Серебряный пёс

Когда Пагсли исполнилось шесть, он внезапно изъявил желание поступить в отряд скаутов. Узнав о позорном порыве младшего брата, Уэнсдей изрядно прошлась по нелепости, наивности и безнадёжности его затеи. Было совершенно очевидно, что Пагсли, преследовавший цель вписаться в общество сверстников-норми, не преуспеет в этом отвратительном намерении. Но родители поддержали не её разумные суждения, а стремление Пагсли, абсолютно бездумно, как казалось Уэнсдей, позволив заниматься подобными глупостями. И хоть в итоге она оказалась права в своих прогнозах — брат не продержался в этой сомнительной организации и пары месяцев, зато заработал парочку обидных прозвищ, — Уэнсдей всё равно врезалась в память фраза матери, которую Мортиша произнесла в ответ на её справедливые претензии: Истинная забота о том, кто тебе дорог, — позволить совершать собственные ошибки, а не ограничивать свободу. Что ж. В таком случае эгоизм Уэнсдей порождал довольно извращённую форму заботы. Ксавье хотел полноценно участвовать в расследовании, и Уэнсдей не просто ценила его вклад — она признавала, что без помощи Ксавье потратила бы гораздо больше времени, чтобы связать вместе все части головоломки. Но одно дело сидеть вместе в мастерской и рассуждать о теориях или даже тащиться за ней в морг, рискуя попасть в неприятности, и совсем другое — то, что произошло сегодня. Уэнсдей бросалась в пучину опасности с головой, но не желала позволять Ксавье делать то же самое. Она противилась тому, чтобы дать ему хоть часть той свободы действий, которую он предоставлял ей. Ксавье не огораживал её от опасности, понимая, что это бесполезно. Вместо этого он стремился быть рядом, чтобы разделить угрозу на двоих. Уэнсдей не могла ни бросить расследование, ни позволить Ксавье рисковать собой. Она не могла и отказаться от своих не всегда безопасных методов доставать улики. Но Уэнсдей понимала, что Ксавье вполне имел право требовать защищать её, потому что он позволял ей идти на риск. Замкнутый круг. Ксавье до сих пор мягко сжимал её плечи. Уэнсдей расстегнула ремень безопасности и наклонилась вперёд, прикладывая ухо к его груди. Она глубоко вдохнула, наполняя лёгкие его запахом. Сердце Ксавье билось сильно и ровно. С ним всё было в порядке, а Гидеон со своими угрозами остался в прошлом. — Ты не можешь поступать так, как сегодня, и делать вид, что это в порядке вещей, — пробормотал Ксавье, прижимаясь губами к её макушке. Уэнсдей вырвалась из объятий Ксавье и сложила руки на груди, сверля его взглядом. — Это моё дело, что я могу и что не могу делать, — огрызнулась она. — Я действовала по обстоятельствам. Ксавье покачал головой и отвернулся к рулю, пристёгиваясь. Уэнсдей последовала его примеру. — Мне всегда казалось, что ты презираешь двойные стандарты, — упрекнул её Ксавье, трогаясь с места, и после не сказал ни слова. Уэнсдей пришлось признаться самой себе, что он был прав, намекая на её лицемерие. Но она скорее позволила бы отрезать себе язык, чем сказала это вслух. Несмотря на то, что Ксавье сделал музыку громче, их обоюдное молчание практически звенело в воздухе. Вещь уполз на заднее сиденье и затаился. Ксавье неотрывно следил за дорогой. Уэнсдей отвернулась в противоположную от него сторону и смотрела в окно. Ксавье действительно стал ей дорог. Так дорог, как вообще может быть другой человек. Липкий отвратительный страх лишиться Ксавье был обратной стороной её привязанности к нему.

***

Уэнсдей уселась на кровать, задумчиво покручивая запонку в пальцах. Всю свою жизнь Уэнсдей держала эмоциональные реакции в узде, не позволяя им прорываться наружу. А теперь ей нужно было сознательно заставить их работать на себя. И это было чертовски сложно. Отчаянная тревога, которую Уэнсдей испытала в машине, не желала возвращаться к ней по щелчку пальцев. Вся обратная дорога до Невермора прошла в молчании. Когда Ксавье припарковал форд на школьной стоянке, они довольно скомкано попрощались и разошлись: Уэнсдей ушла в свою комнату, а он — в студию. Вещь предусмотрительно держался в отдалении, не желая схлопотать за пособничество и подстрекательство. Он взобрался на стол, чтобы оказаться в поле зрения Уэнсдей, и примирительно застучал пальцами: — Тебе стоит злиться на меня, а не на Ксавье. Уэнсдей нахмурилась. В том-то и дело, что она вовсе не злилась. Она могла бы попробовать воспользоваться злостью для видения, но вместо неё чувствовала лишь опустошение. Уэнсдей поднялась на ноги, подхватывая на ходу куртку с рюкзаком. Игнорируя почти паническое перестукивание Вещи, она молча захлопнула дверь и направилась в столовую, размышляя о том, как сильно изменилось её восприятие с тех пор, как она переступила порог Невермора. Даже сейчас, когда Ксавье явно не слишком-то желал с ней разговаривать, Уэнсдей собиралась пойти к нему, чтобы отнести немного еды. Ведь он наверняка забудет об ужине, увлечённый своими картинами. К тому же было почти невыносимо ощущать это посасывающее чувство пустоты около сердца, появившееся после их размолвки. Собирая в контейнер ягоды и нарезанные фрукты, она в очередной раз вспомнила, как затащила Инид в особняк Гейтсов и даже не сразу поняла, почему подруга на неё обиделась. А теперь Уэнсдей по собственной воле вела себя как наседка, что было ей совершенно не свойственно. Какой жуткий кошмар! Частью сознания Уэнсдей понимала, что будь на месте Ксавье другой человек, она бы не реагировала так остро на попытки защитить её. Его поведение было логичным и рациональным — на его месте она бы поступила точно так же. Но Уэнсдей не могла привычно пренебрегать безопасностью в случае с Ксавье. Она торопливо затолкала еду в рюкзак и быстрым шагом направилась в сторону мастерской. Уже подходя к студии, Уэнсдей услышала гремящую внутри музыку, на мгновение притормозила, собираясь с мыслями, и решительно распахнула дверь. Ксавье стоял у холста, размазывая краску под оглушительные звуки гитары и барабанов. Он удивлённо посмотрел на неё, и Уэнсдей осознала, что впервые пришла к нему после ссоры самостоятельно. Не извинилась после того, как он сделал первый шаг ей навстречу. Не влезла в его окно после того, как Ксавье потащился за ней в морг. Не бросилась на шею, когда Вещь обманом заманил