Терапия

      Предаться порыву было очень легко, что она и сделала вчера. Она не стала размышлять и угадывать, почему Леви ей нагрубил. Вчера не стала. Но сейчас она не может это игнорировать. Она нажала кнопку у чайника, которая только загорелась, сколько ещё ждать? Она хочет пить. Хочет чая. Её волнует, сейчас волнует, чем заслужила грубость. Почему он просто не объяснил ей, не попросил с самого начала одеваться в размахайки, она бы поняла, она же не дура…       «…А может и дура».       Микаса уже и сама не знает, не понимает, не видит. Всё как в тумане. Сперва она увидела их странные игры с Ханджи, которые до боли напомнили ей кое-что… Потом вселенная решила не останавливаться, и Леви снова под её носом показал ей, как он умеет доминировать. Он ведь странно себя повёл, совсем не логично, а ей… понравилось. Нет, нет, она же не извращенка, Микаса зажмуривается в знак протеста своему же выводу. Микаса хорошая. Она хочет быть хорошей. Ей не нравится, когда людям причиняют боль. А почему ему тогда исключение сделала? Конечно, испугаться успела, но всё же за этим пронзительным ужасом следом пришло возбуждение. Уже после того, как Леви скрылся в толпе праздника. Оно будто бы встало на место страха, или, иначе говоря, страх переоделся в одежду, в которой ходит возбуждение. Микаса чувствует, что теперь ей тяжело отличить одно от другого, они стали очень похожими. Как братья кролики, где один — там второй. Она сейчас только это осознала, вчера не было этого, не было. Будто превращение окончательно случилось лишь к утру.       Свист чайника вырывает Микасу из раздумий. Она берёт кружку с полки, серую, из дюжины точно таких же серых, стоящих на такой же серой полке. Заваривает чай в том самом чайничке, как он учил… Она помнит по пунктам, как он это делал. Терпеливо. Бережно. Ей ведь тоже это нравилось: это было что-то новое в её мирке, это было по-другому. Это было по-доброму. Вот что называется нормальным, вот что нравится нормальным девушкам, сладеньким девочкам, добрым матерям, высоконравственным и по-настоящему чистым. Их точно никогда бы не возбудил вид двух метелящих друг друга мужиков или заламывание рук, пусть даже в шутку. Это ненормально. Будто какой-то вирус в её операционной системе, поселился там и постепенно путает команды: «Любить» = «Ненавидеть», «Больно» = «Приятно», «Чёрное» = «Белое». Запуталась.       Каждый раз, когда она мастурбировала, точнее, после этого, ей всё время было стыдно и гаденько на душе. Нет, это не вызвано её религиозным воспитанием, что странно, ведь в Бога Микаса правда верит. И хоть нигде не говорится о том, что женщинам мастурбировать запрещено, ей всё равно продолжает казаться, что это занятие не для приличных женщин, не для достойных дам. Это чувство вызвано в основном теми сценами и фантазиями, которые она в себе взрастила. В её голове в такие минуты нет вообще никого конкретного, это всегда лишь образ мужчины — рандомный и безликий. Он просто делает и говорит ей то, чего она так жаждет. Реальных личностей она не представляет, но вчера она допустила одного настоящего в свои грёзы. Ох… А жаждет она совсем нехороших вещей. Поэтому она боится быть пойманной за этими мыслями, будто кто-то может зайти в её голову без приглашения и грязными сапогами потоптаться по её не менее грязным фантазиям. Она просто не переживёт. Он говорит ей вещи, совершенно противоположные её стремлениям к чистоте и доброте. Говорит ей, что она грязная, что врунья, что она чёрная внутри как корабельная смола, что она лицемерка, и она знает, что все эти слова на самом деле правда. Она лицемерка, она не признаётся себе в своих собственных желаниях, когда ей задают вопрос, она прикидывает, чего человек хочет услышать и что за ответ одобрен будет, поэтому старается всегда подстроиться, никогда не говоря правдивых мыслей. Она лицемерит в своих чувствах, она терпит то, что доставляет ей боль, чтобы сохранить отношения, дружбу, работу… Она терпит всю жизнь, и в итоге у неё всё равно нет ни работы, ни друзей, ни отношений. Она не уверена, что, если ей предложат жёлтую или зелёную конфету на выбор, она сможет его сделать. Она выбирает лишь то, что дает ей дальше оставаться в глазах другого человека хорошей. Она боится конфликтовать, потому что ей страшно сказать что-то, что заденет человека: он ведь больше не захочет с нею общаться, он покинет её, и она останется совсем одна. Но она и так одинока всю свою жизнь. Ей всё-таки начинает постепенно казаться, а может, она как-то не так живёт? Неправильно понимает законы Божьи?       