Серебряный пёс

Бьянка была странно рассеянной, непохожей на себя. Уэнсдей и прежде замечала, что она ведёт себя не так, как обычно, но особенно ясно поняла это, когда на уроке фехтования одержала победу над ней два раза подряд, но даже не раззадорила всегда такую амбициозную сирену. Бьянка лишь поздравила её с очевидно улучшившимися навыками. Уэнсдей сомневалась, что дело было в её собственных заслугах. Да даже Ксавье обычно фехтовал лучше, чем Бьянка сегодня! Уэнсдей не хотела этого спрашивать, но, кажется, близкое общение с Ксавье делало её слегка расхлябанной не только рядом с ним, но и вообще всегда. — У тебя всё в порядке? — поинтересовалась Уэнсдей, подавая ей руку в перчатке после третьей победы подряд и помогая подняться. — Порядок, — Бьянка осклабилась и, извинившись перед преподавателем, ушла из тренировочного зала. Ксавье пропустил урок фехтования. Очевидно, он ушёл в студию разбираться в своих видениях. Кажется, такими темпами его успеваемость сильно пострадает. Хотя, возможно, ему позволили прогулять один день занятий после всего, что с ним произошло, чтобы прийти в себя? Когда Ксавье вчера уснул, Уэнсдей пролежала рядом почти целый час, размышляя, как необъяснимо и невероятно быстро они сблизились за такое короткое время, а потом написала ему записку и ушла в свою комнату. Уэнсдей почти не спала этой ночью, продолжая думать об этой удивительной способности Ксавье — уничтожать все мыслимые и немыслимые преграды, которые она всю жизнь выстраивала вокруг себя. Было ли то, что она позволяла ему разрушать их с такой лёгкостью, тоже игрой гормонов? О, Уэнсдей очень на это надеялась! Это было просто абсурдно — то, насколько сильно она тянулась к нему. Она будто бы становилась рядом с Ксавье почти нормальной. И Уэнсдей не была полностью уверена, что ей это нравится. С одной стороны то, что она могла позволить рядом с ним слегка отпустить вожжи, переложить на него часть своих проблем и немного расслабиться, не ожидая получить предательскую подножку, оказалось достаточно удобным и невероятно приятным. С другой, её пугала собственная готовность делать всё это. Доверие, которое Уэнсдей ему оказывала, было не просто её рациональным решением. Не просто сознательным выбором. Её разуму скорее претило то, как быстро она позволяла Ксавье отбрасывать все её барьеры. Но её собственное тело предавало Уэнсдей, расслабляясь рядом с ним, словно на каком-то физическом уровне отказывалось видеть в Ксавье хоть малейшую опасность. В его присутствии она становилась болтливой, словно Инид. Отзывчивой на ласку, словно её мать. Слабой, словно Пагсли, вечно испытывающий непомерно и непростительно много чувств. А теперь она ещё и заснула буквально у Ксавье под боком! И даже не нашла в себе сил немедленно сбежать, когда осознала, что именно случилось. Повелась на его беззащитные взгляды. Её действительно пугала скорость собственного падения в эту бездонную яму искренней нежности и слабости. А ещё больше Уэнсдей пугало то, что она на самом деле наслаждалась этим затяжным полётом.

***

После фехтования был большой перерыв для того, чтобы студенты успели принять душ и переодеться после физических упражнений. Уэнсдей торопливо вымылась и натянула на себя школьную форму. Ей хотелось успеть зайти к Ксавье в мастерскую, чтобы посмотреть на его рисунки. Уэнсдей была права. Когда она зашла внутрь его студии, Ксавье сидел за столом, склонившись над листом бумаги. — Привет, — он повернулся к ней и криво улыбнулся. Его взгляд был немного затуманен, как обычно во время работы с собственными видениями. Перед Ксавье над его столом висели новые наброски, прикреплённые к стене канцелярскими кнопками. Уэнсдей подошла ближе. Оборотень, скалящийся, с испачканной кровью мордой, смотрел с одного из рисунков абсолютно звериными глазами, словно что-то свело его с ума. На другом был изображён человек, тупо уставившийся на свои руки с засохшими на них тёмными пятнами. Серые накидки-плащи с капюшонами. Голубые, полупрозрачные, будто огромные стеклянные бусины, глаза сирен. Балахон, скрывающий высокую женскую фигуру, из-под которого выглядывала прядь огненно-рыжих волос. Хайды — один, второй, третий — и все незнакомые Уэнсдей, не похожие ни на Тайлера, ни на того, который напал на Кумико. В самом центре находился более детальный рисунок уже знакомой ей собаки с пушистым хвостом, напоминающим лисий. Ксавье приподнялся и постучал по ней пальцем. — Это то самое серебристое животное, — сказал он. — Похоже на брошь. Или что-то вроде того. Брошь? Кажется, это звучало ожидаемо, но Уэнсдей