Серебряный пёс

Студенты в столовой привычно смеялись, шумели и радовались жизни. Раздражающий шум доносился до Уэнсдей словно сквозь вату. Над их столом повисло гнетуще-блаженное молчание. Инид, так и не получившая никаких объяснений в связи со вчерашней реакцией на её бальное платье, явно чувствовала себя обиженной. Она сидела сбоку от Уэнсдей, насупившись и стараясь даже не поворачиваться в сторону подруги. С самого пробуждения Инид не проронила ни единого слова, что в её случае было проявлением невероятной силы воли. Невыспавшийся Аякс, взгляд которого был пустым и бессмысленным как у сомнамбулы, машинально поглощал омлет, не замечая ничего вокруг. На Ксавье было больно смотреть. Сгустившиеся тени под его глазами ясно говорили о том, что видения так и не оставили его в покое. Ночь самой Уэнсдей тоже была отвратительной. Сны, неясные, но полные тревоги и чувства безнадёжности, утром выбросили её в действительность также, как море выплёвывает дохлую рыбу. Уэнсдей ощущала в груди разрастающуюся, словно плёнка разлитой по воде нефти, пустоту и пыталась привычно спрятать ото всех свою уязвимость. Укутать её в саван безразличия и отчуждения. Закрыться, чтобы никто не заметил. Словно так будет легче пережить всё, что на неё свалилось в последнее время. Уроки прошли как в тумане. Пообедав вместе с Ксавье, Уэнсдей направилась в спальню, желая побыть в одиночестве. Вещь ещё вчера зарылся в мягкие игрушки после недвусмысленных угроз, где он проведёт остаток семестра, если продолжит задавать раздражающие вопросы. Он до сих пор малодушно скрывался от дурного настроя хозяйки, и Уэнсдей это полностью устраивало. Весеннее солнце, проникая сквозь разноцветные стёкла на половине Инид, слепило глаза и вызывало отдалённое предчувствие мигрени. Уэнсдей в самом мрачном расположении духа уселась за стол спиной ко всему миру. Нахмурившись, она пролистала последние листы с историей о Вайпер. Вчера она так долго сидела за печатной машинкой, прежде чем отправиться к Ксавье, но, оказывается, написала только одну жалкую страницу… Промучившись часа два и испортив почти четверть пачки бумаги, Уэнсдей оставила это бесполезное занятие. Какое-то время она сидела, застыв и уставившись в одну точку. Потом руки будто сами собой потянулись к верхнему ящику стола. Внутри, рядом с телефоном и белым футляром с наушниками, лежала тёмно-синяя резинка, которую она до сих пор не вернула Ксавье, и чёрная орхидея, нарисованная и вытащенная с поверхности бумажного листа его руками. В отличие от многих оживлённых изображений, она так и не рассыпалась в прах и пыль карандашного грифеля. Уэнсдей кончиком пальца прикоснулась к хрупким лепесткам. Прежде она сама не понимала, зачем засунула цветок в сумку и сохранила в порыве идиотской сентиментальности. Но после видения Уэнсдей иногда заглядывала в ящик, чтобы убедиться: цветок не исчез, не искрошился и не истлел. А значит, с Ксавье всё в порядке. По крайней мере пока. Уэнсдей почти физически чувствовала, как неумолимые секунды ускользают, уходя в небытие и приближая неизбежное. Будто кто-то вручил Уэнсдей бомбу с обратным отсчётом, на которую она теперь пялилась и не понимала, с чего начать обезвреживание. Чёртов бал. Чёртов Тайлер Галпин. Чёртова Кумико… Чёртовы чувства, сжимавшие внутренности Уэнсдей ледяной волной ужаса. Ей нужно было что-то решить насчёт Тайлера. Нужно было объясниться с Ксавье. Рассказать ему хотя бы часть того, что ей приходилось скрывать. Но она лишь бесконечно тянула время…