Скорее всего, Леви придёт сегодня не в духе. Он, скорее всего, проигнорирует её и уйдёт в комнату, хлопнув дверью, как делал Эрен.       «Потому что со мной по-другому нельзя…»       Она провинилась, значит, её ждёт наказание. Она готовится. Нужно приготовить побольше разных блюд, ко времени подгадать, когда он будет, чтобы не пришлось разогревать, чтобы с пылу с жару, он будет добрее, она принесёт ему в кабинет. Тогда, возможно, он её не выгонит. Ей страшно потерять его доброе расположение — привязалась. Она умудрилась к нему привязаться, не отвязавшись от Эрена. Двум хозяевам не служат, это нереально. Нет, она так не хочет, так не правильно.       «Ну и что, что он сказал. Ну и что, что трахнуть хочет, это просто влечение».       Она сама его спровоцировала, сперва той ночью, потом полуголым телом вчера. Но ей так приятно было услышать эту банальную вещь, что её хотят, Эрен ей никогда такого не говорил. Леви ничего не стоит заступиться прилюдно или нарваться на прямой ответ. Ей это безумно понравилось. Ей понравилось до визга, что он назвался её мужем. Ещё никто не пытался предъявить свои права на неё. Эрен всегда скромничал и отшучивался, если кто-то из знакомых спрашивал, скоро ли он на ней женится. Леви же об этом сказал вслух и громко. Это значит, что он не стыдится её, не стесняется, считает её достойной. Достойной его самого. А Леви имеет высокое достоинство, Микасе невероятно льстит, как высоко он её оценил.       Эрен не ввязывался в драки за неё, он всегда на людях вел себя мило и мягко, в первую очередь, с окружающими. Чуть ли не ноги им лизал. Ей же он спокойно давал подзатыльники, но только когда точно никто не видел, а если на людях, то приобнимал, а сам щипал за бок, так противно и больно, мол, чтобы она заткнулась и его не позорила или чтобы лишних вопросов ему не задавала. Его всегда очень бесило, когда её поведение могло скомпрометировать его в глазах чужих людей. Что все узнают.       Эрен считал Микасу балластом, который достался ему в наследство вместе с квартирой. Отношения у него с мамой были холодными, он носит в себе обиды на неё по сей день. Микаса искренне не понимает, как можно обижаться на такие вещи, он не был обделён комфортом, едой, одеждой, личным пространством.       Мама его работала, много работала, растя его в одиночку, он как-то рассказывал Микасе, что она не уделяла ему внимания, что она невыносима, и что отец правильно сделал, что ушёл от неё. Он говорил Микасе, что его мама и есть сама причина, из-за которой его отец с нею так обращался. А он обращался с его мамой так же, как Эрен обращался с Микасой, Эрен рассказывал в первые годы, как именно. Он и Микасе часто говорил: «Выёбываешься много». Отец его, тот, что родной, не отчим, был безработным бывшим бандитом, который пытался иногда подзаработать на всяких сомнительных предпринимательствах: перекупка и разовая прибыль. Ей не известна причина. Но понятно, что Эрен вырос, видя перед глазами, как отец ни во что не ставит его мать, а под конец ещё и разнёс всю квартиру и свалил безвозвратно, бросил их, когда Эрену было тринадцать. И после этого он просто возненавидел мать. Ведь она виновата. Мать заставляла его помогать ей. Это означало, что он должен был делать то, чего не хочет: чистить картошку, выбрасывать мусор, привозить, отвозить всякие вещи, иногда ходить в магазин, если она не успевала. Если он отказывался, она его игнорировала. Всё это очень его тяготило. Когда у него появился шанс, он уехал жить к приятелю. За три года, которые Эрен прожил вне дома матери, у неё появился новый муж, и они взяли из приюта Микасу. Сказать, что он извёлся ядом и гноем, узнав об этом— ничего не сказать. Ему было тогда двадцать, Микасе пятнадцать. Эрен ревновал.       