Лягушка из мха

Рома несёт в руках аккуратно сложенную фланелевую пижаму, то и дело отвлекается на рукав коричневого свитера. Где поймал затяжку – непонятно. Но свитер хороший, тёплый, обидно будет получить дырку в рукаве. Мама умела провязывать такие нитки, Рома же с этим решительно не справлялся и плохо понимал, что сейчас делать. Разве что завернуть так, чтобы не оборвать нитку, а разбираться уже потом. Но едва вернувшись в палату, увидев сидящего на койке Чернова, парень напрочь забывает о торчащей нитке. – Привет, – Виктор захлопывает раскладушку, лениво оглядывает Рому. – Ты уже сваливаешь? – Ага. А ты что тут забыл? – Фрукты привёз. Подумал, может ты ещё что-то всрато ешь. – Нормально я ем. – Я видел, – Виктор хмурится, медлит. Мысли как всегда живо отражаются на его лице. – Раз я всё равно здесь, может, тебя подвезти? Ты где живёшь? – В общаге у главного корпуса, – Рома скручивает вещи, прикидывая, что так они наверняка поместятся в рюкзак. Кажется нужным уточнить, не предлагает ли Витя покататься на троллейбусе или, того хуже, на метро. О последнем думать совершенно не хотелось, Роман и в здоровом состоянии запинался, вставая на первую ступеньку эскалатора. Но шутка кажется неуместной, глупой. Как минимум, Виктор производил впечатление человека, для которого необходимость ехать куда-то на общественном транспорте делала посещение этого места необязательным. Они выходят из палаты молча. Виктор сам несёт пакет с фруктами, куда сложили оставшиеся мандарины, Рома плетётся за ним. Только на первом этаже подаёт голос, отходит в сторону, чтобы забрать ботинки и куртку. Виктор ждёт, залипает в телефоне. На удивление, с ним удобно молчать. Если гуляя с кем-то из одногруппников Рома постоянно ощущал потребность говорить куда он отворачивается, извиняться, если пропустил очередную шутку, следить за всеми разговорами, отчего чаще и молчал – не успевал вставить хоть пару слов в нужный момент, – то с Виктором было спокойно. И даже в душном холле больницы, где у стойки регистрации шумела разноголосая толпа, не возникало тревожных мыслей, страха, что собеседник сбежит, забудет, что хотел дождаться Рому, и уйдёт по своим делам. На улице солнечно, но окружающий мир кажется будто распечатанным на матовой фотобумаге. Даже лёд не блестит, а лежит, как засохший прозрачный клей. Рома подозрительно щурится, спускаясь по ступенькам держит руку над стальной трубой перил. Появляется неясное тревожное чувство, будто вот-вот случится нечто совсем плохое. – Рожа у тебя сложная, конечно, – Виктор обгоняет его, стоит сойти на асфальт. До этого плёлся следом, будто готовился подхватить в случае падения. – Передумал ехать? – Нет, не передумал. – Главное, что не споришь про ебало. – Ты умеешь по-другому разговаривать? – Зачем? – Мы вроде как будущие врачи, представители интеллигентного общества, – Рома хмурится, цокает языком. – Не помню, что там ещё говорят. – Хуйню говорят. А тебя к универу прям опасно подводить, с каждым метром занудство растёт. Рома открывает рот, понимает, что должен что-то ответить, но теряет мысль. В ушах шумит, мерещится резкий вскрик, вой, неразборчивый мат и странные механические хлопки. Хочется отогнать морок, несколько раз Рома оборачивается, пытаясь понять, кто орёт на парковке, но так и не разбирает. Виктор же начинает коситься с явным подозрением. Хлопок совпадает с реальностью и больше не повторяется – мимо проезжает красная легковушка, Рома от резкого звука вздрагивает. Виктор подхватывает под локоть – кажется, решает, что парень поскользнулся. – Может тебя это, врачам вернуть? – Не, нормально. Просто