всё ещё никак не могла ухватиться за собственное смутное воспоминание. Ксавье повернулся к ней с таким взглядом, будто на его глазах только что разверзлась пропасть, погребая заживо целый город. — Это словно сотни нитей, которые тянутся в одну, — пробормотал он. — И в центре всего она, эта собака. Какая-то бессмыслица! Оборотни, нападающие на норми. Сирены, занимающиеся сокрытием улик о Крэкстоуне и ещё чёрт знает чем. Хайды, включая эту таинственную рыжеволосую женщину. Люди в плащах, среди которых Уэнсдей видела Шерил в своём видении. Всё это было связано? — Что ты видел? — спросила она. — У твоих видений вообще есть какой-то внятный сюжет или что-то вроде того? Ксавье опустился назад на табурет, качая головой. — Нет, — он нервно сжал пальцы, вцепляясь в собственные джинсы. — Скорее много мелькающих картинок. Вспышки. Всполохи. Меня кружило, словно в водовороте. Я не сумел ни за что зацепиться. Следовало ли ей рассказать Ксавье, что она выяснила о матери Бьянки? Уэнсдей не хотелось повторения того, что случилось в прошлый раз, буквально позавчера, когда она поделилась с ним информацией о напавшем на Кумико монстре. Не хотела снова втягивать его в неприятности и подвергать опасности. Наверное, всё же она придержит эту тайну при себе. — Ты говорил, что твои сны касаются того, что может повлиять на твою жизнь, — задумчиво протянула Уэнсдей. — Значит, всё это в итоге окажется здесь, в Джерико? Ксавье взглянул на неё, нахмурившись. — Это… довольно вероятно. Уэнсдей снова посмотрела на собаку в центре коллажа, созданного Ксавье. Серебряная, с узкой мордой, поджарая. Настороженная, словно охотничий пёс, почуявший свою добычу. Неуловимо похожая одновременно на лисицу и на волка. Где она могла её видеть? — Эти плащи с капюшонами, — Ксавье наклонил голову, присматриваясь к собственным рисункам. — Почему я не вижу их лиц? Почему ты их не видела? Похоже на какой-то дешёвый спектакль. Из дурацкого фильма про всемогущее тайное общество. Уэнсдей прищурилась, размышляя над его словами. Возможно, Ксавье в чём-то был прав. Общество людей, которое имело что-то против изгоев. Создавало новостные поводы и использовало их, чтобы поднять обсуждения об ограничении их прав. Вот оно! Уэнсдей вспомнила, где видела точно такую же брошь! У той продавщицы из книжного магазина в Джерико, которая отказалась её обслуживать! Она была приколота на её широкий белый пилигримский воротник! Эти люди в балахонах явно были не так просты, как Лорел Гейтс, которая действовала, словно безграмотный лесоруб в лесу, расправляясь со свидетелями направо и налево. Хотя, возможно, Шерил погибла именно по этой причине — она слишком глубоко копала где-то совсем рядом с их планами. Она узнала о Крэкстоуне и пыталась опубликовать свою статью, несмотря на все возражения собственного шефа. А может быть ей даже удалось нарыть ещё что-то более скандальное и опасное. Уэнсдей вдруг вспомнила, что на столе Шерил тоже стояла серебристая статуэтка собаки. Сложно сказать, той же самой или нет. Она тогда её толком не разглядывала. Но это было довольно любопытное совпадение. Может, Сплетник работал с этими людьми? Советовался, что пускать в печать, а что придержать на потом. Может, именно они посоветовали главному редактору Сплетника не публиковать материал Шерил? Возможно, эти люди понимали, что когда-нибудь столкнутся с такими, как она или Ксавье, и пытались скрыть свои лица капюшонами, чтобы чьи-либо видения не вывели их на чистую воду раньше времени. Они каким-то образом сводили оборотней с ума и заставляли их нападать на норми. Они использовали сирен, чтобы скрывать улики. Улики против них самих? Может, Лорел всё же работала не в одиночку? Может, её задача состояла в том, чтобы пробудить монстра в парне с генами хайда, чтобы потом его можно было использовать, как и ту женщину, напавшую на Кумико, которую они видели в лесу? Или тех, которых нарисовал Ксавье, перенося на бумагу свои видения? Мог ли Тайлер что-то знать об этом? Может, ей всё-таки стоило встретиться с ним и попробовать его разговорить? — Что ты сказала, Уэнсдей? Она вздрогнула и повернулась к Ксавье. Разве она что-то сказала вслух? Он поднялся на ноги и смотрел на неё, словно Уэнсдей только что воткнула ему нож в спину. Или снова сдала полиции. Его лицо выражало степень крайнего возмущения и непонимания. — Я ушам своим не верю! — его голос был полон злой и горькой обиды. — Ты хочешь встретиться с Галпином? Уэнсдей вытаращила на Ксавье глаза, выпрямляя спину. Его влияние на неё было просто отвратительным! Доставляющим ей множество