Серебряный пёс

Почему-то Уэнсдей была уверена, что её присутствие поможет Ксавье справиться с любыми дурными снами. Оказалось, она была слишком самонадеянна. Всю ночь Ксавье ворочался, неразборчиво бормотал, прижимал Уэнсдей к себе, цепляясь за неё, словно больше ничто в мире не могло вытянуть его из трясины ночных кошмаров. Уэнсдей стоически терпела, позволяя Ксавье тискать себя столько, сколько ему требовалось, но сама почти не сомкнула глаз, лишь под утро забывшись поверхностным сном. Они проснулись довольно рано от звонка будильника, и это не прибавило Уэнсдей миролюбивого настроя на встречу с родителями. Она и прежде ожидала приезда семьи с ощутимым желанием заняться любимейшим делом — дознанием — без лишних церемоний. Теперь же ей хотелось устроить не просто расспрос, но учинить минимум небольшую несмертельную расправу. Ксавье выглядел одновременно и лучше, и хуже. С одной стороны, он, в отличие от Уэнсдей, в кои-то веки спал всю ночь, и тёмные круги под его глазами значительно посветлели. С другой, взгляд Ксавье стал совсем тусклым и безжизненным. Выключив будильник, он посмотрел на Уэнсдей с невыносимой тоской, рассеянно поправил её волосы, убрав их от лица, и снова откинулся на подушку, глядя в потолок. Мысли его явно были далеко отсюда. Возможно, он думал о матери. Или об отце, который в годовщину её смерти укатил на кладбище, даже не подумав взять сына с собой. Уэнсдей не знала, что ей следовало говорить и как действовать. У неё самой со смертью были особые отношения. В День Мёртвых — праздник поминовения усопших — Аддамсы предпочитали гулять среди могил семейного кладбища, устраивать там алтари из цветов, свечей и сахарных черепов. Даже после смерти бабушки Уэнсдей не убивалась так сильно, как Ксавье сейчас, хоть и скучала по ней. Воспоминания о Дне Мёртвых вызывали горько-приятное ностальгическое ощущение, приправленное щекочущим ноздри запахом бархатцев. Ксавье же чувствовал что-то гораздо более трагичное и неотвратимое. И несмотря на то, что за последние месяцы Уэнсдей стала значительно лучше распознавать его чувства, она до сих пор не всегда понимала, что с ними делать. — Я всю ночь не давал тебе спать, — виновато пробормотал Ксавье. — Прости. — Депривация сна — одна из самых распространённых пыток прошлого века, — откликнулась Уэнсдей. — Мне даже понравилось. Ксавье тихо хмыкнул, но промолчал. Факт того, что семь лет назад смерть забрала его мать, будто бы витал в воздухе, но ни Уэнсдей, ни сам Ксавье не торопились поднимать эту тему. — Спасибо тебе, — всё-таки прошептал он. — Мне правда намного лучше. Уэнсдей ничего на это не ответила. — Мне нужно кое о чём пообщаться с родителями… — сказала она. — Прежде чем я вас познакомлю. Моя мать состояла в команде по фехтованию вместе с Франсуазой Галпин. Возможно, она или отец могут знать что-то о её секретах. — Конечно, — губы Ксавье выгнулись в грустной улыбке. — Я буду у себя в студии, если тебе что-то понадобится. — Я зайду за тобой, когда наступит время обеда.

***

Студенты Невермора, будто огромный пчелиный рой, гудели, наполняя Квадратный двор возбуждённой многоголосицей. Взирая исподлобья на окружающее безобразие, Уэнсдей выпрямилась так, словно проглотила палку. Инид, которая прежде стояла рядом и только лишь не подпрыгивала от нервного возбуждения, ровно тринадцать минут назад увидела родителей и, суеверно скрестив пальцы на удачу, умчалась в их сторону, словно резвая лань. Уэнсдей украдкой наблюдала за их семейством. Без Тедди остальные братья будто бы присмирели и, хоть едва не стояли на голове, делали это без привычного задора, а скорее просто потому, что не умели вести себя как-то иначе. Мистер Синклер ласково улыбнулся Инид и крепко сжал её пальцы в знак приветствия, прежде чем его жена медленно приблизилась, чтобы тоже поздороваться с дочерью. Миссис Синклер явно было не по себе. Она глядела куда угодно, кроме лица Инид, и бормотала что-то, что давалось ей с видимым трудом. Инид, поначалу не очень-то желавшая слушать мать, с каждым её словом всё больше смягчалась и в итоге прервала её монолог, стиснув хрупкую на вид женщину в объятьях. Уэнсдей подумала, что Инид слишком великодушна — на месте подруги она бы хорошенько помучила миссис Синклер холодностью и безразличием, прежде чем бросаться ей на шею. Уэнсдей поспешно отвела взгляд от тошнотворно сентиментального семейного воссоединения и услышала до боли знакомый голос отца: — Наша пасмурная тучка! Уэнсдей передёрнуло от чересчур милого приветствия. Отец мог бы и догадаться, что она не слишком-то желает нежничать с ним или матерью, учитывая, как долго Уэнсдей отказывалась с ними разговаривать. Она медленно повернулась в их сторону. Первым к Уэнсдей подскочил Пагсли и обнял так крепко, словно пытался расплющить. За три месяца, что они не виделись, братец стал ещё сильнее и вытянулся дюйма на три, практически сравнявшись с ней ростом. — Мне очень не хватало тебя, — пробормотал Пагсли через пару бесконечных мгновений, разжал руки и торопливо отступил назад, создавая приемлемую дистанцию и неловко переминаясь с ноги на ногу. Уэнсдей еле заметно кивнула брату в знак приветствия и перевела холодный, как сталь смертоносного клинка, взгляд на родителей. Мортиша, плывущая по школьному двору подобно