ярко и… народа много. – Ладно, – Виктор оглядывается на разбредшихся по парковке людей, смотрит на Рому уже с подозрением. – Садись назад. Пищит сигнализация, тёмно-серая легковая с угловатым капотом подмигивает фарами. Рома, проходя мимо машины, поскальзывается. Не падает, замирает, оперевшись рукой о капот, но растерянно смотрит на колесо. Перед глазами что-то мелькнуло, кусок шерсти. Встав на ноги, Рома растерянно смотрит на Виктора, уже обогнувшего машину с другой стороны. – Вить, а животные могут в машину залезать? – Руку убери. Рома слушается, закидывает в машину рюкзак, но садиться не спешит, всё с той же тревогой оглядывается. Виктор ставит пакет с фруктами на заднее сиденье и возвращается к капоту, поднимает крышку. – Ты точно видел, как сюда кто-то залез? – Да, – торопливо врёт Рома. Появляется уверенность, что ответить нужно именно так. – Кусок шерсти видел. – Может, показалось? – С чего бы? Виктор хмурится, кивает Роме, чтобы тот встал поближе к капоту, и отходит. За трубками, баками и другими неизвестными частями механизма толком ничего не видно, даже если щуриться и приглядываться. Даже сейчас, несмотря на то, что шум в ушах стих и эфимерные образы исчезли, ничего увидеть не выходит. Чернов возвращается в очках, с маленьким фонариком и тканевыми перчатками, которые натягивает по дороге. Хмурится, светит под хитросплетения механизмов в капоте и в один момент свет фонарика отражается будто в двух каплях воды. – Вот ведь долбоёб ушастый. – Я? – Не, в этот раз другой. Виктор зажимает фонарик в зубах, опёршись о борт капота лезет рукой туда, где блеснули две капли, и достаёт за шкирку некрупного, тощего, чёрного кота. Критично оглядывает находку, отряхивает от грязи и пыли, пару секунд задумчиво смотрит коту в морду, а после протягивает Роме. Парень теряется, рефлекторно хватает его за бока под передними лапами, держит на вытянутых руках. – А куда его? – В ветеринарку заедем, – Витя стягивает перчатки, хлопает крышкой капота. – Подержишь пока, переноски с собой нет. – Ладно. Чтобы открыть дверь, кота приходится взять в одну руку, тот как назло начинает брыкаться. Рома пугается, что сейчас упустит его и все танцы вокруг машины окажутся бесполезны, ведь мелкий дурак рванёт прятаться в другую, но сесть всё же выходит. Кот, когда Рома опускает его себе на колени и снова обхватывает двумя руками, притихает. Успокаивается, наверное. Виктор короткой драматичной сцены не замечает, ещё говорит с кем-то по телефону на улице, а сев в машину сразу заводит мотор. – А что ты с ним потом будешь делать? – заговорить Рома решается только к первому светофору, когда кот прекращает попытки удрать, едва парень ослабляет хватку. – Домой заберу. – Ты так просто решил забрать кота? – Такого на улице оставлять жестоко. Да и глупо, помрёт. – С чего бы ему? – На морду посмотри. Машина трогается с места, Рома медлит, но после поворота быстро разворачивает кота мордой к себе. Тот поднимает голову, открывает глаза. Вверх, то ли на потолок, то ли на Рому, смотрят две гипнотизирующие бельмы. Кажущиеся больше нужного выпученными из орбит, сизо-голубые в обрамлении красных век, они явно не способны разобрать хоть что-то перед собой. Вид этих глаз навевает мысли о какой-то страшной болезни, и Рома невольно задаётся вопросом, выживет ли этот кот вообще. Поможет ли ему нахождение дома? Или сейчас врачи скажут, что его можно было и не доставать из-под капота? А если выживет, как он будет ориентироваться без зрения? Сразу исчезает раздражение от того, что кот брыкался и начинал невпопад мяукать. Рома, будто пытаясь извиниться, осторожно