
Пэйринг и персонажи
Метки
Романтика
Счастливый финал
Развитие отношений
Рейтинг за секс
Постканон
Смерть второстепенных персонажей
Underage
Смерть основных персонажей
Учебные заведения
Отрицание чувств
Защищенный секс
Детектив
Боязнь привязанности
Пророчества
Предопределенность
Сверхспособности
Антигерои
Телепатия
Неприятие отношений
Описание
Она надеялась, что никогда не потеряет разум из-за какого-нибудь мальчишки. Со стороны последствия влюблённости выглядели почти что как результат неудавшейся лоботомии. Уэнсдей совершенно не хотелось проверять, что случится с нейронами в её мозгу, если она когда-нибудь влюбится по-настоящему.
Примечания
В Джерико снова пропадают люди, а видения Уэнсдей не сулят ничего хорошего. Сможет ли она остановить грядущее? Кто её таинственный преследователь, присылающий фотографии? На чьей стороне в этот раз окажется Тайлер? Помешает ли ей неуместное чувство тепла в груди по отношению к Ксавье? И как в этом всём замешан его отец?
PS: Основная пара этого фанфика Уэнсдей/Ксавье (простите, поклонники Тайлера ❤️)
Тем не менее эта история — не способ свести Уэнсдей с Ксавье и поскорее уложить их в постель. Это скорее попытка пофантазировать, что же будет дальше, пока мы все ожидаем второй сезон.
PPS: Я старалась сохранить каноничность персонажей из сериала так, как её понимаю я. Возможно, если вы больше погружены в контекст, то не согласитесь с отсутствием ООС. Мой бэкграунд состоит из сериала и двух культовых фильмов с Кристиной Риччи в роли Уэнсдей. И за основу для своих героев я всё же беру сериал.
Визуализация почти всех оригинальных героев Пса тут:
https://ru.pinterest.com/elenfanf/%D1%81%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B1%D1%80%D1%8F%D0%BD%D1%8B%D0%B9-%D0%BF%D1%91%D1%81/
Телеграмм-канал: https://t.me/+mGo33-TE5HxjYTMy
Спасибо всем, кто решит прочитать эту работу! И отдельное спасибо тем, кто захочет написать пару слов в качестве отзыва!
Ваше мнение и отзывы действительно помогают писать быстрее! 🤗
Посвящение
Участницам чатика талантливейшей Маши (шоссе в никуда). Знаю, многие из вас терпеть не могут Ксавье 😜, но именно вы вдохновили меня сделать из разрозненных сюжетов, живших больше месяца в моей голове, полноценный фанфик.
Глава 19 Честность
27 мая 2023, 06:40
Виолончель под пальцами Уэнсдей стонала и плакала. К счастью, этот импровизированный концерт мало кто мог слышать — школа была почти пуста. Субботний солнечный денёк весьма способствовал прогулкам за территорией.
Уже третьи сутки после того, как она сбежала от Ксавье, Уэнсдей не выходила из своей комнаты. В единственный раз, когда она вынужденно переступила порог спальни, Уэнсдей добралась до медпункта, чтобы получить освобождение от занятий. Она наплела что-то про головную боль из-за видений. Наверное, её кожа была настолько бледной (даже по собственным меркам), что медсестра сжалилась и выдала ей бумажку на оба дня, оставшихся до выходных.
Вещь ходил за своей хозяйкой по комнате на кончиках пальцев, заискивающе выспрашивая, может ли он что-то для неё сделать. Инид попыталась выяснить, из-за чего на этот раз весь сыр-бор. У Уэнсдей не было сил и желания даже огрызаться в ответ. В итоге и Вещь, и подруга отстали, давая ей время прийти в себя.
В первый вечер Уэнсдей чувствовала разрывающие её противоположные вещи. Вина перед Ксавье гложила её и одновременно вызывала жгучую обиду. Это было крайне нелогично, и она осознавала, как глупо себя вела, но ничего не могла с этим поделать.
На следующее утро Уэнсдей ощущала невероятную подавленность из-за того, что сбежала из студии таким образом — после того, как Ксавье признался ей в настолько личных и явно чувствительных для него вещах. Пока все были на занятиях, она села за печатную машинку, чтобы отвлечься, но ей не удалось написать даже полстраницы, и к обеду Уэнсдей снова начала злиться на то, что Ксавье заставил её испытывать всё это. К вечеру, однако, раздражение слегка угасло, снова сменяясь опустошающей сердце виной.
Пятница прошла, как в тумане. Она кое-как затолкала в себя йогурт без сахара, который Инид принесла из столовой, и сделала вид, что действительно больна и хочет спать.
Всю ночь Уэнсдей снились кошмары. Воспоминания из прошлого семестра, когда она грубо отталкивала и обвиняла Ксавье, причудливо переплетались с новыми обстоятельствами их взаимоотношений. В её снах Ксавье то грустно смотрел на неё, то упрекал в неспособности испытывать чувства, то прогонял прочь из своей мастерской.
Под утро ей привиделся особенно яркий сон. Ксавье тщательно разрезал ножом, подозрительно похожим на тот, которым закололи Вещь, холсты с портретами Уэнсдей. Изображения превращались в жалкие лохмотья, а Ксавье с перекошенным лицом повторял ей те же фразы, что сказал, когда Уэнсдей вломилась в участок в прошлом году.
— Каждый раз, когда ты во что-то вмешиваешься, страдают люди.
— Ты разрушила мою жизнь.
— Ты всегда делаешь только хуже.
Ксавье повернулся к ней, впиваясь в неё глазами своего отца, гипнотизирующими и презрительными. Его губы поджались, а ноздри дёрнулись, будто от отвращения. Он взмахнул ножом в её сторону, как указкой обводя её с ног до головы.
— Что вообще тут может нравиться? — теперь это были слова, которые Ксавье бросил ей в библиотеке после выслушивания её обвинений. Он ткнул ножом в сторону выхода. — Убирайся!
Уэнсдей видела у Ксавье такое выражение лица лишь однажды — во время той самой ссоры с Винсентом Торпом. Злоба — такая, что можно пораниться об этот острый, полный ненависти взгляд. Что-то внутри Уэнсдей задрожало, разбиваясь в мелкое крошево.
— Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего! — заявил Ксавье с кривой издевательской усмешкой, и она наконец проснулась.
Сколько он будет способен терпеть её жуткий характер, пока не скажет ей что-то подобное наяву? Они знали друг друга только полгода, не считая мимолётной встречи в детском возрасте, и что Ксавье пережил из-за неё за это время? Особенно в прошлом семестре.
