты в локтях. Коснулся стопами ягодиц, затем развел колени и волнообразным движение поднял ягодицы, соединив стопы вместе. Сел на пятки, имея упор на руки перед собой. И все это не отрываясь голубизной от своего наблюдателя. — И все? — Антон сам не понял, как успел включиться напролом в эту их своеобразную игру «кто кого». Тот молча встал на четвереньки — упор на колени и прямые руки. Затем плавно скользит вперед левой рукой, правую согнул в локте, ложившись щекой на пол. Сделал скользящее движение корпусом вперед, прижав область грудной клетки к полу. Затем, сохраняя прогиб в пояснице, лег на живот, вытянув ноги. Перекатился немного, оттопыривая пятую точку, вертя. — Интересно. — Все ещё нет, Господин? — обернулся лицом за спину. — Все ещё нет, — Говорить «малыш» было бы сейчас отвратительно. Алекс снова подошёл к нему и нагло сел на колени, расставив ноги по бокам от Антоновых бедер. — Т-ты что делаешь? — с заминкой от удивления произнес Антон. Разве такое было упомянуто в правилах поведения? Он не помнит. Что этот паренёк творит? Или это часть приватного танца всё-таки? И как себя вести теперь? — Я же понимаю, я тебя впечатляю, но твой дружок продолжает скучать, — тот елозит задницей по этому самому «дружку», вызывая лишь оглушительный громкий вздох и примесь не комфорта. Что за? — Только не говори мне, что ты импотент. — Нет! Нет, — стушевался Антон от своей резкости, объясняя из-за непонимания, почему ему не в довольство это принимать. Руки никак не касаются своенравного наглеца, продолжая быть на подлокотниках. — Что ты хочешь сделать? — Просто хочу доставить тебе удовольствие, — омега касается волос своей рукой, приглаживая. Строит нарочито невиновность. — Нельзя разве? — И со всеми ты так доставляешь удовольствие? — Антон усмехается, все ещё одним полушарием размышляя, в смысле ему не нравится? Он же для этого сюда и шел первоначально, получить удовольствие. Так почему сейчас хочется оттолкнуться? Идиот. — Нет, ты избранный, считай, — на выдохе произносит Алекс аккурат напротив губ, и произнося последнее слово, целует внезапно со всей страстью. И это уже явно намеченная полная импровизация, никакой не немаловажный пункт организации без интимного характера вблизи. Антон не отвечает взаимностью. Flashblack: Антон поднимает на него взгляд полного неверия: думает, что это иллюзия и обман зрения. Арсений его понимает, поэтому аккуратно целует уже в лоб, потом — аккурат в губы. Это не взрослый состоявшийся поцелуй, это что-то сродни детского чмока для проверки почвы. The end flashblack. Ему хочется отвертеться, не отвечать на него, и данная сложившаяся затея явиться в подобное заведение больше не прельщает. Перед глазами — Алекс, в голове весь — Арсений. Арсений со своей осторожностью, со своим детским чмоком, отродясь непохожий на рывок Алекса. Уходи, уходи прочь! Антон таки и не отвечает взаимностью, продолжая жмуриться и пытаться убрать из головы назойливого Попова. Вот ни в какую не лезет желание, ну. — Оу, Господину, оказывается, не нравятся поцелуи, — Алекс, так и не получивший взаимности, отстраняется, но нисколько растерянным не выглядит, словно представлял такой исход. — Что ты творишь? Тут же камеры, блять, — Антон начинает почти панически оглядываться по сторонам. Алекс таким никак не выглядит. — Их тут нет, иначе я бы не полез к тебе. Их должны были заменить ещё вчера, но поставка задерживается. Потому я хочу всерьез доставить тебе удовольствие, пока у нас есть время, ты мне понравился, — Алекс прозорливо приспускается по его бедрам ниже, тянет руку к ширинке, расстёгивая пуговку. Окончательно сползает на пол, становясь на коленях. Антон не смеет его останавливать. Понимает, надо доказать, он не импотент и прочая юродивая хрень. Пытается проникнуться донельзя происходящим моментом, закрывая глаза и позволяя сделать все, что только можно. В пределах разумного, конечно. Под Антоново шумное дыхание (он пытался так разомлевать), омега касается сначала осторожно пока не вставшего члена, отодвинув ненужную ткань подальше, поглаживая ладонями снизу вверх, наоборот. Делает неспешные движения, словно впервые изучает «экспонат» перед собой, нужно узнать побольше. Еле как, проходя через продолжающийся великий дискомфорт, Антон добивается полу вставшего члена (ему опять стыдно, что на месте Алекса представил Арсения), мимолётно радуясь своей способности (ага, конечно, он понимает, что это не так). Мда, иначе было бы реально стыдно. Такой альфа — и не встаёт. Антон упёрся поясницей о спинку кресла, не зная, куда деть руки, сжимает сильнее пальцы на подлокотниках (кажется, это его теперь законное место) — Алекс начал пускать головку в рот, медленно начиная опускаться и подниматься, после переходя на стремительный темп. Находясь в этой роли доминирующей позиции, мужчина смеет