Зло во благо

      Мириада душ — проклятие сарказов. Кровавое болото со всплывшими телами, торчащими наружу костями и искажёнными от вечной боли лицами. Выжженная земля и впивающаяся в конечности острая сеть, тянущая вниз. Мириада душ — крики, вопли, бесконечные страдания и сплошная трясина несбыточных надежд. Именно так её видит Асвейг.       Сарказы жаждут умереть и восхищаются смертью. Но никто из них не понимает, что, выбирая между мучительным ожиданием смерти от орипатии и попаданием в мириаду душ, лучше выбрать первое и ни с кем не спорить, а от смерти… бежать. Бежать, спасаться бегством, пытаться спрятаться, но ни за что и никогда не желать её.       Для сарказа нет ничего хуже смерти.       Нет ничего хуже, чем попасть в мириаду душ.       Нет ничего хуже, чем бежать от собственного народа.       Худые ноги вязнут в глубоких снегах. Дыхание бьётся в горле, влажный ком стоит в глотке. Холодный воздух распирает узкую грудную клетку. Асвейг дышит глубоко и часто, пытается успокоиться, унять боль в боку, сжимая его под накидкой так крепко, что при должном старании можно было бы оторвать кусок. Пальцы леденеют намертво. Одежда липнет к коже. Чем глубже Асвейг дышит, тем больнее в груди.       Чёрное небо, вышитое звёздами, смыкается над головой. А множество голосов наплывает вместе с мелькающими видениями:       — …мы должны начать. Лучше момента для взятия Лондиниума, а в будущем и всей Виктории, не придумать.       огонь, хаос, чернота лижет череп изнутри и затапливает слух. дрожь градом сыплется по телу, кожа жжётся, как если бы на неё высыпали раскалённые угольки костров Сами, вокруг которых собираются путники, чтобы согреться.       они просят Асвейг показать будущее. Асвейг плачет.       — …оставлять «Babel» в живых нельзя.       — У меня был уговор с их Доктором.       — Прошу простить мою резкость, но это глупое решение, которое приведёт к серьёзным последствиям: заключать уговоры с врагами, даже если они принесут пользу, нельзя. Я за то, чтобы нанести удар по «Babel» и убить всех. Иначе в недалёком будущем выжившие объединятся и нанесут удар уже по вам, и я очень сомневаюсь, что мы сможем вести войну на два фронта. Доктор выполнил часть сделки. Но должны ли вы выполнять свою часть, учитывая, кто этот Доктор и что он делает?       — Куи’сартуштай.       — Положитесь на меня. Я разберусь с «Babel» и вымощу для вас дорогу к уверенному будущему. Кроме того… я очень давно хотел посмотреть на лабораторию Терезы.       — Где ты, там сплошные интриги. Делай, но не вмешивай меня в эту грязь.       Асвейг видит будущее: спутанные, тернистые воспоминания заточённых в мириаду душ сарказов, ничего не различишь. Что галлюцинация, а что правда? Что кошмар, а что реальность? Где живые, где мёртвые? На что опираться, видя холодную улыбку матриарха: насмешка, равнодушие, ледяная забота или уверенность в предсказаниях?       Асвейг видит пять смертей Терезиса: разные промежутки времени, разные условия, разные места. Асвейг видит около десяти убийств Конфессариуса, его верной правой руки: чудовищных, жестоких, хаотичных. Асвейг видит разрушение Казделя снова и снова: поражение на войне в Лондиниуме, контратака Виктории, геноцид сарказов. Асвейг видит господство Казделя: торжество военной комиссии, окровавленный разрушенный Латерано, загубленные страны и нации.       король личей сравнивает Шард с землёй, заключая его в пространство без жизни и времени. королева банши плачет элегию, пытаясь ухватить рассыпающегося короля личей и спасти его, но это бесполезно, выброс артса слишком сильный.       Шард рассыпается вместе с ним.       