его в комнату… Сегодня она сама сделала первый шаг к примирению. Уэнсдей вошла внутрь, закрывая за собой дверь. — Я не понимаю, как ты это делаешь, — сказала она, на ходу расстёгивая сумку. — Делаю что? — Ксавье непонимающе нахмурился, выключая музыку, и принялся колдовать над кистями, очищая их от краски. — Как ты справляешься с беспокойством? — она приблизилась к столу, раскладывая на нём контейнеры с едой. — У меня никогда не было проблем с контролем собственного эмоционального состояния. Но когда дело касается тебя… — она запнулась и нервно сглотнула. Уэнсдей было жутко озвучивать, насколько далеко зашла её вовлеченность в их отношения. Она давно перестала пытаться контролировать спонтанные реакции на слова Ксавье или его прикосновения. Внутри себя она смирилась с тем, что ощущала рядом с ним. Очевидно, и сам Ксавье прекрасно понимал силу её привязанности к нему. Но произнести это вслух значило облечь свои чувства в какую-то чёткую форму. Окончательно признать их. Уэнсдей давно балансировала на краю пропасти, но пока ещё не была готова прыгнуть с обрыва вниз головой. Ксавье наконец отложил кисти и подошёл ближе. — Кто сказал, что я справляюсь? — тихо спросил он. — Я никогда не был силён в контроле собственных чувств. Особенно к тебе. Уэнсдей качнула головой и прижалась к Ксавье, пряча лицо на его груди. От его одежды пахло масляной краской и растворителем. Кажется, это странное сочетание постепенно становилось её любимым запахом. — Мне нужно проанализировать то, что произошло сегодня в машине, — Уэнсдей отстранилась от Ксавье и направилась к полке, где лежала книга по медитациям. — А тебе стоит поесть. Уэнсдей уселась на одеяла с книгой, открытой на её коленях. Она была полна решимости раскрыть тайну собственных видений. Что-то, что она не замечала прежде. Что-то настолько очевидное, но в чём она ещё не увидела закономерности. Ксавье расположился напротив, хрустя яблоком. Кажется, он больше на неё не злился. И, к счастью, он не пытался продолжать разговор о своих или её чувствах. Ксавье протянул одну дольку ей, и Уэнсдей тоже принялась жевать, пролистывая книгу. — Расскажешь, что узнала сегодня на презентации? — спросил Ксавье спустя пару минут. Уэнсдей отвлеклась от своего занятия, чуть хмуря брови. Она быстро пересказала Ксавье всё, что выяснила, и снова уткнулась в книгу, дёргая плечом. Если она разберётся с видениями и сможет извлечь хоть какую-то информацию из украденной запонки, возможно, ей будет проще понять, каким образом Гидеон контролировал Энни.

***

Мисс Флиттон довольно меланхолично рисовала на доске огромную диаграмму, подготавливаясь к уроку, пока ученики рассаживались на свои места. Уэнсдей раскладывала письменные принадлежности рядом с Ксавье, когда Инид, сидящая сзади, ткнула её в спину. — Слышала новости? — громким шёпотом спросила она. — Та девчонка, которую чуть не задрал хайд, пришла в себя! Уэнсдей встрепенулась и заинтересованно повернулась к подруге. — Кумико скоро вернётся в школу? — Как она себя чувствует? — встрял Ксавье. Они переглянулись. Уэнсдей покачала головой, Ксавье в ответ улыбнулся. — Не раньше, чем через месяц, — Инид была чрезвычайно довольна, что смогла заполучить полное внимание от них двоих. — Но говорят, для такой травмы головы, как у неё, это довольно неплохо. Уэнсдей поморщилась. Недостаточно скоро. И снова слишком далеко от Невермора. Она не сможет съездить навестить Кумико в больнице и вытрясти из неё что-нибудь полезное. — Её хотя бы допросили? — недовольно спросила она. — Даже если и так, мне об этом неизвестно, — Инид пожала плечами. — Дело под контролем ФБР. Секретность и всё такое. Учительница ботаники монотонно заговорила, начиная урок, тему которого Уэнсдей изучила на практике в оранжерее матери ещё лет в двенадцать. Она совершенно не слушала мисс Флиттон. Уэнсдей размышляла, почему же всё-таки хайд не закончил начатое. Почему Кумико осталась в живых и теперь могла дать показания полиции о том, кто именно на неё напал? Кумико встретилась с хайдом, чтобы выяснить, как помочь Тайлеру. Женщина явно шла с ней на контакт, ведь Бекки утверждала, что Кумико ходила в лес и до нападения. Знала ли Кумико, с кем именно встречается? Видела ли лицо этой женщины? Возможно нет, иначе зачем бы незнакомке укутываться в плащ с головы до ног… Могла ли она тоже быть связана с Уиллоу Хилл? Двое хайдов, о существовании которых знала Уэнсдей, лежали в этой клинике. Могла ли эта женщина знать о Галпине что-то действительно стоящее? Как бы то ни было, Кумико чем-то разозлила монстра, и он напал на неё. Пока женщина превращалась, Кумико удалось убежать довольно далеко от неё. Возможно, девчонка не стала задерживаться, чтобы попробовать увидеть лицо, спрятанное под капюшоном. Возможно, именно это спасло её от того, чтобы «псы» попытались проникнуть в больницу и добить свидетеля. Они уже множество раз обсуждали это с Ксавье. Что они могли упустить? Уэнсдей закрыла глаза, припоминая события того вечера. Вместо того, чтобы наброситься на девчонку, бессознательно валяющуюся под деревом, монстр повернулся в сторону Невермора и заскулил. Будто то, что помешало ему, находилось в школе… Вот оно! У хайда должен быть хозяин. Мог ли этот хозяин снова притаиться среди учителей Невермора? Прищурившись, Уэнсдей посмотрела на мисс Флиттон. Могла ли эта тихоня в квадратных очках на пол-лица, вечно выпачканная мелом, притворяться жалкой овечкой, как когда-то это делала Лорел Гейтс? Она же была новенькой в коллективе. Могли ли «псы» забросить её в школу для каких-то своих целей? Или мистер Харрисон, их учитель истории, восторгающийся пытками и постоянно причитающий, какая интересная жизнь была в прежние времена. Мог ли он так страстно желать оказаться в прошлом, когда изгоев преследовали норми, чтобы попытаться собственноручно поспособствовать возвращению прежних практик? Или их тренер по фехтованию, просивший называть его просто по имени Влад, вампир родом из Румынии. Могла ли ему наскучить его долгая жизнь настолько, что он захотел добавить в неё огоньку и ввязался во что-то, что в начале показалось ему весёлым, а теперь зашло так далеко? Или миссис Маккензи, пожилая преподавательница, то ведущая себя так, словно боится