Да и разве в этом она обходилась с ним лучше? Чуть что, игнорировала и избегала. При каждой ссоре прямо или косвенно бросала ему в лицо свои недоотношения с Галпином, зная, как сильно это задевает Ксавье. Утаивала информацию не только о матери Бьянки, но и о том, что, по сути, вынужденной поездкой к Тайлеру исполняет просьбу шерифа. Они с Ксавье встречались чуть больше месяца, и значительную часть этого времени занимали их ссоры и её бесконечный игнор.
Уэнсдей чувствовала себя жалкой и почти раздавленной. В её голове никак не могли соединиться два противоположных устремления: остаться с Ксавье, продолжая делать ему больно своими поступками, или избавить его от своего отравляющего всё живое общества. Не дожидаясь, когда он сам поймёт, что она из себя представляет, и прогонит её.
Когда она вступала в отношения с Ксавье, Уэнсдей не думала, к каким последствиям это приведёт для неё самой. Она предупреждала Ксавье: её эгоизм и отстранённость могут больно ранить его, но тогда Уэнсдей даже предположить не могла, что через какое-то время это станет обоюдоострым мечом.
Как вообще её поведение во время этой ссоры выглядело в его глазах? Ксавье поделился с ней чем-то, что наверняка не рассказывал другим людям, прячась за своей вечной иронией и шуточками, а она грубо оттолкнула его.
Уэнсдей не знала, говорил ли Ксавье вообще хоть с кем-то о своих семейных проблемах. Они с отцом явно были далеки от счастливых и здоровых родительски-сыновних отношений. И всё же, если Ксавье приходилось озвучивать о Винсенте неприглядные вещи, он с завидным упорством выгораживал своего высокомерного папашу. Очевидно, ему было важно, чтобы Уэнсдей не относилась к Торпу-старшему, как к вселенскому злу, и неизменно в своих откровениях смягчал поступки отца.
Но в этот раз Ксавье признался ей возможно в одной из самых чувствительных уязвимостей их семейных взаимоотношений. А она в ответ огрызнулась, сбежала и теперь пряталась в комнате.
Всё это изначально было огромной ошибкой. Она не должна была подпускать Ксавье настолько близко к себе. Не должна была позволять ему укорениться в ней так крепко, что Уэнсдей была готова вырезать собственные органы тупым ножом, чтобы не делать ему больно. И всё же она наверняка делала Ксавье больно прямо сейчас — малодушно скрываясь от разговора с ним. Уйдя, ощетинившись по неочевидной для Ксавье причине после того, как он раскрылся перед ней практически нараспашку.
Винсент Торп должен быть счастлив — одним махом решил две задачи: нанёс Ксавье психологическую травму в детстве, чтобы потом с помощью неё отравить и связь сына с ненавистной для него самого девчонкой. Бинго!
Смычок неуклюже соскочил со струн, и виолончель отвратительно взвизгнула. Уэнсдей потёрла переносицу и перевернула нотную страницу. Lux Aeterna. Из Реквиема по мечте. Подходящая композиция.
Оглядываясь назад, Уэнсдей видела, какой огромный путь она прошла за короткое время их с Ксавье отношений. От ужаса, что она превращается в собственную мать, до идиотской жертвенности собственными желаниями во имя его благополучия.
Сам же Ксавье наверняка просто-напросто придумал какой-то несуществующий образ. Идеальную версию Уэнсдей. Можно было догадаться об этом ещё в прошлом году, когда он по неизвестной причине таскался за ней следом, пытаясь уберечь и навлекая на себя её подозрения. Он продолжал делать это, что бы Уэнсдей ему ни говорила, как бы его ни отталкивала, как бы несправедливо ни поступала. Ксавье, как любой творческий человек, имел богатую фантазию. И был склонен жить иллюзиями.
Но он заслуживал кого-то гораздо более внимательного и пригодного к человеческим чувствам, нежели она сама.
Уэнсдей же была хороша в другом. Зря она вообще ввязалась в это. Она ведь знала, что отношения не для неё, и так глупо в них влипла.
Нужно было прекратить всё это, прежде чем оно окончательно её не уничтожило.
Её пальцы предательски дрогнули на середине мелодии, и смычок извлёк из виолончели очередной фальшивый звук. Довольно. Ей нужно было заняться чем-то другим, пока она не порвала струны своими неловкими движениями.
Уэнсдей хотела позвать Вещь, чтобы занести музыкальный инструмент назад в комнату, но её друг куда-то запропастился.
Она втаскивала виолончель через окно, пытаясь одновременно придерживать створку и проклиная Вещь, который так не вовремя отправился на прогулку, когда в поле её зрения появился Ксавье. Уэнсдей резко дёрнула деку на себя, едва не разбив разноцветные стёклышки на половине Инид, и Ксавье мгновенно подскочил на помощь, приподнимая корпус музыкального инструмента. Когда они оказались внутри, Ксавье замер у окна, а Уэнсдей загородилась от него, выставляя виолончель перед собой.
— Уходи, — непререкаемым тоном велела Уэнсдей, глядя на него исподлобья.
— Вещь сказал, что тебе нужно поговорить со мной.
Уэнсдей с силой втянула носом воздух. Почему все постоянно пытались плести интриги за её спиной?
— Спасибо, что сообщил, — сухо поблагодарила она, отходя подальше и устанавливая виолончель на подставку. — Я придумаю для него пытку поизощрённей.
Ксавье не торопился убираться из её спальни, но и не подходил ближе.
— Может, всё-таки поговоришь со мной о том, что случилось?
— У меня нет желания объясняться.
Уэнсдей не знала, куда себя деть, пока Ксавье не ушёл прочь отсюда. Она встала, выпрямившись, словно проглотила палку, и вытягивая руки по швам.
Ксавье неотрывно смотрел на неё, всё ещё не делая попыток приблизиться. Он ждал от неё первого шага? Что он хотел услышать? Извинений, которые ничего не изменят?
Она молчала, и Ксавье едва заметно поджал губы. Его плечи поднялись и опустились от тяжёлого глубокого вдоха.
— Знаешь, когда ты открываешься кому-то, то не ожидаешь такого в ответ, — протянул Ксавье, складывая руки на груди.
— Я не просила тебя откровенничать, — прохладным тоном произнесла Уэнсдей. — На самом деле я последний человек, с кем следует делать это, если в ответ нужно сочувствие.
Она на мгновение замолчала и добавила, отводя взгляд в сторону:
— Если ты хочешь чего-то иного, вероятно, тебе стоит поискать другую девушку.
Она услышала, как Ксавье судорожно втянул в себя воздух.
— Что за бред ты несёшь? — медленно проговорил он.
