Мы миллениум

      Магия питается эмоциями. Эта мысль была словно спутница, — встречала первая богов, когда те возрождались из небытия. То же самое внушили олимпийцам с рождения, чтобы маленькие боги могли познать свою магию. Она замешана на чувствах и самоконтроле. И, если забыть об одном, то второе может уничтожить мир. И вот, там, где была слабость Гефеста, магия нашла свой источник, обращая против самого бога. Кузнец уже не чувствовал скорби и печали, в нем плескалась агония, что могла наполнить океаны и пожрать берега. Охваченный огнем, мужчина перестал различать образы жены и Химеры.       Спасайся!       Ему хотелось кричать, прогнать Артемиду прочь от себя, но его самого будто упростили до голоса в собственной голове. Гефест ощущал себя запертым в коробке с плотно закрытой крышкой. Он бился и бился о стенки сознания, пробиваясь наружу, туда, где от него исходит опасность. Самое страшное, что прошло в голову богу, это то, что он может стать погибелью для любимой женщины.       И вот он, — страх.       Самая мощная эмоция, после ненависти. И самая губительная после любви. Поток энергии, которую до этого момента олимпиец никогда не испытывал, изнутри вонзился миллионами острых игл. Было ощущение, что кожа вот-вот лопнет. Внутренности горели и плавились, горло саднило от дыма. Последние остатки контроля ускользали, как песок между пальцев.       — Андреа!       Этот голос… Знакомый, но будто далекий. В нем сквозит холод и тревога. Так хочется схватить его руками и поглотить, чтобы потушить этот пожар изнутри. Мысленно потянувшись за этим льдом, Гефест в следующую секунду услышал крик жены.       Нет! Так, дыши. Спокойнее.       Кузнец усмирял свои чувства, зацепившись за одну единственную мысль — спаси Артемиду, а это получится только в том случае, если он скинет с себя оковы магии. Он закрыл глаза, обращаясь в свое сознание, выискивая воспоминания, на которых можно       сосредоточиться.       Кузница.       Улыбка матери, — женщины, которая спасла младенца и вырастила, как родного сына, пока родная даже и думать о нем не вспоминала.       Злые глаза Артемиды, сверкающие в свете луны в момент их первой встречи.       Ее улыбка.       Плакучая ива. Да, это то, что нужно.       Потихоньку, ниточка за ниточкой, кузнец воссоздавал картинку прошлого, их прошлого с Артемидой. Высокое дерево по-человечески склонилось над прудом — вместилищем его слез. Теплый ветерок причёсывал листья на деревьях, будто волосы, а сонное солнце лениво пряталось за горизонт, уступая луне место на небосводе. Будто важная гостья она явилась на праздник, когда любимица вот-вот упорхнет из-под ее опеки и станет женой Гефеста. Артемида — его любимая женщина с злыми глазами, как у медведицы, — была в тот момент соткана из нежности. В каштановых волосах вместо диадемы красовались ночные белые цветы, название которых бог, как и любой другой мужчина, забыл. На губах, что еще не знали поцелуя кузнеца, играла чуть нервная, но счастливая улыбка. Охотница впервые так улыбалась после того, как им пришлось покинуть родной дом и оставить привычную жизнь за чертой мира смертных. Маленькие ручки покоились в грубых ладонях Гефеста. Сердце так и грозилось разорвать грудную клетку. Оно так громко стучало в ушах, что бог огня едва слышал слова Аполлона, который дал им свое благословение. И вот мгновение, которое так нежно любил мужчина, — когда они двое тянутся друг к другу, чтобы закрепить свои обещания любви поцелуем, — расплылось, будто картину опустили в воду и краски расплылись неясным грязным пятном.       Физически ощущая чужое присутствие в своей голове, бог огня впился пальцами в виски. Непрошенный гость причинял боль, будто угодили стрелой в висок, и та прошла насквозь. Такая боль ему знакома, — в одной из жизней смерть нашла его именно так. Кузнецу явилась незнакомка. Странная. Пугающая. Босые ноги кружили в серебряном пепле, — Гефест чувствовал этот запах. Руки женщины исчерчены шрамами и символами на крови. Она наклонилась, сгребла пальцами пепел и нанесла себе на лицо, размазывая, словно желая надеть маску, чтобы ее не узнали. Но кузнец даже и не представлял, кто она, и почему подчинила себе его. Теперь он это остро ощущал, словно увидел ее энергию, которая подпитывала его собственную магию. Но, чем больше вглядывался он в ее лицо, тем больше казалось, что они знакомы, будто незнакомка всегда незримо была рядом с ним, маячила за спиной.       — Кто ты?       Ответом был смех. Пронизывающих, как жуткий ветер. В глазах ее тьма, что кишела самыми страшными кошмарами глубин преисподней. Тонкие пальцы подцепили в волосах длинную кость, и спутанные черные локоны упали вниз. Пряди были такие темные, точно их окунули в самую черную непроглядную ночь. Гефесту показалось, что они живые, как клубок змей. Она встряхнула ими, и вокруг головы заклубился темный дым. Он был такой густой и тяжелый, что тут же упал к женским ногам, что ни на секунду не останавливались. Продолжая смеяться, незнакомка закружила в танце с новой силой. Движения тонких рук такие резкие и четкие, будто в пальцах таились искры, и она пыталась их сбросить с себя. Пальцы цеплялись за воздух так, словно вот-вот грозились разорвать пространство на лоскуты. Черное многослойное одеяние, подхваченное ритмом жилистого тела, подпрыгивало как волны в жуткий шторм. Двигалась незнакомка так, что Гефест не был уверен, что та касается земли. Дым смешался с пылью пепла, создавая завесу. Ее танец, как приказ. В нем была сила и голос — властный и не терпящий пререканий. В нем была угроза и предостережение. Последняя хищная улыбка, брошенная богу, — как обещание скорой встречи. Незнакомка взмахнула руками верх, и туман, подхваченный ее энергией, взмыл вверх, как волна цунами, выталкивая кузнеца из этого видения. Он бултыхался в пустой темноте под смех чертовки.

***

      За мгновение до того, как Артемида чуть не сгинула в огне, Мера прыгнула на богиню сверху, придавливая могучим телом и укрывая своими крыльями. Лицом Артемида спряталась на грудине. Жесткая шерсть кололась, пахла дымом и мускусом. Химера отряхнулась, скидывая с себя искры пламени и сгруппировалась, приготовившись к прыжку. Охотница схватилась за шею подопечной, зная, что та без труда поднимет ее в воздух и унесет на безопасное расстояние. Оторвавшись от земли, богиня в воздухе ловко оседлала Химеру и посмотрела вниз. Ей вовсе не показалось. В животе затянулся тугой узел тревоги, когда она увидела, как Эдриан уходит от языков пламени. Они жадно тянулись к богу, словно это руки пытаются схватить и раздавить и, казалось, злились, когда сын Аиды играючи уклонялся от смертоносных объятий. Компанию Эдриану составил Мерфи, но он был отрезан от друга, и даже с высоты богиня видела, как искрится кожа человеческой оболочки, будто тот находится на грани от перевоплощения. Подтолкнув Меру, Артемида спикировала вниз к Церберу, и ее храбрая малышка вцепилась когтями в плечо стража загробного царства, вызволяя из огненного кольца, в котором он оказался. Крича ругательства и рыча, парень пытался вырваться, но Мера лишь сильнее сжимала когти и разжала их лишь тогда, когда они подлетели к Эдриану. Цербер кубарем покатился по земле, не поймав равновесие, пока Мера наблюдала за ним, склонив голову, будто это вовсе не божественное создание чертыхается на земле, а ее игрушка. Гордая собой, большая кошка мурлыкнула. Если бы не регенерация, Мерфи еще долго бы сотрясал воздух матами и проклятьями.       — Ты в порядке? — Эдриан едва протянул руку Андреа, когда та спрыгивала со спины Меры, но одернул себя.       — Помоги мне его остановить, — перекрикивая треск огня, Артемида проигнорировала беспокойство Эдриана. Она попыталась заглушить иррациональное чувство, которое вызвало у богини одно лишь появление парня. Ей так хотелось прогнать бывшего любовника, чтобы он не пострадал, но охотница одергивала себя, будто ее беспокойство нечто придуманное и несуществующее, плод ее фантазии. Стоило больших усилий воззвать к логике и прагматизму, чтобы понять и принять мысль, что без помощи Эдриана она не справится с тем, во что превратился ее муж.       