собственной тени, то ловко пресекавшая попытки побега Уэнсдей из школы. Она довольно близко общалась с «мисс Торнхилл» в прошлом году! Могла ли Маккензи выдавать себя за ту, кем не являлась? Или Барлоу. Загадочная директриса, которая даже училась в какой-то другой школе. С этой вечной непроницаемой маской на лице. Говорящая о хайдах так, будто была не прочь вернуть им право снова учиться в Неверморе. Кто предложил ей эту должность? Что они вообще о ней знали? Барлоу обращалась к Торпу-старшему, когда ей была нужна помощь с информацией о трупах. Винсент был уверен, что директриса не откажет ему, если он попросит исключить Ксавье из школы. Они были знакомы прежде? Уэнсдей повернулась к Ксавье. — Откуда твой отец знает Барлоу? — шёпотом спросила она. Ксавье вздрогнул от неожиданности, и нарисованный на полях его тетради бутон чёрной орхидеи, прежде следовавший движениям его руки, съёжился. — Кажется, большинство медиумов так или иначе знакомы друг с другом, — ответил Ксавье, с расстройством смахивая рисунок из тетради. — Мой отец, по крайней мере, знает многих из них. Он взял в руки карандаш и принялся заново выводить изящные очертания цветка. — Барлоу же из очень известной семьи провидцев, — сказал он, нанося тонкие отрывистые штрихи и растушёвывая их пальцем. — У её бабушки было своего рода шоу. Только вживую, без телевизора, как у отца. Уэнсдей нахмурилась. — Но почему она сама прячется от видений? Ксавье хмыкнул, проводя ладонью над орхидеей. Цветок стал проступать на поверхность сквозь тетрадный листок. — Я могу понять её, — он повернул руку чуть вбок, и Уэнсдей с удивлением увидела, что лепестки довольно схематично нарисованной орхидеи наливаются цветом, как живые. — Если бы от моих видений можно было избавиться, просто надев перчатки… Ксавье подхватил орхидею и протянул её Уэнсдей, мило улыбаясь. Она взяла цветок в руки. Он был неотличим от настоящего не только на вид, но и на ощупь. Только запах выдавал подделку — орхидея пахла бумагой и пылью карандашного грифеля. — Действительно впечатляет, — признала Уэнсдей, прикасаясь к хрупким на вид лепесткам. Ксавье отвесил ей полупоклон, преувеличенно взмахивая рукой, словно актёр в театре после представления.

***

Больше всего на свете Уэнсдей ненавидела это ощущение — будто что-то лежит на поверхности, но постоянно от неё ускользает. Ситуация с видениями выводила её из себя. После того случая в машине она неоднократно пробовала приручить свой дар, прикасаясь к добытой запонке, но её способности будто бы снова вернулись в начальную точку. Уэнсдей чувствовала, что ей не хватает одного единственного штриха до полной картины. Самой малости, поняв которую, она сможет наконец укротить своенравный дар. Уэнсдей была так одержима исследованием, что у неё почти не оставалось времени ни на что другое. Во вторник она пришла в мастерскую Ксавье в школьной форме, даже не переодевшись после занятий. По крыше уютно барабанил дождь. Уэнсдей сняла пиджак, вязаную жилетку и галстук, расстегнула пару верхних пуговиц на рубашке. Она уселась за стол, кладя перед собой две книги, которые так и не потрудилась вернуть в библиотеку Белладонны. Уэнсдей внимательно перечитала витиеватые притчи о воронах и голубках, но не нашла в них ничего нового. Белый ворон с последней страницы смотрел на неё чёрными глазами-бусинами почти с насмешкой. Уэнсдей захлопнула книгу и глубоко вздохнула, придвигая к себе руководство по медитациям. Что она упускала? Может, проблема состояла в том, что она не понимала сути действий, описанных в книге, и выполняла их чисто механически? Но описания звучали слишком бредово, чтобы распознать, что за ними кроется. Ксавье пришёл в студию чуть позже. Уэнсдей обернулась через плечо, глядя, как он трясёт головой, словно промокшая под дождём собака, и вернулась к своему занятию. Она устало перелистывала страницы, сдувая со лба чуть отросшую чёлку. Незамеченная прежде закономерность была совсем рядом — она чувствовала это всем существом. Какое-то время Ксавье просто сидит рядом, уперевшись локтями в колени, и наблюдает за ней, но потом придвигает стул ближе и притягивает Уэнсдей в объятья. Она тут же сбрасывает его руку со своей талии. — Я занята, Ксавье, — строго произносит Уэнсдей, снова утыкаясь в книгу. Он поднимается на ноги и заходит ей за спину. Прикасается к её шее и слегка массирует, едва надавливая подушечками пальцев, наклоняется и вкрадчиво шепчет на ухо: — Я лишь хочу помочь тебе расслабиться. Кажется, ты говорила, что это необходимое условие. А ты слишком напряжена. На самом деле Ксавье в чём-то прав — она третий день пренебрегает всем, что не связано с видениями. Не занимается расследованием. Не пишет. Не читает. Не реагирует на его ласку. Уэнсдей мгновенно осознает, насколько её тело соскучилось по прикосновениям Ксавье, когда в том месте, где он дотрагивается до неё, возникает знакомая тягучая нега, прокатываясь по позвоночнику и отдаваясь сладким болезненным спазмом в паху. Она должна остановить Ксавье, прежде чем они снова улетят в эту пропасть. У неё имелись дела поважнее. — Ты мне мешаешь, — резко говорит она, поведя плечами и отстраняясь от его рук. — Если действительно хочешь помочь, то садись рядом и попробуй разобраться в этой невообразимой ерунде, что здесь написана! Он полностью игнорирует слова Уэнсдей, словно желая испытать на прочность её терпение. — Я тут подумал, — Ксавье снова проводит пальцами по её шее, запуская томительную дрожь по нервным окончаниям. — Может, медитации — это немного не твоё? Уэнсдей расправляет плечи, призывая на помощь весь самоконтроль, на который она способна. Оборачивается через плечо и задирает голову, бросая на Ксавье задумчивый взгляд. Даже если он прав, что ей ещё оставалось? — Может, тебе стоит больше практиковаться? — поясняет Ксавье. — Поимпровизировать. Поискать что-то… похожее на упражнения из книги. Кажется, какие-то конкретные действия вроде прикосновений в твоём случае срабатывают лучше, чем абстрактные категории. Идея неплохая. Только Уэнсдей не очень понимает, что именно Ксавье имеет в виду. — И что, по-твоему, может быть похоже на это? — она тычет пальцем в строчку, которую только что читала. Ксавье заглядывает в книгу, перегибаясь