— Я говорю лишь то, что, если тебя что-то не устраивает, я тебя не задерживаю.
Уэнсдей сглотнула, избегая смотреть на Ксавье. Она сделала несколько шагов вглубь комнаты, в тень, подальше от яркого солнечного света, льющегося из окна. Уэнсдей надеялась, что это не выглядит, будто она трусливо пытается сбежать. Но стоять под его внимательным взглядом было выше её сил. Может, так Ксавье не сможет разглядеть её лицо.
— Зачем ты говоришь такое? — придушено спросил он.
Потому что это было рационально? Логика подсказывала, что Ксавье будет гораздо лучше, если она перестанет его мучить.
— Потому что ты явно придумал себе то, чего нет на самом деле, — ответила Уэнсдей. — Я просто говорю правду.
— Нет, — возразил Ксавье. — Сейчас скорее похоже на то, что ты намеренно пытаешься сделать мне больно. Зачем? Ты же совсем не такая на самом деле.
— И какая же я по-твоему? — её голос возвысился и предательски дрогнул. — Сентиментальная идиотка, жалеющая всех и вся, которая на досуге кормит несчастных бездомных котят? Или, может, ты тоже считаешь, что я спасла Невермор из какого-то благородства, как многие, кто шепчется об этом за моей спиной? Да мне плевать на других людей и на их чувства! А ты видишь во мне что-то, чего просто не существует!
Теперь она ещё и истерит, как какая-то психически неуравновешенная! Ей следовало немедленно заткнуться.
Уэнсдей снова отвернулась и прикусила губу. Сейчас он уйдёт, и это кончится. От осознания этого всё внутри неё ныло от невыносимой тоски.
Она стояла и ждала звука захлопывающегося окна, скрипа рамы и дребезжания стёкол, если Ксавье стукнет створкой особенно сильно. Вместо этого она услышала его тяжёлый вздох и мягкие шаги, которые приближались к ней.
— Нет, Уэнсдей, ты не сентиментальная идиотка, — Ксавье говорил так тихо, что ей пришлось напрячь слух. — Ты — идеалистка, которая пытается исправить несовершенство этого мира, чтобы он стал более справедливым. И это одна из самых лучших твоих черт.
Ксавье остановился в шаге от неё. Он всё время шёл ей навстречу. Какой-то махровый мазохизм!
— Ты смелая и честная. Ты не боишься признавать свои ошибки, даже если не извиняешься за них. Ты можешь что-то утаивать, но никогда не лжёшь, хоть иногда то, что ты говоришь, может ранить. И да, тебе плевать на большинство людей, но тебе совершенно точно не плевать на своих близких.
Он подошёл вплотную и сжал её плечи. Уэнсдей почувствовала, как его горячее дыхание коснулось её волос. Это отнюдь не помогало логично и связно мыслить.
— Это лишь половина картины, — пробормотала она, глядя куда-то себе под ноги. — И иногда я лгу, чтобы добиться от людей того, что не могу получить правдой.
Какая вообще разница, если эти качества нивелировалось другими чертами её характера?
— Хочешь убедить меня в том, что ты бесчувственная, и порвать со мной? — Уэнсдей вздрогнула от того, насколько близким к правде было его предположение. — Тогда посмотри мне в глаза и скажи это. Скажи, что ничего ко мне не чувствуешь.
Она подняла на Ксавье взгляд, и все слова застряли у неё в горле. Он знал. Знал, что она не сможет этого сделать. И этот факт что-то окончательно разрушил в ней. Смёл ураганом какой-то последний кирпичик её благоразумной осторожности. Ксавье был её стихийным бедствием, которому она не могла противостоять.
Уэнсдей вцепилась в его плечи, заставляя нагнуться, и буквально врезалась губами в его губы. В следующий момент она почувствовала, как Ксавье оторвал её от пола, поднимая на высоту своего роста, сделал несколько шагов и прижал к стене около двери, целуя отчаянно и яростно. Уэнсдей обхватила его ногами, чтобы Ксавье было легче удерживать её.
Она действительно думала отделаться от него? Да она наивнее тех несчастных дурочек из любимых ромкомов Инид!
Теперь ей хотелось лишь прижаться к нему ближе. Знакомая ноющая боль внизу живота закручивалась, собиралась в тугой комок, дёргала что-то внутри, как крюком для средневековой пытки.
Их поцелуй такой дикий, что губам аж больно. Но Уэнсдей любит боль. Несдержанная грубость ей даже приятна.
Ксавье отстранился и прижался своим лбом к её.
— Никогда больше не делай так, — тяжело дыша, пробормотал он, удерживая её на весу и крепко, почти до синяков сжимая пальцы на её талии и бедре.
В ответ Уэнсдей схватилась за полы его рубашки и с силой дёрнула, расстёгивая её почти до середины.
— Я серьёзно, Уэнсдей. Никогда не решай за нас двоих такие вещи.
Она ощутимо вонзила ногти в его плечо, пытаясь притянуть Ксавье ближе к себе, снова впилась в его губы и сильнее сомкнула ноги на его пояснице, чтобы почувствовать тепло и давление его тела ещё ближе. Какое разочарование, что она не осталась в ночной сорочке, переодевшись утром в брюки!
— Ты же понимаешь, что секс не решает конфликты? — снова на секунду освободившись от поцелуя, прошептал Ксавье в её губы.
— О, просто заткнись уже!
Уэнсдей цеплялась за него, царапалась и издавала странные звуки, которые неконтролируемо вырывались из её горла. Ксавье спустился поцелуями на её шею, и она запрокинула голову, больно стукнувшись о стену затылком.
Внезапно дверь в комнату слева от них распахнулась. Ксавье охнул и опустил Уэнсдей на пол, торопливо застёгивая рубашку. На пороге стояла миссис Маккензи. Её глаза метали молнии.
— Что это такое, потрудитесь объяснить! — её обычно приятный голос дрожал и срывался на писк.
Уэнсдей сердито посмотрела на преподавательницу. Как же она не вовремя! Барлоу что, поручила следить за ней лично? Инид иногда просила Уэнсдей уступить комнату им с Аяксом, и, насколько она знала, их парочка ни разу не попадалась.
— В правилах школы написано: не водить мальчиков! — визгливо вскрикнула старшая по женскому общежитию. — Я и так позволяю вам вольницу: дружеские визиты. Вас слышно на весь коридор!
Дьявол! И надо было Маккензи именно сегодня прогуляться возле её двери.
— Мы только целовались, — возразил Ксавье, густо краснея.
Преподавательница перевела на него грозный взгляд.
— Это лишь потому, что я зашла сейчас, а не на пять минут позже, — она прищурилась. — Я была гораздо лучшего мнения о вас, мистер Торп! Мне придётся сообщить об этом инциденте вашим родителям.
Краска мгновенно сползла с лица Ксавье. Возможно, он думал, что это станет для его отца последней каплей. Уэнсдей должна была что-то предпринять.
Она в несколько шагов пересекла комнату и открыла нижний ящик своей тумбочки. Какая удача, что она не выбросила то письмо, а положила его внутрь коробки!
Уэнсдей вернулась назад и сунула подарок своей матери прямо в руки Маккензи.
— Откройте! — велела она таким тоном, словно была хозяйкой положения.
Преподавательница поджала губы, но повиновалась и с удивлённым выражением лица уставилась на содержимое коробки. Её лицо побледнело, словно Уэнсдей предложила ей рассмотреть свою коллекцию снимков жертв серийных маньяков.
— То, что вы предохраняетесь, не исправляет положение, — пытаясь взять себя в руки, промямлила Маккензи.
— Там записка, — Уэнсдей ткнула пальцем в аккуратно сложенный лист бумаги с надломленным сургучом. — Прочтите её.
Старшая по общежитию развернула листок и принялась читать, бесшумно шевеля губами. Её глаза при этом становились всё больше и больше.
— Хотите сказать, что это передала вам миссис Аддамс? — тоненько пропищала Маккензи с таким видом, будто она сейчас лишится чувств.
Уэнсдей покровительственно кивнула.
— Теперь инцидент исчерпан? — требовательно глядя на женщину, спросила она.
Видимо, Маккензи была настолько обескуражена, что даже не нашлась сразу, что ответить. Уэнсдей надеялась, что теперь она не вспомнит о том, что собиралась написать и отцу Ксавье.
Преподавательница рассеянно закрыла коробку и протянула её обратно Уэнсдей.
— Только потому, что, когда я зашла, вы не… — Маккензи запнулась и покраснела неровными пятнами. — И чтобы это был первый и последний раз! И вообще идите прогуляйтесь, — наконец распорядилась она и, пошатываясь, вышла из комнаты.
Когда её семенящие шаги стихли, Уэнсдей перевела взгляд на Ксавье. У него было такое обалдевшее выражение лица, будто она только что на его глазах голыми руками укротила сотню свирепых тигров.
— Твоя мать действительно положила тебе с собой коробку с презервативами? — спросил он.
Уэнсдей слегка кивнула головой, пожимая одним плечом.
Ксавье зажмурился и громко расхохотался, сгибаясь почти что пополам. Губы Уэнсдей тоже дрогнули в улыбке.
— Миссис Аддамс просто что-то с чем-то! — простонал он, немного успокоившись.
— А ещё она упомянула в записке тебя, — Уэнсдей выгнула бровь.
— Что? — Ксавье недоверчиво приоткрыл рот. — Подожди, она тоже медиум? Чёрт, надеюсь, она ничего такого не увидела!
— Кто знает? — многозначительно протянула Уэнсдей.
Ксавье снова залился краской. Улыбка Уэнсдей стала шире. Наблюдать, как он смущается, было отдельным видом удовольствия. Ещё одной изощренной, но безболезненной пыткой.
***
Ксавье заявил, что в такую прекрасную погоду будет просто преступлением не отправиться на прогулку. Тем более после настоятельной рекомендации Маккензи. Уэнсдей не сходилась с ним в оценке этого по-весеннему тёплого денька, но и ей хотелось побыть на свежем воздухе. Они молча вышли из школы, добрались до леса и свернули с дороги, чтобы не встретиться ни с кем из других студентов. Земля под ботинками чавкала. Дожди почти полностью размыли почерневший снег и напитали почву влагой. В низинах стояла талая вода. Солнце припекало так сильно, что от земли шла лёгкая испарина. Уэнсдей стало жарко, и она расстегнула куртку. Идти рядом с Ксавье было почему-то неловко. Тишина, которую Уэнсдей всегда приветствовала, повисла между ними почти физически ощущавшейся тяжёлой пеленой. — Поговоришь со мной? — наконец спросил Ксавье, искоса поглядывая на неё. Уэнсдей осторожно кивнула. Кажется, теперь у неё не было особого выбора. — Наверное, мне нужно перед тобой извиниться, — протянул Ксавье. Уэнсдей едва не сбилась с шага. Он собирался извиняться? Она остановилась и повернулась к Ксавье лицом. Они забрели уже достаточно далеко от основной тропы. — Тебе не за что извиняться, — сказала она, чуть заметно хмурясь. — Скорее это я поступила… не очень вежливо, когда ушла на середине нашего разговора. Ксавье хмыкнул, услышав формулировку, которую Уэнсдей выбрала для выражения раскаяния, но никак не прокомментировал её слова. — Как бы то ни было, мне не стоило набрасываться на тебя в тот вечер с обвинениями, — он тяжело вздохнул. — В конце концов, у меня тоже есть какие-то вещи, которыми я, по крайней мере пока, не хочу ни с кем делиться. Даже с тобой. С моей стороны было нечестно требовать от тебя откровенности. И тем более давить на тебя, используя историю с родителями. — Я ушла не из-за этого. Ксавье задумчиво посмотрел на неё. — Тогда я не совсем понимаю, чем я тебя так задел. — Я в принципе не умею откровенничать, — ответила Уэнсдей. Ксавье нахмурился. Её слова явно не дали ему нужных объяснений. — Как ты сам только что сказал, ты требовал от меня этого, — пояснила она. — Я не хочу, чтобы ты тешил себя бесплодными надеждами, что когда-то я изменюсь и буду способна выворачиваться наизнанку. Брови Ксавье удивлённо приподнялись. — Я не хочу, чтобы ты менялась. Я уже говорил тебе это, — он протянул к ней руку и дотронулся до косички, наматывая волосы на палец. Похоже, ей придётся поверить Ксавье на слово. Раз уж оказалось, что она всё равно не могла отказаться от него: ни ради его блага, ни ради самосохранения. — Слушай, у каждого человека есть свои секреты, — Ксавье взял её ладонь и легонько погладил пальцами. — То, что мы не хотим или не готовы открыто обсуждать. Но, например, у меня это то, что связано с эмоциями и чувствами. А не с делом, над которым мы вместе работаем. Понимаешь? — Наверное, — сказала Уэнсдей. Ксавье улыбнулся ей. — Ты всегда говоришь об этом расследовании, будто ты занимаешься им в одиночку. Но мы же обсуждаем теории и многое узнаем из моих видений. И если мы вместе пытаемся докопаться до истины, то, может, стоит делиться со мной всей информацией? Уэнсдей ненадолго задумалась. — А если какая-то часть расследования