***

Вода окружает её, обволакивая щиколотки. Журча, стремительно прибывает, обнимая талию. Ещё мгновение — и она доходит до шеи, а потом и подбородка, если встать на цыпочки. Ещё секунда — заливается в нос и уши. Наконец, с тихим бульканьем смыкается над головой. Косы взвиваются вверх, подхваченные течением. Одежда раздувается парусом. Уэнсдей отчаянно пытается оттолкнуться от дна и всплыть на поверхность, получить хоть глоток воздуха, но её ноги будто налились свинцом, став настолько тяжёлыми, что, кажется, они попросту срослись с… полом? Она удивлённо смотрит на знакомый разноцветный узор, сложенный, как мозаика, из крупных кусков камня. Она точно помнит, что уже видела такой. Даже ходила по нему. Но никак не может вспомнить, где и когда. Да и какая теперь разница? Лёгкие горят от необходимости сделать вдох. Давление воды нарастает настолько, что Уэнсдей становится любопытно: что случится быстрее — она умрёт от нехватки кислорода или её попросту раздавит? Слева мелькнул неоново-голубой свет. Уэнсдей повернула к нему голову, и вдруг вода схлынула, превращаясь в дождь, льющийся с потолка. Волосы мгновенно облепили лицо. Уэнсдей судорожно вдохнула. Нос защекотало от характерного металлического запаха. Кровь — настоящая, а не то бутафорское подобие, которое жалкие норми пустили по противопожарной системе во время Вороньего бала — была свежей и тёплой. Цветные пятна света от прожекторов придавали алым брызгам, низвергающимся с потолка, причудливые оттенки. Кровавый дождь кончился так же внезапно, как начался, и наступила сюрреалистичная тишина. Уэнсдей посмотрела себе под ноги. Мраморный пол невероятным образом оставался чистым и сухим. Она подняла руки и не заметила ни единого алого пятнышка. Ощупала лицо, руки, платье: кровь исчезла, будто её никогда и не было. Ощущая тревогу, Уэнсдей быстрым шагом направилась прочь из этого странно знакомого места. Но смутное подозрение лишь усиливалось — неприятное предчувствие чего-то жуткого. Не того, что Уэнсдей могло бы понравиться, но того, чего она действительно боялась. Она развернулась на месте, чувствуя, что источник тревоги находится за спиной. Вереница кровавых глянцево-красных следов тянулась по полу от её ног к середине зала. Уэнсдей проследила за ней взглядом и увидела Ксавье, лежащего в кругах мраморного узора и жутким образом похожего на подношение на жертвенном алтаре. На белоснежной ткани рубашки прямо напротив его сердца стремительно расцветали ярко-алые пятна, расползаясь с чудовищной скоростью. Над телом Ксавье безмолвной и безразличной ко всему горой возвышался Винсент Торп, безучастно смотревший на сына. Уэнсдей метнулась в их сторону, желая остановить кровотечение, но отец Ксавье поднял на неё ледяной взгляд знакомых зелёных глаз. И этот взгляд, как при их первой встрече, безжалостно пригвоздил Уэнсдей к полу. — Все неприятности с моим сыном происходят из-за тебя, Уэнсдей Аддамс, — будничным, равнодушным голосом произнёс Винсент, буравя её глазами. — Ты медлила, потому что твоё эгоистичное желание быть рядом с ним оказалось сильнее стремления спасти от смерти. — Неправда! — вскрикнула Уэнсдей, пытаясь освободиться от навязанного Торпом-старшим внушения, но не способная шевельнуть и пальцем. — Отпустите меня