Мы миллениум

Мысль, что всегда стоит ожидать удара в спину, никогда не вызывала у Эдриана противоречивых чувств. Нет ничего такого в том, чтобы быть готовым к боли предательства. Это лучше, чем испытать ужас, когда человек, которого ты готов закрывать грудью, роет тебе могилу. Танатос — Эдриан — был счастлив, так безмерно счастлив, что за его вечность впервые рядом оказалась та, с кем он не чувствовал свое естество так остро. Он, как олицетворение самой смерти, с сердцем, выкованным из железа; он, что ненавистен и богам, и людям, нашел тихую гавань в объятиях Андреа. Ее руки были как колыбель, где нет прошлого, будущего, а настоящее заключено в моменте. Запустив пальцы в ее локоны, он черпал силу, как из источника, что был веками скрыт от героев мифов. Будь он Гераклом, Андреа стала бы его тринадцатым подвигом, но Танатос никогда бы не показал ее миру. Она — только его сокровище, бесценное творение. Но почему все сложилось так? Почему любимая девушка ушла, не обернувшись? Ее уход сбил с ног так, что Танатос едва мог зацепиться за остатки своего самообладания и не повергнуть мир в пучину бесконечной скорби. Ему бы хотелось превратить все в руины, чтобы мир затих навечно, и смерть поглотила все — от звуков до чувств. Казалось, так стало бы проще. Первым Танатос уничтожил бы все то, к чему когда-либо прикасалась девушка. Бог усмехнулся своим мыслям: она ведь и его касалась тоже. Все комнатные растения в доме завяли, словно в них никогда и не было жизни. Ветви тихим шепотом рассыпались в пыль, и листья тоскливо плакали под подошвой ботинок. В его памяти всплыло недавнее воспоминание, когда Артемида — та, чужая и загадочная богиня с лицом его Андреа — наносила неглубокие порезы по всему телу Джейсона. Впервые бог ощутил почти на физическом уровне свою душу. Она была исполосована так же. Эти порезы сочились кровью и чернотой, что текла по его мыслям. Ему уже стали ненавистны ощущения обнаженности и беззащитности, которые оставила после себя Артемида, сев в машину Гефеста. Потерявшись в веренице вопросов и непринятия, Танатосу было сложно разглядеть самого себя — такого, каким он был задуман до встречи с Андреа. Ты жалок. Словно человек. И Артемида сделала это с ним. Очеловечила эмоции, дала дыхание чувствам, о существовании которых Танатос и не подозревал, призвала потаенные желания жить только ею. Это все она. Бог, что был полон смерти, жил только во имя ее. Ему казалось, одной только своей любовью Танатос мог вознести девушку на Олимп к другим богам, где они предстали перед лицом самого времени с самым большим даром — любить, пока все миры не рухнут. Только вот ей уже было отведено место в пантеоне богов. Будь другие боги рады видеть Танатоса на Олимпе, они могли встретиться раньше. Раньше, чем Артемида повстречала Гефеста. Как глупо. Брюнет крепко сжал переносицу пальцами, прогоняя мысли. Эти бесконечные «если бы» отнимали все силы, до последней крупицы. — Что здесь произошло?! Возглас Аиды, полный удивления, заставил всех присутствующих, посмотреть на хозяйку дома. Афродита, испугавшись повелительницы загробного мира, вскочила на ноги, бросив обрабатывать небольшую ссадину на локте Тео. Джейсон закатил глаза. Он и так переживал не лучший момент, осознавая, что давно забытая богиня, как оказалась, жива и сильна настолько, что смогла ранить его и его самолюбие. Мерфи тихо рыкнул, когда слух резанул голос Аиды. Только Эдриан остался неподвижным. Никому не хотелось вслух упоминать, что произошло в гостиной дома Аиды. И уж тем более, не хотелось признавать, что их застали врасплох. В нос ударила резкая смесь гари и зверья. На стенах красовались обугленные пятна от прилетевших в них огненных снарядов. Дорогая мебель не выдержала веса одного из богов, разлетевшись в щепки. Под ногами стекла жалобно хрустели. Аида осматривала место, где еще вчера ее семья собиралась, и не понимала, кто мог, кроме Цербера, оставить такие следы на полу. Она отчетливо видела разницу — царапины от когтей Цербера смешались с царапинами другого зверя, меньшего по размерам, но сколько в нем было ярости, чтобы так глубоко вонзить когти в дорогой итальянский мрамор. Персефона была бы в ужасе, и хорошо, что пока она этого не видит, — успокаивала себя Аида. Богиня обвела взглядом каждого, цепляясь за их увечья и ссадины. Джейсон, сидя на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, выглядел так, словно он побывал в океане осколков. Его раны не были похожи на ранение от когтей. Распластавшийся на диване Мерфи прикрыл глаза, черпая силы из энергии присутствующего Танатоса. И теперь, когда Аида тоже здесь, Цербер, почувствовав силу своего создателя, восстановится