ставить контроль над минетом. Шастун позволяет себе лишь поглаживания по чёрной макушке, наслаждаясь минетом. Ему достаточно, горловой сверхвозвышенно не предназначен. Пускает тихий стон — Алекс сделал вакуум, головку налегке бьёт по губам, продолжая после умело действовать с органом. Стон идёт по комнате, заметно ощущая пришедшую жаркость к ней. Головка в рот. Взрыв. Не в помещении — в бошке. — Можно я тебе… отсосу? — с придыханием. Арсений смотрит на него так вопросительно, так желанно, похож на ребенка, желающего услышать заветное «У меня пять? Пять? Скажи уже!». Стоит такой на коленях на кровати, кладя руки на плечи. Невероятный. Невероятный прекрасный. Как к такому отказать? — Конечно, почему ты спрашиваешь? — со всей нежностью отвечает Антон, поглаживая большим пальцем гладкую щеку в неимоверном согласии. — У меня… — Арсений затыкается ненадолго, совладав с сомнением разъясниться, — У меня ещё никогда не было такого желания кому-то отсосать. Ты — первый. Первый. Антон зажмуривается до невыносимости, толкаясь бедрами вперёд. Только-только сейчас он ухватывается мимолётно за приходящую мысль, что недавно окрепший член, от пришедшего Арсения и там и сяк, стоит пиздецки до покалывания кончиков пальцев, и как он буквально на грани. Горловой. Антон с упоением смотрит, как полностью обнажённый Арсений наслаждается неизведанным ранее процессом, ловкие руки оглаживают орган, сосут неумело, но чувственно. А глаза, ох уж эти глаза, смотрящие неотрывно на него, пока руки наполняются известным грехом. — Тебе нравится? — на стоне вкрадчивым голосом. Арсений отстраняется ненадолго, чтобы ответить. — Очень да, — и обратно берет в рот, почти до самого основания. — Арс!.. Арсений, — чуть ли не задыхается Антон от испытуемого, сорвавшись едва на хриплый голос. Ему так хорошо, а от мысли, что это творит Арсений — становится ещё хорошее. Заглатывает, мыча, тем самым пуская вибрации. — Господи, Арсений, продолжай. Твёрдая плоть заполнила сразу весь рот, Арсений мог чувствовать даже пульсирующие жилки под тонкой кожей. Ощущение за гранью самого жгучего колючего, как крапива, наслаждения, — странное сравнение — которое он когда-либо испытывал. — Арс! — несдержанно сократил имя Антон на вышедшем очередном стоне, когда почувствовал прикосновение горячего, немного шершавого, юркого языка, вместо теплых ладоней. — Ар-рс. — то ли прорычал, то ли завопил, может вообще воедино как-то собрал, когда омега обхватил губами головку и обвёл её во рту кончиком языка. — Блять, да, да, продолжай, мой хороший. Ощущать горячий рот Арсения на своем члене, плотное сжимание на нём губами, попытки за короткое время полностью исследовать от и до языком — опрокидывало стонами и вдохами-выдохами и доводило поскорее до оргазма всех типов: ментального, слухового от пошлых причмокиваний, зрительного. Мошонка. Наклонившись ещё ниже, Арсений начал ласкать языком его яички поочередно, мять пальцами мошонку, временами оттягивая и, специально дразнясь, невесомо проходил высвеченными зубами. А после в Антоне заговорил внутренний альфа, подстроил свой ускорительный темп вхождения в Арсеньево широко открытого горла, уже расслабленого. Обычно, как и по опыту Антона, от непривычного напряжения мышцы челюсти должны были быстро начало сводить, а тут — ничего. Как по умению в сотый раз, но Арсений же без опыта… Альфа не придал этому значения, доводя себя до пика, все также находясь с закрытыми глазами. Хлопнув слабо ладонью по щеке в предупреждение о разрядке, хотел выйти и додрочить самостоятельно, но чужая рука, уперевшая в бедро не дала ему, и Антон излился в чужой рот. Открыв смутные глаза, сознание потихоньку начало приходить в норму, и первое, что заметил Антон вернувшимся расфокусированным зрением были оголённые запотевшие бедра, а после такой же запотевший, стоявший на коленях с опущенным в плечах боди, раскрасневшийся с собственным произведенным оргазмом и вытирающий руками слюни на подбородке со слезными дорожками был… Алекс? Стоп-стоп, подождите, а где Арсений? Антон же явно видел, явно слышал присутствие здесь Арсения. Сидя с опущенными штанами и явным непониманием в глазах, смотря на впереди сидящего паренька с красными коленями, Антон чувствует себя полнейшим дураком. Ну, хотя бы показал, что он не импотент. Алекс грациозно встаёт, «типо» не замечая намокшее белье от полученного оргазма, отходит от него с той же улыбкой на лице, словно следователь, раскрывший какое-то дело, в котором и так был изначально уверен чрезмерно. — В следущий раз, Господин, когда захотите посещать подобные места, лучше сначала отпустите любимого человека из сердца, не обрамляя им посторонних, а то не очень красиво сосать кому-то и слышать не свое имя, — и подмигивая, с цоконьем выходит. Антон только сейчас начинает догонять всю суть произошедшего.