Через два года, как родители разбились в аварии, она перешла к нему, как к единственному опекуну, он согласился, так как до её восемнадцатилетия оставалось всего пол года. Тем более он хотел вступить в право собственности, а если бы он отказался от «сестры», то по условиям, прописанным в наследстве, половина отошла бы Микасе. Эрен не хотел делить квартиру и понижать уровень жизни. Его бесило то, как она к нему привязана, но не стеснялся использовать её тело. Первое время он ещё проявлял к ней какой-то интерес, как к человеку, но со временем все границы стёрлись, уважения к ней у него не было изначально. Их знакомство началось с того, что он ругался с матерью и отчимом, он не хотел принимать Микасу. Но, несмотря на эти факты, она была влюблена в него. Ещё с первого дня их знакомства он очень ей понравился, ей было не важно, какой у него характер, его грубость к ней, не важно было, нравится ли она ему. А Эрен считал, что ему все сами всё должны давать, и почему так — он сам говорил, не понимает, просто так он чувствует.       Когда они стали жить вместе после смерти родителей, она сама его соблазнила. Она хотела, чтобы он и только он ею владел. Отдалась. Умудрялась выхватывать из всего позитивные моменты и гипертрофировала их значение. Она видела в нём опору, поддержку, семью и единственный смысл жизни. Эрен. И, хоть он постоянно грубо хватал её руки, обзывал, толкал, она всё равно его любила и непременно находила оправдания. Однако прилюдно он никогда не трогал её, если только приобнимал и в ухо шептал: «Дома поговорим», и дома её ждал ад, каждый раз.       Она очень нервничала, находясь дома, постоянно пребывала в напряжении, будто она весь мир на плечах держит. Всё насилие, которое было произведено с нею — происходило лишь дома. Кстати о насилии, он и насиловал её тоже, но только не так, как она бы это могла себе представить. Это даже не то насилие, из-за которого можно идти в полицию. Когда ему приспичивало, он не терпел и даже не брал её силой, просто говорил «давай», а если она отнекивалась, то он говорил: «Может, ты мне тогда тут не нужна?» или «Мне что, другую искать?». Микаса никогда не могла ему отказать, у неё буквально не было выбора. Она думала, что отказ — это предательство. Давала себя трахать, даже когда ей не хотелось, ей никогда не хотелось.       Бывало так, что он хотел, а она была занята чем-то, он приходил и приставал, точнее нет, донимал, он знал, куда надо её ущипнуть, что сказать и что начать делать, чтобы отвлечь её внимание и начать её раздражать. Например, у неё была игрушка любимая, её ей подарила подруга в приюте, так он брал и делал вид что сейчас порвет, издевался над Микасой, ему нравилось смотреть, как она отнимает её, как собачка, бегая за ним, и всё бы ничего, но Микасе это доставляло боль и даже доводило до слёз. А защитить её было некому. «Ты ведь всё равно ничего сделать не сможешь», — он любил так говорить.       Он знал точно, выучил, как именно вывести её из себя. Доводил её до такого состояния, что она просто спрашивала, чего он хочет, и ей приходилось ложиться и снимать штаны, чтобы он просто от неё отстал, речь никогда не шла о том, чтобы возбудить её, ему просто надо было потереться в ней минут тридцать, с перерывами, в которые он всем телом ложился на неё, не давая нормально дышать — он отдыхал так. На неё не смотрел, она тоже глаза закрывала, чтобы представить что-то из её грязных фантазий. Ей было очень скучно в течении всего процесса. Не было и речи о том, чтобы гладить её или говорить что-то ей. Он трогал её зад и иногда соски для того, чтобы кончить. Не для неё он это делал — для себя. В один из таких разов она просто начала плакать. Она просто