быстрее. От ее сына не исходило ничего, кроме сквозящей пустоты. Пожалуй, сегодня сильнее, чем в другие дни. Афродита смотрела огромными голубыми глазами, плотно сжав губы. То ли от сдерживаемого всхлипа, то ли от крика. И только в Тео она не чувствовала ничего, кроме его человеческой сущности. — Это еще кто? — Богиня кивнула в сторону Тео, прожигая Эдриана взглядом. — Смертный, — коротко ответил Танатос, зная, что мать не любит лишних слов. Аида щелкнула пальцами, и Тео, отключившись, завалился на бок, на диван. Ахнув, Афродита, прикрыта ладошкой рот, боясь шевельнуться. — Он мертв? — пропищала она. — Нет, — отмахнулась Аида. — Еще раз спрашиваю, что здесь произошло? Танатос сделал шаг вперед, не сводя глаз с матери. — Андреа — это Артемида. — Не может быть, — не сомневаясь ни на мгновение, что произнесенные ее сыном слова, чушь, Аида покачала головой. — Она мертва. Джейсон нервно хохотнул и тут же затих, когда порез на щеке обжог его. — Значит призраки могут теперь стрелять из лука. Эта бешеная сука… — не закончив мысль, сын Посейдона захрипел. Он был похож на рыбу, выброшенную на берег. Глаза на выкате, губы пересохли и потрескались в мгновение ока, кожа сделалась бледной, почти прозрачной. Завалившись на пол, он в отчаянии хрипел и ногтями царапал шею. Мерфи и Афродита в безмолвном страхе и возмущении взглянули на Аиду, но та, к их удивлению, была так же поражена происходящим. Ни один мускул на лице Танатоса не дрогнул, и это, пожалуй, пугало даже больше, чем хрипящий Джейсон на полу, в котором постепенно угасала жизнь. — Сын, — тихо, почти ласково, но с ноткой хладнокровности в голосе, Аида призвала Танатоса. Бог колебался несколько секунд, но отпустил своего кузена. — Гефест очнулся, — при упоминании имени кузнеца Танатосу обоженная скула вспыхнула жаром, хоть рана и затянулась. — И Андреа… — имя возлюбленной комом встало в горле, удушающе и больно царапало связки. — Артемида была здесь, с самого начала. Материнское сердце сжалось от горечи, что она увидела во взгляде сына. Пусть она и хозяйка загробного царства, но она все же мать, и ее сыну разбили сердце. Его печаль так очевидна, такая всепоглощающая, что Аида едва удержалась на месте, чтобы не подбежать и не заключить сына в объятия. Она вспомнила его маленьким, славным мальчиком, который плакал из-за ласточки со сломанным крылом, которую они нашли во дворе своего дома. В серых заплаканных глазах ребенка была непоколебимая вера в силу матери. Эдриан так плакал, просил маму вылечить птаху. Утешая в объятиях сына, Аида пообещала сделать все, чтобы Эдриан никогда больше так не плакал, и молилась, чтобы он не понял, что жизнь покинула маленькое птичье тельце сразу же, как только ее сын взял ласточку в руки. Он так горевал, что боль отравила живое создание. Аида тоже плакала, осознав, какое будущее ждет ее маленького мальчика. Афродита, словно желая быть полезной, помогла подняться Джейсону и усадила его обратно на лестницу. Она ободряюще улыбнулась уголками губ, но во взгляде все еще плескалась тревога за друга. Хоть он и отнекивался, и отмахивался, богиня заставила прижаться к ней, и он почувствовал, как тело наполнила приятная легкость, на грани эйфории. Розовые кудри Афродиты замерцали, будто в них укрылись все звезды неба. Она ослабила боль иллюзией, что могла создать своей силой. Люди говорят, что раны исцеляет любовь, и богиня смогла обмануть подсознание друга, заставив его утопать в серотонине. Джейсон, тяжело вздохнув, положил голову на плечо подруги, пока она баюкала раненное тело. Эдриан кинул беглый взгляд на кузена, не испытав ни капли сожаления, что с ним пришлось так поступить. До этого момента Танатос всегда держал себя в руках: никогда первый не лез в драку, и даже, когда потасовки было не избежать, он уходил от ударов. Но сегодня, когда мир пошатнулся, он потянулся ко тьме, что бушевала в нем от природы. Схватив Артемиду за руку в момент, когда та собралась уйти, он приблизился к волчьей яме, от которой его всю свою жизнь пыталась уберечь Аида. Чуть не убив Джейсона, Танатос уже опасно балансировал на краю обрыва. Еще немного, и он шагнет туда, вниз, где его ждут колья. Там-то и прекратит свое существование Эдриан, и миру явится Танатос. Подошедший к другу Мерфи похлопал его по плечу. Он не смел посмотреть на Эдриана с сочувствием, поэтому смотрел только на Аиду. Даже от Цербера не укрылась ее внутренняя борьба. Он отметил, что сейчас мать и сын как никогда похожи друг на друга. — Если Андреа — Артемида, значит, Том — это Аполлон? Аида моргнула, вернула своему лицу суровость и взглянула на Мерфи. — Да, ты прав. Том — это Аполлон. Его энергию я знаю. Нашла его