неудобств. Она слишком расслаблялась, совершала какие-то абсолютно нехарактерные для себя поступки и даже не замечала этого. — Ты же понимаешь, что я просто хочу добыть информацию? — прохладным тоном спросила она. — И твой лучший источник — этот… — Ксавье захлебнулся собственными словами. — Этот лжец и убийца, который вряд ли говорил тебе хоть слово правды? Уэнсдей поджала губы. Конечно, она понимала, что отчасти Ксавье прав. Она не могла доверять Тайлеру. Но ведь, кажется, она зачем-то была ему нужна? Уэнсдей могла потребовать информацию в обмен на какую-нибудь услугу, если она будет выполнима. — Хочешь встретиться с этим типом, который поцеловал тебя лишь для того, чтобы унизить перед тем, как попытаться убить? Внутри Уэнсдей поднялась волна гнева. Да что он себе позволяет? На что намекает? На то, что она собиралась встретиться с Галпином только из-за того, что в прошлом испытывала к нему какие-то чувства? — Избавь меня от своей неуместной ревности, — отчеканивая каждое слово, сказала она. — То есть тебе можно ревновать меня к каким-то случайным официанткам, которым я улыбаюсь из вежливости? — тон голоса Ксавье повысился. — А когда ты собираешься встретиться с этим уродом, я должен заткнуться и молчать в тряпочку? Уэнсдей ощетинилась. — Я ненавижу, когда кто-то пытается меня контролировать. Я не твоя собственность, Ксавье! Ты не имеешь права мне что-либо запрещать! Ксавье отшатнулся от неё, будто она ударила его. — Такого ты обо мне мнения, значит? — уязвлённо спросил он с болью в голосе. — Я просто пытаюсь тебя защитить, как и всегда. Ты же не понимаешь, когда тебе лгут в лицо! — Хочешь сказать, что я доверчивая наивная дурочка? — Уэнсдей прищурилась и сжала руки в кулаки. — И поэтому ты можешь говорить мне, с кем я не должна общаться? Прямо как в прошлом семестре? Ксавье побледнел и осел назад на табурет, будто кто-то внезапно стукнул ему по коленям и его ноги подкосились. Уэнсдей кипела от злости и негодования. Она бросила на него последний гневный взгляд, развернулась на месте и пошла прочь, громко хлопнув дверью мастерской. Ксавье не сказал ни слова и не предпринял никаких попыток остановить её.

***

На оставшихся уроках Уэнсдей едва слушала, что говорили учителя. Даже на истории, где их преподаватель, мистер Харрисон, взахлёб рассказывал о пытках, которым всего лишь каких-то триста лет назад подвергались уличённые в колдовстве изгои (и норми, которых приняли за таковых). Злость и обида медленно варились в ней, разъедая что-то внутри, словно кислота. С какой стати Ксавье вообще посчитал, что она позволит ему говорить, что ей делать, а чего не делать? Диктовать ей какие-то свои абсурдные условия? Но ещё больше она злилась на саму себя. Как так получилось, что она сказала о Галпине вслух? Это же просто невероятная, дикая глупость! Вот к чему привели все эти дурацкие игры её собственных гормонов! Хорошо ещё, что она не выболтала, что именно об этом её просил его папаша-шериф! И вообще. Ксавье что, действительно считал её идиоткой, не способной постоять за саму себя? Не умеющей отличить правду от лжи, а друзей от врагов? Очевидно, в Ксавье говорило не только желание защитить её, как он сам это объяснял, но и старая обида на самого Галпина. Уэнсдей до сих пор не знала, что конкретно он натворил, когда разрушил фреску Ксавье. Определенно ничего хорошего, раз сам Тайлер признался, что тот мог испортить ему жизнь. Тут явно было замешано что-то похуже обычного хулиганства с рисунком на стене. И всё же Уэнсдей считала, что ревность была основной причиной, почему Ксавье так расстроила идея её встречи с Тайлером. И это было чрезвычайно глупо и абсолютно неприемлемо с его стороны! Расследование было гораздо важнее чьих-либо чувств. И Ксавье должен был осознать, что она не собирается потворствовать его собственническим инстинктам, особенно если это будет мешать делу. Хотя она и могла немного понять Ксавье, Уэнсдей не была готова извинить его совершенно идиотское поведение. Просто закрыть глаза на его слова. Забыть и простить. Пусть немного подумает и осознает, что с ней нельзя так обращаться. По правде, самой Уэнсдей не очень-то хотелось видеться с Тайлером. Так что разговор с ним она отложила на крайний вариант, если совсем зайдёт в тупик в своём расследовании. Пока же Уэнсдей собиралась съездить в Джерико и попробовать разговорить того рыжего парнишку, сына хозяйки книжного. Может, он сможет рассказать ей, откуда у его матери эта брошь и связано ли с ней что-то, что восполнит хотя бы какие-то пробелы в этой запутанной истории, полной секретов.

