Лягушка из мха

Вчера Виктора в курилке не оказалось – видимо, сразу ушёл домой, оставив одногруппника ни с чем, – и остаток дня Рома прикидывал, что же делать дальше. На физкультуре Виктора не удалось встретить ни разу за семестр, значит, если он решит появиться в универе, придёт ко второй паре. Перемена между ними короткая, успеть и на пару, и в курилку никак бы не вышло, поэтому было принято импульсивное решение. Сегодня отличник с образцовым поведением едва ли не впервые прогуливал первую пару. Комкая в пальцах пачку сигарет, то и дело подцепляя пластиковую оболочку ногтем мизинца, Роман поглядывал за угол. Он старался разобрать заранее силуэт Вити. Поймать среди толп тёмных дутых курток чёрное пальто со странными узорами. Удаётся это почти вовремя, Рома успевает закурить и достать телефон, притвориться совершенно незаинтересованным в ситуации. Виктор проходит мимо, даже не замечает его. Укрывается в углу курилки, щёлкает кнопками на сером корпусе плеера. Рома затягивается, смотрит время на дисплее телефона, тут же забывает что увидел. Зато различает, как Виктор снял один наушник. – Привет. Виктор поднимает недоумевающий взгляд, коротко оглядывается по сторонам. – Привет, говорю, – Рома выдыхает дым в сторону и подходит на шаг ближе. – Я поговорить с тобой хотел, удачно так совпало, что ты тут. – Ну говори, – Витя снимает наушники. – Скинуться на что-то надо? – Нет, я не про учёбу. Ну, не совсем про учёбу. – Рома теряется. Он представлял разговор куда проще. Виктор должен был заинтересованно поддерживать общение, просто радоваться от того, что с ним заговорили. Рома ведь радовался, что с ним общаются, этот почему недоволен? – Я про гистолога поговорить хотел. – Так, вот сразу нахер иди. Вместе с гистологом. – Да подожди ты. – Рома выставляет руки перед собой, случайно легко толкает Виктора в грудь. – Даже сказать не дашь ничего? – Руки убери. Не хочу я ничего слышать про твоего любимого преподавателя, – Витя отступает, оглядывается. Явно ищет, как обойти Рому. – Мало было одной дуры, теперь тебя прислали рассказать, что я поток подставляю. – Чего? – Дурака не валяй. Тебя теперь подослали пиздеть, как положено выглядеть и что говорить, не первый. Можешь так и передать, куда я тебя, как и ту придурошную, с этими нотациями послал. – Да какой дуры? Какие нотации?! Послушай меня уже! Всё идет совершенно не по плану. Резко приходит осознание, что Витя сам никогда и не рвался общаться с людьми, накрывает горькая обида. На себя, в первую очередь. С чего решил, что ему нужна эта поддержка? Зачем вообще полез? Тут же появляется мысль, что поддержка Вите, раз он сразу защищаться начинает, нужна, просто Рома – дурак косноязычный. Говорит не то, что надо, лезет куда не просили. Должен был говорить осторожнее. Как вести себя ещё осторожнее Рома не знал, но это, очевидно, снова была только его проблема. Нужно было лучше думать над словами, а теперь всё просто непоправимо испорчено. Общаться он точно не будет, скорее начнет избегать. А потом, наверное, как говорят ребята – отчислится. Или сам, или выгонят к известной матери. – Да стой ты! В панике от собственных мыслей, движимый досадой и раздражением, он толкает в рёбра Виктора, попытавшегося уйти. Выдающейся силой Рома не отличался, но одногруппник кашляет, сгибается, прикладывает к рёбрам открытую ладонь. В момент становится стыдно, вспоминаются собственные переломанные ребра, любой случайный тычок по которым до сих пор отзывался болью. Рома делает шаг навстречу, хочет извиниться, предложить помощь, но слушать его явно никто не собирается. Злобный взгляд Виктора, тяжёлый выдох, как у загнанного быка на арене – и одногруппник, не жалея сил, тянет его за грудки куртки чуть в сторону от себя, ставит подножку. Рома еле успевает выставить перед собой руки, царапает о стену ладони, ощутимо прикладывается щекой. На пробу сжимает зубы, проходится по ним языком. Кажется, все на месте, даже не шатаются. Виктор из курилки не уходит, это злит. Была же у него фора, пока Рома отворачивался от стены, сто раз мог свалить. Видимо, не так он этого и хотел, что воспользовался первой подходящей возможностью сорвать злость. Стоит, сжимает кулаки, дышит всё так же отрывисто. Рома стирает со щеки кровь и выступившие слёзы, отмечает, как нерадивый собеседник дёргается на взмах ладони. От этого хочется примирительно поднять руки, снова попытаться