связана с моими эмоциями? — спросила она. — Ты о Галпине, да? — догадался Ксавье. — Что ж… На этот вопрос можешь ответить только ты. Я не буду на тебя давить. Уэнсдей внимательно посмотрела на него исподлобья. Помощь Ксавье в расследовании действительно была довольно ощутима. Может, ей и правда стоило доверить ему свой последний секрет, касающийся этого дела. В конце концов, он тянул за собой некоторые факты, которые ей также приходилось умалчивать из-за источника информации. — Шериф просил меня съездить к Тайлеру, — сказала Уэнсдей. Она думала, что Ксавье будет злиться на неё, но, кажется, эта информация скорее его встревожила. — Зачем? — Я не спрашивала, — Уэнсдей пожала плечами. — Просто воспользовалась его просьбой в своих целях. — Ты уверена, что это безопасно? Честно говоря, она об этом даже не задумывалась. Но что с ней может там случиться? — Барлоу будет меня сопровождать, — сказала Уэнсдей. — Не думаю, что она бы захотела так подставляться, если бы мне что-то угрожало. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Потом Ксавье вздохнул и кивнул головой, принимая её аргумент. — Я пробовал поговорить с Бьянкой, — произнёс он досадливо морщась. — Она наотрез отказалась обсуждать эту тему. Это было проще, чем говорить о Тайлере. Уэнсдей рассказала Ксавье всё, что она узнала от Бьянки и Лукаса, и поделилась своими подозрениями, что Габриель шантажировала собственную дочь. Возможно, она даже использовала примерно ту же схему, что и отец Ксавье — угрожала, что не сможет оплачивать чеки за обучение, если Бьянка не поможет ей с бизнесом. Уэнсдей рассказала и то, почему чары сирен сработали на студентах Невермора не в полную силу. — Через неделю в Берлингтоне пройдёт презентация «Песни утра», — подытожила Уэнсдей. — Отвезёшь меня туда? Ксавье задумался. — Кажется, Габриель может знать меня в лицо. Наверное, не стоит идти на эту встречу вместе. Но подвезти тебя я могу. Если пообещаешь, что будешь осторожна. — Я всегда осторожна, — Уэнсдей ухмыльнулась. — Хотел бы я, чтобы это было правдой, — Ксавье покачал головой. — Но я слишком хорошо тебя знаю.***
В студии было очень тепло. К полудню солнце сильно прогрело воздух внутри помещения. Они сняли верхнюю одежду, и Ксавье деловито закатал рукава рубашки. Он подошёл к своему столу и принялся разбирать какие-то эскизы. Уэнсдей же замерла у входа. В тот вечер, когда они поссорились, Уэнсдей собиралась разместить новые данные на расследовательской доске. После того, как она почти убедила себя в необходимости расстаться с Ксавье и едва не исполнила своё намерение, было немного сюрреалистично вернуться к тому, с чего всё начиналось. Кажется, те несколько дней, пока они не разговаривали, Ксавье, к её удивлению, провёл не в мастерской. Творческий беспорядок, который он перманентно пытался упорядочить и который всегда заполонял любое пространство, которое принадлежало Ксавье, был таким же, как в ту среду. Вещи Ксавье, краски, холсты, бесконечные кисти, листы бумаги и баночки, электрический чайник, две чёрные чайные пары стояли на тех же местах. Одна из книг Уэнсдей лежала на столе, как обычно заложенная листком с изображением ворона, которого Ксавье нарисовал на её закладке. Остальные книги, аккуратно расставленные по размеру, располагались на полке, которую Ксавье освободил специально для неё. Стул, на котором Уэнсдей обычно сидела, стоял рядом, чуть развёрнутый, словно приглашая её удобно разместиться на нём. Её кардиган уютно висел на его спинке. Одеяла, которые они не убрали после очередного сеанса медитаций, дожидались их в привычном месте. Расследовательская доска стояла в углу рядом с колченогим столиком. Визуально в мастерской ничего не изменилось, но Уэнсдей будто видела это помещение заново. Словно теперь её зрение расширилось на ещё один спектр. Тут и там можно было обнаружить свидетельства её пребывания здесь: пилочку для ногтей, лежащую среди кистей Ксавье, перочинный ножик на дальнем столике рядом с чайником и посудой, губную помаду и зеркальце на столе около её книги или походный набор для таксидермии на одном из стеллажей. Прежде Уэнсдей не замечала, как много её вещей теперь находилось здесь. Словно теперь студия принадлежала не одному Ксавье. Она как-то незаметно стала их общей. Их ссора и последующее примирение что-то переменили в ней. Что-то, что Уэнсдей прежде считала совершенно непреложным и незыблемым. И теперь, когда она видела физическое воплощение того, насколько близки они стали, осознание этого внезапно обрушилось на неё сокрушительной лавиной. Её собственные изображения смотрели с холстов из глубины комнаты с насмешкой, будто они, созданные руками Ксавье, давно знали, к чему это в конце концов придёт. То, что Ксавье сказал ей перед приходом Маккензи, то, какими словами он её описывал, служили очередным доказательством того, как глубоко внутрь неё он заглядывал. Но парадоксальным образом Ксавье не пугало то, что он видел в её душе. Кажется, он, наоборот, восхищался именно тем, каким человеком она являлась. Та часть её сознания, которую Уэнсдей упорно уталкивала вглубь себя, сейчас словно согревала её изнутри, растапливая очередные островки её холодности. Сдвигая внутри неё тектонические плиты. Она боялась этих изменений, но больше не могла их сдерживать. После того, как её предала последняя часть рациональности, после того как забыв обо всех логических доводах, её всегда такой здравомыслящий и благоразумный интеллект в очередной раз предал её, заставив снова сдаться на милость Ксавье и упасть в его объятья, Уэнсдей, кажется, окончательно смирилась, что пути назад для неё навсегда отрезаны. Не то, что раньше она относилась к их отношениям несерьёзно, но какую-то невозможную неотвратимость происходящего Уэнсдей почувствовала лишь сегодня. Она искоса посмотрела на Ксавье, который теперь расчищал столик, стоящий рядом с расследовательской доской. Кажется, он вовсе не ощущал масштабности изменений, что сейчас происходили. Наверное, это было к лучшему. Для начала ей нужно было самой привыкнуть к этому чувству. Уэнсдей медленно подошла к нему и молча