***

Уэнсдей тянула время, чтобы не возвращаться в собственную спальню. Утром ей крайне повезло избежать расспросов Инид. Её соседка упорхнула по каким-то делам за час до уроков, с хитрой улыбкой заявив, что вечером ждёт подробного рассказа, где это Уэнсдей полночи пропадала. Она скрывалась сначала у Юджина, которому, кажется, стало немного лучше. Он целый час рассказывал Уэнсдей о каких-то жуках, которые должны были проснуться после зимы самыми первыми, и даже немного улыбался почти прежней счастливой улыбкой. Правда потом Юджин будто что-то вспомнил, нахмурился и надолго замолчал, а после снова стал угрюмым и неразговорчивым. Но, наверное, то, что теперь её друг хоть ненадолго мог отвлечься от переживаний, было хорошим знаком? После Уэнсдей почти два часа просидела в читальном зале, делая домашнее задание. Она бы с большей охотой отправилась в библиотеку Белладонны, чтобы найти какую-нибудь интересную книгу, но Уэнсдей ещё помнила, как в прошлый раз наткнулась там на Ксавье, чёрт бы побрал его любовь к чтению! Ещё какое-то время Уэнсдей бродила по лесу в окрестностях Невермора, пока совсем не закоченела. Было уже довольно темно, когда она зашла в их общую с Инид спальню, надеясь, что та снова пропадает где-нибудь с Аяксом, но не тут-то было. Её подруга сидела за письменным столом, с усердием что-то строча в тетради. Уэнсдей едва ли не впервые видела у Инид такое рвение к учёбе. — Как думаешь, розовый — слишком банальный цвет для весеннего бала? — задумчиво протянула Инид, едва Уэнсдей закрыла за собой дверь. Как же она могла забыть, что её подруга вошла-таки в комитет по подготовке? Кажется, теперь Уэнсдей предстоит слушать об этом банальном действе вплоть до середины мая, или когда он там должен пройти? Не дождавшись от неё ответа, Инид снова повернулась к своим записям. — Пожалуй, насчёт цветовой палитры мне стоит посоветоваться с кем-то другим, — пробормотала она себе под нос. Уэнсдей хотела поскорее лечь в постель, чтобы притвориться спящей, пока Инид не вспомнила о своих утренних угрозах. Но не тут-то было! Она не успела даже уйти в ванную переодеваться, как Инид повернулась и сказала, немного прищурившись: — Слышала, ты поругалась с Ксавье. Что у вас стряслось на этот раз? И откуда эта невозможная сплетница вообще об этом узнала? — Аякс сказал, что на Ксавье снова лица нет. Ах, Аякс сказал! Ну что за парочка? У обоих язык без костей! — И он опять не был на ужине, — вкрадчивый голос Инид ввинчивался в её голову, вызывая головную боль. Ну да, чего ещё от него можно было ожидать? Снова решил морить себя голодом? Да и пожалуйста! В этот раз она не потащит еду в его мастерскую, дудки! Уэнсдей чувствовала, как утихший было за целый день гнев снова поднимается в её груди удушливым облаком. И с чего её подруга решила, что если они поссорились, то виновата может быть только она, Уэнсдей, но никак не сам Ксавье? Если Инид так за него переживает, так пусть идёт и утешает этого ревнивого идиота, а не лезет к ней с попытками разжалобить! — Если Ксавье так нравится строить из себя страдальца, не вижу причин ему мешать! — со злостью выплюнула Уэнсдей, громко хлопая дверью ванной. Больше Инид не приставала к ней с расспросами в этот вечер.