заговорить, но стоит Роме податься навстречу – и Витя ударяет кулаком по плечу. Больно скорее от неожиданности, бьёт Виктор неуверенно. Явно со зла, резко, но даже не понимает куда целиться. Хотел бы выйти из драки победителем или просто закончить её поживее – бил бы по глазам, в шею, да хоть по тем же рёбрам. А он будто нарывался на продолжение, и в секундном порыве Роман отвечает. Сжимает испачканные кровью пальцы и бьёт противника в нос. Прячет большой палец в кулак, ведёт руку строго снизу вверх, как папа показывал. Разозлиться по-настоящему оказалось сложно, только на удар запала и хватило. А по-настоящему перевести свои эмоции из жгучей досады от того, как сложилась их беседа, отвлечься от желания впасть в привычное уныние, не вышло. Злость никогда не помогала, и глупо было считать, что поможет сейчас. Почти сразу накатывает чувство вины – надо было делать как мама учила, быть выше этого, послать его и уйти на пару. Виктор, потерявший равновесие от удара, поднимается с земли. Рома смотрит на его промокшую штанину, на испачканные в снегу полы пальто, на то, как он рукавом зажимает нос, и с кристальной ясностью понимает, что сейчас ему влетит по-настоящему. Не потому что Вите разбитый нос помог научиться драться, конечно нет, просто теперь противник действительно зол. Рома отходит, запоздало понимает, что наступил на лёд и равновесие не удержит. В этот раз Виктор бьёт в ребро. Везёт, что попадает в целое, но отдача всё равно заставляет закашляться, согнуться почти пополам. В панике, неспособный вдохнуть, Рома хватается за руку Виктора, нависает всем телом и падает вместе с ним. Он слышит мат, резкий вскрик. Удар о землю Рома совершенно не различает, ровно как и момент, в который снова начал дышать. Теперь всё сознание сосредоточено на неясно откуда взявшемся головокружении. В попытке встать из положения лёжа, Рома переворачивается на четвереньки. Перед каждым движением медлит, шевелить руками оказывается совсем сложно. Когда удаётся подняться, желудок недобро сводит, в горле саднит – и он выплёвывает на грязный лёд порцию желчи. Закашливается, садится, тут же ощущает, как промокает штанина – видимо, попал в лужу. Но нет сил даже ругаться на собственную беспомощность. Видит Рома почти чётко. Из-за головокружения картинка то мутнеет, то немного отдаляется, но разобрать чёрное пальто и тяжёлые ботинки с цепями не составляет труда. Виктор стоит рядом, кажется, говорит что-то, но звуки различать тяжело. Почти сразу он опускается на корточки, щёлкает перед носом Ромы ногтями с облупившимся чёрным лаком. Рома ненадолго зажмуривается, смотреть на движущиеся объекты неприятно. – Голова кружится, – выдавливает он, надеясь, что после этой волшебной фразы Витя отстанет. Почти срабатывает, пальцы он убирает. Губы Виктора шевелятся, но что он пытается сказать – непонятно. Сквозь звон в ушах доносятся звуки, плохо складывающиеся в слова. Рома снова пытается встать, не выходит. Виктор поднимается, тяжёлые ботинки отходят в сторону, пропадают из поля зрения. Подумать о том, что его бросили в курилке, Рома не успевает. Виктор поднимает его за подмышки, закидывает одну руку Ромы себе на плечи и ведёт из курилки. Он иногда разбирает, как Витя начинает материться, если Рома заваливается в сторону, запинается или недостаточно шустро шевелит ногами. Из-за ругани приходится сосредоточиться на ходьбе, ведь задумываясь над происходящим Рома отвлекался. В медблоке он был один раз, когда всем первокурсникам проводили экскурсию. Место тогда показалось на редкость непримечательным, а сейчас в глазах рябило от обилия белого. Плитка, стены, двери, даже пластиковые стулья в зоне ожидания. На один из них Рому и сажает Виктор, прежде чем уйти. Он аккуратно прикрывает за собой дверь ближайшего кабинета и больше не появляется. Потеряв его из поля зрения, Рома расслабляется, перестаёт следить за ситуацией. Всё сливается в сплошные хлопки. Закрывается пластиковая дверь кабинета за медсестрой, металлическая дверь медблока, тяжело хлопает дверь машины скорой, толстая дверь рентген-кабинета в травмпункте, облупленная металлическая в перевязочной… Череда дверей останавливается только когда санитарка помогает ему сесть на продавленную койку в палате больницы и возвращает Роме его телефон. – Ты позвони, позвони кому-нибудь из своих, – всё повторяет женщина озабоченным голосом. – Пусть хоть одежду привезут.