Терапия

      Натягивает штаны, майку. Как бы развидеть её соски, обтянутые тканью? Теперь он знает, какая форма у её груди. Маленькая, упругая, почти не свисающая, как у фигуристок. Открывает полку, ищет носки на ощупь, берёт. Натягивает.       — Тц.       «Да, кэп, теперь тут сигаретами не отделаться. Додумалась же, а, совсем без инстинкта самосохранения. А если она снова что-то подобное выкинет? Ведь и не подумаешь. Такая скромница, краснеет на каждом слове, а к рукам льнула, как сучка течная».       Он не уверен, что выдержки хватит. Всё ещё чувствует прикосновение её щеки на своих руках. Ведь если бы она продолжила… своим голоском елейным: «Вы не хотите меня?».       «Ох. Лучше тебе не знать, соплячка».       Уже неделю мысли отгоняет, когда она идёт в ванную и закрывает дверь за собой. Образ сам в голову лезет: как сползает её одежда, трусики, которые видит теперь на полотенцесушителе ежедневно. Всех их уже разглядеть успел за эти дни. Они у неё все разных цветов, с рисунками совсем не взрослыми, застиранные. Хочет подарить ей новые, более подходящие, как он уже представил… Теперь он видел её всю: голые ягодицы, полуприкрытый небритый лобок. Ему пришлись по вкусу её тазовые кости и живот, с мягкой прослойкой жира. Он такое любит, чтобы не плоский. И всё-таки тело поджарое, с большим потенциалом.       «Если бы с нею позаниматься… да не тем, не тем! Старый болван, потренировать бы её. Рукопашке научить».       Чёрт, эти воспоминания топором теперь не вырубить. Так и будут мелькать. А ведь ему ещё жить со знанием, что это вот тело было в его руках, но уже… Не стоит надеяться. Да и не так он хочет, не так всё себе представляет, и не допустит, чтобы это вообще случилось. Представляет. Да! Ну и что? Невольно. Картинки сами в голову лезут, сейчас они обрастают новыми подробностями. Леви становится необходимо спустить пар. Попозже. Чуть позже, оставит это на завтра. А сейчас он идёт и умывает лицо ледяной водой, пока девчонка собирается.       Выходит к нему в футболке и рубашке клетчатой, чёрно-белой, которая длиннее её шорт, тех же, что в тот раз — полурваных. На улице жарко, но нет, чёрта с два, так он не сможет больше.       «Пожалей меня хоть немного. Она ни черта не догадывается, так ведь?», — проводит ладонью по лицу.       — У тебя есть штаны? — спрашивает Леви, девушка губы поджимает в ответ виновато.       — Мне переодеться?       — Да. Сделай одолжение, — он говорит с капелькой раздражения, так выходит само.       «А иначе я осуществлю твой план ночного падения».       Леви старается, очень старается. Держать себя в руках рядом с ней стало крайне тяжело. Интересно, с чего вдруг? Может, это воздух сегодня такой? Микаса возвращается в джинсах: тоже обтягивающих, но уже не таких кричащих о том, чтобы её трахнули. Или это только для Леви они такими кажутся? Ему хочется покурить, хотя он давно уже бросил.       «Покурить, а лучше выпить».       Он обувает свои лоферы, она — кеды.       Ну вот, опять молча идут. А чего тут скажешь? Он её хочет, уже минут десять идёт и хочет. Зачем девку с собой в ночной поволок? Оставить надо было дома, да только… это и ей тоже нужно. Прогуляться. Проветриться. Идёт, под ноги смотрит, задумалась о чём-то, как же. Скромница снова. Уже и шутить с нею стыдно, да только напряжения комок он всё так и не отпустил, надо было в ванной на сколько-то запереться, включить кран и…       «Да. Надо было».       Теперь неудовлетворённое возбуждение гневом наружу рвётся, Леви мог прожечь ее сейчас своими зрачками. Он и прожигает, идёт и смотрит. На её профиль смотрит. Откровенно.       — Мы сейчас в ночной зайдём, я выпить намерен. Ты что-нибудь хочешь? — и Леви только пошлые тупорылые шуточки в голову рвутся. Хочется разрядки.       «Блять. Надо что-то с этим делать. Чем быстрее, тем лучше».       — Да, Вы мне пиво обещали, — поворачивается к нему и улыбается так… доверчиво.       У Леви брови чуть ли домиком предательски не складываются, еле слышно выдыхает. У него живот напряжён, теперь каждое её движение ему провокацией кажется. Возбуждает. Нет. Уже возбудило. Реакции, как будто у молокососа.       «Чёрт!»       — Ладно. Потом давай на набережную.       — Правда?! — Микаса спрашивает с восторгом. — Давно мечтала там ночью оказаться! — у неё аж глаза горят.       Леви не ожидал такой радости. Для него сущий пустяк, а она так сияет. Ему, кажется, приятно её радовать. Даже легче становится терпеть.