🖤🖤🖤

— И после этого инцидента я моментально вылетел оттуда, зашёл в круглосуточный магазин, купил бухло и опять просыхал засуха, жрал лишь какую-то заказную еду раз в несколько дней. И просыхал бы черт знает сколько ещё времени, если бы вы не вломились, — говорит устало Антон, но уже успокоившимся начинал с откуда-то взятой дрожью. Язык от небольшого пересказа событий весь заплетается от непривычки столько молчать. Поведал и про ту ситуацию, и про причины этой ситуации, и вообще про все произошедшие ситуации. Они втроём сидят на кухне, на столе у всех съеденная в тарелках яичница, приготовленная любезно Катей. Антона после пролитых крокодильих слез на плече у Эда она мигом отправила мыться со словами «потом все объяснишь, но сначала главное помыться». Антон с ней был согласен и перечить не стал, хотя хотелось беспроблемно прыгнуть обратно в кровать на похуях, чем пахнет и что воняет — за студенческие годы все запахи принюхались, и уже рука набитая. Эд остался по приказу той же Кати стоять около двери в ванную и проверять каждые пять минут, не совершил ли убийство лезвием бритвенного станка от полученного горя их друг. Антон, естественно, не такой человек, лезть на стенку от некой безысходности может да и может, но самоубийство — табу. Он не считает это никак. Хоть самоубийство от неразделённой любви это не способ выхода, но всё-таки — вариант. Единственное, что делал Антон в ванной помимо мытья головы и тела, было любование в зеркале своего хлебала, за такое время ставшее бледным, серым и осунувшимся безбожно. А ещё и небольшое самокопание как мог себя до такого довести. И парочку слёзных дорожек бок о бок со всхлипываниями — это нос так заложился. — Ну и дела, вот до чего твоя принцесска может довести, — озвучивает свой комментарий Эд, и это нисколько не помогает утешаться. Хотя Эд по натуре такой: обычно все перебивает в маленькую юмореску. Никаких уменьшительно-ласкательных словечек, хотя сегодня Антон явственно услышал в свою пользу «хороший», но тут оправдание — на нервах был. А ещё также беспринципно в правду заглядывал к нему, и не только поглядеть за силуэтом сквозь шторку в наличии жизни, но и отодвинуть саму эту шторку, чтобы окончательно убедиться. Антон только закатывал глаза и уже не вздрагивал со второго раза, если резко света больше стало. И член даже не прятал с румянцем — они в молодости и письками, бывало, мерились. Вроде, поровну было. От таких восходящих воспоминаний и слезы быстро выветривались. Катя же тем временем делает глоток кофе, которое сама же параллельно с завтраком и сварила, и имеет достаточно большую задумчивость и правильный подход к теме и к своему исходу мыслей, положений. Она не как Эд, где надо смеяться и пускать шутки — смеётся и пускает, где надо раздать сколоченное мнение и точку психологии — раздает. Они похожи с Димой Позовым, но вряд ли Дима решится, если на него будут агрессировать дать таких пиздюлей и словесных и физических, он больше по компромиссам исконно. Катя ставит на стол кружку с глухим стуком, подавая голос. — При всем уважении, Антош, но этот Алекс был прав: не стоило было посещать подобные места, если не отпустил любимого человека из сердца. Это большая утопия не только для тебя, но и для окружающих, как было при минете. Алекс, как по твоим словам, и не выглядел огорченным, все равно такое как в душу верблюд плюнул, похуй плюс похуй, но осадок остался, — И да, ещё Катя не склонна к бесцельной пустой поддержке ноток оптимизма без советов. Она всегда размеренная, и за это Антон ее ценит и любит больше всего. — Но, всем нам нужны разгрузочные дни, особенно связанные с личным-приличным. И даже трёх дней, проведенных в одиночестве и с алкоголем под руку не хватает. Вон, у тебя уже прошло так две недели. Антон кивает удручённо, рассматривая на во внутренней стороне своей тарелки микро остатки от еды. Добавить ему нечего. — Ты действительно его так сильно любишь, раз представил на месте Алекса Арсения? — О, вот и последовательность вопросов пошла. Антон был убежден в их наличии и сопоставил свои ответы. Эд молча стреляет любопытными глазами. Похоже, он про это даже и не думал. Антон продолжает пребывать в схватившей удручённости. Ещё и после душа, разнеженным, чистым и сытым клонит ко сну. Ещё и тело голое, точнее, торс, да надетые серые, спортивные, поношенные штаны. — Я. Я вот именно с того дня, если проснусь чуть протрезвевшим и хоть как-то буду соображать, всегда об этом размышляю. У меня словно древнее воспоминание наяву открылось, и это не впервые уже, представляете? Я будто смотрю на себя молодого и Арсения того времени со стороны, — высказывается Антон. Никаких секретов утаивать, он-таки и хотел поделиться своими наблюдениями. Пока ребята с распахнутыми глазами и поднятыми вверх бровями пытаются как-то сложить не тупую реакцию «ахуеть, что?», Антон думает, что может про такое и Егора оповестить, сблизится сильнее поможет, тот и не против, судя по открытости и добродушным комплиментам. А может, это удобная для всех маска, кто знает, но попробовать не помешало. — Антон, это слишком неожиданно, я не могу сейчас составить слова в правильной постановке, — Катя пальцами от задумчивости и малого потрясения собирает машинально пальцами тонкую косичку. Антону бы тоже чем-то сейчас руки занять, потому он берет как-то появившуюся салфетку на столе и начинает мелким объемом