чёрному лебедю, как раз успела приблизиться на достаточное расстояние. Гомес, отдуваясь, семенил за женой, стараясь не отставать. — Мы смертельно скучали по твоему неподражаемо ядовитому взгляду, — с широкой улыбкой заявил отец и обошёл Мортишу, явно намереваясь обнять дочь. Уэнсдей предупреждающе прищурилась и сделала маленький шажок назад. Гомес мгновенно сник, сутулясь и опуская руки. Улыбка сползла с его лица, а брови трагически надломились. — Что такое, моя маленькая гадюка? — встревоженно спросил он. — Мы тебя чем-то обидели? Ты целую вечность не отвечала на сообщения по хрустальному шару! Уэнсдей задрала подбородок и одарила родителей выразительным взглядом. Мортиша мягко дотронулась до плеча мужа. — Думаю, девочкам надо посекретничать, mi cariño, — не отрывая от дочери глаз, тихо сказала она. — Правда, милая? Немного подумав, Уэнсдей кивнула. Расколоть родителей по очереди, очевидно, было лучшей стратегией, чем устроить публичный скандал, свидетелями которого станет почти вся школа. Не проронив ни слова, она резко развернулась на месте и, обходя стайки возбуждённых студентов и их родителей, направилась в сторону библиотеки Белладонны. Щёлкнув пальцами, Уэнсдей нырнула в проход, любезно предоставленный сдвинувшейся статуей Эдгара По. Мортиша бесшумно проследовала за дочерью. Внутри библиотеки было безлюдно и холодно. Уэнсдей спустилась вниз по ступенькам, мельком взглянув на разноцветный мраморный пол. Какая-то мысль мимолётно вспыхнула в её голове и тут же исчезла, оставляя лишь смутное чувство, что она позабыла о чём-то важном. Уэнсдей слегка нахмурилась и повернулась к матери. Мортиша замерла у подножья лестницы, рассматривая старинные портреты на стене и едва уловимо улыбаясь ностальгическим воспоминаниям. — Франсуаза Галпин, — резко сказала Уэнсдей, вырывая мать из приятного прошлого в более прозаичное настоящее. — Почему вы ничего не рассказали мне о ней? Мортиша плавно повернулась, театральным жестом провела рукой вдоль лба и рассеянно посмотрела на дочь. — Галпин? — удивлённо переспросила она. — Как шериф Галпин? — Как Франсуаза, которая училась с вами в школе и с которой ты ходила на фехтование, — несколько грубо пояснила Уэнсдей и заметила на лице матери некое подобие понимания. — И да, после она вышла замуж за бывшего шерифа Галпина и взяла его фамилию. Мортиша медленно кивнула головой. — Франсуаза Дютрон, — она произнесла имя матери Тайлера на французский манер. — Я не знала, как сложилась её жизнь после того, как она ушла из Невермора. Значит, она вернулась в Джерико? Уэнсдей наблюдала за матерью, плотно сомкнув губы и ожидая, что та сама догадается о причине интереса к её старой однокурснице, но Мортиша молчала, изящно сомкнув пальцы в замок и вопросительно приподняв брови. — Ты знаешь, как я ненавижу тайны, мама. Мортиша плавно повела плечами. — Я действительно понятия не имела, что она вернулась в город, да и зачем бы тебе… — Мортиша едва нахмурила высокий лоб, а потом вскинула на дочь изумлённый взгляд. — Тот мальчик, сын шерифа, он её сын? Уэнсдей кивнула. Мортиша задумчиво наклонила голову вбок. — Директор Уимс сказала мне, что не знает, кем была Франсуаза, — Уэнсдей прищурилась. — Надеюсь, ты не будешь прибегать к столь бездарному обману. Мортиша вздохнула, поправила тяжёлые волосы изящным взмахом руки и сделала маленький шажок к дочери. Искусно пошитые драпировки её платья заколыхались, словно от лёгкого ветерка. — К чему этот допрос, тучка? — с укором спросила она. — Скажи, что именно ты хочешь знать. Уэнсдей гордо вскинула голову, чтобы казаться выше. — Я хочу знать, — её голос подхватило и усилило эхо, гуляющее в библиотеке: — Как так вышло, что в маленьком городке, где всё у всех на виду, а к изгоям относятся с явным предубеждением, жители избрали шерифом человека, чья жена была изгоем. Я хочу знать, почему никто в этом городе не догадывался, что она опасна. Я хочу знать, почему хайдов тридцать лет назад изгнали из Невермора — именно в то время, когда вы с отцом учились в этой школе. И почему вы оба делаете вид, что ничего об этом не знаете. Мортиша отвернулась, встав вполоборота, и принялась рассматривать ближайшие книжные полки. Уэнсдей с подозрением отметила, что пальцы матери слегка подрагивают. — Не знаю, лгала ли Лариса, — наконец пробормотала Мортиша. — Но, когда мы учились, многие и вовсе считали Франс норми. Уэнсдей недоверчиво прищурилась. — Что за чушь? — фыркнула она. — Как такое возможно? Она же училась в Неверморе! — Франсуаза старалась держаться особняком от всех нас, — Мортиша провела тонким пальцем по пыльному корешку книги в секции безликих. — Не так как ты, милая, — повернувшись, мать ласково улыбнулась Уэнсдей. — Это было презрение, а не потребность. Мортиша медленно прошлась вдоль стеллажей, продолжая свой рассказ: — В Джерико по большей части жалели её. В то время это было распространённым явлением — из каждого утюга был слышен ропот людей, желавших, чтобы их детей-норми, имевших по документам предков-изгоев, перестали заталкивать к монстрам в резервации. И эта позиция встречала всеобщее сочувствие. Уэнсдей вспомнила вчерашний урок истории, и до неё наконец дошло. Билль о правах изгоев приняли через три года после того, как её родители окончили школу. Значит, Франсуаза