через её плечо. От запаха и тепла его кожи у неё почти что кружится голова. — Для лучшего результата медиуму следует испытать максимальную концентрацию напряжения в ладонях, — читает он вслух совершенно невозмутимым тоном. — Ну, с этим вполне можно работать. — Как по мне, это бред какой-то, — Уэнсдей фыркает. — Абсолютная бессмыслица! Я концентрировалась бессчётное количество раз! Ксавье прижимается к её макушке губами и обхватывает Уэнсдей руками, медленно вытягивая заправленную в юбку рубашку. — Не такой уж и бред, — шепчет он, потираясь о её волосы щекой, и ведёт пальцами по её животу, вычерчивая узоры на обнажённой коже. — Если ты позволишь, я могу тебе продемонстрировать, на что это похоже. Возбуждение тёплой волной прокатывается по телу Уэнсдей. Она ёрзает, чуть сжимая бёдра. Терпеть становиться совсем невыносимо, но ей нужно держать себя в руках. — Ну так вперёд! — почти враждебно восклицает она, выворачиваясь из его объятий и вскакивая со стула. — Вставай напротив и демонстрируй! — У меня есть идея получше. Он подкрадывается к ней, словно дикий кот, и, взяв её лицо в ладони, нежно целует. Уэнсдей в ответ больно прикусывает его нижнюю губу. Ксавье отпускает её и усмехается. — Если будешь сопротивляться, то ничего не получится. Уэнсдей раздражённо складывает руки на груди. — Серьёзно, Ксавье? Думаешь, я поведусь на это? Что он вообще устроил? Теперь Уэнсдей действительно начинала на него злиться. — Доверься мне, — говорит Ксавье, заглядывая в её глаза обезоруживающе невинным взглядом. — Ты же мне доверяешь? Она смотрит на него исподлобья, всё ещё пытаясь абстрагироваться от жгучего желания, вскипающего внутри. Пытается скрыть от Ксавье, насколько ей на самом деле хочется продолжения и, как обычно, когда дело касается его, проигрывает. Он снова приближается к Уэнсдей и принимается медленно расстёгивать пуговицы на её рубашке. — Если всё это окажется твоим коварным планом, чтобы просто поразвлечься, тебе не поздоровится, — угрожающим тоном предупреждает Уэнсдей. Ксавье лишь безмятежно улыбается. — Скорее я собираюсь развлекать тебя. Он нежно проводит пальцами по её острым ключицам, скатывая с них рубашку. Уэнсдей чувствует знакомый разгорающийся внутри неё огонь. Она протягивает руки и забирается пальцами под его футболку, едва царапая кожу. Окончательно капитулируя перед его прикосновениями. Ксавье наклоняется к её уху и шепчет: — Ты никогда не думала, что твои видения похожи на оргазм? Его вкрадчивый тихий голос поднимает внутри Уэнсдей настоящий шторм. По спине ползут мурашки. Внизу живота всё сладостно сжимается. Сочетание этих невинных взглядов с ужасающе прекрасной прямотой его слов и действий воистину каждый раз сводит её с ума. Уэнсдей чувствует обжигающий тянущий жар и нервно облизывает внезапно пересохшие губы. Ксавье внимательно вглядывается в её лицо и усмехается, явно осознавая силу своего воздействия на неё. — Максимальная концентрация напряжения, — цитирует он слегка севшим голосом, не торопясь вытягивая из петель последние пуговицы. — За которой следует разрядка. Ты, кажется, говорила, что твои видения похожи на удар током. Что думаешь? — Не понимаю, как мне это поможет, — стараясь сохранять хотя бы видимость спокойствия, возражает Уэнсдей и вздрагивает от ощущения его пальцев, прикасающихся к чувствительной коже на границе с чашечкой лифчика. Его тёплые руки скользят по животу и талии Уэнсдей, прикасаясь мягко, почти невесомо, легонько сжимают грудь. — Но разве это не любопытное наблюдение? — спрашивает Ксавье, ласково проводя пальцами по её спине. Уэнсдей отрывисто кивает, и он подхватывает её под бёдра, словно она ничего не весит. Огонь внутри неё вспыхивает с такой ослепительной яркостью, словно в него плеснули бензином. Ксавье усаживает Уэнсдей на стол и раздвигает её колени своим телом. Он проводит руками по её бёдрам, обтянутым чёрными колготками, задирая длинную форменную юбку. Наматывает косы на кулак, заставляя запрокинуть голову, и целует так глубоко, что дыхание перехватывает, а обжигающе-пьянящее желание заставляет тело Уэнсдей изнывать от нетерпения. Она тянет руки к пряжке его ремня, но Ксавье цокает языком и рывком сдёргивает с её плеч рубашку, спускает её к локтям, сковывая движения. Уэнсдей пытается избавиться от мешающего предмета одежды, заводя руки за спину, но узкие манжеты, застёгнутые на пуговицы, крепко держатся на запястьях. — Сними, — приказывает она, но Ксавье вместо этого ловко обвивает её руки полами злосчастной рубашки, скручивает ткань и довольно туго завязывает, стягивая их за спиной. — Расслабься, — шепчет он, прерывая её возражения настойчивыми поцелуями. — Концентрация и расслабление, помнишь? Уэнсдей шипит от сочетания недовольства и возбуждения, чувствуя, как его губы спускаются по шее к ключицам. Если бы она захотела, то высвободилась бы даже из смирительной рубашки, не то что из этого почти небрежно сделанного узла. Но ей становится любопытно, что Ксавье будет делать дальше, получив мнимую власть над её телом. Он стягивает с неё колготки вместе с бельём, немного отстраняется и окидывает Уэнсдей восхищённым взглядом. Вид наверняка открывается занятный — задранная школьная юбка, растрёпанная стараниями Ксавье причёска, приподнятая из-за заведённых назад рук тяжело вздымающаяся грудь, скрытая лишь тонким белым кружевом. Ксавье подхватывает со стола свой шарф и наматывает его на ладонь. Уэнсдей вопросительно выгибает бровь. — Я хочу завязать тебе глаза, — непроглядная порочная тьма расплывается в его взгляде, затапливая зелёную радужку. — Зачем? — она прищуривается, слегка ворочая запястьями. — Если ты не будешь видеть, все остальные чувства должны обостриться, — Ксавье улыбается уголком губ. — Всё ради эксперимента. Уэнсдей молча смотрит на него, не соглашаясь, но и не возражая. Мягкая плотная ткань соприкасается с её лицом, и Ксавье затягивает шарф на её затылке. Теперь Уэнсдей может только гадать, что он собирается делать дальше. Это интригует и распаляет ещё больше. Желание, чистое и обжигающее, ослепительно яркое, почти болезненно. Ей хочется сжать бёдра, чтобы хоть немного ослабить напряжение, но Ксавье всё ещё стоит между её широко разведённых ног. Уэнсдей рвано