лежала, как обычно, задумавшись о том, что приготовить или как решить ту или иную проблему на работе. Ей стало горько от осознания того, что он единственный мужчина в её жизни, он навсегда. И это означает, что она никогда не получит того секса, какой хотела бы, того отношения, о котором мечтала, она никогда не испытает оргазм, она никогда не почувствует себя вожделенной. Красивой. Желанной. Она никогда не видела ни капли интереса или хотя бы чуточку страсти во взгляде Эрена. Ни в начале их отношений, ни спустя семь лет. Она уже поняла года два назад, что служит заменой резиновой женщине. Да, морок сходил с неё постепенно.       Она помнит, когда он трахал её, а она завелась и начала подмахивать попой, но в ритм не попадала, Эрена это вывело из себя в секунду, она ведь обломала ему кайф, он сказал ей выметаться из комнаты. Просто спихнул её с кровати, взаправду взбесился, она видела, что он готов был её ударить, взгляд его был диким, будто бы она специально сделала это, будто намеренно хотела испортить ему удовольствие. Микаса подползла к нему тогда на коленях и начала извиняться. Она просила не выгонять её из спальни, что она исправится. Он просто встал и вышел сам, а она так и осталась сидеть там, на ковре у кровати. Он молчал два дня в тот раз. Таково было наказание. Игнор полнейший, за эти дни она успевала полностью себя извести. Шла извиняться ну тем, уже принятым в их семье способом.       Они спали ведь вместе, он переворачивал её как хотел, снимал её трусы и вставлял, всегда на сухую, ей было больно, но она знала, что если немного потерпит, то киска сама потечёт, так и происходило — перед самым концом она начинала чувствовать удовольствие на пять или десять секунд, а потом он вынимал. Со временем её начало возбуждать именно само такое его отношение, она придумала себе, что она ему принадлежит, и он её собственник и она его вещь, и это её возбуждало. Ей просто надо было выживать. Так постепенно за годы накопился ворох аморальных образов, когда Эрен так или иначе её ранил, образы, которые видоизменились, извратились, стали её фетишами. Единственное, что она всегда в них добавляла — это условие, без которого она удовольствия не могла получить — абстрактный «он» очень её любил и жаждал ею владеть. Решила, раз её возбуждают такие вещи, странные, она стала считать себя неправильной, недостойной и плохой…       Несмотря на то, что Леви её испугал своими резкими действиями, она чувствовала, что он всё-таки не такой, что он видит в ней ценность. И эта мысль, это понимание перекрывало всё. Поэтому она увидела в его действиях не опасность, совсем нет — её они подкупили. Поэтому вечером его грубость вперемешку с пошлыми сальными словами её не отпугнули. Она чувствовала. Он правда её хочет. От всего этого, она почувствовала себя совершенно иначе. Она, кажется, получила, обрела то, о чём мечтала — ощущение своей ценности. Странное, но это оно, однозначно именно оно.       «Так вот, каково это…»       Однако она чувствовала себя виноватой перед Леви в том, что позволила тому парню с ней флиртовать. Она не понимала, чем вызвана реакция Леви, но вечер пролил свет. Выходит, он хотел её. Хотел её себе? Он ревновал? Настолько важна для него оказалась?       «Блин нет, нет, Микаса, не смей допускать эти мысли, ты просто хочешь этого, но всё это иллюзия».       Но ей так сильно хочется в это поверить. Что это не просто из-за голых бёдер. Ей хочется, чтобы он просто хотел именно её. Её, а не секса. Кажется, ей хочется снова услышать, о том, как сильно Леви хочет трахнуть её прямо сейчас. Это заставило вчера её возбудиться в секунду, с таким жаром были произнесены эти слова. Она не уверена, что сможет это забыть когда-либо. В ту ночь, когда пришла соблазнять, его отказ унизил её, она была уверена, что совсем ему не по вкусу. Но после вчерашнего она уже не знала, что является правдой. И самое ужасное то, что она не может признаться себе, что хочет его, и ей понравилось абсолютно всё, что произошло вчера. Ей тяжело себе признаться, что она восхищается им. Что уже не Эреном.       «Шлюха».       Она ненавидит себя за эти мысли. Она не уверена, что к Эрену у неё есть любовь. Те кто любит, восхищаются лишь теми, кого любят. Разве любовь не означает терпеть всё? Разве любовь не означает любить вопреки и подставлять вторую щёку, когда бьют по одной? Микаса уже не может подставлять Эрену щёку, из этого следует… Она не любит его больше? Тогда что связывает её с ним и всё ещё тянет?       «Страшно».       Ей страшно, что без него она пропадёт. Но она сейчас без него и она не пропала, вот она, сидит тут за столом с чашкой остывшего чая, во плоти и крови сидит и не тает, не исчезает. Не исчезла же два дня назад, когда Эрен прошёл мимо неё и даже взгляд на неё не кинул. Не сломалась, живёт, двигается, дышит, вчера, вон, даже смеялась.       Выходит, держит её с Эреном только страх? Предательская эмоция. А что ещё?       «Нет, нет, нет. Не может быть такого, чтобы лишь страх».       Микаса копается, роется в себе, во всех воспоминаниях, и нет, нет не может выковырить хотя бы одну эмоцию, одно маленькое чувство, которое не было страхом или его уродливыми отростками. Всё, что связано с Эреном, было связано со страхом. Страх за то, что он её бросит. Страх за то, что она ему не нравится. Страх за то, что он найдёт другую и будет счастливее, чем с ней. Страх, что он будет счастлив без неё. Страх, что она будет несчастна без него. Страх, что она будет счастлива с другим. Страх даже быть счастливой. Страх. Страх. Страх. Долбаный страх и только. Микаса это осознаёт, сейчас она понимает, что никогда и не была счастлива с ним рядом. Что каждый радостный момент был в отрыве от этого человека. Эти мысли одна за другой бьют её молотком по голове, от чего она не успевает их переварить. Но в этот момент она ясно видит: ей не нужен Эрен, чтобы быть счастливой. Ей вообще никто для этого не нужен. Следом за этим приходит облегчение, будто бы всю жизнь у неё болела голова, а сейчас эта боль исчезла и она ощущает новое чувство. Свободу. Она хочет чувствовать так себя всегда. Да только она уже привыкла бояться. Поэтому это новое, свежее чувство лишь проклёвывается внутри неё.       Сейчас, столкнувшись со страхом, потеряв отношения с Эреном, бояться она не прекращает. Только теперь она начала бояться, что Леви её выгонит, что она взбесит Леви, что он будет недоволен ею. Она всё ещё чувствует себя скованной, с совершенно новым человеком, но цепи всё прежние.       Сколько она уже так просидела? Так и не выпив ни глоточка, чай холодный. Она выливает и ставит новый греться. Пиликает телефон.       «Леви!»       Она что, ждёт его сообщения? Как быстро Эрен сошёл с пьедестала. Её подъедает что-то внутри, ей не нравится, что она постоянно сравнивает Леви с ним, ведёт счёт очков. Леви выигрывает по всем пунктам. Кроме привязанности. Эрен очерняет её новую жизнь. Слишком мало времени прошло, слишком мало, чтобы забыть его, и слишком быстро её покоряет своими поступками Леви. Как жаль, что она не может отдать себя ему полностью, большая часть в лапах другого застряла.       Она берет телефон, и это правда оказывается Леви. Микаса в смятении: она не понимает, что испытывает к нему. Благодарность? Определенно. Волнение, томление, влечение. И холод. Она не может его внутрь пустить. Занято. Но она бы попробовала, она бы очень хотела.       Леви Аккерман       Доброе утро. Мое поведение вчера перешло все допустимые границы. Извини меня.       Микаса смотрит на экран и не понимает. Ей тяжело поверить в слова, которые видит. Она была уверена, что он зол, но вместо этого отправляет ей письмо с извинениями. Она не знает, что ему ответить. Она не понимает, ничего не понимает. Она блокирует телефон и переворачивает его экраном вниз. Она что, не виновата? Это что выходит, её не накажут и ей не надо бояться? Ей не понятно. Как вести себя с ним? Как надо реагировать на такие вещи? Но она не может просто промолчать в ответ. Нужно что-то ответить.       