складывать. — Согласен, попахивает чертовой мистикой, — соглашается Выграновский, стуча зубцами вилки по столу, заставляя тем самым Катю раздражаться, отчего и убирает примирительно, — Твой Арсений случайно не владеет скрытыми способностями какими нить? Ведьмак, может, первый на свете. Антон качает головой на все это, понимая, что и ведьмак из Арсения никакой, это сплошная безосновательная выдумка и переигравший друг. А вот его воспоминания, как сказал Егор — нет. — Не ведьмак он, Эд, и не ведьма, и не колдун, и не купидон, стрельнувший спецом в мое сердце. Обычный омега, в которого я влюбился, — вздыхает Антон. Да, так опрометчиво и безрассудно влюбился наповал. — И который имеет неприступное сердце, — Это ещё больнее слышать и вспоминать напролом режущий отказ. — И который имеет неприступное сердце, — на автомате повторяет за Эдом Антон, сложив голову. Увяли цветы, завяли помидоры, Антон так и не достиг несовершенного похитителя сердцец, аминь. — Дядя, не расстраивайся почём зря, у меня столько ещё этих планов по завоеванию сердца твоего ненаглядного имеются, не насытишься, — со всей теплотой опускается в поддержку — ох неужели — Эд, хлопая по-братски в плечо, наклонившись вперед через стол. — Спасибо, Эд, услышал, — Понял так понял, услышал, но почему-то на снова желание продолжать добиваться Арсения лезет мерзкий червячок сомнения, говорящий: а смысл? Ну да, Антон же получил внятный прямой отказ и «уходи». — Это знаешь на что похоже? — Катя задаётся неуверенным вопросом, и получая интерес в свою сторону мол что, продолжает, — Это похоже как на действительно воспоминания, воспоминания прошлой жизни, обычно бывает при амнезии. Но у тебя же ее не было? Вы не встречались когда-то в прошлом? Сам не сталкивался с авариями? Катя закидывает его вопросами как следователь подозреваемого на допросе, что от них голова пуще начинает сильнее болеть и туго соображать. — Нет, какая амнезия, черт возьми? И с авариями я не сталкивался, вы давно сами узнали бы, отец, может, при жизни мигом позвонил, точно нет. И с Арсением я не встречался в молодости, и второе точное нет. — Антон качает безуспешно головой, его такая затея не радует. Спать всё-таки хочется, хотя вроде сколько продрых за две недели. — Может, я просто свихнулся с ума от этой любви? Я ненормальный? — Антон готов уже ко всему поверить, даже к любовному привороту. Вдруг бабки колдуньи на кофейной гуще действительно могут нанести такие силы, a не заниматься мошенничеством? Теперь уже очередь Кати и Эда качать головой в такой нелепице. — Ты дурик? Какой свихнулся, к этому должно быть весомое основание, но по всем психологическим факторам ты просто безнадёжный любовник, таких попросту куча. — Эд с цоканьем вправляет ему мозги на место, — Думаю, надо не убирать идею про амнезию и тому подобную хрень, что-то в этом есть. У всех же страдающих этим ни с того ни с сего появляются резкие перепады раз в несколько лет, месяцев, ведущие к воспоминаниям прошлой жизни. Катя кивает со всем серьезным видом, соглашаясь, Антону и не верится, что те решают все свести к какой-то ебанной амнезии. Воспоминания не могли же объявиться только совсем недавно! Сколько, неделю назад? Да без разницы, честно, на такую цепочку Антон скептически настроен. Антон поправляет волосы, встает, чтобы налить в стакан воды из графина и освежиться, чтобы ко сну так сильно не тянуло — нужно ещё многое обсудить и обзвонить, как обстоят дела на работе. Стоит лишь повернуться спиной со стаканом в руке, как слышится Катин неуверенный голос позади. — Эм, Антон, а давно у тебя на шее какой-то знак имеется? — Что? — Антон оборачивается, таки и удерживая стакан, и видит удивительные взгляды друзей. Хмурится от переваренного слышимого, — Какой ещё знак? Катя молча достает телефон, включает по всей видимости камеру, дабы не давать плохие объяснения, как выглядит этот откуда-то взятый знак. Антон подходит к ней поближе, не попив воды, встаёт спиной в стремительном ожидании. Ещё и этого не хватало с утра пораньше. Сколько там времени вообще? В декабре не поймёшь. Как только слышится звук щелканья и чувствуется чужое похлопывание по поясу, Антон разворачивается и видит перед собой фотографию. По сути, данный орнамент представляет собой замкнутую петлю черного цвета, узел состоит из одной непрерывной нити, которая образует три точки снаружи и которые перекрываются в центре. Такие узоры Антон множество раз видел на тарелках и каких-то других приборах, но не придавал особого внимания. — Что за узел? — Эд встаёт со стула, чтобы также разглядеть фотографию. Катя переворачивает к нему телефон, тот аж присвистывает от пронзающего удивления, — Чувак, это же кельтский овальный узел любви. Он… он встречается у людей с трёх лет, которые имеют на этой планете истинных. Антон хмурится сильнее, на виски давят с такой же амплитудой — голова продолжает раскалываться, а от новых познающих новостей становится только хуже вдвойне. Он приседает на стул и сквозь желание завалиться спать в спокойствие и в тишине уточняет: — Что за узел такой? Какие истинные, блять? Антон, по честному, знал с уроки биологии которой увлекался в школе, что бывают истинные и у них имеются специальные предначертанные — как говорит Эд — узлы, которые по закону подлости не светятся сквозь одежду и не орут чайкой, если проходят мимо истинного, но появляется необъяснимое влечение к человеку, его запах