выдыхает, когда его губы накрывают грудь сквозь тонкую ткань лифчика. Она тянется ему навстречу, ещё глубже выгибаясь в пояснице. Нежная тягуче-медленная ласка абсолютно невыносима. — Сильнее, — требует она. Ксавье легонько сжимает её сосок зубами и тут же зализывает укус влажным движением языка. Потом снова возвращается к чувствительному месту на шее. Намокшее кружево холодит кожу, отчего соски болезненно напрягаются. Уэнсдей тихо стонет и елозит по столу, придвигаясь к краю, в поиске такого желанного прикосновения. Ксавье собственнически стискивает пальцы на её бёдрах, удерживая Уэнсдей на месте. — Терпение, — шепчет он, проходясь поцелуями по её животу. — Не моя сильная сторона, — бормочет она в ответ. Ксавье хмыкает, поднимается к её лицу и жадно целует. Высвобождает грудь, стаскивая тонкую ткань вниз. Втягивает ртом кожу, наверняка оставляя отметины. Его ласки хаотичны, и с завязанными глазами Уэнсдей не может угадать, где он прикоснётся к ней в следующий момент. Она откидывается назад, упираясь лопатками и затылком в шершавую стену. Подавляет желание парой выверенных движений развязать руки и перехватить инициативу. Уэнсдей послушно приподнимает бёдра, когда Ксавье стаскивает с неё юбку. Она хочет прижаться к нему, жаждущая, влажная, чертовски готовая. Тело от его умелых ласк подрагивает от наслаждения, и Уэнсдей со стоном просит, чтобы Ксавье поторапливался, но он сегодня явно вознамерился её помучать. Он снова и снова беспорядочно целует её то опускаясь вниз, проводя языком по самому низу живота, то возвращаясь наверх к губам. То легонько и щекотно поглаживает, то почти болезненно сжимает пальцами всё, до чего может дотянуться. Неистовое желание отчаянно грохочет пульсом в висках, оглушая Уэнсдей. Он доводит её до исступления. Сознание затуманивается настолько, что Уэнсдей кажется: тело и вовсе перестаёт ей принадлежать. Она чувствует болезненную пульсацию между ног и липкую горячую влагу, стекающую по бёдрам. Кажется, она буквально взорвётся от единственного поглаживания. Ксавье сжаливается над ней, когда Уэнсдей готова вывернуться из его рук, привязать к чему-нибудь в отместку и сделать уже, наконец, всё самостоятельно. Он ведёт ладонями по внутренней поверхности её бёдер, потом повторяет этот путь губами и языком, прикусывая кожу. Уэнсдей чувствует его горячее дыхание совсем близко, предвкушая такое желанное прикосновение. Но Ксавье поднимается к её шее, целует нежно, едва прикасаясь, словно издеваясь. С губ Уэнсдей слетает разочарованный вздох. Она дёргает руками, пытаясь вырваться из пут, но запястья настолько затекли, что теперь освободиться без помощи Ксавье не так-то просто. — Тебе придётся потерпеть ещё немного, — она слышит усмешку в его голосе. — Ради эксперимента. Уэнсдей пытается пнуть его, но Ксавье хватает её за лодыжку, сгибает и прижимает ногу к её груди, удерживая достаточно крепко. Пресекает сопротивление, ощутимо прикусывая тонкую кожу на шее. Вцепляется длинными пальцами во второе бедро, раздвигая её ноги ещё шире. Нагибается к ней с требовательным поцелуем и на мгновение то ли случайно, то ли специально касается холодной металлической пряжкой ремня к разгорячённой влажной плоти между её бёдер, отчего Уэнсдей вздрагивает и выгибается дугой. — Не знала, что ты такой садист, — выдыхает она в его губы, чувствуя себя взвинченной до предела. — Сочту за комплимент, — Ксавье снова усмехается и резко входит в неё сразу двумя пальцами. Уэнсдей громко вскрикивает от неожиданности и острого, почти болезненного удовольствия. — Ты такая горячая и мокрая, — шепчет он ей на ухо, практически сводя с ума сильными толчками. Он двигается внутри неё ошеломляюще жёстко с короткими убийственными паузами. Уэнсдей стонет, стремясь придвинуться к его пальцам, ускорить чудовищно медленный темп. Неописуемое наслаждение пронзает всё её тело. Ей до одури нравится властная сила, которую Ксавье обычно скрывает за нежной ласковостью. Он сгибает пальцы, надавливает на чувствительную точку внутри, и Уэнсдей задыхается. Зажмуривается до радужных вспышек под веками. Она подаётся бёдрами навстречу его движениям, насаживаясь до предела и абсолютно перестаёт соображать от этой немного грубоватой ласки. — Максимальная концентрация удовольствия, м? — произносит Ксавье рокочущим шёпотом около уха и целует сильно, глубоко, одновременно накрывая клитор большим пальцем. Пара круговых движений, и Уэнсдей окончательно теряет контроль над собственным телом. Утыкается лбом в плечо Ксавье, вздрагивает, выстанывает его имя, сжимаясь вокруг пальцев. Он крепко придерживает её за поясницу, продолжая ласкать чуть менее интенсивно, продлевая удовольствие. Наслаждение накатывает волнами, отступая и снова приливая. Уэнсдей кричит и выгибается, запрокидывая голову. Сжимает бёдра, не в силах справиться с ощущениями. И наконец обмякает. Блаженное расслабление настолько сокрушительно, что, кажется, на пару мгновений её просто вышибает из этого мира. Сквозь оглушительный шум крови в ушах она слышит, как звякает пряжка на ремне, как шуршит ткань, как Ксавье роется в ящике стола, доставая презервативы. Ксавье с нажимом ведёт вверх по изгибам её тела, сминает пальцами грудь. Возбуждение, едва утихшее, снова возвращается, окатывая Уэнсдей всплесками жара, поджигая что-то внутри. Кажется, если Ксавье сейчас же не прикоснётся к ней, она сгорит дотла от вновь вспыхнувшего желания. Уэнсдей со слабым стоном приподнимается, отталкиваясь локтями от стены, мотает головой, пытаясь освободиться от повязки на глазах. Она резко дёргает затёкшими руками, торопливо развязывая их, но снова путается в рукавах собственной рубашки. Ксавье наконец снимает шарф с её глаз и помогает расстегнуть пуговицы на манжетах. Уэнсдей встряхивает кисти рук, прогоняя неприятные мурашки, и вцепляется пальцами в волосы Ксавье, одновременно обхватывая его ногами, пытаясь притянуть к себе. Он по-прежнему полностью одет, не считая спущенных джинсов, и Уэнсдей срывает с него футболку, царапая спину. Пробегается пальцами по предплечьям, шее. Скользит вниз по животу и крепко сжимает его член. С силой ведёт ладонью вверх и вниз. Наслаждается тем, как он дёргается от её прикосновений. Уэнсдей внимательно всматривается в