действительно могла притворяться, что не имеет никаких сверхъестественных способностей. Или даже искренне заблуждаться, что является норми, пока хайд не пробудился. Фолкнер писал, что хайд остаётся латентным до травмирующего опыта, если не встретит человека, желающего подчинить его себе. Возможно, предки Франсуазы в одном или нескольких поколениях и вовсе так и не превратились в чудовище и искренне считали, что ген хайдов изжил себя. — Франсуаза общалась с местными гораздо ближе, чем с нами, и норми принимали её, позволяли дружить со своими детьми, — Мортиша наконец перестала бродить по библиотеке и повернулась к дочери. — Она была такой тихой и милой, такой обаятельной. Невозможно было заподозрить в ней что-то опасное. До какого-то времени. Уэнсдей хмыкнула. Было ли это врождённым умением хайда или лишь отличительной чертой, передающейся из поколения в поколение в семье Франсуазы, Тайлер явно унаследовал умение маскироваться именно от матери. Быть милым, обаятельным, тихим. Безобидным… Идеальным хищником. — И что случилось потом? — поторопила Уэнсдей, потому что мать, до этого довольно словоохотливо рассказывающая о Франсуазе, вдруг замолчала. Мортиша покачала головой, и на её блестящих чёрных волосах заиграли блики от немногочисленных ламп, висящих на стенах библиотеки. — Мы никогда не общались близко, милая. Я не знаю, что именно происходило с Франс, но в какой-то момент она стала непохожей на саму себя: нервной, дёрганой… Агрессивной. И ещё более замкнутой. Внутри Уэнсдей будто натянули струну. Вот оно! Но Мортиша отвела взгляд, картинно отворачивая голову, и снова умолкла. — Мама, ты знаешь, что я могу раскопать правду и самостоятельно, — прорычала Уэнсдей, проявляя чудеса дипломатии и пока удерживаясь от более радикальных приёмов. — Почему Франсуаза «ушла» из Невермора? — После гибели Гаррета отношения между школой и городом накалились. Случались небольшие стычки между норми и изгоями, а потом… — Мортиша жеманно приподняла одно плечо. — Очередной конфликт кончился кровью. — Франсуаза кого-то убила? — живо поинтересовалась Уэнсдей. — Я даже не знаю, присутствовала ли она при нападении, — её мать печально улыбнулась. — Но Франсуаза на следующий же день просто покинула Невермор. Мы все считали, что после случившегося её забрали родители и перевели в другую школу. — Расскажи подробнее, что именно произошло, — нетерпеливо потребовала Уэнсдей. Мортиша снова пожала плечами — выглядела она при этом настолько искренне, что Уэнсдей даже усомнилась в своих подозрениях. Возможно, мать действительно не пыталась что-либо скрыть от неё, на что так непрозрачно намекала Барлоу при их разговоре. — Мне известно не так много, — сказала Мортиша. — Несколько человек попали в больницу. Один норми не выжил. Погиб парень из безликих и девочка вендиго, состоявшая в обществе Белладонны. Её и обвинили в убийстве нормала, — Мортиша прикрыла глаза. — После инцидента Белладонну ликвидировали. Школу на какое-то время закрыли — нам запретили покидать её территорию. Неверморский совет пошёл на кое-какие уступки, исключив некоторых участников инцидента. Уэнсдей нахмурилась. Барлоу говорила, что произошедшее в Неверморе обернулось большим скандалом, и она ожидала чего-то более грандиозного от рассказа матери. — Но как же хайды? — спросила Уэнсдей. — Почему им запретили учиться в Неверморе? Мортиша лишь развела руками. — Я ничего не знаю об этом. — Сплетни в школе, полной подростков, распространяются быстрее, чем занимается труп в печи крематория, — недоверчиво протянула Уэнсдей. — Тем более если непосредственные участники конфликта тоже учились в Неверморе. — Они предпочитали не распространяться о случившемся. Мортиша сделала несколько шагов навстречу дочери и протянула руку, оглаживая воздух вокруг её плеча ласковым движением. — Почему тебя так сильно волнует эта старая история? — спросила она. — Из-за того мальчика, сына шерифа? Уэнсдей поджала губы. Она не хотела говорить с матерью о Тайлере. — Мне казалось, ты подружилась с Ксавье Торпом, — певучим голосом произнесла мать, улыбаясь безобразно невинным образом. — Вещь передал тебе мой подарок? В ответ на бесцеремонное любопытство Уэнсдей ощетинилась. Она отшатнулась и тем самым явно выдала себя. Глаза Мортиши лукаво блеснули. — Когда я видела его в последний раз — на тех похоронах, он чем-то напомнил мне твоего отца, — на лице матери появилось какое-то странное самодовольное выражение. — Ниже тебя на полголовы, но такой представительный. Уэнсдей фыркнула. — Ты теперь его вряд ли узнаешь, — нехотя заметила она. — Он стал длинный, как жердь, и худой, словно скелет. — Вот как? — Мортиша, уже не таясь, расплылась в улыбке. — Кажется, Фестер что-то такое упоминал… Я бы хотела познакомиться с ним поближе. Уверена, он очень достойный молодой человек. Как думаешь, ты могла бы представить его нам? Уэнсдей почувствовала себя загнанной в ловушку. Ей показалось, что Мортиша знает что-то такое, что могла выяснить только из своих видений. Если бы Уэнсдей уже не обещала Ксавье познакомить его с родителями, то обязательно отказалась бы от этой затеи. Но теперь дороги назад, увы, не было. — С превеликим неудовольствием, — буркнула Уэнсдей, разворачиваясь к лестнице и давая понять, что разговор окончен.