выделяется гуще остальных, и ты ничего поделать не сможешь — сразу пускаешь симпатию. Не до любви до гроба, конечно, тут уже все строится на основе самих людей, их желании. Истинные лишь дают гарантию достаточно высоких показателей хорошей семейной жизни и обязательно здоровых детей без каких-либо проблем. Эта истинность может появиться и у двух альф и омег, или по стандарту у альфы и омеги независимо с какой разницей в возрасте. И, кажется, Антон где-то слышал, что эту истинность можно разорвать без хождения по судам и прочее, только вот результаты и последствия не запомнил: слишком на книжках заученно звучало, а учитель то время не сильно углублялся в объяснение урока. — Любви, говорю же, — без раздражения повторяет Эд, доставая уже свой телефон. — Сейчас почекаю, как правильно звучит его значение, помню, как-то попалось в соцсетях, заинтересовался. Катя тянется к нему в том же молчании, которое так необходимо сейчас и Антону для обмолота мыслей. В его вчерашнем представлении день должен был пройти в меланхолии и в распитии, но никак не провести к осознанию, что он, блять, оказывается, истинный. — Нашел! — тем временем заявляет Эд, начиная читать значение, — Это оберег, который объединяет внутри себя единство и неразлучность двух любящих сердец. В частности, переплетенные сердца узла символизируют глубокую связь между партнерами, а бесконечные петли и нити напоминают о вечной любви, которую они испытывают друг к другу. В общем, это явно что-то хорошее, дядя. Антон не помнит четко, существуют ли вообще не именно плохие, а знаки с недостаточным уровнем взаимопонимания. К примеру, какой-то знак, осведомляющий, что жизнь будет хороша между истинными, верна, но с какой частой ревностью или пустыми беспочвенными ссорами. А ещё он не помнит чётко, чтобы вообще кто-то из его окружения оповещало, что он истинный и может встретить когда-нибудь оного — потому что, по частой вероятности, истинность даётся с уверенностью, что когда-нибудь люди обязательно встретятся, проходить мимо по оживленной улице. Если истинный знак появляется с трёх лет, то как минимум его а-отец должен бы об этом рассказать, ибо с его о-папой они явно были ими. Жаль только, что папа умер при родах. — Получается, — тихим голосом начинает Шастун, — у меня есть истинный? Он где-то ходит по этой земле? А что с нами с Арсением будет-то? — Погоди ты сдуваться, не все так однозначно, — останавливает его печаль Варнава твердым голосом, взмахнув рукой, и вставая, чтобы помыть тарелки и кружки. Антон не спешит самим помыть, так как знает ее до пяток. — Если тебя к Арсению с самого начала и он тебе даётся в воспоминаниях в который раз, то явно здесь что-то есть. Если у Арсения имеется такой же знак, и его также тянет к тебе, то поздравляю от души, — переводит взгляд на продолжающего стоять Выграновского, — Эд, там не пишется, почему узел мог так долго не показываться и вдруг виденные Антоновы воспоминания с Арсением связано как раз таки с узлом? Антон поражается этой волшебнице — Катя словно читает его мысли, ибо вся сутулость и огорчённость после услышанного предположения о возможности истинности с Арсением альфа так воодушевился, так выпрямился, но поймал одну мешающую загвоздку, которую хотел бы озвучить: почему узел только-только вот показался наружу, а не в далёком младенчестве? И почему же Арсений так колотится от него и бежит постоянно, а не пускается в этот неудержимый омут, если понятно же, что тянет? Может, у него ещё не появился этот узел? Нет, что-то не сходится, узлы по памяти чтения с учебников биологии формируются одновременно, если истинные одного возраста. Если разного, то все равно у младшего обязательно появится, когда у старшего носителя будет уже подавно. Нет таких случаев, когда у двух живых людей узлы появляются в разное время. — Не, зай, тут только происхождение и само определение, чтобы углубиться, нужно эффективнее втянуться в это и прошерстить все сайты до последних страниц. Истинные сейчас мало встречаются, написано, двадцать процентов из ста по показателям, — Эд не выглядит удовлетворённым информацией, и Антон, кстати, тоже, так как хотел побольше услышать зацепки к раскрытию таких странных — а может, по Эдовым словам, мистических появлений, — Я бы честно помог сейчас, Антон, но так сам устал за эту неделю, ещё и к Егору надо заехать, я после как-то просмотрю. — Не надо, Эд, все хорошо, надо действительно отдохнуть, — Антон качает головой, надевая слабое подобие улыбки. Хотелось бы и узнать побольше, но тревожить друзей да и самому тревожиться сейчас нет никаких сил. Потом, как-нибудь. Как только он это произносит, перед глазами ловил наведывается дымкой пелена перед глазами, в носу ударяется будто запах пороха, но Антон отчётливо понимает, что это невозможно. И это последнее понимание, перед тем как окунуться словно в другой мир. Точнее, в прошлое. Прошлое, которое было. В том самом клубе они больше не стремились повторно попробовать секс, потому что накинувшие доказательства, что они истинные — мешали. Арсений все равно со временем успокоился и сейчас сидел в его, Антоновой машине, перерывами шмыгая носом, вытирая слезы рукавом рубашки — было начало октября. Антон порывался самому иной раз убрать эту текущую реку, но была дорога. Вроде десять часов вечера, все равно имелись пробки. Ехали они к общежитию Арсения, и Антон сразу понял, что он ещё