глаза Ксавье и коварно улыбается, наблюдая, как в глубине его зрачков разгорается адское пламя. — Не смей нежничать, — практически рычит она. Её движения грубые и отрывистые, нетерпеливые. Ксавье тоже больше не медлит. Он зубами разрывает упаковку и надевает презерватив, рывком подтягивает Уэнсдей к себе, вцепляясь в её ягодицы. Она призывно раздвигает ноги пошире, и Ксавье входит в неё сразу до основания. Первый плавный толчок заставляет её вскрикнуть. Второй, мощный и сильный, вышибает из неё воздух. Третий практически уничтожает её. Она плотно сжимается вокруг его члена. Заходится стонами. Корчится от сладостно упоительной судороги. Жгучее ощущение удовольствия обрушивается на неё. Сердце колотится, будто загнанное. Ксавье не останавливается, продолжая двигаться в ней ещё глубже и резче. Его руки сминают её талию, комкают грудь. Пряжка от ремня громко лязгает. Стол под ними ходит ходуном и жалобно стонет. На пол с тихим шорохом слетает чудом удержавшаяся до этого стопка листков бумаги — черновик новой истории о Вайпер, следом валятся бесценные библиотечные книжки, а после вместе с тюбиком помады скатывается и разбивается вдребезги маленькое зеркальце, но никто из них и не думает останавливаться. Уэнсдей двигается навстречу Ксавье, пытаясь ускориться, и он подхватывает её под коленки, забрасывая ноги себе на плечи. Угол проникновения меняется, и мир перед глазами Уэнсдей снова начинает смазываться. Она всхлипывает и с силой сжимает пальцами столешницу, зажмуриваясь. По студии разносятся несдержанные стоны и влажные шлепки их тел друг о друга. Ксавье беспощадно толкается в неё ещё быстрее, ещё жёстче. Больно, почти до синяков, впивается в её бёдра. Уэнсдей дрожит от того, как близко он подводит её к краю. Ксавье смыкает пальцы на её подбородке, заставляя повернуть голову. — Посмотри на меня, — требовательно говорит он, врезаясь в неё бёдрами. Уэнсдей пытается сфокусировать затуманенное зрение на его лице, когда Ксавье опускает пальцы на клитор и с силой потирает круговыми движениями. Это становится последним недостающим штрихом к беспощадно уничтожающему её удовольствию. Уэнсдей со стоном запрокидывает голову, теряя связь с реальностью. Мышцы внутри неё отчаянно и крепко сжимаются. Ксавье издаёт низкий рокочущий звук и следует за ней. Действительность возвращается к Уэнсдей не сразу, восстанавливаясь отдельными осколками. Она чувствует шершавую деревянную стену под лопатками. Гладкую, скользкую от её собственной влаги поверхность стола под обнажёнными ягодицами. Металлический привкус во рту от прокушенной неизвестно в какой момент времени губы. Она ощущает покалывание в кончиках пальцев, онемевших от того, как сильно хваталась ими за столешницу. Сквозь шум в ушах слышит всё ещё барабанящий по крыше дождь и шумное горячее дыхание Ксавье, уткнувшегося в место между её шеей и плечом. Уэнсдей тянется к нему, зарываясь пальцами в волосы, вдыхая его запах. Ещё несколько долгих минут они приходят в себя, а после Ксавье натягивает и застёгивает джинсы. Осторожно обнимает её, прижимая к себе. — Не слишком? — хрипло шепчет он в её безнадёжно растрёпанные волосы. — Я не сделал тебе больно? Уэнсдей почти хочется смеяться от этой перемены в нём. Её сердце заходится в груди, щемит от нежности. — Это было прекрасно, — также тихо бормочет она, утыкаясь носом в его грудь. — Хотя и достаточно бесполезно для моих видений. Ксавье отстраняется от неё и хитро улыбается. В его невероятно зелёных глазах пляшут бесенята. — Ну, я попытался, — говорит он, прикусывая губу, чтобы не рассмеяться. Уэнсдей закатывает глаза и снова прижимается к нему. Совершеннейший, невыносимый обманщик! И как только она могла поддаться на его дешёвые провокации? Потерять из-за него голову?.. Догадка внезапно оглушает её, будто что-то тяжёлое приземлилось ей прямо на затылок. Всё это время она пыталась найти знания в книгах, но дело было в ней самой, а не в недостатке информации. Уэнсдей замерла, осознавая простоту последнего недостающего элемента. Видения запускались эмоциями. Вот почему при совместных занятиях с Ксавье медитации удавались ей гораздо легче! Рядом с ним она позволяла себе чувствовать. Отпускала извечный контроль. Так заурядно и почти глупо. И как она не додумалась до этого раньше? — Я поняла, почему мои способности лучше работают рядом с тобой, — ошеломлённо пробормотала Уэнсдей, чувствуя ласковые прикосновения рук Ксавье к спине. Она сбивчиво рассказывает о своей догадке, боясь даже посмотреть ему в глаза. По-прежнему прижимаясь лбом к его груди, Уэнсдей старается использовать хирургически точные, отстранённые слова для описания гипотезы. Словно зачитывая инструкцию по применению способностей медиума. И даже от такого половинчатого описания своих чувств её колотит, как от пронизывающего холода. — Потеря контроля над эмоциональным состоянием благодаря твоему присутствию происходит неосознанно, — Уэнсдей жмурится до белых точек под веками. — И, таким образом, видение получает ощутимый толчок, которого обычно ему не достаёт. Когда она замолкает, Ксавье тянется к стеллажу, вытаскивая оттуда тёплое одеяло, свёрнутое валиком. Он расправляет его, укутывает Уэнсдей в кокон, как маленькую девочку, и усаживает на стул. Потом опускается перед ней на колени со странной блуждающей на его губах улыбкой, и со вздохом кладёт голову на её ноги, обхватывая Уэнсдей руками. Она замирает, чувствуя, как сильно колотится сердце у неё в груди. Какое-то время они сидят молча. — Ты могла бы тренироваться на мне, — наконец говорит Ксавье, поднимая голову и глядя ей прямо в глаза. Уэнсдей непонимающе хмурится. — Можешь прикасаться ко мне, чтобы попробовать вызвать видение, — поясняет он. Это бесхитростное предложение вышибает из неё весь дух. — Ты же понимаешь, что я не контролирую то, что могу увидеть? — Уэнсдей мотает головой. — И что, учитывая специфику моих видений, я могу влезть в самые неприятные воспоминания? — Да, — Ксавье кивает, мягко улыбаясь ей. — Если это поможет тебе, пусть так и будет. Мне нечего от тебя скрывать. Уэнсдей зажмуривается, чувствуя, как что-то странно щиплет у неё в носу. Смогла бы она сделать для него то же самое? — Спасибо, — бормочет она, покрепче кутаясь в одеяло.