немедленно! Дайте помочь ему! Винсент криво усмехнулся, отступая на шаг назад. — Кажется, ты сама говорила: никто не может воскресить труп, — с ироничным смешком сказал он, кивая на Ксавье. — Разве что Кумико… Но ты же не захотела заключить с ней сделку и освободить Тайлера Галпина. Сила, удерживающая её на месте, отступила так неожиданно, что Уэнсдей потеряла равновесие. Пошатнувшись, она немедленно бросилась к Ксавье и упала перед ним на колени. Она протянула дрожащие пальцы к его шее, нащупывая пульс. Ничего. Тишина. Вой, страшный и будто не совсем человеческий, поднялся из её груди, царапая горло. Уэнсдей зажмурилась, чтобы не видеть застывшего лица Ксавье… и распахнула глаза, тяжело и загнанно дыша. Она резко села в постели. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. Она была в Офелия-Холл. Инид тихо сопела на своей разноцветной половине. Тонкая изогнутая полоса луны, только начавшая расти, освещала их общую комнату тусклым светом. Уэнсдей потёрла лицо руками. Это был всего лишь сон. Очередной ужасный в самом пренеприятном смысле сон, который мог стать явью, если она продолжит медлить. Сон, который в разных вариациях приходил к Уэнсдей уже третью ночь подряд, напоминая, как мало времени на раздумья у неё оставалось. Она должна была действовать. Должна. Обязана… Уэнсдей встала с постели, стараясь не шуметь, подошла к письменному столу и открыла верхний ящик. На мгновение почти с благоговением прикоснулась к лепесткам чёрной орхидеи и взяла в руки мобильный. Доктор Картер должна выполнить её просьбу как можно скорее. В конце концов, это было в её же интересах.

***

Тренер Влад неторопливо прохаживался вдоль выстроившихся в ряд студентов. Невыспавшаяся и уставшая, с вновь нарастающей головной болью Уэнсдей стояла между Ксавье и Патриком — тем самым приятелем Аякса, гиперактивным оборотнем, с которым она соседствовала пару занятий ботаники, когда избегала Ксавье в начале февраля. Патрик не изменял себе — он переминался с ноги на ногу, дёргал руками, тряс головой, почёсывался, словно шелудивый пёс. Словом, Уэнсдей сразу вспомнила, насколько невыносимо было делить с ним одну парту. Она отвернулась в другую сторону, чтобы не видеть раздражающего мельтешения, и отыскала взглядом Бьянку — свою неизменную партнёршу по фехтованию. Та стояла вместе с остальными сиренами, будто бы немного ссутулившись и опустив взгляд в пол. Всегда такая заметная и громкая Барклай на этой неделе была сама не своя. Она будто хотела затесаться в толпу и спрятаться. А ещё Уэнсдей заметила, что Бьянка избегает даже смотреть в её сторону. Один раз сирена даже резко поменяла направление движения, когда они шли навстречу друг другу. Что ж, во время поединка это будет сложновыполнимо. Уэнсдей не очень понимала почему, но ощутила лёгкое злорадство. Наконец тренер прочистил горло и объявил начало разминки. Студенты рассеялись по залу, выполняя задание. После пробежки, когда пришло время разбиваться на пары, тренер Влад привлёк внимание и объявил: — Сегодня меняемся партнёрами! Уэнсдей разочарованно нахмурилась. Кроме Бьянки мало кто в их классе мог составить ей хотя бы в половину достойную конкуренцию. Она встала напротив Ксавье, с которым обычно тренировалась в отсутствие Барклай, но тренер, проверяющий вновь созданные пары, недовольно покачал головой. — Смысл сегодняшнего обмена в том, чтобы вы сменили