юный, желторотый, только-только на третьем курсе, когда сам Антон уже как пять лет втянулся в работу, в бизнес. Тот был приезжим, не местным, — Антон, собственно, тоже — а к Антону ехать категорически отказывался сам альфа, нежели омега. Ибо же ещё нынешний, состоящий с ним в паре омега все ещё находился у него дома порядком укрощённым. Который вот-вот сейчас позвонил ему, очнулся, блять. Ну конечно, поздно уже, Антон уже как минимум отсутствовал в доме четыре часа. Он отключил, заглушая вызов тем самым, бросил мимолётный взгляд на Арсения, тот сидел и вытирал сопли ребром ладони, смотря в окно и не обращая на входящие гудящие звонки. Надо расстаться с тем… Лёшей? Когда они достигли красного стоп светофора, Антон заговорил вкрадчиво и осторожно: — Почему ты всё-таки заплакал, когда узнал, что мы — истинные? Ты так и не ответил. Арсений бросил на него взгляд, отвернулся к окну, сквозь которого течет дождь, вероятно обдумывая говорить сейчас или пока не стоит. — Я очень рад, честно, Антон, всегда мечтал встретить свою любовь, правильную любовь, но у меня, как и у всех людей в целом, имеются некоторые мешающие проблемы, — негромко объясняется Арсений, таки не переворачиваясь к нему лицом. Антон нахмурился: какие такие мешающие проблемы могут быть, от которых можно заплакать о новости, что ты истинный? Или, может, он неправильно все предпринял у себя в голове, и слезы — это от счастья? Он не уточняет. А после на улице, под крыльцем напротив общежития, все равно немного намокшие чуть-чуть, Арсений говорит уже абсолютно спокойно: — Зайдешь? У меня сосед вряд ли в комнате, да и до одиннадцати у нас время есть, — что он недавно плакал, выдают его опухшие веки и чуть красные глаза. — Нет, иди отдыхай. Я после тебе напишу на днях, встретимся, — нежно улыбается Антон. Лучше не торопить события, и пусть Арсений приведет себя в порядок в одиночестве без него, так правильнее. Арсений кивает, делает шаг от него ко входу, не решается от чего-то, мнется, а после закидывает на его плечи руки, вставая на носочки и чмокает в губы. И, оставляя все без ответа, говорит быстрое «Спокойной ночи, Антон, буду ждать», исчезая. Антон окончательно поплыл. Антону окончательно хочется досконально в этом всем разобраться.

🖤🖤🖤

Сквозь панорамное офисное окно Арсений устало смотрит на маленькую точку, сидит в столовой за столом с открыткой крышкой термоса с чаем. Рассматривать поедающих напротив него и сбоку коллег, тем более смущать их — не хочется, оттого единственное развлечение имеется пейзаж за окном. Да какой там пейзаж, начальная декабрьская серевшая срамота. За эти две недели он сильнейше перетрудился. Отслеживал работы конкурентов, анализ концепции, которую они используют (неплохая, прошу заметить), составлял план публикаций. Написал немного текстов, спасибо, что поиск копирайтеров для снижения нагрузки он сделал ещё год назад, иначе он бы точно свалился с ног, как встал бы с рабочего места. Трудился, трудился, и ни весточки от Антона. Не в буквальном смысле. Тот не появлялся в офисе две недели, пока сегодняшним понедельником обратно не вернулся — не особо свежим, если вглядеться. Арсений в силу своей врождённой стеснительности не уточнял причины, не писал ему в личку не только с «Почему ты не в офисе? Что-то случилось?», но и в принципе «Прости меня, я был не прав, давай поговорим?». Он тревожился, что Антона нет, но и ещё пуще тревожился, когда придумывал всякие разносторонние ответы на свои два вопроса. Да. Арсений за две недели много чего обдумал, особенно, когда погостил с Артёмом у Димы ещё три дня до возвращения Кати с детьми. Разговор с Катей по поводу всей истории с Арсением Позов взял на себя, потому что «Ты и так заедаешься своими мыслями с Андреичем, негоже ещё эту берду в себя пускать». Обдумал и пришел к выводу, что, может, стоит попробовать. Без из ниоткуда свалившихся течек и гонов вместе взятых. Начать с простецкого, уже запланированного свидания в каком-то обычном кафе — снова хождения по ресторанам Арсений не выдержит, ему и так стыдно, что Антон в тот раз заплатил все за него. В честь хорошего сотрудника, да-да. Только вот он не знает, как поступить. Стесняется, ему никогда такое не встало на его пути, как-то не доводилось за столько лет. Может, потому что и не ощущал большую симпатию ни к кому раньше. До появления Антона. Стоит только опять пускаться в раздумья, в столовую заходит сам Антон. Он приветствует кивком головы остальных сотрудников, и когда дело доходит до стола с Арсением, здоровается и с ними, пока не проходит плавным взглядом до омеги. От одного взаимного взора внутри что-то переворачивается, и не понять — это радость или какая-то светлая грусть. Тот ещё покрасился, подстригся, сменил образ. Арсений ещё не знает, как относиться к этому, с утра перебирает категории от «Клево, прям свежее ещё стал, как белобрысый баранчик» до «Верни кудри, верни кудри!». Возможно, потому, что он в моментах представлял свою руку там ещё раз, как тогда в первый раз у него дома, пока тот спал. А ещё восхищается даже — сам бы вряд ли решился сменить цвет волос, подстричься-то ещё ладно, не проблемно, волосы — не зубы, отрастут. Антон кивает ему, уходя. Арсений считает это отличным знаком, провожая взглядом — тот не обижается подростком, смотря в уходящую спину до тех пор, пока не осознает, что у Шастуна выросла борода, которую он всегда обычно стриг, и имелся