***

Уэнсдей нервно сглотнула, присаживаясь на стул под тяжёлым взглядом прозрачно-светлых глаз директрисы. Барлоу вызвала её к себе после занятий наверняка для того, чтобы назначить дату поездки к Тайлеру. — Итак, завтра нас ждут в Уиллоу Хилл, — бесстрастно бросила директриса, внимательно наблюдая за ней. Уголок губ Уэнсдей дёрнулся вниз против её воли. — Завтра? — переспросила она, стискивая пальцы в замок. — Я освобождена от занятий? Барлоу кивнула, поднимаясь на ноги, словно желая казаться выше. — Я бы хотела кое-что прояснить перед нашей поездкой, мисс Аддамс, — произнесла она ровным тоном, но Уэнсдей, начавшая различать её почти неуловимую мимику, заметила, как брови директрисы чуть сдвинулись к переносице. Уэнсдей молча ожидала продолжения разговора. — Зачем вы едете к мистеру Галпину? — спросила Барлоу, нависая над ней. Уэнсдей моргнула. Она не могла сказать директрисе правду. Но прежде Барлоу не интересовал мотив её поездки. Что могло измениться? — Его отец сказал, что вы испытываете к мистеру Галпину романтические чувства, — ноздри Барлоу слегка дёрнулись. — Но мне доподлинно известно, какие отношения вас связывают с мистером Торпом. Это был настолько неожиданный поворот беседы, что Уэнсдей невольно отшатнулась. Неужели Барлоу хочет, чтобы она выложила перед ней настолько личную информацию? И шериф… Что он там себе насочинял? Какие ещё романтические чувства? — Я не понимаю, какое это имеет значение, — Уэнсдей постаралась, чтобы её голос звучал как можно твёрже. Барлоу немного прищурилась. — Я не могу ничего вам запрещать, но настоятельно прошу вас не глумиться над человеком, который и так пережил достаточно много несправедливости. Уэнсдей недоверчиво подняла брови. Они точно говорили о Тайлере? — Собираетесь защищать тонкую душевную организацию серийного убийцы? — ядовито спросила она. Барлоу хмыкнула и покачала головой. — Мистер Галпин был полностью оправдан, учитывая специфику вида, к которому он принадлежит. Уэнсдей почувствовала подкатывающую к горлу тошноту. Это была настоящая катастрофа! От свободы Тайлера отделяло лишь медицинское заключение. И, учитывая не вызывающие доверия цели лечащей его организации, рано или поздно Галпин его получит.

***

Уэнсдей сидела на заднем сиденье рядом с Барлоу, сжимая в руках свой кулон. Её правое бедро практически обжигал мобильный телефон, который она взяла с собой по просьбе Ксавье. Наверное, будь его воля, он бы отправился с ней вместе, стараясь защитить её от Галпина, даже когда он был полностью обезврежен. Перед глазами Уэнсдей до сих пор стояло обеспокоенное лицо Ксавье — как бы она ни настаивала, что это лишнее, он пришёл на парковку, чтобы проводить её. Ещё полгода назад её бы стошнило от такого чрезмерного и удушливого проявления чувств. В самом начале их отношений Уэнсдей бы предпочла надеть что-то из вещей Инид, чем позволить такую явную демонстрацию привязанности на людях. Но сейчас… почему-то это было даже приятно. На прощание Ксавье крепко сжал её пальцы. — Будь осторожна, — его голос до сих пор звенел в её ушах. Уэнсдей сглотнула и провернула медальон в пальцах, поглаживая отполированные грани обсидиана. Горло сжималось от какого-то жуткого ощущения фатальности того, что она так долго и упорно избегала. Какой будет их встреча после всего, что случилось в прошлом году? Она не пошла на суд Тайлера, хотя её приглашали в качестве свидетеля на закрытое заседание. Но она просто не смогла. Её сил хватило лишь на запись показаний на камеру. Тогда её выворачивало от одной мысли о Тайлере, от одной только необходимости произнести его имя. Теперь она скорее опасалась, что косвенно поспособствует его выходу на свободу. Дорога до Окленда занимала целых пять часов, и всё это время Уэнсдей пыталась читать, иногда поглядывая в окно на знакомые пейзажи, которые она проезжала уже в который раз. Уиллоу Хилл располагался всего лишь в часе езды от её дома. Барлоу не проронила ни слова за весь их долгий маршрут, сохраняя невозмутимость и даже почти не двигаясь, застыв, словно труп с фотографии конца девятнадцатого века. Уэнсдей вполне устраивало такое положение вещей. Они прибыли на место к обеду. Клиника стояла на отшибе, огороженная глухим высоким забором с колючей проволокой поверху и автоматчиками на вышках. Больница для изгоев выглядела, словно осаждённая военная крепость. Ощетинившаяся, готовая сражаться до последней капли крови одновременно и с посторонними, и с собственными обитателями. Массивное здание с узкими окнами-бойницами поражало своими размерами. Внутри преобладали тяжёлые металлические и бетонные конструкции. Узкие проёмы, почти доводящие до приступа клаустрофобии, соседствовали с широкими пятнадцатифутовыми коридорами. Уэнсдей по достоинству оценила устройство безопасности Уиллоу Хилл. Даже дяде Фестеру, пожалуй, было бы затруднительно сбежать из такого места. Множество охранников. Всеобъемлющее видеонаблюдение. Двери в каждый коридор на код-паролях, известных только дежурившим в бронебойных кабинках служащим. Тщательная проверка документов при прохождении каждого поста. После девятых раздвижных пуленепробиваемых дверей Уэнсдей окончательно сбилась со счета и перестала пытаться запоминать дорогу. Коридоры будто нарочно заканчивались настолько запутанными развилками, что выбраться без указаний сидящих на посту охранников представлялось практически невыполнимой задачей. Когда они с Барлоу, наконец, прошли последний пост охраны, и двери приоткрылись с тихим жужжанием, Уэнсдей почувствовала стерильный смрад вылизанной до идеальной чистоты больницы. Табличка, прикрученная к стене, гласила: «Крыло №3-12/И.