поглаживает его. В какой-то момент Виктор включает музыку, явно не радио. Песни однотипны и не перебиваются голосами ведущих. Рома старается сосредоточиться на тексте и не дремать, едут они долго, ближе к центру и вовсе встают в пробку. Наконец, машина съезжает с основной дороги во двор, паркуется между деревянным ограждением ресторанной террасы и отделанным плиткой крыльцом, над козырьком которого красуется вывеска “Ветеринарный центр”. Ни одной приличной шутки об этом соседстве в голову не приходит, и Рома решает промолчать. Из салона он выходит с котом, притихшим. В этот раз Виктор придерживает дверь машины, как и дверь ветеринарной клиники. Внутри Рома предпочитает держаться рядом с ним. – Я звонил Вам часа полтора назад, кота в капоте нашёл, – Виктор кивает на Рому, стоящего по левую руку. – Виктор, верно? – девушка за стойкой наклоняется к компьютеру, щурится, передаёт планшет с прикреплёнными бумагами. – Заполните документы. – Ты сядь пока, – Виктор поправляет очки, торопливо кивает в сторону стульев. Вид клиники располагает к мыслям о внушительном счёте. Матовые голубые панели на стенах без следов потертости, вывешенные ровными рядами блестящих рамок грамоты и сертификаты, кожанны диваны по периметру без единой затяжки и даже огромные белые плитки пола идеально чистые. Стоит задуматься об этом – перед Романом возникает улыбчивая девочка, ровесница на вид. Здоровается и протягивает бахилы, поблёскивая золотым бейджиком стажёра. Рома теряется, не знает, как быть с котом. Девушка достаёт из кармана латексные перчатки, всё с той же приветливой улыбкой кладёт бахилы рядом, забирает кота. Прижимает к груди, чешет между ушей, улыбается с очаровательной нежностью. На секунду кажется, что сейчас она развернётся и уйдёт с ним домой, а Роме придётся долго объяснять Виктору, куда он дел кота, и надеяться, что обойдётся без драки. – Спасибо, – натянув бахилы и повесив куртку у входа, Рома спешит забрать кота. Снова скользит взглядом по бейджику, – Александра. – Обращайтесь! Она улыбается, и у светлых глаз появляются мелкие морщинки. Роман невольно улыбается в ответ, хоть девушка и успевает отвернуться, уходит в сторону рецепции. Усаживаясь обратно, под ругань кота, которого никак не выходит удобно посадить на колени, Рома думает, что добрые люди всегда будут красивее. Из-за специфичной улыбки, залёгших у глаз морщинок, внимательного взгляда. Образ доброго человека складывался из мелочей, сочетание которых в итоге привлекало. – Тебе кофе можно? – Виктор подходит уже без пальто. – Вроде нет, – Рома зевает. – Но хочется. – Ну, ты ведь не сдохнешь, если его выпьешь? – Максимум буду ныть. – Значит можно. Виктор отходит к автомату с кофе, пока возится – снимает очки. В ожидании кофе Романа настигает тревога о неизбежном разговоре. Витя обязательно спросит, как он заметил кота, почему был уверен, что тот ещё в машине. Что отвечать Рома не знал, ссылаться на сны казалось безумием. Легко представляется, как после такого заявления его отвезут обратно в больницу. – Спасибо. Рома забирает кофе, стараясь держать за пустой край бумажного стакана. Дует на белую пенку, ловит сладковатый запах. Хмурится, разобрать, что за добавка сразу не может. Виктор, усевшись, забирает кота. Прижимает его к груди, кот угрожающе шипит, но быстро затихает. – Ловко ты с ним. Много животных? – У родителей всегда были кошки, – Виктор отпивает кофе. Задумчиво смотрит на кота. – А у меня этот будет первый, видимо. – Ты отдельно живёшь? – Ага, родители помогли. – Это ведь здорово. – Что здорово? – Всё, – Рома делает глоток кофе, думает, что на этом можно