***

Когда Уэнсдей вслед за матерью выбралась из темноты библиотеки, в Квадратном дворе как раз затихали аплодисменты. Видимо Барлоу только что договорила свою приветственную речь. До пресловутого обеда оставалось около часа, и Уэнсдей решила не терять времени зря. Необходимо заранее установить кое-какие правила, чтобы семья не устроила из знакомства с Ксавье неуместного представления. Она довольно быстро нашла взглядом Пагсли и отца, с потерянным видом стоявших в стороне от толпы. Почти физически чувствуя довольную улыбку матери, следовавшей за ней, Уэнсдей подошла ближе. Она стиснула пальцы в замок, ощущая себя сжатой пружиной от неизвестно откуда взявшегося раздражительного волнения. Мортиша остановилась позади неё, и отец с братом недоуменно переглянулись, наверняка гадая, отчего лицо их с Пагсли матери буквально лоснится от счастья. Уэнсдей глубоко вздохнула, словно перед прыжком в бассейн с тигровыми акулами. — Сегодня за обедом к нам присоединится мой друг, — с вызовом сообщила она, наблюдая, как удивлённо вытягивается лицо отца. — Его зовут Ксавье, — Уэнсдей сделала короткую паузу и уточнила: — Торп. Пагсли открыл рот в радостном предвкушении, и Уэнсдей поторопилась сбить завышенные ожидания родственников, пока всё это не зашло слишком далеко. — Предупреждаю: никаких разговоров о Винсенте Торпе! — грозно зыркнув на брата, сказала она. — Никаких тошнотворно сентиментальных рассказов о моём детстве! — теперь предостерегающий взгляд достался отцу. — И никаких гнусных инсинуаций на какую-либо другую тему! — повернувшись к матери, закончила Уэнсдей. — Всем всё понятно? — Тучка! Ради всех мёртвых! И когда ты успела так вырасти! — Гомес едва не прослезился от переполнявших его чувств. Уэнсдей закатила глаза. — Сегодня ровно семь лет с тех пор, как умерла мать Ксавье, — добавила она чуть мягче. — Приложите хотя бы минимальное усилие, чтобы быть менее… назойливыми. — Конечно, милая, — Мортиша сложила руки на груди в молитвенном жесте. — Для нас будет великой честью возможность разделить эту торжественную дату с твоим другом. Уэнсдей передёрнуло от того, каким образом её мать произнесла слово друг — выделив его особой интонацией. Мортиша явно знала больше, чем хотела говорить вслух. — Постарайтесь меня не опозорить, — скривилась Уэнсдей. Впрочем, её надежда на благоприятный исход была весьма слабой.

***

Длинные фуршетные столы, расставленные вдоль задрапированных стен, ломились от разнообразной еды, способной удовлетворить любые даже самые необычные вкусы. Под потолком висели фиолетовые, в фирменных цветах Невермора, воздушные шары. Скатерти им в тон покрывали множество обеденных столов, еле втиснутых в помещение довольно скромных размеров. Квадратный двор больше подходил для приёма такого количества гостей, но сегодняшняя погода не располагала для трапезы на свежем воздухе. Уэнсдей вошла в торжественно украшенную столовую, будто в клетку с голодными тиграми. Ксавье, явно нервничая, следовал за ней. — Прекрати, — немного резко бросила Уэнсдей, даже не оборачиваясь. — Я буквально кожей чувствую, как ты паникуешь. Она застала Ксавье в мастерской за рисованием тревожно расползающихся по холсту разноцветных пятен, что уже было плохим знаком. После ещё пятнадцать минут наблюдала за тем, как он тщательно зализывает волосы в хвост, который Уэнсдей совершенно не нравился. Рассматривая себя в небольшом зеркале у входа, Ксавье засыпал её целой кучей идиотских вопросов. Уэнсдей, конечно, была рада, что его мысли были забиты не тоской по матери, но суетливое мельтешение Ксавье несколько раздражало. К тому же его чрезмерные эмоции парадоксальным образом влияли и на неё — Уэнсдей чувствовала, что и сама начинает нервничать. Она издалека заприметила родителей, которые уже заняли столик в дальнем углу комнаты, и Пагсли, курсирующего к своему месту от стойки с десертами и обратно. Мортиша тоже увидела их и помахала рукой с грациозностью королевы. — Идём, — Уэнсдей всё же повернулась к Ксавье и выдавила из себя улыбку. — Всё будет нормально. Хоть в роду Аддамсов и имеется несколько серийных убийц и с десяток буйнопомешанных, мои родители довольно… безобидны. Они не сожрут тебя на обед и даже не заколют столовым ножом, обещаю. Ксавье нервно усмехнулся её шутке, засунул руки в карманы форменных брюк, и они медленно направились в сторону стола, за которым восседала чета Аддамс. Отец подскочил со стула, чуть не опрокинув его, и бросился им наперерез. Стиснув опешившего Ксавье в медвежьих объятьях, Гомес тут же отстранился, схватил его за руку и энергично встряхнул, расплывшись в широкой улыбке. Уэнсдей закатила глаза. Ближайший час определённо будет сильнейшим испытанием её отнюдь не безграничного терпения. — Гомес Аддамс, мой отец, — сухо произнесла она. — А это Ксавье Торп. — О, мой мальчик, я смертельно рад с тобой познакомиться, смертельно! — запричитал Гомес. — Мы до ужаса рады, что ты составишь нам компанию за этой восхитительной трапезой! Ксавье в ответ нерешительно улыбнулся. Пробормотал приличествующие случаю слова благодарности, отвечая на рукопожатие. Отпустив его ладонь, Гомес широким жестом взмахнул в сторону стола. Пагсли, приоткрыв рот, смотрел на Ксавье удивлённо распахнутыми глазами. Мортиша грациозно кивнула головой в знак приветствия. Уэнсдей, сердито зыркнув на них обоих, представила Ксавье и матери с братом. — Присаживайся, дорогой, — томно промурлыкала Мортиша. — Прости, что не могу тебя поприветствовать, как подобает. Видения бывают тяжким бременем. Когда все, наконец, расселись, Гомес схватил огромное блюдо с середины стола и принялся накладывать еду Ксавье. — В Неверморе всегда отменно готовили enchiladas! — приговаривал он, в порыве чувств перекладывая на тарелку добрую половину кукурузных лепёшек с начинкой. — Тебе надо хорошо питаться, mi querido amigo! — Гомес цокнул языком, окидывая взглядом худосочную фигуру Ксавье. — Чтобы сладить с нашей маленькой гадючкой, требуется много сил, уж я-то знаю! — Кто-нибудь, налейте мне яду, чтобы я этого больше не слышала, — проворчала Уэнсдей себе под нос. Мортиша, в отличие от нервничавшего и из-за этого чересчур хлопочущего Гомеса, напротив, безукоризненно держала себя в руках, отчего казалась слегка чопорной. — Расскажите нам о себе, Ксавье, — промолвила она, отпивая из бокала густой кроваво-красный гранатовый сок. — Я слышала, что у вас на территории Невермора есть художественная студия. Что именно вы рисуете? Уэнсдей едва не взорвалась от негодования, хоть и оставалась внешне отстранённой и холодной, как лёд. Значит, Вещь за её спиной докладывал родителям о Ксавье и об их отношениях? Предатель! О чём ещё он проговорился в порыве несдержанной болтливости? Она придумает ему наказание, достойное подобного вероломного отступничества! Ксавье слегка зарделся. Наверное, ему совершенно не хотелось рассказывать о том, что из-под его кисти появлялись страшные картины из видений. Или бессчётные изображения Уэнсдей, которую, впрочем, он стал гораздо меньше рисовать с тех пор, как их отношения стали более близкими. — Я бы сказал, что только ищу свой стиль, — смущённо сказал он. — Мои успехи пока весьма скромные. Уэнсдей нахмурилась. Ей самой, напротив, казалось, что у картин Ксавье имеется вполне узнаваемый стиль — мрачный и немного пугающий — и Уэнсдей это нравилось. Он не должен был принижать свои способности. — Весь Невермор расписан его фресками, — заметила она и указала рукой в сторону огромного, летящего сквозь бурю ворона, который украшал нишу в правой части столовой. — Например, вот эта. Или те, что вы видели в Квадратном дворе. — В самом деле? — Гомес был явно впечатлён. — И над чем ты сейчас работаешь? Ксавье снова замялся. В последние месяцы он в основном был занят созданием картин на продажу. Что неизбежно сводило разговор к низкому поступку Винсента Торпа, лишившего Ксавье финансирования. — Ну, директор Уимс разрешала мне расписывать стены, — неловко пожимая плечами, немного невпопад ответил он. — Не знаю, как отнеслась бы к этому директор Барлоу. — Эти фрески великолепны, дорогой, — радушно улыбаясь, похвалила Мортиша. — Я слышала, ты умеешь их оживлять. Уэнсдей, отрезающая кусок от стейка, громко скрипнула ножом по тарелке, рискуя расколоть её пополам. Ну, Вещь! Только попади он в её руки, и останется без ногтей. Или даже без пары пальцев! — Это правда? — воскликнул Пагсли, неожиданно обретя дар речи. — Покажи! Вместо ответа Ксавье повернулся к стене с фреской и слегка пошевелил пальцами. Тучи, изображённые на стене, поплыли, гонимые свирепыми порывами ветра. Сверкнула нарисованная молния. А потом ворон, боровшийся с ураганом, вылетел из фрески и, описав плавный круг над головами изумлённо притихших студентов и их родителей, приземлился Ксавье на плечо. — Вау! — Пагсли едва дышал от восторга. — Вот это круто! Он протянул руку к ворону и осторожно погладил по перьям. Птица наклонила голову, внимательно посмотрела на брата Уэнсдей и ласково ущипнула его за палец. — Как живой! — восхитился Пагсли, кажется, в этот самый миг обретая нового кумира. В итоге все, кроме самой Уэнсдей, получали удовольствие от их совместного времяпрепровождения. Пагсли смотрел на Ксавье почти с обожанием. Мортиша завязала разговор об искусстве. Гомес беспрестанно пытался накормить Ксавье до такого состояния, в котором тот попросту не смог бы встать из-за стола. Возможно, это был коварный план отца Уэнсдей, чтобы затянуть этот обед на как можно большее количество времени. Ксавье потихоньку оттаивал, купаясь в лучах удушающего внимания её семьи. Переставал смущаться, становился всё более разговорчивым. На его лицо приклеилась блаженно-счастливая улыбка. Это немного смягчило Уэнсдей. Наблюдая за безмятежной болтовнёй, она думала, что всё прошло не настолько отвратительно, как ожидалось. И хоть после, ближе к вечеру, Ксавье наверняка вспомнит о смерти своей матери, Уэнсдей вряд ли смогла бы придумать что-то лучше, чтобы отвлечь его от грустных мыслей.