***

На следующий день, в субботу, Уэнсдей снова пошла в Джерико пешком. После того как они с Инид немного повздорили, Уэнсдей не хотела нарываться на новые разговоры. Не дожидаясь, когда Инид вылезет из постели, она собралась и ушла, даже не позавтракав, но прихватив с собой Вещь, который, кажется, стал слегка дальновиднее после их последней ссоры и ни о чём её не расспрашивал. Она добралась до города быстро, радуясь, что успела ещё до того, как студенты Невермора заполонили улицы Джерико в свой заслуженный выходной. Она не хотела сталкиваться ни с кем из знакомых. Её путь проходил прямо мимо площади напротив мэрии, где совсем недавно стояла сцена. Уэнсдей с удивлением заметила знакомую внушительную и высокую фигуру, которую она миллион раз видела по телевизору благодаря Пагсли. Винсент Торп, очевидно тоже предпочитающий вести свои дела по утрам, зашёл внутрь здания мэрии с таким невозмутимым видом, словно направлялся в собственный дом. Интересно, что ему там понадобилось? Нашёл союзников среди местных политиков под стать себе? Таких же лживых и лицемерных. Книжный магазин был ещё закрыт. Уэнсдей постояла немного возле его разукрашенных тошнотворными сердечками дверей, оставшихся после недавнего праздника, раздумывая, чем бы ей скрасить ожидание. Ей хотелось кофе и что-нибудь перекусить. Кажется, Флюгер уже открывался в восемь утра в отличие от местных магазинов. И вроде бы там даже была какая-то несладкая выпечка и сэндвичи. Уэнсдей вздохнула и отправилась в его сторону. Она вошла внутрь кофейни и прошествовала к тому самому столику, за которым сидела здесь в прошлый раз со своими друзьями. Новых пропавших людей на доске объявлений пока не появилось — там висели уже знакомые ей шесть фотографий. Наверное, хайд удовлетворил собственную жажду крови, напав на Кумико, и пока приостановил охоту на случайных людей, прогуливавшихся по лесу. В этот раз к Уэнсдей подошла не белокурая Хлоя, а заспанный парнишка с короткими жёсткими волосами и смуглым лицом. Квад, который он подал ей, был довольно неплох, хоть и не дотягивал качеством до того, который когда-то почти в прошлой жизни варил для неё Галпин. Уэнсдей вдруг с удивлением поняла, что не чувствует в отношении Тайлера такой же жгучей злобы, как раньше. Это не значило, что она могла простить и забыть его предательство — такое просто не забывается. И она по-прежнему люто ненавидела его. Но нестерпимая горечь, которая прежде затапливала всё внутри неё при одном воспоминании о чём-то, связанном с Тайлером, стала не настолько едкой. Уэнсдей вполне могла сидеть во Флюгере, не чувствуя порывов вскочить и сбежать из него прочь, или вспоминать о том кофе без невыносимого удушающего чувства от обиды на Галпина. Тайлер действительно превратился в одну из страниц её прошлого. Это было довольно обнадеживающе. Возможно, если ей всё же придётся отправиться на встречу с ним, Уэнсдей не придушит Галпина в первые же пять минут разговора. — Привет, Уэнсдей, — услышала она смутно знакомый голос. — Можно к тебе присоединиться? Уэнсдей повернулась и увидела, что возле её стола стоит сын покойного мэра Уокера — Лукас. Он немного смущённо, но приветливо ей улыбался. — Я предпочитаю завтракать в одиночестве, — ответила Уэнсдей. Она не была против конкретно его компании — скорее против любой. Но Лукас приблизился к ней и слегка наклонился. — Мне нужно поговорить с тобой, — чуть понизив голос, сказал он. — Это насчёт Бьянки. Уэнсдей вспомнила, что они общались в прошлом году. И совсем недавно спорили прямо тут, во Флюгере, когда она последний раз пыталась зайти сюда, чтобы выпить кофе. — Ладно, садись, — милостиво разрешила она. Лукас тут же торопливо опустился напротив, будто боялся, что она передумает. Он заказал себе двойную порцию эспрессо, и Уэнсдей даже почувствовала некое расположение к этому темнокожему пилигриму. По крайней мере, у него был нормальный вкус, и он не пил эту сладкую молочную бурду, как многие другие. Включая Ксавье. — Итак? — спросила она, чуть выгибая бровь, когда официант наконец оставил их в одиночестве. — Я хотел спросить… — Лукас нервно теребил свою чашку. — Ты не знаешь, всё ли у неё в порядке? Уэнсдей немного нахмурилась. Она