Поколебавшись мгновение, Танатос кивнул. Тяжело далось ему это решение. Куда проще было схватить Артемиду, перекинуть через плечо и умчаться с ней отсюда куда подальше, где они останутся только вдвоем. И главное, она будет в безопасности. Он готов был пожертвовать всем, лишь бы его любимой ничего не угрожало. Она жила все жизни скрываясь. Что ж, хорошо, он будет тем, кто будет оберегать богиню от людских глаз, от других богов, от своей матери. Пусть только прикажет. Пусть только скажет, что ему сделать, чтобы они вновь остались вдвоем.       Заведя руку за спину и обратившись к магии, парень призвал меч.       — Мерфи, — окликнул он друга, пока они с Химерой не сцепились в драке, — уведи ее! — Эдриан был полон уверенности, что он справится и сам, но Артемида была другого мнения. Рыкнув, она сорвалась с места, побежав на огненной столб. — Андреа, стой!       Вопреки нежеланию браться за лук и стрелы, богиня тоже вооружилась. Она натянула тетиву, сделала вдох и заставила себя выпустить стрелу, однако та расплавилась, едва достигнув предполагаемой цели. Оружие Артемиды было создано Гефестом, и было глупо предполагать, что оно сможет нанести серьезные увечья своему создателю.       Рядом встал Эдриан, перехватив удобнее меч. Сталь зловеще поблескивала. Она была словно продолжением руки бога. Вдруг Артемиде пришла мысль в голову о том прошлом, что повидало это оружие. Столько же боли и страха хранили и ее стрелы.       — Не порань его, — предостерегла богиня, все еще смотря на меч.       — Посмотрим. Мы же хотим его остановить.       Она взглянула исподлобья, подобно зверю. Танатосу показалось, что она оскалилась.       — Если причинишь ему вред, я и глазом не моргну, — охотница кивнула на свой лук. — Понял?       Если кто и смеет калечить Гефеста, то только его собственная жена.       Угроза, слетевшая с губ женщины, что еще утром проснулась в его комнате, была безумной, почти на грани помешательства. Это любовь или помешательство? И любила бы Артемида его когда-нибудь такой любовью, от которой разум сошел с рельс, — думал Танатос, вглядываясь в глаза, в которых плясали языки пламени.       Артемида позвала Меру громким свистом. Мифическое существо через мгновение оказалось рядом. Ухватившись за гриву своей подопечной, Артемида с легкостью перекинула ногу через спину Меры, оседлав ее. Взмах драконьих крыльев, и Химера уже рассекала вечернее небо. Охотница пыталась удержать Гефеста в небольшом периметре, не давая ему отойти к лесу. Земля под ним же была выжжена, и охотница не могла позволить мужу разнести пламя дальше. Девушка отметила про себя, что поведение кузнеца изменилось: он перестал метаться из стороны в сторону, но при этом огонь не утихал, а, казалось, даже набрал еще больше силы. Когда Гефест двигался в сторону леса, Мера волной от взмахов крыльев пыталась сбить любимого бога, но ближе подлетать ни она, ни Артемида не рисковали. Когда мифическая кошка пыталась сделать это в прошлый раз, она опалила усы и долго била себя по мордашке лапой и недовольно фыркала.       Поправляя порванную любимую кожаную куртку, Мерфи все еще матерился, но раны от когтей Меры уже затянулись.       — Нам нужно убираться от сюда! Что ты делаешь? — Мерфи преградил дорогу Эдриану.       Бог даже не взглянул на друга, продолжая следить взглядом за Артемидой, что парила в воздухе верхом на Мере.       По всей видимости спасаю того, кого любит моя любимая, — но вслух Танатос этого не произнес.       В этот момент, словно обезумев, Мера сбросила с себя Артемиду. От серьезного падения ее спасло лишь то, что они были в паре метров от земли. Не успев сгруппироваться, охотница повалилась на спину, и из глаз едва не брызнули слезы от боли. Тело на долю секунды притупило все чувства, но те оказались сильнее, и все нервные окончания заныли так, будто по Артемиде каток прошелся. Охотница едва смогла перекатиться на бок, но ее уже подхватили и усадили на землю. Почувствовав опору под спиной, она откинулась назад. Богине даже не нужно было смотреть назад, она знала, на чьей груди она сейчас лежит и чьи руки придерживают ее. Много ночей она делала так, в той прошлой человеческой жизни. Мерфи присел перед ней, осматривая, есть ли на теле Артемиды серьезные травмы.       — Мера, нет, — прохрипела охотница и потянулась вперед, но тело еще не пришло в норму от падения. Неуклюже она опять оказалась в руках Танатоса.       