Асвейг в панике пытается собрать кровавую мозаику, соединить ужасный витраж, чтобы рассмотреть картинку получше, но с каждым прикосновением становится только хуже и хуже. картинка множится. вот король личей умирает не на руках королевы банши, а от чёрного клинка, пронзившего грудь насквозь: Терезис убивает его в безумстве кровожадной войны.       Асвейг видит воссоединение Казделя. вернувшихся на родину вендиго, которых наберётся едва ли пять штук и среди них нет чистокровных. горгулий, начинающих отстраивать город. циклопов с матриархом. все возвращаются перед лицом общей опасности.       Асвейг видит коронацию Конфессариуса.       Асвейг видит объединение санкт и сарказов. её захватывает болезненный восторг: Каздель един.       Асвейг бежит, задыхаясь. Дыхание срывается с приоткрытых потрескавшихся губ плотным облачком пара. Она замечает вдалеке очертания урсусской деревни: горящие теплом окна, дым, поднимающийся из труб крошечных домиков, покосившиеся заборы… Всё перед глазами расплывается.       — Смотри глубже, Асвейг. Продолжай.       Асвейг видит… снова встретившихся императриц Лейтании, объединившихся друг с другом.       — Ещё, Асвейг. Не останавливайся.       Асвейг видит… Латеранского Папу и его Апостолов. саргонских наёмников. сарказов, которые стоят бок о бок с санктами.       и все они едины перед лицом общей опасности.       Асвейг видит повторение крестового похода против Казделя. Асвейг должна сбежать, Асвейг должна помочь Казделю, Асвейг должна рассказать о смертях, о своих кошмарах, готовиться нужно не к одному сценарию, а ко всем сразу. готовиться, готовиться… нужно спасти Каздель.       Асвейг задыхается, останавливаясь.       — Что ты видишь? Что ты видишь, что ты видишь, что ты видишь что ты видишь чтотывидишь…       она кричит в огне, в котором сжигают Каздель.       она оплакивает юношу, сына королевы банши, которого убила лично.       она улыбается, подняв голову и увидев, как чистое сияние затапливает небо.       Асвейг ничего не понимает. невозможно отличить кошмар от правды. нельзя понять, где безумный вопль мириады душ, а где реальное будущее. тяжело добраться до истины. тяжело, тяжело, Асвейг не может остановиться, видения рвут её на части.       Ноги подкашиваются. Асвейг, закрыв глаза и в последний раз вдохнув ледяной воздух, дерущий горло, падает в снег и проваливается в темноту: небо становится землёй, земля становится небом, и Асвейг в ужасе видит саму себя…       Повесившуюся от отчаяния и бесконечных видений, с опрокинутым под тонкими стопами деревянным стулом и белыми волосами, прячущими безжизненное лицо.       Голова раскалывается надвое, и Асвейг вопит от ужаса и нескончаемой боли.       Асвейг не знает, какой сейчас год, день и что происходит в мире. Она перемешана во множественности будущего.

✧ ✧ ✧

      — …главное, что не замёрзла насмерть.       — До этого было недалеко.       — Как думаешь, матриарх нас за это убьёт?       — За что? За то, что мы не позволили циклопу заледенеть? Не неси чепухи.       — Подбрось ещё дров.       Это родной язык, каздельский. А голоса мужские, приглушённые и осторожные, боящиеся её разбудить. Асвейг лежит на чём-то мягком и тёплом, накрытая колючей тканью. Одеяло?.. И находится она в помещении. Слышится потрескивание огня и шорох одежд. Кто-то из сарказов поднимается.       Асвейг приоткрывает глаза. Она лежит на кровати, укрытая одеялом почти до носа, чуть поодаль — маленький растопленный камин. Комната уютная, почти крошечная. Это один из укромных домиков в урсусской деревне, которую она видела.       У кровати сидит сарказ, снявший маску конфессария, которая лежит на столе. Утомлённый мужчина с неряшливой щетиной читает помятую листовку. Второй, подбрасывающий в камин дрова, тоже без маски-черепа. Асвейг моргает. Перед глазами всё плывёт. Он пытается приподняться на локте, осторожно и медленно, замечает, как сидящий к ней конфессарий опускает листовку и поворачивает уставшее лицо…       И до Асвейг доходит, что она голая. Колючее одеяло сползает с обнажённого плеча, и она, резко очнувшись и покраснев до кончиков ушей, хватается за одеяло и падает обратно на кровать, прячась.       — О нет-нет, не волнуйся! — утомлённый сарказ удивительно быстро вскакивает со стула и утешительно поднимает ладони, показывая, что не желает зла. — Не беспокойся… Мы просто нашли тебя в снегах, ты вся была замёрзшей, мокрой, твоя одежда ещё не высохла…       — Страшно, да? Что мы тебя «того самое»? — злорадствует сарказ у камина, перемешивая поленья. Асвейг не до шуток. Напрягшись, она вжимается в деревянную стену и злобно смотрит на мужчин. Уставший сарказ шипит на товарища:       — Прекрати её пугать.       — Как ты вообще могла подумать о таких извращениях? Мы тебе не армия регента или отряды Принца Крови. Мы — Конфессарий. Умные, воспитанные, выращенные нашим любимым лидером…       Непонятно, шутит он или серьёзен. Асвейг прячет нос под тяжёлым колючим одеялом. Мужчина напротив глубоко вздыхает и медленно опускается обратно на стул, откладывая листовку на стол.       — Этот негодяй — Ицхак. Я — Йерахмиэль. Как тебя зовут?       Йерахмиэль нравится ей куда больше Ицхака. Асвейг шмыгает носом. Она видит, что её ритуальная одежда, развешанная на стуле, действительно сохнет, однако недоверчивость всё ещё почёсывает спину неприятной дрожью.       — Асвейг, — шепчет она, хмурясь.       — Почему ты сбежала из Сами?       — Благодари Конфессариуса, что он послал нас в этот вечер именно к Сами, — ворчит Ицхак. — Если бы мы задержались по пути ещё на час или два…       Асвейг, зашуршав, кутается в одеяло. Кровать тихонько скрипит. Йерахмиэль смотрит по сторонам в поисках чего-то, вдруг встаёт со стула и направляется к высокому шкафу. Асвейг, наблюдая, как он начинает рыться в одежде и что-то искать на полках, не знает, что ответить.       Почему она сбежала из Сами? Чтобы скрыться где-нибудь подальше от матриарха и её ритуалов, призванных раскопать дар пророчества Асвейг. Чтобы вздохнуть спокойно хотя бы на день, хотя бы на час, потому что Асвейг уже начинает слышать неразличимый шёпот мириады душ и просверливающий слух писк.       Асвейг смотрит на Йерахмиэля с благодарностью, когда тот опускает на её плечи ещё один плед.       — Мне надо… в Каздель. Я должна предупредить регента Терезиса о будущем. Матриарх игнорирует его, но так нельзя… так нельзя… — потерянно шепчет Асвейг, чувствуя, как снова начинает погружаться в кричащий мрак. Йерахмиэль садится на стул напротив, Ицхак перестаёт тревожить трещащие сухие поленья и оборачивается, щурясь. — Нельзя… оставаться в стороне, когда миру грозит разрушение. Когда Казделю грозит падение. Когда Терезису грозит смерть. Надо вмешаться, надо повлиять, надо спасти, надо рассказать, надо…       — Она мне нравится больше матриарха, — замечает Ицхак.       — Тише, тише… ну, тш-ш-ш, — шепчет Йерахмиэль, подавшись вперёд, и берёт Асвейг за плечи, крепко их сжимая. Ладони в перчатках у него большие и тёплые. — Асвейг… посмотри на меня. Перестань думать, остановись.       Она не может. Неизбежный процесс уже запущен.       — Нужно как можно скорее вернуться в Каздель, нужно предупредить регента о будущем, надо спасти сарказов, иначе скоро никого не останется… — тараторит Асвейг и поднимает дрожащие ладони к вискам, жмурясь.       — Регент в Лондиниуме, — шепчет Ицхак, напрягшись. — А мы просто невообразимо далеко от него и не должны здесь вообще находиться.       — Ну, нам позволили переночевать, вот и всё…       Тревога, паника, страх. Ужас. Асвейг должна что-то сделать. Асвейг не будет закрываться от всего мира как её глухое племя. Асвейг поможет, Асвейг покажет то, что видела, Асвейг обо всём расскажет, Асвейг-Асвейг-Асвейг…       — Ей нужно к лидеру, — тихо произносит Йерахмиэль, сжимая её плечи крепче. — Асвейг… Ты знаешь, кто такой Конфессариус?       Судорожный кивок, потому что Асвейг, схватившейся за виски и стиснувшей челюсти от боли, раздирающей рыхлый мозг по новой, не до разговоров.       — Он передаст регенту всё, что нужно, потому что он ближе всего. Регент в Лондиниуме, он тебя даже слушать не станет.       — Ты к нему и не подойдёшь. С такими мозгами и дня не протянешь на фронте.       — Мы отвезём тебя к Конфессариусу. Заодно он тебе поможет… Хорошо? Асвейг?       Она снова кивает, болезненно стонет и горбит плечи. Телу тепло, горло лишь слегка-слегка першит, но… она в клетке. В мёртвой клетке мириады душ, отданная на растерзание, вынужденная слушать чужую боль и проклятия, сплетаемые в жуткие видения. Где правда? Где ложь? Асвейг проще умереть, чем пытаться сообщить о чём-то Терезису.       Что же она ему скажет, если сама ничего не понимает и голова вот-вот лопнет, а глаза вытекут? Лишь бы поскорее её доставили к Конфессариусу, который передаст слова Терезису и поможет, вытащит из топкого болота, где сгнивший перегной — необходимые пророчества и видения, которые не достать и не раскопать, как ни погружайся и ни зарывайся.       Куда угодно, лишь бы эти голоса утихли, а Асвейг не выла от боли и не плакала.

✧ ✧ ✧

      За долгое время мучительной поездки, сопровождаемой слезами и мольбами — Асвейг и не поймёт, где её голос, а где чужой, — её доставляют в одну из лабораторий Конфессария. Пройдя прямо по южной территории Урсуса, Асвейг оказывается в районе Лейтании на пути к Казделю, но тревога меньше не становится. Йерахмиэль проводит её по коридорам спрятанного в лесах комплекса, уходящего глубоко под землю, и Асвейг не проявляет интереса к окружению. Кто рядом с ней. Куда идут сарказы. Что происходит. Что она может услышать. Что она

видит-видит-видит.

      Асвейг видит смерть Йерахмиэля: его разрывает на куски вампир, его убивает сарказ в Лондиниуме, он умирает в ходе неудачного эксперимента, попав под выброс ориджиниума. множество смертей, меняющихся от малейшей детали. нет правильного. только бесконечные варианты.       Асвейг рассказывает Конфессариусу о его смерти. сценарий меняется, сознание схлопывается: вот уже оно подкидывает новую картинку смерти Конфессариуса. Асвейг говорит о коронации: очередной разрыв, и теперь Асвейг видит, как Конфессариус лишается короны, а трон остаётся в руках регента Терезиса, который сжигает не только Каздель, но и весь мир.       что Асвейг должна сказать? что будет правильным? что не повлечёт за собой новые изменения, раздирающие мозг?       — Что с ней? Кто это?       — Мой лидер, мы нашли её у границ Сами. Нам пришлось задержаться с исследованием, чтобы доставить её к вам. Она бежала от матриарха, чтобы, как говорит, рассказать о будущем Казделя и попытаться спасти его.       — Первый циклоп за столько лет, покинувший Сами и нарушивший нейтралитет… Впечатляет.       — Её зовут Асвейг, и она…       ВСЁ МЕНЯЕТСЯ.       И Асвейг вопит прямо перед Конфессариусом, схватившись за виски и сжав ладони до белых костяшек. Тот смотрит на неё с нервной улыбкой, отступив на шаг, к столу. Йерахмиэль, пряча лицо под маской, хватает её за локоть, пытаясь удержать на дрогнувших коленях. Асвейг зажмуривается до боли, пропадая в темноте.       Терра сожжена дотла. Лейтания похоронена вернувшимся Королём-Чародеем, не пожалевшим ни своих преданных последователей, ни невинных лейтанийцев. Колумбия уничтожена войной. Латерано разрушено своим же Законом.       Асвейг больно. Она пытается опуститься на колени, перестаёт кричать и вырываться, и теперь громко плачет, проливая слёзы на пол.       