Walpurgis night

— Отребье. Предатели крови, — беззвучно шевелит губами миссис Блэк, уставившись стеклянным взглядом перед собой. — Проклятые, мерзкие полукровки.   Гобелен перед ней зияет прожженными пятнами, словно на потертом бархате вдруг раскрылись черные, кричащие рты. Семейному дому Блэков было, от чего кричать в отчаянии. Если бы у него были рты, Вальбурга уверена, они кричали бы не переставая, как кричит она сама по вечерам, когда тишина становится невыносимой.   — Грязные выблядки, — с презрением выплевывает она, — разрушившие великий род.   Рядом раздается тихое покашливание, и миссис Блэк наконец отрывает взгляд от вереницы имен и дат. Она смотрит на них так часто и так подолгу, сидя неподвижно, что уже и забыла, что на этот раз в комнате она не одна. Оказывается, Берил Комсток, брат прославленной Магенты, уже какое-то время так и стоит с кистью, занесенной над мольбертом, и смотрит круглыми от удивления глазами. Похоже, всё это время его заказчица говорила вслух, и не то чтобы часто увидишь, как самые грязные слова срываются с наичистейших губ.   — Я вам плачу не за то, чтобы вы тут стояли каменной горгульей, — злость Вальбурги вспыхивает только ярче. Она еще больше отводит плечи назад и вздергивает подбородок: худая, статная, позвоночник прямой, что твоя волшебная палочка. Миссис Блэк вся напряжена, не дает себе ни секунды поблажки, потому что наследница великого рода не может быть запечатлена, как угасающая старуха.   Вальбурге Блэк еще нет шестидесяти, а она уже чувствует себя так, словно вот-вот развалится на части.   — Мэм, возможно, вы хотите продолжить в другой день? Когда вы будете в лучшем расположении духа? — с подобострастной вежливостью уточняет колдохудожник и тут же торопливо добавляет, видя, как темные брови хозяйки сдвинулись еще ближе, а ноздри раздулись так, что нос стал похож на клюв хищной птицы: — Видите ли, в уста портрета будет вложено то же самое…   — По-вашему, этот портрет будет висеть в Национальной магической галерее?! — рявкает Вальбурга. — Нет, он будет висеть в этом самом доме, чтобы никакая грязнокровная мразь не прошмыгнула за порог! Чтобы никакие ублюдки и предатели крови не осквернили то немногое наследие, которое осталось от великих Блэков! Никто, слышите, никто не получит и кусочка нашего величия!   Непривыкший к таким вспышкам Комсток кивает и испуганно прячется за холст, пока миссис Блэк, привстав с кресла в своей гневной тираде, тяжело переводит дух.   — Пишите, — опустившись обратно, наконец цедит она сквозь зубы. — Пишите так, чтобы любой, кто окажется возле моего портрета, пожалел о дне своего рождения на свет.   …Конечно, этому дому есть, отчего кричать каждым своим дюймом. Кому он, спрашивается, достанется, когда Вальбурга сама ляжет в гроб? Размазне Сигнусу, а после кому-нибудь из племянниц? О, это немногим лучше, чем если бы снесли к нарвалам всю площадь Гриммо! Подстилки проклятого полукровки! Так она и сказала братцевой жене, когда та приходила навестить в последний раз. Друэлла тоже в долгу не осталась и бросила ей, что Вэл сошла с ума; с тех пор хозяйка дома и не видела никого, кроме верного домовика.   Но Вальбурга не сошла с ума. Вальбурга прозрела. Она и раньше говорила, что проклятому полукровке нельзя доверять, но он, этот скользкий мальчишка курсом младше, сумел очаровать их всех. Змееуст и наследник Слизерина, потомок самих Гонтов… какой в этом толк, если столь ценная кровь смешана с помоями?   Еще в Хогвартсе Блэк смеялась над тем, как никому не известный Реддл командует выходцами из самых почетных семей: на побегушках ходили Розье и Нотты, Лестрейнджи и Мальсиберы. Ублюдок угасшего рода умел находить подход ко всем — его обаяние одинаково сражало и преподавателей, и однокурсников.   — «Вальпургиевы рыцари». Как претенциозно! — юная Вальбурга насмешливо фыркнула. Тогда они вдвоем возвращались в сгущающихся сумерках из Хогсмида: Реддл был достаточно галантен, чтобы предложить взяться за локоть, а Блэк слишком нравилось ставить его на место, чтобы от такой прогулки отказываться.   — Надеюсь, достаточно претенциозно, чтобы к нам присоединилась сама Вальбурга.   — Блэки не ходят ни под чьей указкой, Томми.   Реддл поморщился, но на его красивом лице проскользнула тень удовлетворения. Он знал, что Вэл была польщена. И наверное, уже тогда со свойственным ему упрямством решил заполучить в сторонники кого-нибудь из королевского рода Блэк — если не сейчас, то позже.   Нет, не просто заполучить, думает про себя миссис Блэк, глядя на редеющее семейное древо. Поганый полукровка решил его выкорчевать совсем. Томми Реддл сгреб в свои бледные паучьи пальцы единственного достойного наследника — ее радость, ее гордость, ее мальчика Регулуса. От того, чтобы выдрать себе от отчаяния волосы, миссис Блэк спасал только траурный чепец, который она не сняла, даже позируя портретисту.   А потом Томми Реддл сгреб и ее позор, ее недосмотр, но по-прежнему ее мальчика — Сириуса. Был ли старший из сыновей приспешником или не был, но именно имя Темного Лорда свело его в Азкабан. И предатели крови, магглолюбцы Поттеры — если бы они не запудрили Сириусу мозги, не настроили против семьи и их вековых устоев...   — Отбросы, уроды, — продолжает шевелить губами Вальбурга, — порождения грязи, оставившие мой род без наследников.   Берил Комсток больше не возражает, но чем дальше, тем сильнее он робеет перед собственной оживающей работой. Бедняга даже не догадывается: нет такого портрета, который мог бы вместить всё горе и всю исступленную ярость миссис Блэк.