Сын Аиды и его верный спутник оглянулись. Неистово рыча, огромный зверь бросился в атаку, не желая себя и не страшась сильного пламени. Она била лапой, кусала и рычала силуэт, в котором было все сложнее различать Гефеста. Крылья охваченные огнем плавились и тут же пытались регенерировать, но времени не хватало полностью исцелиться. Если до этого момента, Мера осторожничала, не смела приближаться и ранить любимого бога, то теперь она вела себя совершенно по-другому, будто видела перед собой чужака. На призывы Артемиды остановиться Мера не реагировала и, казалось, будто ничего и никого не слышала. Гефест с легкостью откинул ее от себя, большая кошка кубарем прокатилась по земле, но вскочила на лапы и, разбежавшись, врезалась в кузнеца, сбив его с ног. Она повалила кузнеца на землю, втаптывала лапами и пыталась рвать плоть бога. Охотницу парализовало ужасом прошлых воспоминаний, когда ее дорогая Каллисто так же окутанная пламенем кричала, совсем по-человечески, от боли. Ей сразу вспомнилось, как ей пришлось выпустить стрелу, чтобы прекратить мучение медведицы. Если и сейчас придется это сделать с Мерой, то следующая стрела найдет свою цель в собственном сердце Артемиды.       В остекленевших глазах девушки не было ничего, кроме удушающей паники. Никогда еще Эдриану не доводилось видеть такого выражение на лице любимой. Она не отзывалась на свое имя и практически не дышала, уставившись на то, как ее любимица едва не сгорала заживо, атакуя Гефеста. Танатос отпустил плечи охотницы, подобрал с земли меч и встал впереди, закрывая собой Мерфи и Артемиду. Он крутанул в руке меч и вонзил острием в землю. Опустившись на колено, он широкой ладонью прижался к земле и прикрыл глаза. Вековой холод, что таился в нем, нашел выход. Он сразу же устремился к Гефесту. Мощным потоком магия загробного холода стелилась по земле, поражая цель. Только сейчас Мера отскочила назад, когда ее коснулась магия Танатоса. Огромная кошка завалилась на бок, дергая лапами и тяжело дыша. Сопротивляясь своему перевоплощению, она все же начала видоизменяться, сжиматься в размерах и утрачивая свой мистический облик. Рванные и обожжённые крылья скрылись первыми, ожоги затянулись рыжей шерстью, а рык сменился жалобным мяуканьем. Маленькое тельце содрогнулось в последний раз и расслабилось. Часто дыша, Мера вывалила язык по-собачьи и прикрыла глаза. С кузнецом все оказалось не так просто. Эдриан, все еще удерживая поток, поднялся и подошел ближе. Сила, что бушевала в боге сопротивлялась магии Танатоса, не поддавалась и была необычайно сильной и древней. Сам не понимая, откуда Эдриану знакомо было это ощущение, но он точно знал, что эта магия темная, как самые страшные закоулки загробного царства. Не видя иного выхода, парень коснулся мечом груди кузнеца, вытягивая из него жизненную энергию. О, это удовольствие, которым пронзило тело молодого бога. Давно он не чувствовал этих ощущений, когда чужая жизнь струится по его собственным жилам. Как наркоман, добравшись до дозы, он закатил глаза, пропуская через себя импульсы. Жизненная энергия Гефеста не могла сравниться с жизнями смертных. Все чувства Танатоса будто выкрутили на максимум, все цвета стали такими яркими, что вот-вот он мог ослепнуть, а звуки настолько громкими, но в тоже время такими далекими. Бог поймал себя на мысли, что улыбается.       Мерфи помог подняться охотнице, удивленный, что сам вызвался помочь, а она в свою очередь позволила. Казалось, будто и не было инцидента днем, когда она едва не напичкала его стрелами, как игольницу.       Пламя уже сошло с тела Гефеста, бог без чувств лежал на земле. От кожи поднимался пар. Руки, грудь и пресс блестели от испарины. Но, когда проступившие веснушки на оливковой коже начали тлеть, как бумага, на которую попали искры, оставляя следы на теле бога, Артемида ахнула. Позабыв о боли, она побежала к мужу. Кончики пальцев покрылись серебром золы, и сам кузнец сделался бесцветным. Он казался таким хрупким, что мог рассыпаться в пыль от одного прикосновения.       — Прекрати! Ты потушишь его пламя! — выкрикнула охотница, но один только взгляд на Эдриана дал ей четко понять, что он ее не видит и не слышит.       — Эдриан! — на голос Мерфи он тоже не откликался. И казалось, что парень боялся к нему прикоснуться.       