ледяные объятия Сами уничтожили всё живое. море затопило Иберию вновь. Виктория разграблена, корона окровавлена.       Терра уничтожена терранцами.       Асвейг поднимает заплаканное лицо. Узкие ладони Конфессариуса, затянутые чёрными гладкими перчатками, кажутся обманчиво тёплыми. Его взволнованное лицо расплывается. Слёзы колются в глазах.       если разбить себе голову, Асвейг лишится дара провидения? череп хрупкий, как глиняный кувшин. можно просто удариться головой обо что-то твёрдое достаточно сильно.       если проткнуть себе острыми ветвями морозно-нежной Сами уши, Асвейг перестанет слышать голос мириады душ? барабанные перепонки тонкие и могут треснуть, как заледеневшие листья, от громкого вопля или элегии банши, если те захотят, чтобы из ушей полилась кровь.       если вытащить себе глаза, Асвейг перестанет видеть сплошные смерти? глаза держатся на тоненьких-тоненьких кровеносных сосудах, на хрупком зрительном нерве: просто схватись ногтями за глазное яблоко, растянув тонкие веки или срезав их, и вырви.       — Сколько в тебе силы… Видения разрывают тебя? — догадывается Конфессариус. Асвейг сглатывает, смаргивает болючие слёзы. Его голос тихий и холодный, спокойный и умиротворённый. Как долина Сами, знающая, что с Асвейг такое, но не в силах ей помочь.       Асвейг бы вернулась в ледяные объятия и забылась, но не может. Она должна что-то сделать. Она должна рассказать, что видит. Она должна помочь Казделю и сохранить его.       — Господин Конфессариус… — шепчет с крупной дрожью Асвейг и всё же падает на колени. Она касается губами его костяшек, взяв ладонь, и выдыхает: — Прошу… просто выслушайте меня… голоса, видения, будущее… оно б-бесконечно. Я не могу понять, что со мной, матриарх… не помогла… она не хочет к-контактировать с Казделем, она…       — Я помогу тебе, — заверяет Конфессариус и смазывает большим пальцем со скулы слёзы, перекладывая поцелованную ладонь ей на щёку. Асвейг сипло вдыхает, смаргивает крупные, горячие капли, бегущие к подбородку. Стойкий вид Конфессариуса внушает покой, и даже голоса начинают замолкать. — Всё же ты заслужила это. Не могу вспомнить ни одного циклопа, который предал бы матриарха и отделился от племени, чтобы вернуться в Каздель и рассказать о будущем.       — Матриарх… матриарх предрекла смерть Терезису…       — Терезис знает. Он не верит в пророчества, — замечает Конфессариус и прячет длинную белую прядь Асвейг за заострённое ухо. — Ему всё равно, кто и что ему гадает и как. Но верю я. Верят остальные. Верят сарказы, почитающие циклопов.       — Я видела множество смертей Терезиса, ваши смерти и разрушение Казделя, я видела, как вас коронуют, я видела, я видела, видела, видела-видела-виделавиделавидела…       она видела, как Терра от и до покрыта ориджиниумом, чёрным, с золотыми прожилками. нет жизни. нет стран. огромные гнёзда кристаллов, чёрная земля, руины, погружённые во тьму. давящее серое небо. ориджиниум — вирус, червь, разлагающий Терру. он вышел из-под контроля.       она видела, как Терра обрела симбиоз с ориджиниумом. ориджиниум не вирус и не червь занесённый чужаками из другого мира. ориджиниум — прекрасное дополнение, с которым можно и стоит жить.       она видела…       — Восхитительно, — шепчет Конфессариус, а в его глазах читается непонятная радость. — Да, Асвейг, да. Я помогу тебе. Разумеется.       — Господин Конфессариус…       она умерла в одиночестве, повесившись.       её убил сын королевы банши, с холодным выражением лица вскрыв горло.       она умерла у Конфессариуса и он не помог ей, а выжал из неё всё до последнего, используя её как вечный двигатель, генерирующий будущее ежесекундно, пока мозг попросту не сварился.