***

      Чуть погодя они выходят из магазина с пакетами бумажными, по одному у каждого в руке. Он действительно купил ей пиво, только нормальное — по его Аккерманским меркам. Себе опять капитанского рома взял, без колы. А ещё она чипсов захотела, с сырным вкусом, их он тоже ей купил. До набережной им ковылять час — не меньше, вот и хорошо, ему это на руку. Внимание рассеять, ногами подвигать. Он закуривает, ей предлагает, но получает отказ. Ему даже где-то глубоко-глубоко внутри становится немного неудобно перед ней. Он делает пару глубоких затяжек, а затем выкидывает недокуренную сигарету. Курить вместе — это одно, а дымить под нос тому, кто в данный момент не курит — это совсем другое. Так его личные принципы расставляют в голове порядок вещей.       — Ты говорила, что тебе не к кому пойти. Что с твоими родителями?       Она идёт и дальше спокойно, не дёргается. Не говорит ничего.       — Если тема больная…       — Нет, всё хорошо. Просто думаю. Длинная история, — Леви внимательно ей в глаза смотрит, хотя она их и прятать пытается. — Я их не знала никогда. Имён не знаю, даже лиц не помню. Мне воспитательница рассказывала только, что я плохо выглядела, что меня кузен им сдал, что он имени даже своего и фамилии не оставил, — Леви чувствует, как у него уши горят. Ему стыдно. Слишком близко подошли к расплате за его решения двадцатилетней давности. — Настолько я была для всех них бесполезная и ненужная. Они все от меня избавились. Выкинули, — Микаса смотрит вдаль и делает очень большой глоток пива.       — Дальше носа своего не видишь, — сам себе не верит. Он оправдаться перед ней сейчас пытается, что ли? Да только не перед ней же, не перед ней же надо. А перед совестью. — Ты ведь не знаешь, как всё было на самом деле.       — Не знаю, — отвечает она смиренно. — Но кузену ничего не мешало оставить своё имя, — ох, для Леви каждое её слово как пощёчина. «Виновен. Обжалованию не подлежит», — чтобы дать мне шанс с ним когда-нибудь встретиться. И тогда бы я узнала. Это лучше, чем жить в неведении. Возможно, я даже простила бы за то, что он меня с собой не забрал, — она ведь такая чувствительная, но её тон голоса не меняется почти, только стали набирает. Он чувствует: если и была там боль, то уже отшлифована, затуплена, уже привычная, превратилась в орудие мести и обещание, не слабость. Сейчас уже — это так понимает он. И ей в одиночку пришлось эту трансформацию проделать с самою собой. — Я бы просто знала, что он там. Где-то есть. И что мы встретимся, и что он хочет меня найти. Я себе придумывала в детстве, что он очень хочет меня забрать, но сам в беде и просто пока не может. Возможно, были у него причины так поступить, но это всё равно очень жестоко.       «Да, были. Охренеть какие причины».       — А сейчас всё, что у меня есть — ворох обид, — заключает она.       Леви нечего сказать. Шах и мат. Права во всём, он разгромлен. Поэтому лучше просто держать язык на поводке. Пока что.       — А Вы как будто и есть тот, кем должен был быть он, — она смотрит на него так пристально, внутрь глаз его заглядывает. — Вы будто бы… я, наверное, глупость скажу, вы… ангел для меня, — и тут она резко отворачивается.       «Искренняя. Чистая. Девочка.»        — Простите. Я слишком много болтаю. Пиво просто.       Леви сквозь землю готов провалиться из-за её признания. Стыд обдаёт его леденящим потоком. Стыд за мысли, которые переполняли его разум всего несколько минут назад, и за желания, которые бросали его в гнев. Ему остаётся только обтекать. Он чувствует себя мошенником, вором. Он не может принять такие искренние и чистые слова в контексте себя. И точно не от неё. Не чувствует, что заслужил. Не этого, явно не этого он заслужил. Вину так легко не отработает. Поворачивается к ней.       — Спасибо, — всё же отвечает он. Но имеет в виду спасибо не за признание её, а за то, что у него есть ещё время перед ней выслужиться, совесть свою успокоить. Позаботиться, как это сделал бы старший брат. Как сделал бы отец. Ничего не прося взамен. Она взгляд на него вскидывает, в темноте ему плохо видно — кажется, снова покраснела. Но он не хочет как отец, и как брат он тоже не хочет. Он хочет как мужчина. Как её мужчина. Леви понимает только сейчас: кажется, у него нет шанса выбраться живьём из этих её черных глаз, чёрных, как его вина перед той девочкой. Перед нею. — Но я точно не ангел.       «Я постараюсь».       — И не извиняйся за чувства. Это глупо, — на короткий миг они останавливаются. Он хочет узнать ещё. — Ты говорила, что история длинная.       Микаса продолжила идти.       — А… да. Я жила в приюте до пятнадцати лет. Потом меня взяли в свою семью, — Леви внимательнее прислушивается. — Это была мама и отчим Эрена. Эрен мой сводный брат, вот, — Микаса выпаливает на одном дыхании, резко замолкает. Зажмуривает глаза и останавливается. Пьёт пиво большим глотком, Леви же впадает в ступор. На секунду.       «Это, чёрт подери, неожиданно».       — Вы наверное меня теперь извращенкой считать будете, да? — она всё ещё смотрит вперед с мрачной улыбкой и мокрыми глазами. — Сперва к Вам в постель полезла, а теперь ещё и оказалось, что в брата все эти годы влюблена была и… и сп… спала с ним, — у неё слёзы. У Леви ломаются все оставшиеся в живых шаблоны и паттерны поведения. Он ошарашенно смотрит на неё, пока та слёзы утирает. Гнев. Но не на неё вовсе. На себя. И, конечно, на выродка. Притягивает её ближе, кладёт её голову себе на плечо, гладит её по макушке, в охапку схватил, даёт ей разреветься ещё. И она его тоже обнимает и правда плачет всё сильнее, громче. Надрывно. Ему горько от её рыдания, оно наполнено болью и обречённостью. Но теперь он её не отпустит. Костьми ляжет. Эрену отомстит. Лишь бы эта девочка больше не плакала, лишь бы боль эту из неё вытравить.       — Ничего подобного. Ты прекрасна, — хриплым полушёпотом говорит ей, она головой мотает.       — Нет, нет, Вы просто меня успокаиваете, из жалости говорите! Вы и половины обо мне не знаете, что я творила…       Ему не хватает терпения, он её голову приподнимает и с обеих сторон руками хватает. Говорит ей близко, почти что в кожу:       — Я вижу. Какая ты. Ты — прекрасна, — он произносит это и водит взглядом от одного её зрачка к другому, пытается прочесть в её глазах понимание. — Ты даже сама не представляешь, насколько ты сногсшибательная, Микаса, — он почти шепчет. — Твоё тело охерительное. Сама ты — чистая. Искренняя. Добрая. Терпеливая. Преданная. Ты сильный человек, раз прошла через всё это дерьмо и всё равно осталась такой, какой я вижу тебя сейчас. Ты заслуживаешь, чтобы тебя любили, — Леви явно превзошёл свой эмоциональный рубеж, он дышит отрывисто, будто бежал стометровку, сглатывает. Медленно руки свои от лица убирает и взгляд спешит отвести. Отстраняется. Пьёт сразу три глотка.       «Расклеился».       — То, что ты попала в руки этому отродью — большая ошибка, — выплёвывает он.       «Моя ошибка».       — Ты обязательно встретишь того, кто возведёт тебя на пьедестал. Где ты и должна находиться, — он отворачивается от неё полубоком и кивает идти дальше, Микаса окликает:       — Леви!       Он оборачивается и видит её лицо, но оно не убито горем, хотя и до сих пор слёзы роняет. Неужели он их причина?       — Спасибо.       — Ну всё, чего сырость тут развела. Идём, — и еле заметно уголок губ приподнимает. Он не хочет портить атмосферу и не спрашивает у неё больше ничего, пока они идут до набережной.