Возможно, Артемиде стоило бы принять это во внимание, но безумство ее любви давно растоптало здравый смысл. Она схватилась за лезвие меча Танатоса, направленное на грудь мужа, и попыталась убрать его, не обращая внимания на глубокие порезы. Втянув воздух через плотно сомкнутые зубы, богиня замерла, будто кожа покрылась коркой льда. В каскад энергии, что Танатос тянул из Гефеста, ворвалась иная… иное… что-то. Это нельзя было назвать энергией, в ней не было ничего, кроме оболочки, а под ней пустота. В этой пустоте был слабый след присутствия, но едва уловимый. Не удивительно, что они с матерью не могли его увидеть и почувствовать.       Андреа!       Эдриан распахнул глаза и отшвырнул меч от себя, испугавшись того, что он наделал.       — Смотри на меня, все нормально, — Мерфи сжал плечи Танатоса и крепко сжимал их, словно хотел удержать друга в этой реальности.       Широко распахнутыми, но при этом невидящим взором Эдриан смотрел перед собой и ждал, пока картинка мира приходила в норму, образы принимали четкие очертания, а цвета перестанут быть такими ядовитыми. Артемида переводила взгляд с Меры на Гефеста, не понимая, кому первому нужна ее помощь. Все решилось, когда ее муж издал тяжелый вздох, и с губ сорвалось облако из дыма и пепла.       — Все хорошо, любимый. Я с тобой. Я все исправлю. — залепетала охотница неразборчиво, пытаясь поднять с земли мужа. Действуя осторожно, чтобы не сделать хуже, охотница закинула себе на плечо руку Гефеста и одновременно с этим потянулась к кошке, пальцами лишь коснулась ее лапки. — Мера…       Мерфи усадил Танатоса на землю, пока тот приходил в себя. Он навис сверху над охотницей. Ах, как же легко было сейчас ее растоптать, уничтожить, испепелить. За то, что устроила сегодня днем она и ее веселая компания. За каждую вонзенную стрелу. За то, что сделала с его другом. За ложь. За ту дружбу, что была между ними. За общие смех и шутки. За проведенное время вместе. За общие переживания. За все то важное, что было между ними. Так просто. Вот прямо сейчас.       — Что ты делаешь? — лишь сказал Мерфи мягко, почти ласково с глубокой ненавистью к своим чувствам. Ему еще немного времени нужно, чтобы пережить, и тогда она получит все то, что заслужила, — пообещал он себе. Может быть, завтра.       — Он слишком слаб.       — Так мы этого и добивались. Нет? — невесело хмыкнул Цербер.       — Скажи, что делать.       Мерфи обернулся, когда услышал голос друга. Эдриан, еще не придя в себя после случившегося, все же стоял крепко на ногах.       — Помогите их отнести в кузницу.       Подхватив Гефеста с двух сторон, Эдриан и Артемида подняли кузнеца. Там, где они прикасались к коже бога оставались глубокие пепельные следы. Он пах пепелищем. Голова покоилась на груди, а ноги безвольно волочились по земле. Большую часть веса бессознательного тела мужчины принял на себя Эдриан.       Мерфи вздохнул, провожая взглядом, как боги тащат на себе голого Гефеста. Он перевел взгляд на кошку, распластавшуюся по земле.       — Если ты снова меня поцарапаешь, я брошу тебя прямо здесь, — парень наклонился и аккуратно поднял Меру. Он ожидал яростного шипения, но она лишь жалобно застонала в его руках, а в уголках зеленых глаз заблестели слезинки. — Прости, — выдохнул он едва слышно и прижал к себе маленькое тельце. — И как же ты воняешь кошатиной, фу.       Внутри кузницы Артемида указала на стол, куда Эдриан выгрузила тело Гефеста. Когда тот не удержал голову кузнеца, и она с глухим стуком шлепнулась о столешницу, охотница зло шикнула, но, встретившись с бесцветными глазами Эдриана, утихла. Девушка с заботой уложила руки вдоль тела, выпрямила ноги и глазами искала то, чем можно прикрыть бедра Гефеста. На скамье валялась скомканная футболка, и она отлично в моменте подошла на роль прикрытия достоинства кузнеца. На пороге показался Мерфи с Мерой на руках.       — Клади ее на грудь Гефеста, — скомандовала охотница. — Огонь от огня, — бросила она отрывисто, будто забыв об остальной части предложения.       Цербер так и сделал и, не удержавшись, погладил ушко Химеры. Разозлившись за свою несдержанность, парень резко сложил руки на груди и отошел от стола.       