надеялась, что узнает что-то новое от него, а не будет делиться своими наблюдениями. — Почему ты спрашиваешь о ней меня? Лукас глубоко вздохнул. — Я пытался поговорить с другими её подругами, но, честно говоря, у меня от некоторых из них мороз по коже, даром что они тоже сирены. К тому же они оказались не сильно разговорчивыми. А вы вроде тоже общаетесь, как мне показалось. Уэнсдей кивнула. Они действительно общались, хоть и не слишком близко. А в этом году и вовсе ничтожно мало. — Знаешь, в конце прошлого года мы часто виделись и болтали, и она действительно мне нравится, — Лукас прикусил губу. — Мы вроде как подружились тогда. А потом вас отпустили на каникулы, и Бьянка не отвечала на мои сообщения. И сейчас она какая-то… не такая, как прежде. Уэнсдей сделала глоток кофе. Она и сама замечала, что с Бьянкой что-то происходит, но не знала ничего определенного. К тому же она не была уверена, насколько откровенной может себе позволить быть с этим пилигримом. В конце концов, в прошлом году он пытался задирать её и Юджина, а потом затеял эту глупую выходку на балу, даже не потрудившись над антуражем, заменив кровь на подкрашенную красной краской воду. — Я за неё переживаю, — пальцы Лукаса судорожно сжались на его чашке. Это Уэнсдей могла понять. Она тоже лишь позавчера чуть не лезла на стенку от беспокойства за Ксавье. — Я не уверена, что могу сказать тебе что-то определенное, — немного помолчав, всё же произнесла она. — Бьянка упоминала, что её отчим вроде как запрещал пользоваться мобильным телефоном. Она не отвечала никому: ни друзьям, ни знакомым. Лукас рассеянно провернул чашку, хмурясь. Немного кофе выплеснулось на белоснежную тарелку. — Она говорила это и мне, — он вздохнул. — Но мне показалось, там есть что-то ещё… Будто… Будто она не чувствовала себя в безопасности дома, с этим самым отчимом. В этом мог быть смысл. Если мать Бьянки была связана с махинациями, из-за которых студенты Невермора оказались неспособны рассказывать правду, то она была связана и с этим обществом в серых плащах. Был ли отчим Бьянки как-то замешан в этом? — На самом деле мне тоже показалось, что она несколько рассеяна последнее время, — протянула Уэнсдей, вспоминая вчерашний урок фехтования и ещё парочку случаев на других уроках. — Но мы не близкие подруги. Бьянка рассказывала тебе что-то ещё? Например, о своей матери? — О матери? — Лукас наморщил лоб. — Я знаю, что её мать владеет «Песней утра», и что Бьянке это не нравится. Они в не очень хороших отношениях. Бьянка как-то сказала, что не хочет стать похожей на свою мать. — Она не говорила, почему задержалась дома на целый месяц? — спросила Уэнсдей. Лукас пожал плечами. — Ничего такого, за что можно было бы зацепиться. Вроде как у её матери проблемы с бизнесом, и она пыталась привлечь Бьянку к каким-то делам. Но я не знаю ничего конкретного. Уэнсдей задумчиво нахмурилась. «Песня утра» заморочила головы студентам Невермора, их друзьям и знакомым, а Бьянка помогала матери с бизнесом? Знала ли она что-то о связях матери или отчима с теми самыми неизвестными людьми, которые пытались навредить изгоям? Стала ли она их соучастницей или её использовали вслепую? Заставили её помогать с помощью песни сирены или Бьянка согласилась добровольно? Вряд ли сама Бьянка захочет отвечать на эти вопросы. Или, что тоже вероятно, у неё просто нет возможности поделиться информацией с кем-либо. — Я буду присматривать за ней, — серьёзно сказала Уэнсдей. — И, если увижу, что ей что-то угрожает, попытаюсь помочь. Она умолчала, что если сама почувствует угрозу, исходящую от Бьянки, то не пожалеет средств, чтобы защитить себя или своих близких. Но всё же Уэнсдей очень надеялась, что до этого не дойдёт. — Кстати, Уэнсдей, — Лукас внезапно дружелюбно улыбнулся ей. — Передай спасибо вашему художнику. Благодаря ему шерифа Галпина временно отстранили от должности. Уэнсдей непонимающе уставилась на него. Ей казалось, что прежде Лукас ничего не имел против шерифа. — Они с отцом дружили, а Галпин даже не удосужился провести нормальное расследование, чтобы найти его убийцу, — пояснил Лукас. Уэнсдей усмехнулась. Месть и жажда справедливости. Такие категории устремлений она вполне одобряла.