закончить, но замечает, что взгляд Виктора излишне сосредоточен. Тяжелым покрывалом на плечи ложится мысль о необходимости пояснить сказанное. – Когда родители помогают – это здорово, типа, круто просто знать, что о тебе кто-то заботится, кто-то всегда поможет. И животные – это здорово, они милые. Хотя у меня их никогда не было, но выглядят милыми, даже этот. – Никогда не было животных? Даже хомячка, рыбок? – Ну, в общаге вроде живут крысы, но в подвале. Не считается, да? – Не считается, – Виктор улыбается, у его глаз залегают морщинки. – Значит, не было никогда и никаких. – Почему? – Папа против. Он, знаешь, из тех, кто считает, что собака должна дом охранять, кошка – мышей ловить, а рыба – это вообще еда. – Так, ладно, а с хомяками что не так? – Тут не знаю, хомяка я не просил. А, не! Вспомнил, мне сказали, что он все равно быстро помрёт и нет смысла его домой тащить. – Интересная логика, мы ведь все… недолговечны. – Ну, детей заводить бесплатно. Виктор коротко рассмеялся, Рома же поспешил сделать глоток кофе. Шутка осталась на губах, щипала язык, забирала на себя слишком много внимания. В привычных Роме коллективах такие шутки были нечастыми, люди то ли искренне боялись задеть друг друга, то ли старались цепляться к словам – разобрать было тяжело. Но, независимо от причин, дерзость в общении была сугубо в рамках привычной большинству нормы. Эти нормы позволяли шутить о внешности, проходясь день за днём по больным мозолям и выставляя Романа виноватым в том, что он не смеётся с надоевших шуток. Но заговорить о теоретических несуществующих детях или смерти было табу. – Вало! – Девушка в серой форме оглядывается, ждёт реакции от посетителей. – Пойдём, – Виктор поднимается, крепче прижимая к себе кота. Сложно понять, к кому было адресовано это обращение, поскольку одногруппник не трудится подождать хоть пару минут. Но когда Рома теряется, думая, можно ли взять с собой стаканчик кофе, Виктор останавливается. Оборачивается, нетерпеливо кивает, и Рома всё же спешит за ним. Стаканчик забирает с собой. На приёме он стоит позади всех, старается просто не мешать. Виктор легко отвечает на немногочисленные вопросы, многим интересуется сам, держит кота, когда берут анализы. Роману кажется, что сейчас Виктор более общительный, вовлечённый и сосредоточенный, чем когда бы то ни было в течение первого семестра. Кажется, больше всего времени тратится на просвечивание лампой, когда ищут следы лишая. Ощущение комфорта всегда покидало, как только выключался свет, а в этот момент давила всеобщая напряженность, от которой мерещилось, что из помещения исчез воздух. Даже несколько десятков минут неловкой тишины наедине с Виктором, пока пациента унесли на УЗИ, ощущались лучше нахождения в темноте, сгущающейся вокруг света прямоугольной лампы. Лишай не находят. Блох тоже, отчего предполагают, что кот не так давно был домашним, а на улице оказался или случайно, или из-за болезни. Задумавшись о том, что это пугающе безответственное поведение бывших владельцев, Рома пропускает момент, когда кот оказывается в серой пластиковой переноске. За то время, пока Виктор и врач обсуждают инфекции, возможную операцию и первичные назначения, Роман успевает допить кофе, а пугающе-учтивый ассистент показывает, куда выкинуть стаканчик. Реальность отдаляется, когда они выходят из кабинета, приглушённо Рома слышит просьбу посидеть рядом с переноской, а забирая куртку с вешалки никак не может полностью осознать, что делает это собственными руками. Душит ощущение общей неправильности происходящего. С момента, когда Виктор вытащил кота из капота машины, оно