Подойдя к купели, охотница выругалась на своего беспечного мужа. Сколько раз Артемида говорила Гефесту, что купель огня нужно всегда поддерживать в порядке! На дне был пепел, явно старый. Не боясь испачкаться, богиня рукой выгребла лишнее с таким остервенением, будто это останки ее врага. Боль от порезов придавала ей еще больше злости, и в этом она черпала силу.       — Что она делает? — прошептал Мерфи, не отрывая глаз от охотницы.       — Не уверен…       Когда купель была вычищена, богиня принялась за полки, на которых были собраны травы, засохшие растения, кора деревьев, — в основном было собрано и упаковано когда-то самой охотницей и ее братом, благодаря магии, все эти богатства были сохранены во времени и пространстве. Она окинула взглядом мужа, будто доктор пытается на глаз понять, чем болен пациент, и вновь вернулась к травам. Выбрав кору дуба, ивы, розмарин и мускатный орех, она все это смешала на дне купели и подожгла одним из факелов, что висели на стенах. Испачканными пальцами девушка нанесла себе на лоб знаки, в которых на первый взгляд не было смысла, и выглядело это все как мазня. Сев на колени перед купелью, она запустила пальцы в золу, которую вот-вот вычистила, а затем сложила ладони вместе и растерла все, что смогла вобрать. Прикрыв глаза, она стала раскачиваться взад-вперед, и слова, слетавшие с ее губ, — были на мертвом языке, — тихим бормотанием наполнили комнату, сливаясь с треском пламени. Она говорила о силе огня, просила услышать ее и одарить свои благословением. Монотонная речь сменялась эмоциональными всплесками, потом вновь затихала и опять повторялось, будто зацикленная аудиозапись.       — Это молитва, — догадался Эдриан. В его голосе слышалось удивление и недоумение. Они с Мерфи стали свидетелями таинства, виртуозно балансирующего на грани интимности. В какой-то момент Танатос даже хотел уйти, потому что его присутствие казалось неуместным. — Она молится Гефесту. Так раньше молились люди, и они придавали силы богам Олимпа. Да и не только. Во все времена богов создавала вера людей. Без веры в нас, мы — ничто.       Таких почестей были удостоены лишь те боги, что царствовали над Загробным царством. Для Аиды, Танатоса и обитателей их царства люди не воспевали молитв, не просили о милости и дарах, для них никогда не готовили подношения. Их имена с ужасающим трепетом слетали с губ, против них создавались обереги и заговоры. Но страх тоже своего рода вера, и таких темных созданий, как Аида и Танатос питал именно он.       Поднявшись с колен, Артемида поднесла руки над купелью и сжала ладони в кулак с такой силой, что из свежих порезов, оставленных от меча Танатоса, засочились струйки алой крови. Шипя, они падали на горящие травы и коренья, и пламя вспыхнуло так высоко, едва не достало до высокого полотка кузницы. Казалось, ее губы не останавливались ни на секунду, продолжая произносить молитву.       — Подношение, — пояснил Танатос, не отводя глаз от охотницы, что в свете языков огня была похожа на опасную демоницу, чьим соблазнам он даже не смог бы воспротивиться.       — Нашим богам кровь не нужна для подношений, — Мерфи скривился. — что угодно, но не кровь. И я думал, что только молитвы смертных имеют значение.       — Кровь — это источник жизни, а жизнь — это самое дорогое, что есть у человека, и у бога, — наконец произнесла Артемида, отойдя от купели. — И уж если смертный может воззвать к силе бога, то почему другой бог не может?       — Я подожду снаружи. Это омерзительно, — процедил сквозь зубы Цербер и ретировался из кузницы. Парень совершенно так не думал, но он уже допустил оплошность и показал свою слабость, вспомнив об их дружбе. Стараясь как можно дальше дистанцироваться от Андреа, которую он знал, Мерфи готов был плеваться словами, как ядом. За ним громко хлопнула дверь.       Но Танатос же видел истинное великолепие любви и преданности. Грусть сомкнула в кулак его сердце, что начало оттаивать с Андреа.       