привычный рисунок поединка, — сказал он и жестом велел Ксавье встать в пару с Бьянкой. Уэнсдей с сомнением посмотрела ему вслед. Барклай раскатает Ксавье в два счета — слишком неравны их силы. В результате ещё нескольких перестановок Уэнсдей оказалась в паре с Йоко. Вампирша была не столь безнадёжна, как Уэнсдей думала поначалу, — она хорошо держала удар и имела неплохую реакцию, но слишком увлекалась акробатикой. Это и подвело Йоко. Вскоре Уэнсдей нанесла сопернице первый укол. Пока Йоко поправляла форму, Уэнсдей оглядела соседние пары и заметила, что Бьянка и Ксавье, вопреки её ожиданиям, до сих пор продолжают поединок. Мало того, владела инициативой вовсе не Барклай. Студенты удивлённо перешёптывались, тоже заметив необычное зрелище. Уэнсдей подобралась ближе. Бьянка, всегда такая собранная, на мгновение отвлеклась, посмотрев в её сторону, и неловко шарахнулась влево, растягиваясь на полушпагат. Ксавье сделал выпад и ощутимо уколол её в плечо. Сирена со злостью отбросила рапиру. Ксавье снял маску и подал ей руку, предлагая помощь. Кажется, он сам не ожидал такого исхода поединка. На его лице застыло почти виноватое выражение. Бьянка гневно раздула ноздри, с силой оттолкнула замершую в воздухе ладонь Ксавье, вскочила на ноги самостоятельно и выбежала из зала. — Бьянка, постой! — Ксавье попытался последовать за сиреной, но Дивина остановила его твёрдым взглядом, и сама помчалась за подругой. Все наблюдали за неожиданной сценой, забыв об уроке. Студенты тихо гудели, обсуждая произошедшее. Тренер Влад хлопнул в ладоши, привлекая внимание. — Не на что тут больше смотреть! — проворчал он. — Ну-ка по местам! А ты, Ксавье, молодец! Тренировки с Уэнсдей пошли тебе на пользу. Можешь идти переодеваться. Ксавье неуверенно кивнул и взглянул на Уэнсдей. На его лице была мрачная решимость.

***

На следующий урок — историю изгоев — Бьянка и вовсе не изволила явиться. Уэнсдей уселась на своё место рядом с Инид. Та с самого утра была непривычно хмурой. Она не торопилась по своему обыкновению вываливать на Уэнсдей причину своего настроения, но скорее всего Инид нервничала из-за завтрашней субботы и предстоящей встречи с матерью. Уэнсдей не собиралась спрашивать. Инид перестала игнорировать её, но отношения между подругами всё равно оставались слегка натянутыми. Их преподаватель истории мистер Харрисон зашёл в кабинет злой как чёрт, потрясая в воздухе газетой. Уэнсдей тут же узнала знакомый шрифт заголовка. «Сплетник». Рассадник антиизгойской пропаганды. Со времён статьи Шерил об аресте Ксавье «Сплетник» из средней жёлтой газетёнки превратился в настоящий рупор изгоененавистнических взглядов на довольно широкую аудиторию, неискушённую в политике. Мистер Харрисон развернул первую полосу и продемонстрировал её всему классу. Во всю страницу был напечатан портрет одного из республиканцев, что давал «Сплетнику» интервью и комментарии после каждого нападения оборотней. Крупные красные буквы, шедшие поперёк изображения, буквально кричали: Голосуйте за отмену Билля о правах изгоев! Голосуйте за меня! — Полюбуйтесь-ка! Хорош, а? — мистер Харрисон встряхнул газетой. — Оливер, мать его, Арчер! От штата Коннектикут! И это только один из их коалиции, идущей прямиком в Сенат! Чёртовы популисты и консерваторы! Он скомкал газету и с отвращением бросил её в мусорное ведро у входа в кабинет. Студенты испуганно притихли. Мистер