заебенный вид похлеще него. От чего? А это уже кажется ему плохим знаком, ведь совесть опять стремительно появляется на месте за свои совершенные деяния, накачанные из-за волнительного дурацкого страха. Внутренне мучительно себя потряхивая, какой он виновник такого состояния альфы, Арсений поэтому не замечает, как к их столику двигался работающий здесь бета, который споткнулся на ровном месте, из-за чего вылил содержимое своего стакана с томатным соком. — Господи, Арсений, прости! — мгновенно заражается извинениями бета, неуклюже начиная вытирать с взятыми белыми салфетками испорченный омежий — самый любимый! — свитер, делая и так все хуже. Он слишком громко выражается, привлекая соседние столики. Прекрасно! Ещё и этого не хватало! Арсений с шипением отодвигает от себя парня, осматривая предел чужого перформанса, и с измученным вздохом бежит в сторону ванной, перед этим заметив заинтересованный взгляд Антона. Потом, все потом. Сейчас главное свитер! В пустом туалете он стремглав бросается к раковине, его скорость бега и одышка, привлекающие тем самым других мимоходом людей, заглушают чутка неприятный туалетный запах, обозначающий недавнее хождение. Дрожащими пальцами снимает свитер через голову, оставаясь в серой футболке, пуская в ткань горячую воду из-под крана, сдерживая злостное огорчение — это всё-таки его самый любимый! Жидким мылом оттирает, стирается, хвала Аллаху, хоть что-то, и пятна уже не выглядят такими выраженными. Закусывая губу, Арсений уже не пытается накатить бунт за свою испорченную вещь, ведь приходит к краткому заключению: пятна все равно останутся по итогу, ведь мыло даже не хозяйственное (кто его с специфическим запахом вообще использует в офисах), а того парня, как его, Ваня, кажется, можно будет попросить компенсацию и деньги за новый свитер. Приврет чуть, что он был дорогим, и выгода обеспечена. И отстирает уже дома старым бабушкином способом, как говорят: закипятит обычную воду в чайнике, натянет запачканную часть одежды над кастрюлькой и польет пятно крутым кипятком. — Арс, ты чего это тут делаешь? — слышится со спины Димкин любопытный голос. Тот становится позади него, — О, испачкался что ль? Арсений рассматривает мокрую вещь и вздыхает, продолжая сжатыми руками в кулак ещё попробовать оттереть. Не до дырки хоть бы, хоть бы. — Да не я, парень, Ваня вроде, споткнулся, я так понимаю, когда нес свой томатный сок, и пролил на меня. Он около меня сидел, — фыркает, — Мой любимый свитер! Дима пускает смешок. — Знакомо, знакомо, сам попадал так в школе. Только я был на Ванином месте, так неловко я ещё себя никогда не чувствовал. Ладно на работе, но в школе любой чих и смех — все на тебя оборачиваются, как будто я попавшее сюда случайно животное. — В школе я хоть и не был в такой, как ты, но уверяю — у нас было также, — Арсений улыбается слабо, кратко вспоминая эти события. Арсений думает, что Дима сейчас пойдет в туалет, ибо ещё зачем он зашёл сюда, но бета через отражение в зеркале напротив хмурится в прищуре, смотря на его спину. Что? — Арс, а ты что, чей-то истинный? — с подозрением тянет он. — Что ты имеешь ввиду? — уже сам хмурится Арсений, прекращая возню с вещью. Холодок неожиданности пробегает по душе от одной мысли: он чей-то истинный. Истинный, черт возьми! И от резкого осознание что-то колышется ветром, — У меня знак на шее? Дима подходит ближе, отодвигает край шиворота, рассматривая поближе. Арсений мысленно загибает пальцы, на деле сжимая покрепче ткань. — Да, знак истинной любви. Пизда.

🖤🖤🖤

— Тём, давай, выходим, — Арсений тянет ребенка за руку, помогая выйти из такси, который по доброте душевной заказал им Позов, возмущаясь «каким метро туда, не бренди!». Обращается к таксисту, — Спасибо, всего доброго! — И вам того же! Не переставайте также светить. — тот добродушно улыбается, и от этого улыбается сам Попов. Он, пока они ехали, постоянно улыбался, держа в руках пакет с подарком. Причина радости не столько приятное времяпрепровождение с компанией Позовых, сколько мысль, что туда он придет не один, а со своим ребенком. Впервые. Артема берет опять за руку, направляясь прямиком к заведению. Тот пышет названием с золотистыми буквами. Арсений заходит во внутрь и сразу восхищается красотой данного заведения, он уже во второй раз в ресторане и если сравнивать этот с тем, который был на встрече с бизнесменами, то у Позовых никак не соревнуется с Антоновым, поскольку по красоте — одинаковы. Ресторан имеет два уровня и прямоугольный план. Он имеет обеденные отсеки, которые поддерживаются легкими стальными элементами, приваренными к существующей стальной конструкции здания. Нейтральные цвета, поверхности, облицованные сосной, пигментированная штукатурка и панели из стеклобетона. И все подчеркивается ярким жёлтым светом от люстр. Мелькают украшения в виде декоративных растений, и Арсений уже хочет растечься то ли лужей, то ли кляксой от уюта и восторга от этого заведения. Арсений без проблем обходит один зал за другим, сын следует за ним, исследуя с блестящими глазами — конечно, он же никогда в таких местах ещё не был. Ещё пару проходов и вдалеке видится силуэт Поза в бордовом костюме. Обрадовавшись, что нашел, Попов спешит к ним. — Арсений! — радостно говорит Позов, как только видит почти подошедших к нему омег. Дима оборачивается, подзывая кого-то, и это, вероятно, Катю для получения подарка. Позова подходит как