казалось невидимым ошейником. То затягивалось на шее, лишая возможности дышать, то почти исчезало. – Эй, ты в норме? Может это, обратно в больницу? – Нет, нет. Просто… много всего. – Ну смотри, – Виктор отвлекается на телефон, хмурится. Кажется, сбрасывает звонок. – Слушай, а в общежитие до скольки пускают? – Ну, если без скандала, то до десяти. А что? – Да я забыл, что у вас там всё сложно. Ладно, поехали, может успеем. – А если нет? – У меня переночуешь. Заодно кота отмыть поможешь. Рома теряется, не зная какое возражение выбрать. Спросить, считает ли Виктор нормальным тащить домой незнакомого, по факту, человека? Задуматься, не страшно ли самому идти в чужую квартиру? Ошейник, отгораживающий от реальности, исчезает. Недобрым предчувствием под кожу пробирается темнота улицы. В сознании мелькают образы прошлого. Молча, парень выходит в темноту внутреннего двора, осторожно добирается по льду к моргнувшей фарами машине. По щекам бьет мокрый снег, срабатывает немного отрезвляюще. Мантрой Рома повторяет себе, что воспоминания не имеют и малейшего отношения к Виктору. Он – другой. Он не имеет ни малейшего отношения к прошлому. В темноте машины светится навигатор, расчерчивая дорогу красно-жёлтыми полосами. Виктор ругается себе под нос, перестраивает дорогу через третье транспортное, потом через МКАД, но каждый раз становится ещё хуже. – Да забей, – Рома надеется, что голос не дрожит. – Явно не успеем. – Ладно, думай тогда, что на ужин хочешь, герой дня. Виктор перестраивает маршрут, на дороге появляются зелёные пятна. Заглушая шум двигателя, он включает музыку, но теперь совсем не выходит вслушиваться. Руки дрожат. Сколько бы Рома ни пытался вжиматься в тёплое сиденье – по спине разливается липкая прохлада. Желудок поджимается, тянет чуть ниже рёбер. Холод от спины пробирает насквозь. От мутных тягучих мыслей отвлекают спешащие по улице люди. Рома сначала заставляет себя думать о том, почему в центре такие узкие тротуары. Мысль каждый раз обрывается, и он переключается, сосредоточенно пытается вспомнить название станции метро, которую они проезжают, но машина перестраивается ближе к центру дороги и через пару метров замирает. По правую руку оказывается голубой бок автобуса, по левую – высокая чёрная машина. Красный свет задних фар автомобиля, вставшего перед ними, топит салон, и Рома закрывает глаза. Виктор отвечает на звонок, но слов Рома не разбирает. Голос кажется совершенно другим, слышатся фразы из прошлого. От одних воспоминаний к горлу подкатывает ком тошноты. Улицу затягивают сумерки, свет алых фар уезжающего автомобиля блестит в луже. Рома поднимается, опираясь о стену, и думает о странном ощущении сбывшегося кошмара. До того момента редко снились яркие, повторяющиеся сны. До того момента они не сбывались и, тем более, не приходилось идти им наперекор. До того момента, как выяснилось, он не знал, что такое боль и настоящий страх. – Он спит, кажется, – в голосе Виктора слышится усмешка. Рома вздрагивает, но заставляет себя оставить глаза закрытыми, чего требует застывший в сознании ужас. Он кричит, что притворяться спящим, отключившимся – единственный способ выжить. В висках бьётся горячая кровь, перед глазами ещё не растаял образ разменявшего четвёртый десяток мужчины, который в очередной раз хвалит за какую-то ерунду. Дрожащими пальцами правой руки, так, чтобы Виктор точно не увидел, он гладит сиденье, дверцу машины. На дверце мягкая обивка, и сейчас от этого становится легче дышать. Все те машины, что вспоминались в кошмарах, были с шершавым пластиком на дверях. Физические подтверждения того, что сейчас