Харрисон, лишь на прошлом уроке смаковавший описание допроса салемских ведьм, бешено вращал глазами. — Кто расскажет мне о Билле? — рявкнул он. В мёртвой тишине, повисшей в классе, можно было услышать разглагольствования миссис Маккензи из кабинета по соседству. — Двадцать восьмая поправка в Конституцию, — твёрдо и чётко произнесла Уэнсдей. — Принята в тысяча девятьсот девяносто четвёртом. Более широко известна как Билль о правах изгоев по аналогии с первыми десятью поправками. — Верно, мисс Аддамс. Может, кто-то знает, почему он так называется? — преподаватель отвернулся от Уэнсдей. — Мистер Петропулос? Аякс поёрзал на месте, шумно лязгнув ножками стула. — Э-э-э… Потому что уравнивает права изгоев и норми? — с полувопросительной интонацией предположил он. — Гениально! — голос мистера Харрисона сочился сарказмом. — И какие именно права получили изгои? Аякс смущённо потупился. — Мисс Танака? Мисс Синклер? — учитель недовольно скривился. — Ну что за неучи мне достались? Может, хотя бы вы, мистер Торп? Ведь одно из положений Билля так по-идиотски самоотверженно отказывается использовать ваш отец! — Квоты в правительство, — поморщившись при упоминании Торпа-старшего, ответил Ксавье. — Половина процента его представителей должна быть изгоями. — О да, — кивнул мистер Харрисон. — Мы могли бы праздновать торжество главенства закона, справедливости и равенства уже в ноябре этого года, если бы не все эти нападения на норми! Уэнсдей едва удержалась от фырканья. Считать победу Винсента Торпа вне квот торжеством закона, учитывая личность этого прекрасного кандидата и первоклассного лицемера, было бы просто смешно. С другой стороны, на фоне новоявленного Оливера Арчера с первой полосы «Сплетника» и его диких, абсолютно устаревших представлений отец Ксавье был ещё приемлемым вариантом. — Может, кто-то расскажет нам ещё об одном положении Билля? — продолжал опрос мистер Харрисон. — Между прочим, он напрямую касается вас и вашего обучения… Никто не знает? Студенты помалкивали, стараясь смотреть куда угодно, кроме преподавателя. — До принятия Билля дети изгоев подвергались частичной институциональной сегрегации, — не выдержала Уэнсдей. — Совершенно верно, мисс Аддамс! Может, кто-нибудь ещё попробует нам объяснить, что это значит? — историк обвёл ищущим взглядом класс. — Нет? Хорошо, мисс Аддамс, отвечайте вы, — он разочарованно взмахнул рукой. — Прежде потомки изгоев, даже рождённые от союза с норми и не имеющие никаких способностей, были обязаны учиться в отдельных от норми школах-резервациях. Считается, что именно это подтолкнуло правительство принять данную поправку. Примерно сто-сто пятьдесят лет назад количество браков между норми и изгоями существенно выросло, следовательно, количество их потомков к концу двадцатого века достигло заметных в масштабах всего населения размеров. Норми возражали против того, чтобы их дети учились в резервациях, поэтому и поддержали двадцать восьмую поправку. Мистер Харрисон важно кивнул. — Великолепно! — вынес он свой вердикт. — Невермор, если вы этого тоже не знаете, был основан в тысяча семьсот девяносто первом году, когда изгои официально получили право на образование, как раз в качестве одной из первых подобных резерваций, — историк на мгновение замолчал, грозно нахмурился и вдруг рявкнул: — Почему вы не записываете?! Класс поспешно зашелестел тетрадями.