взяла из рук Ксавье жестяную банку с разноцветными эластичными резиночками. Это была его идея — помечать на доске связи между разрозненными событиями. Красный цвет означал предположения и гипотезы, зелёный — доказанные факты. Иногда они прикалывали рядом пояснительные бирки. Ксавье переместился за её спину, обнимая за талию. — Кажется, нам нужна новая доска, — вкрадчиво прошептал он ей на ухо, и у Уэнсдей от его голоса что-то дрогнуло внизу живота. Ей следовало заняться делом, а не поддаваться его отвлекающему воздействию. Уэнсдей мягко вывернулась из рук Ксавье. — Да, на этой совсем не осталось места, — она вздохнула. — Мне нужно снова систематизировать информацию. — Давай для начала попробуем отсортировать и сдвинуть всё то, что у нас уже есть? — предложил Ксавье, мгновенно подхватывая её настрой. В четыре руки они методично сняли с доски все прикреплённые булавками и кнопками фотографии и заметки, оставив лишь рисунок серебряной броши в виде собаки в самом центре. Простые и привычные действия будто заземляли и успокаивали, настраивали на рабочий лад. — Итак, — начала Уэнсдей, пытаясь не потерять концентрацию. — У нас есть сирены, которых используют для того, чтобы заметать улики. Она прикрепила к самому дальнему углу доски портреты трех незнакомых сирен и Габриель. Ксавье приколол с противоположной стороны вырезки из газет о нападениях оборотней. Уэнсдей задумчиво нахмурилась и взяла в руки красную резинку. У неё была теория. — Могут ли «псы» с помощью сирен заморочить голову оборотням, чтобы они убивали норми? — она натянула резинку между кнопками. — Вполне, — согласился Ксавье. — Могут ли они использовать сирен, чтобы продвигать свои идеи через политиков, которых им удастся охмурить? — Вероятно так и есть. Я выяснила, что в истории с убийством дочери мэра была замешана сирена. Она могла заморочить голову Питеру Грину. И Уэнсдей рассказала Ксавье о том, что она узнала от Галпина-старшего. — Что-то не сходится, — Ксавье покачал головой. — Грин раньше не жаловал изгоев, и избиратели поддержали его, зная это. А теперь, наоборот, мэр готов за Барлоу едва ли не на коленях ползать, чтобы не потерять налоговые поступления от Невермора. Если цель «псов» — избавиться от изгоев, то зачем им было бы нужно, чтобы мэр сменил риторику, находясь у них на крючке? Неужели они не могли профинансировать Джерико другим способом и закрыть этот вопрос? Кажется, они достаточно влиятельны для этого. Да, ситуация с мэром не выглядела логически выверенной. Хотя, возможно, они просто не видели всей картины. — И зачем вообще сиренам играть на стороне против изгоев? — задумчиво добавил Ксавье. — В итоге новая политика, которую «псы» продвигают, коснётся и сирен тоже. На этот вопрос у них не было ответа. Возможно, поездка на презентацию «Песни утра» что-то прояснит. Уэнсдей потянулась за фотографиями жертв оборотней и случайно столкнулась руками с Ксавье, который тоже хотел взять что-то со стола. Это прикосновение почти обожгло её. Уэнсдей сглотнула и отвернулась, прикрепляя снимки раненых и убитых норми рядом с нападавшими оборотнями. Все, кроме журналистки Шерил, выглядели совершенно случайными людьми: туристы, продавец круглосуточного супермаркета, работник заправки. Оборотни скорее всего были нужны для запугивания норми и шума в прессе. В отличие от хайдов, популяция оборотней за годы, прошедшие с Волчьей резни, стала настолько обширной, что у каждого норми был хотя бы один знакомый из их племени. Должно быть, это вызывало жутко неуютное чувство опасности, учитывая, что оборотни каждое полнолуние свободно бегали по лесам. Вслед за жертвами оборотней на доску отправились и умершие от когтей хайда вместе с портретом пережившей нападение Кумико, а потом и изображения самих чудовищ. Уэнсдей также прикрепила недалеко от них бумажку с инициалами «Т.Г.». Они с Ксавье были солидарны в том, чтобы не вывешивать фотографию Тайлера рядом со всеми остальными. — Есть новые идеи, зачем им нужны хайды? — спросил Ксавье. — Они, конечно, вроде как беспрекословно слушаются своего хозяина, но ты сама говорила, что они слишком уж непредсказуемы. — Зато они могут обращаться в любое время в отличие от оборотней. Уэнсдей взяла маркер и сделала записи на двух новых стикерах. — Мать Тайлера, как я поняла по намёкам Барлоу, обратилась ещё в школе и убила норми, — Уэнсдей прикрепила бумажку с надписью «Франсуаза» недалеко от Галпина. — Но в её медицинской карте написано, что её забрали в Уиллоу Хилл уже после рождения сына. Уэнсдей пришпилила «Уиллоу Хилл» чуть в отдалении от хайдов. — Тайлера положили в ту же психушку, что и его мать, — Уэнсдей натянула две зелёные резиночки от Уиллоу Хилл к Франсуазе и её сыну. — Постой, разве его не содержат в колонии? — обескураженно уточнил Ксавье. — Я тоже так думала, пока Барлоу не обмолвилась о пропуске в Уиллоу Хилл. Пагсли говорит, что они исследуют хайдов и пытаются сделать их более безопасными и предсказуемыми. А значит, послушными хозяину. — Твой младший брат? Уэнсдей кивнула. — Он вроде как дружит с дочерью одного из врачей, что там работает. Ксавье с силой сжал её плечи и развернул к себе лицом. От этого невинного прикосновения тут же побежали мурашки по рукам и спине. Уэнсдей удивлённо моргнула, снова отвлекаясь от дела. — Ты думаешь, это случайность? — Ксавье был очень встревожен. — То, что они будто пытаются подобраться к вашей семье? И ты едешь в самое логово к этим людям! Уэнсдей задумалась. Пагсли был в опасности? Ей нужно было поговорить с ним и предупредить. И желательно по хрустальному шару, а не по телефону. Уэнсдей не доверяла этой напичканной микросхемами штуковине. Её можно было легко взломать и прослушать. — Маловероятно, что Пагсли смогли бы обмануть, — протянула она. — Его дар проснулся не так давно, но вряд ли проводя столько времени с этой Мэгги, он ни разу случайно не влез в её голову. Виделся ли Пагсли с матерью своей подружки? Брат звонил Уэнсдей примерно раз в две недели и каждый раз без умолку болтал о Мэгги. Наверное, он бы упомянул, если бы это случилось. — Твой брат телепат? — удивлённо спросил