***

      Постепенно начинает светать. Фонари ещё не погасли. Они идут вдоль берега, там заборчик кованый, Микаса ведёт по нему ладонью. Чайки кричат — уже ищут, чем поживиться. Нужно было взять кофту, становится прохладно.       Они идут в четверти метра друг от друга. Леви наблюдает. Не чует её сдержанности чрезмерной. Сейчас Микаса другая. Лёгкая, как пёрышко. Возможно, если он сделает какую-нибудь глупость — она ответит, робеть не станет, и они снова будут смеяться, как тогда на кухне. Идя молча вдоль этого заборчика рядом с ней, так легко вообразить себе, будто она его. Всегда ему принадлежала и всегда принадлежать будет. Будто она сейчас повернется с улыбкой и оставит поцелуй на его губах. Сейчас он не чувствует себя бесполезным и одиноким. Ему так легко в её компании, и хочет что-то сделать для неё, срочно, прямо сейчас. Он пьян и не хочет трезветь больше никогда.       — Меня уволили на днях, — это грустная новость, но его почему-то пробивает выдох облегчения.       «Вот и отлично».       — Уволили? За что?       — Да из-за Эрена. Я ревела на работе, рассеянная стала, вот и накосячила жёстко с деньгами. Несколько раз.       — Да, паршиво, — соглашается он. — Зато теперь будет много свободного времени.       Девушка мотает головой.       — Ну да, конечно. Много времени на поиски работы, — хмыкает.       Леви не нравится её ход мыслей.       — За аренду и еду платить не надо. Ты должна заняться собой.       Микаса хмыкает снова.       — Собой? Это как?         Леви задумывается сам.       — Девчачьими какими-нибудь делами.       Микаса смотрит на него недоуменно.       — Это какими?        А он и сам не знает, возможно, это какие-то абстрактные вещи, которые заставляют женщин чувствовать себя женщинами…       — А мне откуда знать? Ты когда на свидания ходила, наверняка наряжалась, ещё что-то делала, красилась?         О нет. По её лицу пробегается грусть.       «Только не говори, что никогда не была на свидании».       Микаса болезненно улыбается, краснеет и в сторону отворачивается.       — Я никогда не была… на свидании…         Лучше бы он язык прикусил. Чувствует себя как слон в посудной лавке. Тут надо быть аккуратным и чутким, с хирургическим инструментом подходить к проблеме. А он выпалил. Ну. Собирай теперь.       — Будешь ещё, — говорит он с жаром, она в него взглядом стреляет и смущается. Снова молча идут, пока солнце красит горизонт оранжево-розовым. — Ты бывала на аттракционах?         Её лицо озаряет счастливая улыбка губ. Кажется он попал в точку.       — Да. В детстве, — пауза, и она кидает снова на него свой взгляд. — Вы меня пригласить хотите?       Леви только сейчас понял, что ляпнул. Это звучало так, будто он зовёт её на свидание. Ведь не это имел в виду.       — В это воскресенье.       Она снова сияет. Ему приятно. Чёрт, как же ему приятно. Чувство, похожее на тягучий карамельный топпинг из макдональдса, растекается под ребрами. Такое же сладкое. Такое же обволакивающее.       — Это ведь не свидание? — она говорит это с гротескной подозрительностью.       — Не свидание.       — Тогда ладно.       Дома он даёт ей право первой прошмыгнуть в ванную, а сам идёт в свою комнату. Он знает, что идея с аттракционами хороша, но его всё-таки что-то смущает. В телефоне, оставленном дома, находит пропущенные от самого надоедливого в его жизни контакта.       «Ханджи».       Кто ещё, если не она, может названивать ему в пять утра? Да ещё и с таким упорством: интервалы между звонками — секунда. Он никогда ей не перезванивает. Откладывает трубку в сторону, откидывается на заправленный диван. И его настигает гениальная идея. Кажется, нашёл. Ладно, сегодня он ей перезвонит.