раз в момент, как все оказываются на близком расстоянии. Та как полное олицетворение хрустальной туфельки у Золушки — такая же светящаяся в вечернем белом платье с блёстками, с широкой улыбкой с ямочками. Сзади по залу имеется большой, длинный, праздничный стол, укрытый белоснежной скатертью, уже наполненный различными видами еды. Арсению не трудно представить, сколько туда финансово вложилось, и от этих предполагаемых цен едва ли кружится голова. Около окон напротив стола диваны, около входа стулья с мягкой сидушкой. Как минимум уже десять человек сидят, и все девушки — получается, подруги Кати. Некоторые любопытно поглядывают, и это немножко — множко — обескураживает, посколько среди них имеются и альфы. — Привет! — не менее довольно первым здоровается Арсений. — Арсений, привет! — она обнимает его недолго и опускает взгляд чуть пониже, — Тема, привет, дорогой, мы ещё не знакомы, но я жена Димы — Катя, с которым ты уже познакомился и играл у нас в гостях, помнишь? Будем знакомы? — протягивает руку. — Здравствуйте, — Артем смотрит на нее слегка растерянно, а после с лёгким румянцем кивает, робко пожимая ладонь. Позовы счасливо улыбаются. Арсений, чуть отдышавшись, и сразу сориентировавшись, вручает пакетик имениннице, загораясь пламенной неподготовленной речью — в каком-то мире он состоявшийся вылитый актер театра и кино. — Екатерина, прекрасная жена моего друга, да и в принципе моя подруга, поздравляю с твоим днем. Пусть солнце каждый день светит в окно, пусть ничего не омрачает твоей радости, пусть любовь и счастье живут в твоём доме всегда! Чтобы семья была дружной, а любовь — верной. Пусть крепостью станет всё то, что вы создали, чтобы лодка любви и понимания не разбивалась о камни быта. Ты прелестна, оставайся такой всегда. Следуй за своими мечтами, стремись к целям, у тебя обязательно всё получится. Пусть тебя окружают люди, которые заставляют тебя смеяться и плакать только от счастья! Катя смотрит на него со всем шквалом эмоций, улыбаясь едва ли до лба — он преувеличивает, конечно. Забирает подарок и обнимает крепко, шепча и шепча «Спасибо, спасибо тебе». У Арсения самого улыбка до лба, он нисколько не приврал и желает этой омеге всего наилучшего. Позже Арсений вешает одежду сына и свою на вешалки, Дима говорит Артему пойти к Савине с Тео, сидящим за отдельным детским столиком неподалеку, мальчик неуверенно кивнул и посмотрел на папу, получив немое подтвержденное согласие, отправляется к ним. Арсений мысленно желает ему удачи, да и какая тут удача. Какой не удачливый человек не сможет подружиться с таким замечательными ребятишками, как у Позовых? — Арсений, что не присаживаешься? — к нему подходит Катя после того, как положила подарок на уже наполовину заваленный подоконник. Он надеется, что его подготовленное понравится — старался изо всех сил. — Я сейчас в уборную схожу, дома много воды выпил, — отвечает он, и это нисколько не притворство. Дома его приспичила невыносимая жажда прям перед уходом. А сходить сразу времени не было, заказанное такси подъехало. — Окей. Арсений без проблем находит омежий мужской туалет — удивительно пустой, по дороге со своими любованиями он уже успел запомнить все местонахождение со своей фотографической памятью. Справившись с нуждой, он моет руки, поправляет свою чуть взъерошенную челку расчёской, взяв из внутреннего кармана штанов. Костюм Дима так и отказался принимать, особенно возмущался после того, как узнал подробности его личной жизни. «Тебе нужнее». Отправив в зеркало милую улыбку, он выходит из туалета, находящийся около главного зала и напротив входа. Арсений уже хочет отвернуть взгляд и вернуться обратно к имениннице, но на периферии видеться разом двух уж больно таки знакомых силуэта, потому поворачивает голову в правую сторону, делает пару шагов вперёд и буквально замирает, взглядывая на вход. Одновременно зашли как никто иной, всеми известный Антон, и… Максим. 1. — Ты же Попов, малыш? — усмехнулся парень. Его звали Максим Курияков, и он за десять дней смог покорить почти весь университет. Это было очень даже легко. Богатый, брутальный, сильный альфа, излучающий запах древесины. Модная одежда, вся умная техника от яблока, самая новая, недавно выпущенная машина — не сложно заметить, что это человек, который старается специально выделяться. Не было сомнений, что омеги западут на такого. Запали и однокурсницы, то и дело обсуждающие его. Только вот Попов — не все остальные. 2. — Никогда не припоминаю, чтобы альфы делали что-то для малознакомых омег от своего чистого сердца, без каких-либо намерений, — рассуждал Арсений. Антон галантно открыл переднюю дверь своей машины, придерживая. Лишь когда Арсений сел, мужчина закрыл. — Спасибо, — улыбнулся Попов. — Ты давно придерживаешься об альфах такого мнения? Неужели в твоей жизни были настолько ужасные мужчины, что рассуждаешь вот так? — спросил Антон, когда сел на своё водительское сидение, закидывая Арсеньев рюкзак на задний план. Ох, какие же ужасные были, Антон Андреевич, не поверите. Даже не ужасные, а ужасный. Арсений, конечно же, этого вслух не позволил себе сказать. И сейчас Арсений вслух уже не позволил себе сказать, а попросту не знал, что говорить в таких моментах. Его бывший — хотя как тут сказать… — и почти теоретически (?) нынешний — тут спорно все — альфы зашли в заведение и поймали его собственный взор, взаимно отвечая. Что делать?