***

После обеда Мортиша с Гомесом решили немного прогуляться по территории Невермора, чтобы предаться ностальгическим воспоминаниям. Пагсли же, пожирая Ксавье нетерпеливым взглядом, попросил оживить ещё несколько фресок, раз уж ворон из столовой вернулся назад на картину, снова став лишь безжизненным изображением. Уэнсдей, которую отец попросил позвать Вещь на встречу старинных приятелей, с сомнением покосилась на Ксавье. Она бы ни за что не согласилась остаться один на один с чьим-то младшим братцем и тем более не стала бы с ним сюсюкаться. Но Ксавье, улыбнувшись ей, заверил, что всё в порядке и что он с удовольствием развлечёт Пагсли в её отсутствие. Было ли это ещё одним проявлением его самоубийственной жертвенности или искреннем желанием, Уэнсдей не знала. Ей оставалось только метнуть в сторону брата очередной предупреждающий взгляд — если он хотя бы попробует заикнуться о Винсенте Торпе, их игры в пыточном подвале покажутся Пагсли просто детским лепетом, уж она об этом позаботится. Впрочем, Уэнсдей была совсем не против сходить за Вещью. И заодно побеседовать с ним по душам. Она застала этого мелкого паршивца за прозаичной деятельностью — Вещь топтался по столу Инид, ловко полируя ногти её розовой пилочкой. Конечно, Вещь имел феноменальное чутье — едва Уэнсдей зашла в комнату, он немедленно бросил своё занятие и попытался скрыться. И всё же Уэнсдей была гораздо проворнее. Она подскочила к столу со скоростью и грацией дикой кошки, хищно улыбнулась и, игнорируя панический стук пальцев и скрежет ногтей по столешнице, сгребла Вещь в охапку, борясь с желанием сломать ему пару фаланг сразу, не разбираясь. — И что же ты скажешь в своё жалкое оправдание? — прошипела Уэнсдей, удерживая дрожащего, словно студень, предателя. — Когда ты решил, что у тебя есть пара лишних пальцев, и заделался в последователи Эфиальта, Брута и Иуды Искариота вместе взятых? Вещь вяло затрепыхался, пытаясь отвергнуть её обвинения, но Уэнсдей лишь крепче сжала пальцы, вонзая ногти в его нежную плоть. — Давно ты докладываешь им о нас с Ксавье? И за сколько сребреников мои родители тебя купили? Пообещали оплатить годовой курс маникюра и спа-процедур? Дверь за её спиной внезапно распахнулась, и в комнату вплыла Мортиша. Уэнсдей выдохнула воздух резко и злобно, словно была способна плеваться огнём. Её терпение было на пределе. Слишком много разговоров с матерью для одного дня. — Милая, отпусти нашего общего друга, — спокойно попросила Мортиша. — Он ничего нам не рассказывал. Уэнсдей лишь слегка ослабила хватку, повернувшись к матери. — Да? — она недоверчиво приподняла брови. — Откуда же тогда… Мортиша чуть наклонила голову вбок и лукаво улыбнулась, дожидаясь, пока дочь догадается самостоятельно. Уэнсдей задумалась лишь на мгновение, вспоминая новогодние каникулы… — Дядя Фестер, — выдохнула она. — Вот же трепач! Всё-таки зря Уэнсдей тогда не подрезала ему язык! Прямо за завтраком, когда дорогой дядюшка начал распускать провокационные сплетни! Она опустила Вещь на стол довольно бережно — в качестве единственного извинения, которого можно было дождаться от неё за это досадное недоразумение. — Гомес ждёт тебя у выхода к лесу, — проворковала Мортиша, обращаясь к Вещи, и он в тот же миг бросился к двери и проворно выскользнул из комнаты. — Что дядюшка ещё успел наболтать вам? — процедила Уэнсдей, когда они остались одни. Мортиша изящно пожала плечами. — На самом деле не так много. Лишь то, что его протеже увлеклась высоким и бледным художником и настолько не хотела признаваться в этом самой себе, что обвинила его в массовых убийствах. Уэнсдей на это абсурдное заявление лишь закатила глаза. Почему все были склонны преувеличивать и искажать факты её биографии? Настолько, что ей самой начинало казаться, что в какой-то степени они были правы… Мортиша приблизилась к столу Уэнсдей, элегантным движением руки выдвинула кресло и грациозно на него опустилась. — Я хотела поговорить с тобой о