***

С того дня, как Уэнсдей увидела на экране ноутбука Инид злополучное платье, голова болела почти каждый вечер, а привычная ясность мысли затмевалась мутным маревом. Это несколько выводило Уэнсдей из себя. Мешало сосредоточиться. Мешало принимать чёткие и осознанные решения. На столе перед ней лежала кипа документов, которые Картер, исполняя её полуночную просьбу, с самого утра прислала по почте, а Вещь в тайне ото всех помог распечатать на школьном принтере. Информированное согласие. Уэнсдей изучила бумаги вдоль и поперёк, не найдя ничего утешительного. Если она согласится, то не сможет разлучаться с Галпином дольше, чем на трое суток. Ей придётся общаться с ним, чтобы поддерживать связь, и раз в неделю вкалывать специальную сыворотку, предоставляемую лабораторией. Ей придётся быть терпеливой и внимательной. Ей категорически не рекомендовалось поднимать в разговоре с Тайлером спорные темы и выводить его из себя. Она никогда не сможет избавиться от Галпина по собственной воле… Конечно, если когда-нибудь она не пристрелит его, как шериф свою дражайшую супругу. Либо не запрет в сырых подвалах фамильного особняка, приковав кандалами к стене. При малейшем непослушании для усмирения непокорного характера хайда ей предлагалось применять физическую силу в сочетании с двойной порцией сыворотки, что несколько подслащивало пилюлю, но на фоне всего остального не слишком-то воодушевляло. Она так и не приняла никакого решения. Но если — если — она согласится, ей потребуется формальное разрешение родителей, и было бы глупо не получить подпись одного из них, когда Мортиша и Гомес приедут в Невермор, чтобы увидеться с дочерью. Винсент Торп хоть и являлся всего лишь жалкой проекцией, частенько заглядывающей в её сны на этой неделе, был прав. Уэнсдей просто не имела права на ошибку, когда дело касалось жизни Ксавье. И раз уж она никак не могла определиться, стоит ли ей согласиться на требования Кумико, Уэнсдей должна была хотя бы подготовить необходимые документы, чтобы не терять драгоценное время, если они всё же понадобятся. Она затолкала бумаги в стол, захлопнула ящик и поднялась на ноги. У неё оставалось слишком мало времени, чтобы тратить его настолько бездарно. Как и ожидалось, Уэнсдей обнаружила Ксавье в студии. Он стоял около расследовательской доски, понурив плечи. Вся его поза выдавала обречённую покорность. — Знаешь, — медленно протянул он, даже не оборачиваясь. — Возможно, в чём-то ты была права. Уэнсдей подошла ближе. — Насчёт твоего отца? Знаю конечно. Ксавье покачал головой. — Насчёт Бьянки, — поправил он. — Сегодня она вела себя особенно странно. Кажется, она чем-то очень напугана. Уэнсдей нуждалась в уточнении. Она свела брови на переносице, чувствуя, как усиливается головная боль, и посмотрела на часть схемы, касающейся деятельности «Песни утра». В центре переплетённых резиночек была пришпилена бумажка с именем Барклай. — Да, — с лёгким сомнением согласилась Уэнсдей, узнавая собственный почерк. — Сирены явно имеют какие-то дела с мэром. Как и твой отец. Хоть после сегодняшней демонстрации мистера Харрисона подозрения против Винсента Торпа могли показаться бессмысленными, Уэнсдей не собиралась отступать. Она не знала, какие цели преследовал отец Ксавье, но она своими глазами видела, как он пожимал руку Гидеону. В её выводах не было места неоднозначности. Ксавье устало вздохнул. — Бьянка даже слышать ничего не хочет о том, чтобы рассказать о своих проблемах с матерью, — проигнорировав слова о Винсенте Торпе, сказал он. — Я попытался поговорить с ней после фехтования, но она просто сбежала. Уэнсдей кивнула. Ещё месяц назад Барклай категорично отказалась отвечать на её вопросы. Очевидно, затевать новый разговор на эту же тему было просто бесполезно. Да и вообще, ей совершенно не хотелось думать о Бьянке. Казалось, от одного её имени у Уэнсдей начинали ныть виски. Она повернулась к Ксавье и повисла на его шее, заставляя нагнуться. Нетерпеливо впилась ногтями в его кожу, поторапливая. Ксавье запнулся на полуслове — он всё ещё распинался о Барклай. — Уэнсдей? — немного