Склонившись над Гефестом, богиня оценивала состояние его кожи, и только сейчас сын Аиды обратил внимание, что пепел сошел с тела кузнеца, и там, где была тлеющая кожа образовалась новая, не изрубцованная ткань. Дыхание Меры, что лежала на груди, замедлилось, стало ровнее. Химеры — Создание огня. Они рождались в пламени, огонь поддерживал в них жизнь. И, когда она почувствовало энергию Гефеста, которая благодаря ритуалам Артемиды, стабилизировалась, маленькое тельце расслабилось, и малышка провалилась в глубокий сон, восстанавливаясь. Единственное, что не могла понять Артемида, как пламя могло одолеть кошку, и что за сила таилась в Гефесте, которую она до этого времени не знала.       — Не обращай внимания на слова Мерфи. Он… — Эдриан задумался, подбирая слова, чтобы оправдать поведение друга. Он встал рядом с богиней. — Мы все до сих пор перевариваем.       Артемида взглянула на Танатоса, но видела сейчас в нем Эдриана. От этого взгляда сердце парня застучало сильнее. Перед ней стоял мальчишка, тот самый, что украл у Андреа первый поцелуй под трибуной школьного стадиона. Этот же мальчишка ночью тайком караулил ее в школьных коридорах, чтобы потискаться в перерывах между занятиями. Девушка видела в этом красивом, чуть бледном лице все надежды Андреа на их совместное будущее. В этой жизни Эдриан был ее первым, пожалуй, во всем. Они смогли выстроить такую крепкую и странную связь, что разорвать ее было бы так же трудно, как если бы ложкой они попытались разбить кирпичную стену. Внутри Артемиды натянулась тетива и запела струной жалобным минором. Ее крепко обнимала за плечи та Андреа, которая без памяти любила этого парня. Она кричала, подталкивала Артемиду, приказывала обнять Эдриана, провести рукой по волосам и прижать к себе так сильно, чтобы навсегда впечататься в его тело. Там, в жизни до пробуждения с ним было так легко и просто. Не нужно было прятаться и защищаться, не нужно было опасаться ни людей, ни богов. Крепко обосновавшись за спиной Эдриана, девушка дышала полной грудью, укрывшись от незримых бед и печалей. Душа и сердце разорвались напополам, где одна часть желала схватить брюнета за руку и бежать и бежать туда, где всегда май и пышном цветом живет ее любовь; но другая часть ее сейчас лежала без сознания. Как бы охотница не хотела сбежать, она ни за что не смогла бы, потому что Гефест был тем самым настоящим, не подменным и истинным во всех жизнях. Ее жизнь. Ее сердце. Ее жизнь. Ее боль.       — Я сказала, что мы поговорим, но…       — Не сейчас, знаю, — Танатос кивнул. — Как ты? Цела?       — А как ты? — проигнорировав, она с неподдельной искренностью поинтересовалась. — Ты был таким… — ей хотелось сказать «чужим», но вовремя поняв, как смешно это прозвучит, осеклась, — Даже не знаю, — она мотнула головой. Богиня не умела красиво выражаться, слова не были ее сильной стороной.       — В порядке, — Эдриан и сам не хотел говорить о своем состоянии. — Что это было?       — Если честно, я сама не понимаю. Такого еще никогда не было. Он контролирует свою силу. — богиня провела пальцами по щеке мужа, а затем погладила Меру по пушистому боку. — В нем едва теплится огонь, но он стабилен.       Танатос отвел взгляд, будто ему было стыдно за свое присутствие здесь.       — Ты хорошо его знаешь. Не удивительно. За столько веков.       Слова хоть и против воли Танатоса прозвучали, как укол. Артемида выдохнула и сжала кулаки. Порезы снова заныли, она посмотрела на свои руки, что были по запястья в золе и в крови. От парня тоже это не укрылось. Погасив в себе желание взять девушку за руку, он стал осматриваться в поисках воды и того, чем можно перебинтовать раны. Ориентируясь в кузнице мужа лучше, Артемида обошлась без посторонней помощи — нашла воду и то, чем можно закрыть порезы. Стоя спиной к Эдриану, она почувствовала, что может говорить искренне. Пока ее глаза не встречаются с его она будто под какой-то невидимой защитой.       — Я не люблю людей и других богов, за исключением моей семьи. Но ты последний, кому я бы хотела причинить боль. Ты не должен был так узнать, — произнесла девушка, смывая с ладоней грязь и кровь. — Мне жаль.       Она считает его ошибкой или действительно ей жаль? Артемида настолько сильно перемешала все свои чувства, что и сама не могла дать точного ответа. Когда-то близкие теперь совсем незнакомы эти двое утопали в тишине, нарушаемой только треском огненной купели.       