видениях, милая, — сказала она, пристально вглядываясь в лицо дочери. Уэнсдей вспомнила, что при их последнем разговоре по хрустальному шару мать упоминала о каком-то призванном помочь ей с даром загадочном предмете, который Мортиша обещала отдать при встрече. Уэнсдей придвинула розовый стул Инид чуть ближе к матери и неохотно села. — Ты спрашивала меня, всегда ли видения сбываются, — лицо Мортиши выражало крайнюю степень озабоченности. — Тебе привиделось то, чего бы ты хотела избежать наяву? Уэнсдей фыркнула и надменно выгнула бровь. — Это только моё дело, — холодно сказала она. — Я же не спрашиваю, что видишь ты. Даже если твои видения нарушают границы моего личного пространства. — Помнишь, что я говорила тебе на каникулах? — Мортиша впилась в её лицо внимательным взглядом. — Не строй жизнь вокруг видений, Уэнсдей. Нельзя избежать того, что должно случиться. — Я уже слышала это, — Уэнсдей скрипнула зубами. — Помнится, ты хотела что-то мне привезти. Ни о чём другом я не намерена разговаривать. — Попытки изменить будущее могут привести совсем не к тому результату, который ты хотела бы получить, — Мортиша будто вовсе не слушала. Уэнсдей вскочила на ноги и стиснула руки в кулаки. Она не могла позволить себе сомневаться. Она не будет слушать абсурдные предостережения матери, которые только помешают ей идти к цели. — Я сказала, что в состоянии сама разобраться с этим! Как и со своим даром, если ты не желаешь помогать ничем, кроме нравоучений! Уэнсдей развернулась на месте так резко, что косички больно стегнули её по спине со звуком хлыста, рассекающего воздух. Но слова матери, брошенные ей вслед, ужалили ещё сильнее. — Ксавье очень приятный мальчик. Понимаю, почему ты так боишься потерять его. Уэнсдей медленно повернулась. Кажется, она на мгновение лишилась дара речи. — Откуда ты… — её голос хрипел и осыпался, как дерево под натиском напильника. — Откуда ты знаешь? Мортиша поднялась со стула и подошла ближе. Её взгляд был полон жалости, и за одно это Уэнсдей была готова её возненавидеть. — Просто сделала обоснованное предположение. Ты бы не связалась со мной, не случись что-то серьёзное. Уэнсдей зажмурилась до белых пятен под веками. — И всё же мне не нужны твои советы, — упрямо повторила она. Мортиша тяжело вздохнула. — Ох, тучка… Ты так напоминаешь мне меня в твоём возрасте. Столько бездумного своеволия… Уэнсдей молчала. Она больше не доверяла своему голосу. Она больше не хотела ничего слушать. Она так устала от всего этого. В затянувшейся тишине Уэнсдей чуть не вздрогнула от тихого шороха. — Возьми, — тихо и немного расстроенно попросила мать. Уэнсдей открыла глаза. Мортиша протягивала ей цепочку, на которой висел небольшой кристалл неправильной формы, обрамлённый по верху паутинкой серебра. Камень был настолько густо-чёрным, что казался ненастоящим. Маленькой природной аномалией, всасывающей в себя свет. — Морион, чёрный дымчатый кварц, — пояснила Мортиша, приподнимая украшение чуть выше. — Камень мёртвых, — кивнула Уэнсдей и нахмурилась. — Зачем мне эта безделица? Насколько я знаю, согласно преданиям он способствует вещим снам. Мортиша поощрительно склонила голову, ласково улыбаясь. — Верно, но его свойства гораздо шире. Знаешь, почему его называют камнем мёртвых? Он создаёт мост между мирами — нашим и загробным, а значит, помогает установить контакт с умершими. Уэнсдей задумалась. Как видения могут быть связаны с загробным миром? Если только… — Это поможет мне вернуть проводника? — предположила она. — Гуди явится ко мне во сне? — Не совсем, — Мортиша слегка поджала губы. — Гуди невозможно вернуть назад. Но мне кажется, это даже к лучшему. Уэнсдей протянула руку, и Мортиша отпустила цепочку так, чтобы украшение упало в ладонь дочери. Уэнсдей ожидала, что камень будет холодным, но он странным образом согревал её кожу. — Тогда кто? — несколько отстранённо поинтересовалась она. — Кто станет моим проводником? Мортиша загадочно улыбнулась. — Пусть это будет сюрпризом.