совсем другая ситуация, успокаивают. Машина резко поворачивает, Рома ударяется плечом о дверь и открывает глаза. Они стоят на светофоре, машин существенно меньше. За окном различается типичный спальный район, раздолье кирпичных одиннадцатиэтажек. – Не ударился? – Виктор смотрит на него в зеркало заднего вида. – Нет. – Хорошо. А то в больницу тащиться не хочется, – машина трогается с места. – Тебе повезло эту пробку проспать. – Долго стояли? – Ага, меня родители потеряли. Мама хотела с тобой познакомиться, но забила. Уже минут десять как дома, у себя, сидит. – А зачем ей со мной знакомиться?.. – Хочет убедиться, что ты за драку не попытаешься заявление написать. – Она у тебя… оптимистичная. Виктор смеётся. Оказывается, голос у него бывает звонким, почти детским, приятным на слух. Машина заезжает во двор, снова в салон пробирается пугающая темнота. Вместе с ней возвращаются едва отошедшие на второй план дурные мысли, но в этот раз Рома пытается отвлечься на то, что Виктор даже внешне совсем не похож ни на кого из родного города. Там парни не осветляли добела волосы, не носили украшения, тем более не подводили глаза чёрным. И оставалось только верить, что отличия много больше внешних. Рома выходит на холодную улицу. Смотрит, как Витя забирает переноску и идёт через пустой двор к металлической двери подъезда. Рома отстаёт на пару шагов, на лестнице расстояние увеличивается. По серо-коричневой лестнице они поднимаются на третий этаж. Перед Ромой открывается дверь тёмного коридора, и, едва переступив порог, он включает свет. Становится спокойнее. Старый деревянный паркет, уложенный ёлочкой, светлые обои и тёмные плакаты на стенах, две деревянные двери в комнаты. Квартира тоже не похожа на ту, что живёт в памяти. И пахнет совсем иначе, что ещё важнее: сигаретами, свежей побелкой, пылью. – Тебе же будет во что переодеться? – Виктор хлопает дверью. – Не знаю, как этот, но обычно коты не очень любят мыться. – Есть. А зачем их мыть, если они не любят? – ещё немного заторможенно, Рома снимает куртку, вешает на крючок. – Ну этот в масле извозился. Да и вообще они любят в лотке полежать, например. – А их мыть тяжело? – Тебе нужно будет его просто держать. Виктор забирает пакет, появившийся после посещения клиники, уходит в конец коридора. Шумит водой, шуршит, хлопает дверцами. Рома же разувается и садится на корточки, заглядывает в переноску. Кот лежит, поджав лапы, и смотрит бельмами прямо перед собой. От его взгляда невольно хочется обернуться, посмотреть на тот ужас, что привлёк его внимание. Переноску в ванную Виктор уносит сам, Рома идёт за ним, закатывая рукава свитера. При малейшем касании до воды кот орёт, что есть сил. С переменным успехом машет лапами, иногда цепляет руки Ромы когтями – хорошо, что в клинике их подстригли. Виктор на удивление быстро справляется со следами машинного масла, и, когда с кота второй раз смывают шампунь, вода льётся прозрачная, чистая. Выключив смеситель, Виктор командует поднять кота, сгоняет воду с чёрной шерсти, заворачивает ещё ругающееся животное в плотное банное полотенце и отдаёт Роме. Парень прижимает к себе свёрток. – Ты чай или кофе будешь? – Чай, наверное. – Посиди с ним пока в комнате, там отопление лучше. – А в какой? – Слева, которая ближе ко входу. Комната оказывается маленькой, душной, и почти сразу Рома ясно понимает: сигаретами пахло отсюда. Он забирается на покрытый пледом диван, ложится и укладывает кулёк с котом себе под бок. Сон сваливает почти моментально, последнее, что он ощущает – кот всё же выбирается из полотенца и отряхивается, брызги воды попадают на лицо.