***

Уэнсдей сегодня везло. Когда она подошла к книжному магазину минут за десять до открытия, из его дверей вышел тот самый долговязый веснушчатый парень, с которым она собиралась поговорить. У него в руках был пакет с мусором. Уэнсдей проследовала за юношей. Когда он повернул за угол дома, направляясь к помойке, она нагнала его и преградила дорогу. — Эм… — замялся он. — Мы знакомы? Сегодня Уэнсдей была одета не в школьную форму, поэтому, возможно, он её и не узнал. — Не совсем, — сказала она, улыбаясь ему своей любимой улыбкой, от которой у нормальных людей подскакивал пульс от необъяснимого страха. — Тебя, кажется, зовут Эрни? Парень обескураженно кивнул, запуская пальцы в свои рыжие волосы и взъерошивая их ещё больше, чем прежде. — Уэнсдей Аддамс, — представилась она, чопорно кивая головой. — Приятно познакомиться. Голубые глаза Эрни недоверчиво распахнулись. — Та самая Аддамс? Из Невермора? — он сделал маленький шажок назад. — Ты же просто местный ночной кошмар, судя по слухам. Не уверен, могу ли я сказать, что рад нашему знакомству. Уэнсдей усмехнулась. — Вообще-то я сказала то же самое. Парень непонимающе нахмурился. — У меня тут были кое-какие дела, — он слегка встряхнул чёрный мусорный мешок, который держал в руке. — Так что… может, дашь мне пройти? — Я хотела кое-что спросить у тебя, Эрни, — вкрадчиво произнесла Уэнсдей, делая в его сторону небольшой шаг, от которого парень испуганно попятился. — О броши твоей матери. Эрни в замешательстве моргнул. — Какой броши? — его голос испуганно подскочил вверх. — С какой стати я вообще должен отвечать на твои вопросы? — Ты сам сказал, что я — местный ночной кошмар, — Уэнсдей придвинулась ещё ближе, загоняя его в угол. — Хочешь, чтобы я стала и твоим персональным? Парень нервно сглотнул. Он был почти таким же высоким, как Ксавье, а боялся её, словно Уэнсдей была каким-то амбалом-переростком. Ей это льстило. — Так что насчёт броши? — спросила она ещё раз. — Ну же, Эрни, напряги извилины! Серебристая брошь в виде собаки с пушистым хвостом. На лице парня мелькнуло понимание. — Ты о той, которую она прикалывает на воротник? Мама называет её камеей. Уэнсдей не стала объяснять этому дуралею, что камеи обычно вырезают из камня, а не отливают из металла. Она кивнула, ожидая услышать какую-нибудь внятную информацию. — Мама говорит — это символ, — парень явно не хотел отвечать на её вопросы. — Символ чего? — спросила Уэнсдей, теряя терпение. — Да не знаю я! — Эрни в отчаянии взмахнул своим мешком. Его лицо служило идеальной иллюстрацией эмоции под названием «смертный ужас». Парень явно уже дал бы дёру, если бы Уэнсдей не заблокировала его в тупике. — Подумай хорошенько, Эрни, — приближаясь ещё чуть ближе, промурлыкала она. — Или ты хочешь познакомиться с моим другом? Вещь, услышав эти слова, вылез из сумки, устраиваясь на её плече и помахивая бедняге Эрни пальцами. Парень побледнел так, что веснушки на фоне его посеревшей кожи стали напоминать трупные пятна. Казалось, ещё немного, и он хлопнется в обморок. — О-она никогда ничего толком не объясняла, — он заикался от страха. — Говорила, что это надежда норми на очищение мира от изгоев. Серебряный охотничий пёс. Он будет вынюхивать скверну, грызть чужаков зубами и выжигать бо-богомерзкое отродье железом и серебром. Парень вжался в стену позади себя, словно пытался просочиться сквозь неё. Уэнсдей сочувственно похлопала его по плечу. — Ну-ну, Эрни, — почти ласково улыбнулась она. — Благодарю за помощь. Надеюсь, в следующий раз ты будешь настолько же полезен. Вещь по-паучьи сполз вниз по её руке и тоже покровительственно стукнул Эрни своими пальцами чуть выше локтя. Парень испуганно всхлипнул и всё-таки лишился чувств, медленно сползая по стенке. Уэнсдей цокнула языком. Люди порой бывали чересчур впечатлительны.

