Я и мой брат

По ту сторону телефонного аппарата никто не спал, и это не от громкого крика России, как раньше могло казаться. Звонил старший брату из склада для сбора пайка, а кричал, на счастье чей-то неспокойной души, он лишь от неожиданности: из черной кладовой с пластиковыми бутылками вышел отдыхавший начальник склада с убитым ребенком на руках. Россия смотрел с голодом. Уже не первый день склад был почти пуст, ведь его полностью распотрошили неделю назад для военных, и все они отвозили паёк своим близким. Начальник посмотрел на Россию, шикнул. Тот к нему подошёл тихо, на цыпочках, улыбаясь. -Доброй ночи, товарищ.- Шутя, он ему сказал. Россия был рад тому, что пришёл именно он, а не кто-нибудь ещё, к примеру, здешний уродский старлей. Он никому не нравился: характером не рыба, не мясо. Хиленький, а ест за пятерых, да и умом не блистал, - только шуму ой сколько наводил. В шутку между собой солдаты его называли "ревизор", сравнивая с гоголевским героем. -Доброй, доброй.. - Он помедлил в речи, но продолжил: -Тише будешь - и тебе дам. С поля вот только принесли...- Слова несказанно обрадовали русского, и он оказался нем как рыба. Мужик ему улыбнулся, пошло взглянув. За такую "особенность" в фирменном взгляде его часто обвиняли в гомосексуализме, что было, знаете, непростительно в их стародумной мужской компании. От избиений и казни на этот счёт начальника спасал лишь товарищ майор - строгий и крепкий человек, справедливый, а в слухи не верящий. Тушку, ещё не пахнущую гнилью, уложили на теплую кирпичную печь. Никого не смущало то, что внешне это маленький и ни в чём неповинный человек. По правде говоря, весь пайковой продукт получался из точно таких же человечков. Многие прибывшие отказывались есть, узнав это, и от этого военные слабели. Потому одним из главных обязательных дел кладовщика-начальника было то, что приходилось вечно молчать о происходящем перед большинством. Россия был одним из тех, кто узнал давно об этом не этичном деле, но со временем привык(что ещё оставалось?). Он помог мужику снять с тельца тряпки и помыть его разжиженной медикаментами кровью. Её здесь все пили. С ней приходили калории и витамины, и она была достаточно важна летом как замена снегу зимой. Снег был серый, а иногда черный, потому им только изредка умывались, а в деревнях топили на лучшие времена и процеживали. Чистое красное тело потрошить не стали - просто срезали большим тесаком с бочин, бёдер и икр мясо с салом. Его укрыли фольгой и кинули в печь. Поели они хорошо, досыта, и даже тайком съели целую банку засоленных грибов с чекушкой брусники. Брусника была редкостью, и её посылали с крайнего западного севера Российской Федерации, в основном из деревушек. Там было намного чище и спокойнее, и было достаточно еды(военные не хотели губить Землю). В мечтах России было уехать с братом в Карелию, переучиться с ним на норвежский язык и уехать, чтобы дожить жизнь да, предателем для кого-то там, но с живым родным человеком рядом. Он умел расставить приоритеты, и прекрасно понимал, что эта война ни за что, и не ценил участие в ней как дань долга Родине. Это была многолетняя битва за какие-то глупые традиции, которых и так никто никого не лишал. Месиво длилось уже третий год по прихоти великих правителей, и никто не собирался сказать "нет!" этому режиму на крови и костях. О том, кто и чего хотел получить от этой войны, я расскажу позже. Сейчас вернёмся во Владивосток. Украина спал под теплым китайским тулупом на грязной печи. В этом доме грязным было почти всё кроме рамок с фотографиями, фортепиано и детских мечт и воспоминаний. Наверное, только эти три вещи сохраняли нежную любовь и привязанность братьев, и до сих пор сберегли их благоразумие. С раннего утра весь квартал будила пресса с новостями: мужчины в машине проезжали по улице и громко оглашали списки умерших местных жителей, которые уезжали на фронт. Украина, проснувшись, слушал с замиранием сердца, прижимаясь к печке щекой. Список кончился быстро, - сегодня он был очень короткий, и, на великое счастье Украины, в нем не нашлось места его родному старшему брату. С мыслью "Ох.. пронесло." юнец стал слезать с печи: нужно было наготовить еды, убраться, отколотить от окон и хотя бы одной стены грязь.