удивлённо произнёс он, не спеша подчиняться её настойчивому и недвусмысленному приказу. Уэнсдей досадливо поморщилась. — И почему ты настолько высокий? — невнятно пробормотала она. Она дёрнула Ксавье за волосы, притягивая ближе, и впилась в его губы жадным поцелуем. Влезла заледеневшими пальцами под испачканную в краске футболку. Толкнула в сторону одеял и буквально заставила Ксавье лечь рядом с собой, игнорируя его слабые попытки отстраниться и задать какие-то совершенно идиотские вопросы. — Обычно ты больше сосредоточена на расследовании, — попытался пошутить Ксавье, когда Уэнсдей всё же разорвала поцелуй, чтобы немного отдышаться. — Как же ты любишь болтать, когда этого вовсе не требуется, — раздражённо проворчала Уэнсдей, прижимаясь губами к его шее. Ксавье рассеянно обнял её, бережно поглаживая по спине. Уэнсдей на миг показалось, что он наконец перестал сопротивляться. Но когда её рука скользнула вниз, чтобы освободить Ксавье от футболки, он снова остановил её, крепко сжав пальцы. Вся невыносимая тяжесть последних недель, вся усталость и напряжение внезапно свалились на плечи Уэнсдей. Придавили её, словно могильной плитой. Она медленно, избегая смотреть на Ксавье, вытянула руку из его хватки и откинулась на спину. Какое-то время они молча лежали рядом. Потом Ксавье приподнялся на локте. Уэнсдей почувствовала на себе его взгляд и закрыла глаза, почти физически ощущая, как накопившиеся недомолвки, вынужденная ложь и умолчания повисают между ними, образуя невидимую преграду. И неожиданно это было слишком больно, чтобы сохранять привычное хладнокровие. — Прости, — прохрипел Ксавье. — Я просто… ненавижу это время года. Уэнсдей издала невнятный звук, не то возражая, не то соглашаясь. Она и сама не знала, что должна сказать на это. — Я всегда чувствую себя паршиво перед… — голос Ксавье сорвался. Уэнсдей повернулась к нему и немного нахмурилась. В зелёных глазах Ксавье стояли слёзы. — Завтра будет годовщина её смерти, — едва слышно пояснил он. Её. Элеоноры Торп. Матери Ксавье. Уэнсдей молча потянулась к нему, зарываясь пальцами в волосы, прижимая к своей груди, утешая. Она не могла забрать его боль, но хотела попытаться разделить её, чтобы немного уменьшить. Может ли она сделать хоть это, если даже семь долгих лет — почти половина его жизни — не справились? — И все эти видения… — глухо пробормотал Ксавье в ткань её водолазки. Внутри Уэнсдей всё заледенело. Она не чувствовала, что готова разговаривать о Галпине… Но если это нужно Ксавье… В конце концов, сколько можно было тянуть с этим? — Да? — переспросила она пересохшими от волнения губами. — Ты же знаешь, обычно мне снится будущее или хотя бы настоящее, — немного помолчав, начал он. — Но в конце марта сны почти всегда показывают прошлое. Самые ужасные моменты, которые я бы хотел забыть. Уэнсдей зажмурилась и прижала его ещё сильнее. Ксавье обманывал себя, желая думать, что сцены с ней и Галпином из его видений — прошлое. Игнорируя то, что Тайлер никак не мог тогда защищать её в обличье хайда. Но Ксавье снова выбил из неё дух новым откровением. Торопливо, словно боясь передумать, он зашептал: — Сегодня мне снилась мама. То, как она… — он запнулся, не в силах произнести это вслух. — И так каждую весну. Каждый. Грёбанный. Год. Опять воцарилось молчание. Ксавье часто и прерывисто дышал. Уэнсдей медленно перебирала его волосы пальцами. — Я могу… — она сглотнула огромный комок в горле, мешавший дышать. — Могу чем-то помочь тебе? Ксавье отрицательно покачал головой. Уэнсдей задумалась. — Я буду ночевать в твоей комнате, — наконец предложила она. — Мне кажется, ты вообще не спал последнюю неделю. — Не нужно, — протянул Ксавье. — Нам повезло, что нас не поймали прежде. — У тебя мешки под глазами размером с Калифорнию, — проворчала Уэнсдей. — Хочешь предстать перед моими родителями в амплуа вурдалака со стереотипных иллюстраций норми? Думаю, они оценят. Ксавье отстранился и вымученно улыбнулся. — Ладно, — он кивнул. — Но только на одну ночь. Сегодня, перед их приездом. Уэнсдей закатила глаза, но решила не спорить.