Пантера Мики Всё хорошо, Вам не за что извиняться!

      Отправила. Прочитал.

      Печатает…

      Леви Аккерман       Я приеду вечером пораньше, и мы обо всем       поговорим. Хорошего дня.       Микаса не верит, что такое и вправду возможно. Каждый раз после ссор и недоразумений Эрен никогда не шёл первым на разговор, да и вообще на обсуждение не шёл. Он никогда бы ей не написал письмо с извинениями, и не успокоил бы её словами о том, что ей не о чем волноваться, потому что вечером они все обсудят и поговорят. И ведь это уточнение её действительно успокоило. Нет, Эрен всегда дожимал её, выкручивал напряжение и боль до максимума. Всегда виновата она. Всегда. И Эрен никогда не считал, что мог ошибаться. Сейчас Микаса не понимает, нормально ли то, что Леви извиняется и что не собирается её наказывать, в её арсенале нет привычек и алгоритмов на такой случай. Поэтому она не знает, чего ждать. Бояться уже не получается. Готовить кучу блюд не надо. Лезть и вымаливать разговор не имеет смысла — он сам хочет всё обсудить. Забиться в дальний угол тоже не выйдет — нет надобности. То самое ощущение в ней просыпается снова, ощущение её собственной значимости. Ей начинает нравиться то, как она себя чувствует. Осязаемой. Она что, вправду существует?

***

      Микаса слышит, как поворачивается ключ в замке, Леви дома. Она услышала его вчера достаточно ясно, поэтому надела самые свободные штаны и кофту. Немного волнительно. Что же он скажет? Хотя он уже извинился. Леви замечает её, ещё стоя в коридоре, кивает ей:       — Привет!       Она замечает, как он окинул её взглядом.       — Здравствуйте… — она сейчас очень сосредоточена и следит за каждым его движением, как он снимает ботинки и кидает ключи на полку у двери. Ждёт подвоха.       «Что…? Что у него…?»       Он держит в руке белую лилию. Проходит на кухню, где сидит девушка, и протягивает ей.       — Прими в качестве извинения, — он смотрит спокойно, лицо такое же непроницаемое, как всегда. Микаса открывает рот от удивления, берёт в руки длинный стебель.       — Спасибо, — неловко жмёт губы, ей стыдно, что он перед ней извинился. Ещё раз.       Леви обходит стол, чтобы сесть, Микаса подрывается с места, чтобы налить чай и поставить на стол блины, которые она приготовила, но ей не дают.       — Давай поговорим сначала, — смотрит на неё, — Садись. — Микаса повинуется, так и садится, обнимая цветочек обеими руками. Он кладёт одну руку на стол, а второй опирается на спинку стула. Закидывает ногу на ногу. — Не буду ходить вокруг да около, — поднимает взгляд и смотрит в глаза. — Я захотел тебя ещё с первой встречи. Не вижу в этом ничего странного. Ты мне нравишься, Микаса. — Сердце Микасы делает кульбит. Время будто бы замедлилось. — Но это ни к чему тебя не обязывает. Не надо пытаться мне отдаться из чувства долга или чего-то там ещё, — он зарывается пальцами в волосы и проводит по ним, у Микасы горят уши. — Просто живи и ходи к Ханджи на приёмы. Окей? — Микаса кивает и внимательно следит за ним. — И про одежду, надеюсь ты поняла?       — Д-да! Конечно! — она вцепляется в стебель сильнее.       — Со своей стороны гарантирую, что ничего подобного, что было вчера вечером, больше не повторится. Это было отвратительно с моей стороны. Ты не виновата, и ты вовсе не одеваешься как шлюха, это моя личная проблема, раз не в состоянии держать себя в руках при виде такой красотки, как ты, — он отводит взгляд и снова проводит пятернёй по голове. Микасу это завораживает.       «Красотка?»       — Ханджи советует тебе переехать, чтобы быть вдали от триггеров. Но ты уж сама смотри. Могу снять тебе отдельное жильё, это не проблема, я буду тебе помогать так же. Или к Хан перебирайся, она тебя уже ждёт с распростертыми объятиями. — Микаса не ожидала это услышать.       — Ам… Вы хотите, чтобы я переехала…?       — Нет, — смотрит на неё исподлобья. — Но ещё я пытаюсь защитить тебя от себя, — он трёт переносицу, — Хотя если тебе нравится знать, что каждый вечер там, — он указывает на ванную, — стоит старый извращенец и мастурбирует на твой образ, то велкам, — Леви едко ухмыляется. Микаса чувствует, как её щёки наливаются кровью, а уши горят ещё сильнее. Смотреть сейчас она может только на лилию. Она пытается моргнуть.       «И вовсе не старый… Блин чёрт, чёрт, он серьёзно сейчас?»       — Как бы то ни было, тебе не о чем волноваться. Если хочешь, я дам тебе шокер, — Леви говорит серьёзно, — а то знаешь ли, видеть, как ты шугаешься от каждого моего движения… я монстром себя чувствую, — Микаса лупится на него.       — Электрошокер?! Вы серьёзно?       — Абсолютно. Я слышал, это помогает людям чувствовать себя в безопасности. Я не боюсь, если что.       — Н-нет! Мне не надо! Я не чувствую себя в опасности рядом с Вами…       — Ага, ну конечно, то-то я видел, как тебя вчера переклинило в парке. У тебя вид был, будто я сожрал младенца у тебя на глазах, предварительно приняв его же роды.       — Извините… Я… Просто, блин! Сперва я правда испугалась, а потом… Это сложно объяснить… Мне… — Микаса чувствует, что сейчас может ляпнуть что-то, о чём сильно пожалеет. Хорошо, что у неё щёки уже и так красные. — Ничего.       — Микаса, тебе не за что извиняться. Это была полностью моя вина. И я не имел права ревновать.       «Ревновать? Я не ослышалась?»       Он её ревнует. Значит, интересна, значит, она ценна, значит, именно её хочет, а не кого-то другого. ЕЁ.       — У тебя есть вопросы?       «Как мне теперь с этим жить?»       У неё слишком много вопросов и все они не приведут ни к чему хорошему.       — Выходит… Выходит, Вас моя компания заставляет мучиться? Я бы не хотела, чтобы Вы страдали.       — Микаса… мне приятно, что вечером дома меня встречает нимфа, — хмыкнул. — Поверь, это не мучительно, люди за такое деньги платят, — Микаса себя чувствует невероятно.       «Как он может так спокойно говорить ей все эти слова?»       О нет, у неё голова кружится. Леви щёлкает перед её лицом пальцами дважды.       — Эй, не улетай. Чай будет?       Неужели у неё всё на лице написано? Стыдно-то как! Микаса накрывает на стол, ставит цветок в высокий стакан, так как вазы в доме у Леви нет. Она ещё не переварила слова, которые услышала. Его комплименты были очень неожиданными. Едкими. Честными. Хлёсткими. Неприличными. Обжигающими. Каждым своим словом он будто глушил её, она чувствует себя контуженной. Ей тяжело двигать руками, они одеревенели. Ей стыдно. Она опять чувствует это.