***

             Он просыпается уже ближе к обеду. На улице дождь моросит. Сегодня первый день, когда они оба сидят дома посреди дня. Её комната заперта, он идёт в душ, а когда выходит, обнаруживает Микасу на кухне. Она в длинной мешковатой футболке с Гарфилдом и пижамных штанах.       «Вот бы она всегда так ходила».       Проходит в свою комнату, ковыряется в полках с одеждой…       — О-о-ой! Простите! Я ничего не видела!       Он оборачивается резко и хватает со стула брошенное на него ранее полотенце, и быстро обвивает им бёдра.       — Соплячка, ты чего тут опять забыла?!         Она стоит с сильно зажмуренными глазами.       — Д-дверь открыта была! — в руках у неё чашка чая и тарелка с капкейками. Оба потрясываются.       — Можешь выдохнуть.        Девушка действительно выдыхает, а затем, одно за другим, размыкает веки.       — Э-эт что?       — Капкейки и чай. Я приготовила сама. Вегетарианские, — она сейчас очень смешная, щёки красные и глаза пучит.       Он оценивает стряпню, немного нахмурив лоб.       — Допустим. Только давай договоримся — стучи. Даже если дверь открыта.       — Угу. Вы тут будете?       — Нет, на кухне.        Девушка удаляется и прикрывает дверь ногой.       «Чай притащила… чего это она?»       Отмечает себе, что она не трясётся в панике и животном страхе перед ним из-за его резкости. Хороший знак.

***

      В его доме только два стола, один — в его кабинете, он никогда там не ест и не пьёт, такие у него стандарты. А второй — на кухне. Поэтому они сейчас сидят там, вдвоём. Леви в ноутбуке, Микаса ногти красит. Бирюзовым лаком.       «Странный цвет для лака».       Ему неприятен запах, но не так это важно. За всё это время он ещё не видел, чтобы девушка своей внешностью занималась. Поэтому спугнуть её боится, пусть красит. Он пялится, как она кисточкой по ногтю ведёт, аккуратно так, сосредоточенно, и всё равно какие-то бугры остаются. Это зрелище заставляет его кожу зудеть.       — Тц. Дай я, — он не выдерживает, и протягивает к ней руки.       Девушка недоумённо на него смотрит.       — Эм, — она даже не успевает сказать что либо. Леви уже выхватывает из её рук кисточку и в баночку окунает. — Он сохнет быстро, прям на кисточке, надо быстро вес…       — Да знаю я. Уже десять минут за тобой наблюдаю, — как обычно обрывает её. Микаса краснеет.       «Блин, чё я несу?»       Леви решает, как обычно, виду не подавать. Берёт её руку, обхватывает своими пальцами. Сгибается над нею. Ведёт резко и аккуратно, не задевая кутикулы. Точно так же он поступает с остальными, и даже стирает её неудавшиеся и перекрашивает.       «Идеально».       Пока её ногти сохнут, он заваривает им чай.       — Вы классно дерётесь.       Леви поднимает на неё взгляд из-за компа, расценивает комментарий как очень тонкий и шаткий мостик между их миром и их же войной. Всё-таки видела она, как он дерётся, только лишь раз: при избиении младенца… выродка, точнее.       — Было много практики.       — Научите?       — Возможно.       Она рассматривает и проверяет подсохшие ногти.       — Красиво у Вас получилось.       Леви не сразу понимает, о чём она вообще.       — Хм? А. На здоровье.       Микаса его от работы отвлекает своим присутствием, сидит в телефоне и видео какие-то смотрит. Хорошо бы уйти в кабинет, но вместо этого он продолжает сидеть здесь.       — Чего смотришь там? — не выдерживает.       — Обзоры. Подыскиваю сериал.       Леви в этом полный профан. Он в своей жизни смотрел только парочку, и то мельком, когда его заставляли обстоятельства. Точнее, Ханджи.       — У Вас есть понравившиеся?       — Нет, я не смотрю.       Она на него глазами хлопает.       — Как? Совсем?       — Совсем.       — Вы многое упускаете, — она что-то в телефоне переключает и поворачивает так, чтобы ему было видно. — Вот, можем посмотреть, — на экране телефона замелькали кадры с перестрелкой и название «Лучше звоните Соллу». — Он как раз по Вашей теме: полиция, правосудие, все дела… Мне очень нравится тут картинка, работа оператора и режиссёра — просто конфетка. И сюжет не отпускает, юмор тут есть, чёрный правда, но я такое люблю.       — Так ты его смотрела уже?       — Два раза. И готова ещё раз пересмотреть.       — Ого. Ладно, можно.       — Он, правда, как приквел к другому сериалу, но не такой по атмосфере, можем его на потом оставить. А где смотреть будем? Может, ко мне давайте? У меня места больше.       — Ты иди, я ополоснусь и приду.       Она кивает и уходит. Леви же спешит в душ.       «Блять, «я ополоснусь и приду», с-с-сука. Серьёзно?»       Он очень негодует, потому что его язык выдаёт какие-то инсинуации вместо нормальных слов и фраз, и это уже не впервые в диалоге с нею. У него была тяжёлая ночь вчера, и даже после пробуждения жизнь продолжила над ним подшучивать, испытывая волю.       Нет. Всё. Это финиш. Он стоит в ванной, включает самый громкий режим, который возможен у этой лейки. Ему даже глаза закрывать не надо — её охуительные сиськи с маленькими сосками. Он просто уже не может. Правда всё. Всё. Он выдыхает свистяще, обессиленно. Член колом стоит ещё с тех пор, как Микаса упомянула о её комнате. Поэтому-то он её и отправил. Обхватывает член ладонью, сжимает, оглаживает. Его яйца так высоко уже поднялись, что мошонка не свисает. Отпускает ствол и снова сжимает ещё крепче. Он представляет её лобок с этими возмутительными волосами, пизду, как он входит в неё, воображает, что там тесно, горячо и скользко. О… он бы шелохнуться ей не позволил, держал бы за талию и волосы. Крепко. В глаза смотреть бы заставил. Он бы кусал её губы, она бы смущённо краснела и стонала ему молитвы: «Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!»       «Ф-ф-ф-ак-к-к».       У него голова кружиться начинает от этой картины. Он кончает. Почти рычит. У него аж уши закладывает. Он очень надеется, что ничего она не услышала. Полегчало. Хотя бы теперь может лежать с нею в одной кровати и думать о сериале, а не о её лобке. Подумать только: Леви всю жизнь терпеть не мог, когда у женщины там небрито, но сейчас он, видимо, выхватил психологическую травму, потому что он не может как-то иначе объяснить своё усилившееся возбуждение о мысли о её небритости.       Выходит к ней уже переодевшись. Притаскивает свой ноутбук. Они садятся, опираясь на спинку кровати, на максимально пионерском расстоянии. В её комнате пахнет какими-то вонючками из индийских магазинов. За раз смотрят три серии.       — Этот дед.       — Какой?       — Ну… он на гнома из «Властелина колец» похож.       — А-а-а… Это Эрмантраут.       — Вот он крутой.        Микаса в ответ хихикает.       — Чего смеёшься?       — Ты на него похож.        Леви не ожидал такого обращения, смотрит на неё.       — Ой… Вы.       — И чем же? Советую тебе сейчас хорошенько подумать перед тем, как ответить.        Девушка хихикает.       — Он настоящий мужик.        Он смотрит на неё, похоже, она серьёзно.       Потом проглатывают ещё две серии, пока не замечает, что Микаса сопит, лёжа на его плече. Каким-то чудом расстояние между ними сократилось. Он аккуратно перекладывает её на подушку, отворачивает покрывало и прикрывает её. Уходит спать в кабинет.