одним из последних. Артемида… — Богиня задумчиво хмыкнула и прошла вглубь гостиной, мыском туфли провела по царапинам на полу, коснулась обугленной обшивки дивана. Она выуживала из памяти все лишнее, пытаясь найти то, за что можно зацепиться в поисках Артемиды, но ничего. — Нет, тут что-то не то. Я бы знала, будто это так. Ее энергии я не чувствовала. — Они сказали, что старались избегать богов и людей, — Мерфи, как верный страж, докладывал обстановку. — Они? — Аида удивленно вскинул бровь. — Гефест и Артемида. Они вместе, — Танатос вышел из оцепенения, расправил плечи и, обогнув мать, пытался что-то найти на полу, что могло найти богиню. — Она не могла скрыться от тебя? — Сам знаешь, какая сила для этого нужна. Артемида искусная охотница, сильная богиня, но у нее не те навыки. — Но она же тоже умирала? Тогда ты ее не чувствовала? — Если я не знаю ее энергию, я не могу ее распознать среди других душ. Здесь, в этом измерении, мои способности будто на минимуме. И, когда душа бога, попадает в мое царство, я будто слышу эхо, но не знаю, откуда оно. В первые несколько веков, пока я собиралась вас всех, было сложно распознать каждого. Эдриан присел на корточки, провел пальцами по следам по осколкам, щепкам от журнального стола, каплям крови. То, что говорила мать, не укладывалось у него в голове, и Танатосу нужны были ответы, а времени ждать у них не было. Если все начали просыпаться, значит боги снова стали на этот бесконечный круг жизни и смерти, который они с Аидой планировали разорвать. Если раньше Эдриан пытался это сделать, чтобы провести спокойную человеческую жизнь с Андреа, то теперь… Есть ли в этом смысл вообще? — Что ты там ищешь? — немного раздраженно спросила Аида, считая, что сын ее игнорирует. Но он очень внимательно ее слушал, однако, этот выпад решил оставить без внимания. — Но сейчас мы всех нашли. И я тоже не чувствовал ее души, — все еще выискавшая что-то на полу, проговорил Танатос. Парень провел пальцами по следам, оставленными Химерой и вытащил оттуда отломанный кусочек когтя. Довольно ухмыльнувшись, он выпрямился и посмотрел на Мерфи, кинув ему в руки свою находку. — Сможешь найти? Мерфи поднес коготь к носу, втянул запах и оскалился. Он кивнул. — Но как душа могла ускользнуть от вас двоих? — спросил Джейсон, понемногу приходя в себя. Ему даже хватило сил, чтобы зло зыркнуть на кузена. — Никак, — Аида покачала головой. — Значит она нашла другой путь. — Путь куда? — удивилась Афродита. Мать и сын переглянулись, понимая, что мыслят они одинаково, и это не сулит ничего хорошего. — Туда, куда даже я не рискую заходить.

***

Несколько часов спустя.

— Они оба сумасшедшие, — тихо проговорил Мерфи, но Эдриан его услышал. Не рискнув оказаться на месте Джейсона, Цербер вовремя прикусил язык. Но страж был прав. Эти двое определенно сумасшедшие. За долгую вечность Эдриан видел тысячи пожаров. Одни были созданы неосторожными руками. Другие же, наоборот, полыхали оттого, что и намерено разбудили. Ему было известно, что огонь — это существо живое, хоть и без сердца. Пламя может дышать, и оно задыхается, когда нет доступа к кислороду. И стоит только подуть ветру, как оно жадно вдыхает. Огонь ест, пожирает все, что попадется ему на пути. Пламя полно ненависти и самодурства. Оно не подчиняется физическим законам, когда с пола прыгает на стены и на потолок: ему так хочется. Но это пламя совсем другое. Он видел в нем человеческий лик, слышал его крик. Этим огнём не управляла жадность или голод, он был во власти исступления. Агония во всей своей неприглядной красоте. Танатос чувствовал ее всякий раз, находясь рядом с умирающим, но никогда не видел воочию, как пылает пожарами душа. Хоть солнце уже село за горизонт, луна вступила в свои права, но кругом было светло, как днем. Гефест, как живой фитиль, даже не пытался сдерживать пламя, а, казалось, наоборот. Изворачиваясь от языков пламени, Артемида пыталась подобраться ближе к мужу, но каждый раз, как только протягивала руку, она обжигалась, и Мера, защищая хозяйку, отталкивала ее от Гефеста. Бедное животное уже валилось с ног, и из последних сил закрывала большими драконьими крыльями охотницу. Богиня силилась подняться, но обожжённые ладони заныли от соприкосновения с землей. Она попыталась отползти, но тело едва слушалось. Тем временем огонь уже подбирался к ее ногам, а Химера каталась на спине по земле, сбивая пламя со спины. Танатос сорвался с места, чтобы помочь Артемиде. Мерфи, схватив друга за плечо, не удалось его остановить. Рыкнув, он последовал за сыном Аиды в самое пекло. — Андреа! Глаза бывших любовников встретились лишь на мгновение прежде, чем их разделила стена из огня.