***

Подойдя к двери, ведущей в их с Инид спальню, Уэнсдей услышала странный звук, будто внутри кто-то выл. Она настороженно прислушалась, прежде чем войти внутрь. Инид плетью висела на шее Аякса, неловко пытающегося успокоить её. Она заходилась в безутешных рыданиях. Увидев Уэнсдей, парень бросил на неё почти умоляющий взгляд. — Что произошло? — Уэнсдей сделала несколько торопливых шагов в их сторону. — Это ты довёл её до такого? Голос Уэнсдей звучал угрожающе, и Аякс поспешно замотал головой. — Не-не-нет, он ту-ут не при-причём, — Инид задыхалась от слёз и не могла сказать ничего связного. Уэнсдей обескураженно смотрела, как её подруга ещё крепче вцепилась в своего парня и снова содрогнулась от сокрушительного всхлипа. Аякс осторожно погладил Инид по спине. — Её брат, Тедди, — пояснил он, растерянно глядя на Уэнсдей. — Он напал на норми в это полнолуние. Теперь ему грозит тюремное заключение. Инид внезапно отпустила Аякса, подскочила на ноги и принялась наматывать круги по их комнате. — Тедди не мог этого сделать! — её голос дрожал от слёз и скакал от едва сдерживаемой истерики. — Он всегда был таким добрым, таким заботливым. Всегда защищал слабых. Всегда решал конфликты между нами. Уэнсдей нахмурилась. Насколько она помнила, Тедди был старшим среди пятерых братьев Инид. Он уже давно закончил школу. — Иногда такое случается, — сочувственно пробормотал Аякс. Инид резко остановилась, будто наткнувшись на невидимую стену, и развернулась на месте, неверяще глядя на него. — Что именно случается? — рассерженно прошипела она. Аякс смущённо поёрзал. — Ну, в новостях же рассказывали о предыдущих нападениях, — неуверенно промямлил он. — Да как ты смеешь вообще говорить такое?! — накинулась на него Инид. — Может, ты и меня считаешь способной напасть на беззащитного человека? Может, я и тебя могу загрызть до смерти? Разноцветные ногти на её руках громко лязгнули, заостряясь и удлиняясь. — Я не хотел тебя обидеть! — извиняющимся тоном воскликнул Аякс. Уэнсдей мгновенно оценила обстановку. Ей надо было выпереть этого идиота-горгону из комнаты, пока их сладкая парочка совсем не разругалась. Они разберутся в своих взаимоотношениях чуть позже, когда Инид немного придёт в себя. А пока Уэнсдей хотела услышать всю историю в нормальном изложении из первых уст. Она бесцеремонно схватила Аякса за плечо и поволокла его к выходу. Он слабо сопротивлялся и не затыкаясь сыпал бесполезными извинениями, виновато глядя на Инид. Уэнсдей вытолкнула его в коридор. — Поговорите об этом позже, — отрезала она, хлопая дверью прямо перед его носом. Уэнсдей повернулась к подруге. Она бросилась в собственную постель и снова громко зарыдала, сжимая подушку. Вещь уже выскочил из сумки и принялся успокаивать Инид. Уэнсдей подошла ближе и присела рядом на корточки. — Объясни толком, что случилось. Полнолуние же было уже неделю назад. Инид подняла своё заплаканное, покрасневшее и мокрое лицо, искривившееся в страдании. — Да, — она шмыгнула носом. — Но его поймали не сразу, только через три дня. А сегодня мне позвонила мама и обо всём рассказала. — Тот норми… он умер? — спросила Уэнсдей. Инид отрицательно затрясла головой, отчего её цветные кудряшки образовали голубовато-розовый вихрь. Это было неплохо. Наверное. По крайней мере, за такое должны дать меньший срок. — Что-то ещё вообще известно? Почему это случилось? Уголки губ Инид сползли вниз и задрожали. — Нет, — она снова всхлипнула. — Он же ушёл из нашей стаи. Папа был прав, когда сердился из-за этого. Брови Уэнсдей поднялись в вверх. Тедди! Как она могла забыть? Тот самый старший брат, из-за которого поссорились родители Инид на Рождество. Из-за которого Уэнсдей не поехала в гости к подруге. Который, по словам отца Инид, попал в какую-то глупую волчью секту. — Ты говорила, что у них был значок в виде волчонка? В его новой стае. — Не в виде, — Инид шмыгнула носом. — С рисунком. Такой серебристый, с пушистым хвостом. — Мне нужно кое-что тебе показать, — сказала Уэнсдей. Она еле выдерживала внутреннее напряжение в ожидании Инид, которая отправилась в ванную умыться и привести себя в порядок. Едва её подруга вышла, накинула на плечи своё розовое пальто и надела яркий беретик, Уэнсдей выскочила из их спальни, ведя Инид в мастерскую Ксавье. Она настежь распахнула обе двери, впуская с собой холодный ветер. Ксавье удивлённо обернулся от своего стола, где он снова что-то рисовал. — Уэнсдей? — он поднялся на ноги. — Что случилось? — Мы не к тебе, а к твоим рисункам, — грубо ответила Уэнсдей, таща Инид за руку прямо к разросшемуся коллажу, который висел над столом Ксавье. Она ткнула пальцем прямо в центр композиции из рисунков, прямо в ту самую дурацкую фигурку собаки. — Этот волк был на значке Тедди? — спросила Уэнсдей. Брови Инид недоверчиво всплыли вверх, а рот приоткрылся. Она отрывисто кивнула.