Ксавье. Уэнсдей кивнула, и Ксавье издал нервный смешок. — Твой отец, видимо, тоже? Чёрт, теперь я ещё больше боюсь знакомиться с твоими родителями. Уэнсдей смерила его задумчивым взглядом. Это то, чего он хотел? Быть представленным им в качестве её… парня? — Нет, дар Пагсли передался от нашего дедушки, — немного рассеянно ответила она и снова повернулась к доске, желая переменить тему. — Надеюсь, я узнаю от Галпина что-нибудь действительно стоящее. — Как ты будешь говорить с ним, если вас наверняка будут слушать? Да, ей определенно нужно быть осторожной, чтобы не вызвать подозрений. Спросить только о Лорел? Принести с собой рисунок собаки и попробовать незаметно показать Тайлеру? — Придётся что-нибудь придумать, — в любом случае Уэнсдей не могла отказаться от поездки. — Хайды — самая загадочная часть этой головоломки. — Слишком многие из них крутятся возле Джерико, — проворчал Ксавье. — Что такого в этом маленьком городишке? Уэнсдей перевела на него удивлённый взгляд. — Невермор, конечно. — Да, но они вроде как и не пытаются вмешиваться в дела школы. Лишь зачем-то убивают норми… И непохоже, что снова для какого-то ритуала. Все части тел на месте, — Ксавье постучал пальцем по одной из фотографий трупов. — Возможно, у них есть более долгоиграющий план, — заметила Уэнсдей. — И для этого они вполне могут попытаться держать мэра на коротком поводке, — добавил Ксавье. — На будущее. Уэнсдей улыбнулась ему уголком рта, покручивая банку с резиночками в руках. Работать вместе с Ксавье было приятно. Его теории были точны. И многое, что он замечал сразу, ускользало от неё самой довольно длительное время. Она разглядывала его, будто видела Ксавье впервые, когда выражение на его лице внезапно переменилось. — Уэнсдей! — Ксавье выглядел так, словно в его голову пришло что-то слишком невероятное. — Ты не знаешь, в какую именно лечебницу положили брата Инид для тестов? Уэнсдей удивлённо моргнула. Уиллоу Хилл! Если в этом учреждении содержали преступившего закон хайда, почему не могли размещать там же и оборотней? Это была чрезвычайно хорошая догадка! Она посмотрела на Ксавье и почувствовала, как её захлёстывает тягучей пронзительной нежностью. Уэнсдей потянулась к нему за поцелуем, и Ксавье, лишь на мгновение замешкавшись, обвил её руками, нагибаясь ниже. Когда их губы встретились, Уэнсдей словно прошило током с головы до ног. Железная банка выпала из её пальцев и покатилась по полу, издавая ужасный грохот. Уэнсдей было бы абсолютно всё равно, даже если бы мир за пределами мастерской рухнул. Потому что сейчас для неё не существовало ничего, кроме Ксавье — кроме его губ и рук, обжигающего тепла его тела, бешеного стука сердца под её ладонью. Внутри нарастало какое-то совершенно новое желание: не просто угомонить зов плоти, а действительно соединиться с Ксавье настолько близко и крепко, насколько это вообще было возможно. Кто бы мог подумать, что когда-то она будет испытывать что-то похожее? Очевидно, она действительно потеряла какую-то прежде казавшуюся существенной часть себя. Но теперь это было совершенно неважно. Ксавье сжимает её в объятьях так сильно, словно тоже жаждет вобрать её в себя всю без остатка. Уэнсдей плавится под его пальцами, как воск, податливо выгибаясь навстречу. Внутри неё бушует пламя — ненасытное, требовательное, всепоглощающее. Ксавье подталкивает её куда-то в сторону, и она спотыкается. Ноги её почти не держат. Уэнсдей чувствует его усмешку, а потом он нагибается ниже, подхватывает её под бёдра и тащит в сторону расстеленных на полу одеял. Он бережно опускает её вниз и садится возле её ног. Уэнсдей поднялась на локтях, наблюдая, как Ксавье медленно стаскивает с неё ботинки. Он смотрит на неё, мягко улыбаясь, и Уэнсдей чувствует, как всё внутри неё плавится от возбуждения от одного только его взгляда. Ксавье тоже разувается и опускается рядом. Уэнсдей мгновенно обвивает его руками и ногами, притягивая к себе. Напряжение внизу её живота нарастает, сжимая внутренности сладкой истомой. Он целует её медленно и глубоко, зарываясь пальцами в основание косичек. Когда его рука сползает ниже, поглаживая вдоль тела и сжимая бедро, а губы быстрыми поцелуями спускаются по подбородку и мягко прижимаются к чувствительному месту на шее, из её горла вырвется первый тихий стон. — Сегодня ты не остановишься, даже если сюда зайдёт весь преподавательский состав с твоим отцом во главе, — Уэнсдей хотела бы, чтобы это звучало как угроза, но на деле выходит придушенный срывающийся шёпот. Ксавье хмыкает, резко выдыхая около её уха, и она вздрагивает от ощущения вибрирующего горячего воздуха, будто от разряда тока. — Я бы не посмел, — бормочет он, слегка прикусывая её кожу. В её голове сплошной туман. Она почти ничего не соображает. Когда он успел стащить с неё водолазку? Когда она сняла с него рубашку? Уэнсдей сгорала от потребности быть с ним. Задыхалась от желания. Она так сильно нуждалась в нём. Она выгибается в пояснице, когда он тянется к застёжке, и помогает освободить себя от лифчика. Когда его поцелуи спускаются на её обнажённую грудь, Уэнсдей с силой прикусывает губу и притягивает Ксавье к себе, путаясь в его волосах пальцами. Чувствовать его язык и горячее дыхание, касающиеся чувствительной кожи ещё восхитительней, чем его руки. Он слегка прикусывает её сосок, одновременно сжимая второй между подушечками пальцев, и она громко несдержанно стонет. Он возвращается к её лицу, беспорядочными поцелуями покрывая ключицы, шею, губы, щеки. Отстраняется и смотрит на неё пронзительным взглядом. Она тяжело дышит. В его расширенных зрачках — тьма, обволакивающая и мягкая, затягивающая куда-то вглубь, на дно её собственной души. Его движения плавные и вкрадчивые, а улыбка хитрая, как у чеширского кота. Он берёт обе её руки одной своей, заводит наверх, сжимая запястья, и наклоняется ниже, соприкасаясь кончиком своего носа с её, продолжая всматриваться в её глаза. Вторая рука Ксавье нежно скользит к её груди и мягко сжимает. Уэнсдей рвано выдыхает. Его взгляд словно вытаскивает изнутри неё что-то порочное и горячее. Что-то, что заставляет её