Лягушка из мха

За стеклянной дверью сувенирного магазина собираются сумерки, но под искусственным белым светом всё ещё много людей. Стоят группами у стеклянных витрин с пёстрой мелочевкой, то смеются, то серьёзно обсуждают что-то, почти спорят. Слова разобрать трудно, у каждой группы людей свой говор, разные языки. Быстро вся их речь сливается с гулом кондиционера и отходит на фон. – Ром, смотри! Девушка хватает его за руку, тянет в сторону. На круглой стойке висят браслеты, в основном разноцветные силиконовые с надписями и разукрашенным в триколор сердечком. Глядя на них Рома вспоминает, как купил браслет с логотипом музыкальной группы на концерте и не смог его носить, под силиконовой лентой прела рука. Девушка на эти браслеты и не смотрит, опускается на корточки, длинная бежевая юбка касается пола – и Роман замирает. Боится наступить, испачкать. – Да ты сюда смотри, я такие же в детстве плела! Помнишь? – она показывает браслет из резиночек, где в три ряда идут чёрная, красная и жёлтая полосы местного флага, но тут же отпускает его. – А это вообще обычная фенечка! Я даже знаю как её сделать. И такие правда продают… за сколько?! – Жень, юбку собери, – раздаётся усталый мужской голос над ухом. – Не отстираешь потом. Сон обрывался на моменте, когда Рома пытался обернуться, посмотреть на говорившего. Мужской голос казался знакомым, с каждым повтором этого сна росла уверенность – он известен из реального мира, в отличие от девушки. Но чтобы узнать говорившего нужно посмотреть на него, а это шло вразрез с правилами таких снов. Они ощущались как воспоминания, но показывали события, которые могут произойти в жизни. Как правило, сны сбывались, особенно такие яркие. Рома верил – сон про сувенирный магазин должен сбыться, не зря он повторяется уже больше года. С тех пор, как началась активная подготовка к поступлению в Москву, этот сон приходил в особенно тяжёлые дни. Раньше там не выходило даже разобрать лица, только эмоции: приятная суета, тепло уходящего лета, уют от находившихся рядом людей. Весь сон был в том, как они с девушкой, весьма симпатичной, перебирали плетёные браслеты, но так и не купили ни один из них. Мужчина стоял у них за спинами, изредка переговаривался с девушкой, торопил с выбором. За весь сон он ни разу не попадал в поле зрения, ничего не говорил Роме, но само присутствие этого человека дарило большую часть положительных эмоций. Оттого и казалось важным хотя бы попытаться увидеть его, тем более что сюжет сна давно известен. Что записать в дневник Рома не знает. Отметить очередную неудачу? Глупо. Он ведь уже и не верил, что получится нарушить правила и стать в этих снах кем-то кроме наблюдателя. Новых деталей тоже не появилось. Описывать время, проведённое в больнице было и того глупее, ведь к обеду второго дня главным событием оставалось ночное появление какого-то алкоголика с разбитым лицом. В палате на восемь человек большая часть лежала с переломами, и этот контингент вполне устраивал: они были молчаливы и казались приличными, по крайней мере, угрозы на вид не представляли. Новый пациент же буквально не закрывал рот. Дважды обошел палату, спрашивая сигареты. Потом начал искать кофе, сахар, хлеб. Радовало, что его не интересовали учебники, но рюкзак теперь казалось необходимым проверять. Рома, с повязкой на щеке, притворялся оглохшим и изображал, что способность к чтению у него сохранилась. Если молчать, он отставал быстрее. – Этот? Голос совсем детский, звонкий. С оглядкой на возраст других пациентов Рома решает, что к кому-то пришли родственники, и не отрывается от созерцания пустой страницы в дневнике. По палате проносится шуршание болоньевых штанов. – Привет! По левую руку от его кровати оказывается девочка в оранжевых комбинезонных штанах и кофте с объёмным пушистым медведем. Смотрит на Рому внимательно, улыбается и сосредоточенно развязывает под подбородком шапку с помпоном. Сказать о том, что она обозналась, парень не успевает. – Привет, – с другой стороны от кровати возникает фигура в чёрном, ставит на тумбочку сетку с мандаринами. – Если б знал, что там твою фамилию придётся выговорить, чтоб пустили – в жизни бы не пришел. – Не обманывай, тебя всё равно мама заставила. Виктор грозно смотрит на девочку, но та, кажется, и не замечает. Снимает шапку, садится на койку, стягивает ботинки и забирается с ногами. Рома садится, уступает больше места. Складывает ноги по-турецки, спешно убирает дневник в тумбочку. – Что тебе? – Фенечку! Виктор, порывшись в чёрной сумке с нашивками, вытаскивает большую булавку, вокруг которой намотан уже начатый пёстрый браслет. Девочка прикалывает её на шерстяное одеяло и начинает сосредоточенно завязывать узелки, перекрывая один цвет другим. Рома растерянно смотрит на Виктора, теряется, какой именно вопрос сейчас задать уместно. – Что у тебя на лице? – А у тебя? – язвит Виктор, севший на стул рядом с кроватью. Осекается. – Нос сломанный у меня на лице, велели с гипсом таскаться. – Долго? – Рома смотрит на незваного посетителя, прикидывая, не влетит ли, если съязвить в ответ. – Тебе так даже больше идет, наконец шнобель не за два километра видно. – Не, около недели. – Виктор хмурится, почти слышно скрипит зубами, но сдерживает желание