***

      На следующее утро Леви отправляет Микасу на такси в дом Ханджи, она живёт за городом. Девушка очень рада обретению подруги. Ханджи выходит к ней в стёганом халате и тапочках, встречает её как родную, обнимает Микасу крепко-крепко. Провожает её в дом и усаживает в мягкое бархатное кресло. Вручает чашку какао девушке в руки, сама садится рядом в такое же кресло. Микаса понимает, что это не просто приезд в гости, сейчас будет сеанс психотерапии, поэтому она волнуется.       — Расскажи мне о детстве, — начала Ханджи, всё по классике, как в фильмах, Микасе становится смешно, что всё реально так же. Микаса рассказывает всё, что помнила, она не помнит, как попала в приют, её воспоминания начались с семилетнего возраста. Ханджи помечает себе что-то в блокнотик, — Аха, ясно, а Эрен, получается, брат и первая любовь. Расскажи мне про ваши отношения. — Она всё рассказывает подробно, в какой-то момент Микасе становится сложно дышать. При упоминании его началась какая-то паника, сильное желание срочно прямо сейчас сорваться и к нему бежать. — Ага, так, Микаса, Мика-аса-а-а. На меня смотри, на меня. Повторяй, как я, — Ханджи начинает дышать глубоко и медленно выдыхать, Микаса уже плачет, но получается следовать её примеру. Постепенно её отпускает. — Тебе надо будет купить антидепрессанты, я тебе выпишу рецепт. Но это временная мера. Тебе необходимо в ближайшее время найти источник адреналина.       — В смысле… адреналина?       — В прямом смысле. С парашютом прыгать, на лошади кататься, на сцене выступать. Что-то, что вызывает всплеск. Да, не удивляйся! Эрен твой наркодилер, он поставлял тебе адреналин сутки на пролёт своим присутствием, теперь ты резко от него отрезала себя, у тебя тупо ломка. Необходимо помнить, что это временно.       — Жесть.       — Вот вспомни, ты не замечала за собой ничего необычного спустя долгое время без него? Ну вот… как только ты от него ушла. Не пыталась как-то искусственно себе устроить адреналиновый всплеск? Может там… на край крыши вставала и смотрела вниз, или руку через пламя свечи провести пыталась, может, дралась с кем-то… — Микаса вспоминает, как она залезла к Леви в кровать, и как после этого, действительно, её отпустило на эти дни.       — Да, был один момент…       — Ну вот это оно, на подсознательном уровне себе всё устраиваешь, хотя не понимаешь причину. Так что давай, выбирай себе занятие по вкусу. Надо пережить, и ты сможешь дальше жить, не вспоминая о нём. Только я тебя умоляю, никаких мотоциклов. — Микаса хмыкает. — Задание тебе, к следующей нашей встрече будешь вести дневник, — протягивает девушке блокнот и ручку. — Пиши там каждое утро и в течение дня ответы на вопросы, записывай: пункт один — «Чего я сейчас хочу?», на этот отвечай сильно не углубляясь, не надо вдаваться в философию бытия и теорию большого взрыва — Микаса хихикает, — Да, а то бывают у меня случаи… Так. Дальше… э-э-э… Вот! Пиши: «Список из ста вещей, которые ты хочешь», сюда писать всё, что в голову придёт, даже если это большая виноградная улитка в аквариуме — тоже пиши. События пиши, ситуации, которые хочешь пережить, вещи, которые хочешь купить. Эмоции, которые хочешь испытать. — Микаса записывает быстро и кивает, она чувствует воодушевление. — Этот список не надо кому-то показывать, просто будет твоим, просматривай его периодически и меняй пункты, вычеркивай и пиши новые, но написать должна не меньше сотни, хорошо?       — Хорошо.       — Ещё бери теперь в привычку следующее: попадая в какую-нибудь ситуацию, задавай себе вопрос, нравится ли тебе то, как общается или обращается с тобой человек, с которым говоришь. И делай это всегда и со всеми. Пока что просто начни подмечать, обращай своё внимание на чувства в эти моменты. Анализируй, почему именно не понравилось, — Ханджи кидает блокнот на кофейный столик и потягивается, — Окей, ладно, пока всё. Пошли тебе покажу теперь мою коллекцию зубов.       — Зубов?!       — Да! Я их обожаю, такие прикольные попадаются, корни у некоторых такой удивительной формы! Очень большая удача отыскать изогнутые корни вместе с коронкой в цельном, не разрубленном состоянии! — Зубы отвлекли Микасу от мыслей об Эрене. У Ханджи дом такой уютный: весь в каких-то гобеленах и подушках, в оранжевых и светло-коричневых оттенках, тут пахнет корицей и красным перцем. И вообще всё веет каким-то хипповским и восточным настроением. Да, Микасе хотелось бы жить в таком доме, не то, что у Леви, как в замке у Снежной королевы, хотя Микасе и там по-своему уютно и тепло.