Х.». Прямо около входа их дожидалась высокая светловолосая женщина в медицинском халате. Уэнсдей прищурилась, настороженно рассматривая её приветливое выражение лица. Когда врач шагнула им навстречу с приторно-счастливой улыбкой, словно к своим старым друзьям, Уэнсдей едва сдержалась, чтобы не отшатнуться. — Я доктор Картер. А вы, должно быть, мисс Аддамс? — сказала она, полностью игнорируя Барлоу. Миссис Картер. Ноздри Уэнсдей едва уловимо дёрнулись. Мать той самой девчонки-альбиноски, с которой спутался Пагсли. — К сожалению, основной лечащий врач мистера Галпина не смог присутствовать на этой встрече, но я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы. Уэнсдей моргнула. Значит, она немного ошиблась, предполагая, что мать Мэгги ведёт дело Тайлера? — Вы можете подождать в приёмной, — предложила женщина, обращаясь к Барлоу и указывая рукой вправо. — А вы, мисс Аддамс, пройдите за мной. Доктор Картер медленно направилась вглубь коридора со стенами из непрозрачного стекла. На контрасте с тяжёлыми дверьми и бетонными стенами, которые Уэнсдей наблюдала по дороге сюда, здесь всё казалось хрупким и не слишком надёжным. Она следовала за женщиной, рассматривая минималистичную обстановку. Всё вокруг от пола до потолка было светло-серым и безжизненным. Таким же стерильным, как вездесущий въедливый запах, наполняющий пустые коридоры. В поле зрения Уэнсдей не попало ни единого человека: ни охраны, ни врачей, ни другого персонала. — Это бронированные стекла, мисс Аддамс, — проницательно произнесла доктор Картер, поворачиваясь через плечо. — Здесь вы можете чувствовать себя в полной безопасности. Женщина завела её в небольшое помещение, похожее на комнату для допросов. Уэнсдей вздрогнула от неожиданности. За прозрачным стеклом сидел Тайлер, одетый в бледно-зелёную больничную пижаму. Он сцепил руки в замок и низко опустил голову. Его светлые кудри слегка отросли и мягко спадали на лоб. Уэнсдей сглотнула, пытаясь вернуть себе самообладание, которое на миг слетело с неё из-за удивления и замешательства. Она почему-то думала, что с ней проведут подробный инструктаж, прежде чем завести прямо в стеклянную клетку к чудовищу. — Сейчас он нас не слышит и не видит, — пояснила доктор Картер, поворачиваясь к Уэнсдей лицом. — Вы будете разговаривать через это стекло. Когда я активирую нужный протокол, включатся микрофоны, а стекло станет прозрачным с обеих сторон. Я уйду из комнаты, но буду вас слышать. Это может быть важно для лечения. Уэнсдей отрывисто кивнула, чувствуя, как ноги наливаются свинцовой тяжестью. Доктор указала ей на стул, стоящий прямо напротив стекла. Уэнсдей, стараясь держаться прямо и унять нервную дрожь в пальцах, шагнула вперёд. Она была совсем не прочь занять более устойчивое сидячее положение. Доктор Картер посмотрела на неё задумчивым и слегка грустным взглядом. — Я предлагала Тайлеру переговорить с вами, прежде чем состоится ваша встреча. Но он взял с меня обещание не делать этого. Женщина вздохнула. — Просто… постарайтесь не сильно ранить его, чтобы не портить весь достигнутый нами прогресс, хорошо? — доктор улыбнулась, чуть нервно поводя плечами, и направилась к практически сливающейся со стеной двери в другой стороне от выхода. — Дайте знак, когда будете готовы. Доктор Картер скрылась за дверью, оставив её в одиночестве. Уэнсдей уселась на стул, крепко сжимая подлокотники пальцами. Она глубоко вздохнула и медленно расслабила руки. Галпин не должен догадаться, насколько его присутствие вышибает её из колеи. Она была обязана выглядеть так, будто её нисколько не заботит эта встреча. Если докторша по счастливой случайности не заметила её чрезмерных эмоциональных реакций, то Тайлер — талантливый манипулятор — точно сполна насладится её волнением, если она не перестанет вести себя как полная идиотка. Уэнсдей снова подняла глаза на Галпина. Вот уж кто явно чувствовал себя не в своей тарелке, хоть и тщательно пытался скрыть этот факт. Тайлер сжимал челюсть так сильно, что Уэнсдей практически слышала скрип его зубов. Конечно же Галпин понимал, что она может смотреть на него в этот самый момент, но не знал этого наверняка. Либо знал, и это выводило его из себя. Мстительная улыбка расцвела на губах Уэнсдей. В конце концов, чего ей бояться? Именно она была хозяйкой положения, а он являлся лишь жалким преступником, не способным дотянуться до неё. Именно она пришла сюда по собственной милости, и Галпин выложит ей всё, что знает, если хочет, чтобы она снизошла до его общества и ненадолго задержалась здесь. Что ж, самое время немного поиграть. Она взмахнула рукой, подавая знак этой притворно милой докторше, и в следующее мгновение услышала щелчок, который издал микрофон при включении. Тайлер с другой стороны стекла, очевидно, тоже уловил этот звук и вскинул голову, впиваясь в лицо Уэнсдей жадным ищущим взглядом, полным какой-то отчаянной надежды. Ухмылка на её губах стала шире. Хищной и беспощадной. — Ну что, Тайлер? — почти ласково проворковала она. — Расскажешь мне, каково это — проигрывать?