***

Уже после отбоя Уэнсдей осторожно выскользнула из своей спальни через балкон. Инид, провожая её, понимающе ухмыльнулась и даже не пожалела тёплого, но проницательного замечания. — Я знаю, что у Ксавье проблемы со сном, а ты пытаешься помочь ему, — сказала она. — Ты правда молодец, Уэнсдей! Удачи! Уэнсдей на мгновение замешкалась и повернулась к Инид. — Спасибо, — пробормотала она. — Скорее всего мы увидимся завтра утром, но, если что… и тебе удачи с родителями. Инид расплылась в широкой улыбке и благодарно кивнула. Лёд отчуждения стремительно таял. — Не забывайте о предохранении! — со смешком бросила Инид на прощание. Уэнсдей на мгновение захотелось ответить какой-нибудь колкостью, но она тут же передумала. Всё же за время учёбы в Неверморе она научилась ценить настоящую дружбу. Ксавье сидел над стопкой домашних заданий, очевидно пытаясь занять себя, чтобы отвлечься от невесёлых мыслей. Вместо приветствия он махнул рукой в сторону ванной. — Я подготовил тебе полотенце, щётку и всё, что нужно. Можешь пользоваться. Уэнсдей неуверенно пожала плечами, чувствуя себя крайне неловко. Остаться на ночь с Ксавье просто для того, чтобы поддержать его, целенаправленно уснув рядом, было ещё одной ступенькой к какой-то прежде незнакомой близости. Она ушла в ванную, чтобы умыться, принять душ и переодеться в пижаму, которую предусмотрительно захватила с собой. Когда Уэнсдей вернулась, Ксавье всё ещё сидел за письменным столом, обхватив руками голову. Она медленно приблизилась к нему и мягко дотронулась до плеча. — Идём спать, — тихо сказала она. — Тебе нужно отдохнуть. Ксавье поднял на неё взгляд, полный болезненной уязвимости. — Хорошо. Они выключили свет и устроились на его узкой для них двоих кровати. Уэнсдей уложила голову на грудь Ксавье, слыша частое биение его сердца. Ксавье обнял её, запустив пальцы в её длинные распущенные волосы и мягко перебирая их. Молчание было долгим, но уютным. — Уэнсдей, — позвал Ксавье. — Ты чего-нибудь боишься? Потерять тебя — отчётливо пронеслось в её голове, но вслух она сказала лишь: — Все люди чего-нибудь боятся. Ксавье прижал её крепче и коснулся губами растрёпанной макушки. — Верно, — пробормотал он. И они снова замолчали. Прошло довольно много времени, когда Ксавье снова заговорил. — Как ты думаешь, твои родители… — он запнулся, словно пытался подобрать верное слово. — Они примут меня? Уэнсдей усмехнулась. — Это не их выбор, а мой. И они примут любой мой выбор, — она немного подумала и добавила с кровожадными нотками в голосе: — А если не примут, то горько пожалеют об этом. Ксавье тихо засмеялся, но его смех быстро умолк. — Я бы хотел им понравиться. Это же всё-таки твои родители. — Можешь не сомневаться, ты им обязательно понравишься, Ксавье. Он недоверчиво покачал головой. — Я серьёзно. — Я тоже сейчас предельно серьёзна. Ты просто не можешь им не понравиться. Уэнсдей приподнялась на локте и посмотрела на него строгим и весьма значительным взглядом. — Не переживай об этом, — веско сказала она. — Мне даже не придётся их пытать, чтобы убедить в твоём очаровании. — Очаровании? — Ксавье снова рассмеялся. — Кто ты такая и куда дела настоящую Уэнсдей Аддамс? Она мстительно ткнула его под ребра, но не смогла сдержать ответной улыбки. — Спи! — приказала она тоном, не терпящим возражений. Ксавье кивнул, Уэнсдей опустила голову назад, на его грудь, и постепенно начала проваливаться в сон. Уже сквозь полудрёму она уловила едва слышное: — Спасибо, Уэнсдей.