***

Уэнсдей надеялась застать Ксавье и Пагсли в Квадратном дворе, но их там не оказалось. В поисках этой парочки она прошла несколько коридоров, но не нашла никого из них ни у одной из многочисленных фресок Ксавье. Она заглянула даже в студию, с содроганием размышляя, что именно нафантазирует младший брат, увидев там не только её портреты, но и множество личных вещей, выдающих с потрохами глубину близости их с Ксавье отношений. Уэнсдей уже собиралась поискать их в спальне Ксавье, когда вспомнила, что ещё один рисунок ворона расположился на глиняном горшке гигантской монстеры, растущей в теплице. Ксавье с Пагсли действительно оказались там, только вот отнюдь не ради оживления ворона. Уэнсдей рассвирепела, когда увидела, чем они занимались. Она подскочила к брату, больно схватила его за ухо и, не обращая особого внимания ни на его протесты, ни на попытки Ксавье остановить экзекуцию, потащила Пагсли к выходу из теплицы. Теперь, когда младший братец подрос, сделать это было не так уж и просто, но то ли от неожиданности, то ли от осознания неотвратимости наказания, Пагсли сопротивлялся совсем слабо. Уэнсдей вытолкнула его из душной влажности теплицы наружу и с силой захлопнула дверь. — Бархатцы? Flor de Muerto! — прорычала она, вырывая ярко-оранжевую шапку-соцветие из рук брата. — Цветы для алтаря? Я же предупреждала: никаких разговоров о родителях Ксавье! Надо отдать должное Пагсли — он не стушевался как обычно под напором гнева старшей сестры. Наоборот, гордо выпрямился, потирая покрасневшее ухо. — Тебе только кажется, что Ксавье хочет избегать этой темы с его матерью, — проворчал он. — Он нуждается в чём-то, что поможет справиться… — Да что ты понимаешь? — прошипела Уэнсдей. — Ты знаком с Ксавье пару часов и уже решил, что знаешь, как для него будет лучше? Пагсли постучал пальцем по виску. — Не забывай, что я могу читать мысли. — Значит, ты влез ему в голову?! — возмутилась Уэнсдей. — Я же говорил, что делаю это неосознанно! Уэнсдей уже приготовилась плеваться ядом, но в этот момент дверь теплицы приоткрылась, и оттуда выглянул Ксавье. В руках кроме огромной охапки бархатцев он держал семь чайных роз нежно-кораллового цвета. — Это были её любимые, — неуверенно пробормотал Ксавье. — Я подумал… Уэнсдей внимательно вгляделась в его лицо. Лёгкая печаль и сосредоточенность. Возможно, в словах Пагсли было рациональное зерно. — Уверен, что ты хочешь этого? — спросила она, всё ещё пристально рассматривая Ксавье. Он неуверенно улыбнулся. — Пагсли рассказал о традициях вашей семьи, и я подумал… Раз уж я не смог сегодня поехать в Ратленд… Уэнсдей помнила, что в Ратленде была похоронена его мать. Ксавье говорил, что отец каждый год ездит в этот небольшой городок, чтобы посетить кладбище. — Что ж, — она медленно кивнула. — Значит, нам понадобятся свечи. Встретимся в твоей комнате. *песню включать здесь: Linkin Park - One More Light* Минут через пятнадцать они втроём с торжественной церемониальностью собирали алтарь мёртвых прямо на письменном столе Ксавье. В ход пошли самые разнообразные подручные средства: основания для традиционных трёх уровней сделали из стопок учебников, цветы расставили в стаканчики для мытья кистей и пустые баночки из-под краски, вместо хлеба мёртвых положили сдобную булочку с корицей, которую Пагсли стащил, чтобы перекусить после обеда. Нежный, почти полупрозрачный оттенок чайных роз идеально гармонировал с яркими бархатцами. Чёрные свечи, которые принесла Уэнсдей, торчали среди цветов, словно шпили башен волшебного замка. У Пагсли в кармане даже нашлось несколько сахарных черепов, чтобы полностью завершить композицию. Уэнсдей протянула Ксавье упаковку чёрных спичек, и он с благоговейным выражением лица принялся зажигать свечи. Солнце за окном уже клонилось к горизонту, освещая комнату тёплым оранжевым светом. В закатных лучах всё, даже бледная кожа Уэнсдей, отливало золотом, словно сияя изнутри. Это был не мрачный готический антураж, который предпочитали Аддамсы, сооружая алтари на могилах своих предков. Наполненное согревающим светом свечей и закатного солнца пространство как нельзя лучше подходило для того, чтобы облегчить горечь скорби, переплавить её во что-то невыразимо печальное, но прекрасное. Ксавье закончил со свечами и сделал пару шагов назад, вставая между Уэнсдей и Пагсли. Несколько минут они просто молчали, заворожённо глядя на колышущиеся огоньки. — Что теперь? — севшим голосом спросил Ксавье, будто выходя из транса. — Считается, что души мёртвых спускаются, чтобы послушать истории о жизни своих близких, — тихо ответила Уэнсдей, умолчав, что такое происходит только в определённый день — это было не слишком важно. Ксавье глубоко задумался. — Я бы хотел рассказать ей о тебе, — протянул он, усмехаясь с лёгкой горечью. Он прикусил губу, немного помолчал и пробормотал почти не своим голосом, взмахнув рукой в её сторону: — Если ты и правда здесь, мам, это Уэнсдей. Ксавье, слегка пошатываясь, приблизился к алтарю и встал перед ним на колени, складывая руки на столешнице и опуская на них подбородок. Отблески свечей плясали на его волосах, словно живые. Сердце Уэнсдей замерло от этой печальной картины. Она смотрела на Ксавье, как загипнотизированная, не в силах оторвать от него взгляда. И всё же было в его позе и что-то новое. Уэнсдей больше не видела в Ксавье сжигающую душу и сердце горечь. Она странным образом превратилась в умиротворённую грусть. И это было потрясающее зрелище. Пагсли легонько прикоснулся к её руке, привлекая внимание, и мотнул головой в сторону двери. — Хочешь побыть один? — едва слышно, словно боясь спугнуть, спросила Уэнсдей. Ксавье кивнул, даже не оборачиваясь, и они с братом тихо выскользнули из комнаты. Уэнсдей не могла стоять на месте. Она шла вперёд просто потому, что иначе её бы придавил ворох мыслей, от которых глубоко в груди свербело так, будто внутри копошились тысячи могильных червей. Наверное, как она ни старалась внешне оставаться совершенно холодной, что-то такое отразилось на её лице, потому что Пагсли сказал: — Он тебе действительно дорог. — Не смей рыться в моей голове! — огрызнулась Уэнсдей, даже не оборачиваясь к брату. Пагсли нагнал сестру и подстроился под её шаг. — Мне он понравился, — протянул братец и был награждён таким взглядом, что предпочёл немедленно заткнуться. Лишь когда они вышли из замка на улицу, Пагсли решился снова подать голос: — Он правда любит тебя, знаешь? Уэнсдей закрыла глаза и втянула носом прохладный вечерний воздух, крепко пахнущий весной. — Знаю.