Под ребрами заныло истерзанное сердце, но вспыхнула фальшивым огнем надежда. Подойдя к ней, Эдриан забрал из рук богини полоски ткани и заставил повернуться. Он перевернул ее ладони вверх и, не произнося ни слова, аккуратно наложил повязку сначала на левую, затем на правую ладонь. Богиня тоже молчала и даже казалось боялась дышать. Будто выкачали весь кислород из всего мира. Когда парень закончил, он не спешил выпускать ее ладонь.       — Андреа…       — Артемида! — она резко вырвала свою руку и отошла, будто это имя из прошлого обухом прилетело по голове. Шаг назад как напоминание держаться от нее подальше. И напоминание для самой охотницы, что прошлое остается в прошлом. — Я — Артемида! Запомни мое имя.       Чтобы укрыться от пронизывающего взгляда Эдриана, она отошла к полкам с травами, чтобы смешать себе мазь от ран. Проклиная себя за слабость, она не могла сосредоточиться и остановить свои мысли. Пальцы нервно прыгали от склянки к кореньям, от корений к мискам, и девушка не видела нужные ингредиенты даже, если они находили прямо перед ней.       — Артемида, — выдохнул Танатос так, словно проиграл битву. Она права, ее имя Артемида, — у нас мало времени. И нам нужна твоя помощь.       Богиня нервно засмеялась, схватив миску и чистотел, собранный Аполлоном.       — У тебя полон дом богов, вы и без меня справитесь с тем, на что у вас осталось мало времени.       При других обстоятельствах, при других жизненных уроках и событиях, она бы не задумываясь бросилась на помощь. Она ведь не плохая, она просто устала. Но богиня столько раз оказывалась в самом эпицентре боли, что уже давно сделала для себя выбор держаться подальше от всего и всех, чтобы обезопасить свой маленький мирок, в котором уже не было места трагедиям.       — Мы можем это остановить. Мы можем разрушить этот цикл перерождений, — услышав слова Эдриана, Артемида застыла на месте, и парень понял, что смог прощупать ее слабость. — Поехали, и Аида все тебе расскажет.       Сморгнув пелену с глаз, охотница продолжила смешивать в миске травы, превращая их в кашицу.       — Сначала Гефест и мой брат, а потом остальной мир.       — Артемида… — Танатос забрал ступку, заметив, что лоскуты ткани пропитались кровью, — настолько сильно она сжимала руки.       Удивительно, но девушка позволила быть Эдриану так близко. Когда-то она считала минуты до встречи с ним, а теперь считает сантиметры расстояния рядом с ним. Если он коснется ее сейчас, Артемида почувствует то же самое, что чувствует, когда ее касается муж? Или это будет что-то совсем иное? Ей понравится, или она оттолкнет его руку? И что самое важное, это будет она или Андреа?       — Я приду, когда моя семья будет рядом, ясно? — устало, беззлобно сказала Артемида.       — Я помогу найти Аполлона, — Эдриан совершенно не задумался, что на это его решение ответит мать и сколько они времени потеряют, пока будут вести поиски брата Артемиды. Он чувствовал правильность в этом поступке.       Артемида вскинула голову, и ее глаза заблестели от слез, которые она постаралась сморгнуть. Все же ее нутро трепетало рядом с Эдрианом. В голове голосили чувства Андреа, и Артемида едва не подавилась криком «Довольно!». Это не мои чувства, это чувства Андреа. Девушка отодвинулась, увеличивая расстояние между ними.       — Как найдем моего брата, тогда можешь рассчитывать на мою помощь. Даю слово, — девушка забрала из рук Эдриана ступку, стараясь не касаться его пальцев и отложила ее в сторону. Мази нужно было настояться некоторое время. — Днем я сказала, что не знаю, могу ли я тебе доверяю, но это не значит, что я не хочу попытаться. Я могу… довериться тебе, Танатос?       Настоящее имя Эдриана произнесенное Артемидой вслух звучало болезненно и безжизненно. Она будто только что уничтожила все мосты, по которым они могли вернуться назад. Подпалила их одной искрой и, казалось, что кузницу освещает пожар, что она устроила.       Внутри все заскрежетало. Хотелось бы Танатосу носить броню, чтобы защититься от разрушений, что принесла в его жизнь охотница с Олимпа.       — Я не подведу тебя. Обещаю.       Конечно, он дал такое обещание. Что еще мог сказать влюбленный мужчина, обманутый в своих надеждах?