высказаться. – Забей. С тобой что? Почему в больнице оставили? – Сотрясение. Сказали, что выпишут через пару дней, так просто наблюдают. Повисает неприятная тишина. Виктор хмурится, ёрзает на стуле. Пару раз переводит взгляд с Ромы на сетку мандаринов. Вздыхает. – Извини. Я… погорячился. – Виктор морщится, будто слова даются через силу. – Так что ты там хотел сказать? – Ого, ты умеешь так разговаривать? – Он притворяется, – девочка не отвлекается от плетения. – Его просто мама заставила. – Плети свой браслет молча, – Виктор поворачивается к девочке. – А то завтра специально отвезу в бассейн с утра. – Но там в первой группе Виалика! – она поднимает взгляд на парня, смотрит с нескрываемым ужасом. – Ущербное имя. – Она вся такая! Не надо с утра, ладно? – Тогда веди себя как договаривались. Молча, девочка возвращается к плетению, но ещё пару раз кидает подозревающий взгляд на спину Виктора. Рома для себя решает, что мелкая – сестра. Вряд ли Чернов бы стал так возиться с более дальней родственницей, а своего ребёнка почти школьного возраста никак бы не успел завести. Не настолько он был старше остальных ребят в группе. – Мандарины будешь? Тон Виктора всё ещё напряженный. Роме в нем отчётливо слышится страх, что собеседник будет насмехаться в ответ, припомнит обиды. Страх, близкий ему самому. – Давай, у меня только мусор складывать некуда. – Ща, – Виктор снова роется в сумке. Теперь достаёт два глянцевых листка с рекламой цирка, кладет на кровать. – Сойдёт? – Вполне. – Рома разрывает сетку, отдаёт один мандарин Виктору в руку, второй сам начинает чистить. Для себя выбирает чуть побитый, привычка начинать с таких осталась из детства. – Да я ничего особенного не хотел сказать. Меня тоже этот преподаватель бесит, и до тебя он не по делу докапывается, и со стеклом глупо так получилось. Поговорить, в принципе, тоже глупо получилось. – А я подумал, ты как Катя. – Виктор отдаёт половину мандарина девочке. – Ну, которая из подружек старосты. – С чего бы мне?.. – А я знаю? – он отвечает резковато, но поправляет себя. Выдыхает. – Ты выглядишь как приличный зануда из их компании. Что ещё от тебя ожидать, кроме лекции о внешнем виде? – Я не специально так выгляжу, – Рома откладывает на листовку половину мандарина, разбирает на дольки вторую. – И вообще, с чего я оправдываться должен?! Не тебе людей по внешнему виду судить, Чернов. – Я не по виду, а по оценкам и поведению. – Думаешь, выкрутился? – Надеюсь. Рома усмехается. Берёт одну из долек, тянет за белую прожилку посередине, снимает плёнки с двух сторон, только потом съедает. Полностью очищенные мандарины вкуснее, но сейчас даже на этом не выходит сосредоточиться. – Ладно, я сам виноват. Не надо было начинать, ну, трогать тебя как-то. Так что оба, – Рома косится на ребёнка, задумывается на пару секунд, подбирая более приличные выражения, – отличились. – Вот тут охотно соглашусь, – голос Виктора звучит растерянно. Рома поднимает взгляд, замечает, что мандарин парень съел, достаёт из сетки более симпатичный и отдаёт Виктору. Некомфортно есть одному, когда вокруг сидят другие люди. Дома всегда было иначе, семья собиралась за большим столом и ели все вместе. Не всегда это было радостно и ещё реже удобно, особенно после свадьбы старшего брата, но привычно. Мысли о брате заставляют вспомнить побитого алкоголика. Странно, что он ещё не начал клянчить мандарины. Спит, наверное. – Так что, мир? – Рома неторопливо съедает очередную дольку. – Ага. Только скажи, что ты делаешь с мандарином? – В смысле? Ем. – Ага, ладно. А почему так уёбищно? – Нормально я ем. Витя молча снимает кожуру с мандарина, отправляет в рот три дольки разом и смотрит на Рому, всем своим видом пытаясь показать, что это – единственный нормальный вариант поведения. Выглядит он при этом не в меру озадаченным, отчего трудно сдержать улыбку. Поняв, что демонстрация не произвела должного эффекта, Витя съедает ещё несколько долек. – Нам пора, – Виктор смотрит на часы, поворачивается к девочке. – Собирайся. Она молча кивает, берёт Рому за руку и завязывает на его запястье фенечку. Хвост, заплетённый в косичку, продевает в петлю, заранее оплетённую, завязывает на два узла и любуется почти ровными пёстрыми ромбами. – Не переживай, это легко снять. – Виктор говорит негромко, убирает в сумку уже пустую булавку. – Он не такой вредный, как ты, – девочка задумчиво смотрит на мандарины, щурится. – Жень, утренняя группа. Девочка тут же спускает ноги с кровати, спешно начинает обуваться. Рома невольно усмехается и почти тут же морщится от головной боли. – Нормально всё? – Да, забей. Ты… спасибо, что зашел. – Рома неловко улыбается. – Выздоравливай. – Ты тоже. – торопливо говорит Виктор, хмурится. Кажется, не слушает, что вообще Рома сказал. – Пока. – До встречи, Роман. – важно говорит девочка, завязывая шапку. – До встречи. – парень улыбается, её искренняя важность веселит. Они покидают палату, в дверном проёме девочка успевает помахать рукой. Виктор же не оборачивается, даже со спины всё ещё кажется загруженным. Рома неспешно доедает свой мандарин, собирает очистки на флаерах цирка и осторожно поднимается с кровати. Головокружение уже стало привычным, но упасть в коридоре по дороге к урне – слишком уж глупо.