тело трепетать от предвкушения. Она чувствует, как его колено мягко и неспешно раздвигает её ноги, прижимаясь к ней. Она ёрзает, чтобы ощутить его давление теснее и сильнее, и он снова впивается в её губы. Очень скоро и этого становится недостаточно. — Пожалуйста, — её голос звучит жалкой мольбой. Ксавье повинуется, но совершенно не торопится. Медленно скользит губами вниз, снова покрывая всё её тело поцелуями. Рисует языком узоры на коже. Прикусывает выступающую тазовую косточку, пока расстёгивает молнию на её штанах. Она приподнимает бёдра, и он стягивает с неё брюки вместе с бельём преступно медленно. Ксавье располагается между её ног, раздвигая их чуть шире. Он осторожно касается пальцами и нежно ласкает её, одновременно целуя внутреннюю поверхность бедра и комкая второй рукой ягодицы, слегка приподнимая их. Уэнсдей выгибается в пояснице, почти теряя возможность дышать, ёрзает, чтобы прижаться к его пальцам плотнее самой чувствительной точкой. Вскоре его руку сменяет язык, и это горячее влажное прикосновение окончательно сводит её с ума. Обычно Уэнсдей требует, но сейчас она готова умолять, лишь бы получить желаемое. Она извивается, стонет, хрипло просит чего-то большего, сама не понимая, чего именно. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, — словно мантру. — Ксавье, пожалуйста. И он снова слушается. Прикасается пальцами, дразнит её, а потом вводит один внутрь. Она вздрагивает и судорожно стискивает мышцы. Ксавье шепчет, чтоб она расслабилась, и продолжает ласкать её клитор мягкими скользящими движениями. Потом начинает двигать рукой в такт языку, описывать внутри неё круги, медленно растягивать. Когда она начинает двигаться ему навстречу, он добавляет второй палец. Уэнсдей так возбуждена, что неприятное растяжение почти сразу пропадает, растворяясь в пронизывающем всё её тело удовольствии. Когда Ксавье изгибает руку, доставая какую-то особенно чувствительную точку внутри неё, она стонет и корчится, чувствуя, как подрагивают бёдра, а мышцы внутри начинают трепетать. Он слегка ускоряется, и тьма окончательно накрывает её. Она сжимается вокруг его пальцев и, кажется, даже кричит, совершенно себя не сдерживая. Её трясёт от удовольствия. Это настоящее помешательство. Ксавье снова нависает над ней, глядя в глаза. Волосы закрывают половину его лица, и Уэнсдей ослабевшими руками тянется к нему, ласковым движением заправляя их за уши. Ксавье смотрит на неё заворожённым и нежным взглядом. Улыбается мягкой улыбкой. Она тяжело и хрипло дышит, понемногу приходя в себя. Этого всё ещё недостаточно. Ей хочется больше и ближе. Хочется почувствовать внутри не только его пальцы. Она поднимает руки и расстёгивает пуговицы на его джинсах. Прикасается к нему, легко поглаживая. — Презервативы во внутреннем кармане куртки, — она вяло кивает в сторону двери. Ксавье усмехается и тянется к стеллажу, доставая откуда-то с полки конвертик из фольги. — На этот раз я подготовился, — говорит он почти самодовольно, и Уэнсдей фыркает, мстительно сжимая пальцы на его члене. Он сдавленно стонет и отстраняет её руки, потом торопливо стягивает с себя остатки одежды. — Хочешь быть сверху? — шепчет он, наклоняясь к ней и снова целуя в шею. — Ты так любишь всё контролировать. Уэнсдей отрицательно мотает головой. Кажется, Ксавье гораздо лучше неё понимает, что делать. Закусив губу, она наблюдает, как он разрывает упаковку и надевает презерватив. Снова нагибается над ней, просовывает руку между их телами, кружит пальцами по клитору, вызывая в ней горячую волну возбуждения. Целует глубоко и настойчиво. Прижимается к ней и наконец мучительно медленно толкается внутрь. Уэнсдей зажмуривается и всхлипывает, и Ксавье мгновенно замирает, не войдя и наполовину. — Больно? — он смотрит на неё встревоженным взглядом. — Мне остановиться? — Если остановишься, я тебя убью! — шипит она. — Буквально. Она сама подаётся бёдрами вперёд, насаживаясь почти до упора. Ксавье удивлённо ахает. Это действительно немного больно, но всё же облегчение от невероятного, ошеломляющего чувства наполненности гораздо сильнее. Она требовательно вцепляется Ксавье в предплечья, и он наконец начинает двигаться медленными тягучими толчками. Дискомфорт окончательно растворяется в удовольствии. Ксавье опускается ниже, опираясь на локти по сторонам от её головы. Смотрит пристально глаза в глаза. Воздуха становится всё меньше. Они оба часто и тяжело дышат. Уэнсдей никогда не думала, что это может быть так. Настолько пронзительно. Настолько проникновенно. Она сжимается вокруг него от этого невероятного сочетания его пробирающего взгляда и движения члена внутри неё. Тем не менее ей всё ещё чего-то не достаёт, хочется сильнее и быстрее, и она начинает двигаться бёдрами навстречу. Ксавье мычит что-то неразборчивое, выпрямляется и немного наращивает темп, прижимая пальцы к её клитору. Уэнсдей вскрикивает, снова задыхаясь. Выгибается, подаётся ему навстречу. Вцепляется пальцами в одеяло. Жмурится. Тело пробирает дрожью. Она сводит ноги на его пояснице, побуждая войти ещё глубже, и её, наконец, снова сносит волной эйфории куда-то за грань. Ксавье подхватывает её за ягодицы, делая ещё несколько более резких и хаотичных толчков и следует за ней с тихим сдавленным стоном. Он опускается рядом, откидывая презерватив куда-то в сторону, прижимает её к себе, сдвигает подальше от мокрого неприятно холодеющего пятна, оставшегося на одеяле. Шепчет какие-то глупые нежности ей в волосы. Уэнсдей чувствует себя ошеломлённой и до предела расслабленной. — Тебе было хорошо? — доносится до неё невнятное бормотание Ксавье. — До смерти восхитительно, — отвечает она, укладывая голову ему на грудь. И это действительно похоже на то, что она умерла и снова воскресла. Удивительное перерождающее чувство. — Ты такая невероятно прекрасная, — Ксавье едва касаясь гладит её по выступающим позвонкам. — Совершенная. — Знаю, — шепчет Уэнсдей, проваливаясь в сон и не совсем понимая, что она вообще говорит. — Ты тоже. Прежде чем окончательно отключиться, она чувствует его улыбку и то, как Ксавье ещё сильнее сжимает её в объятьях.