Подозреваемая

Тишина комнаты разрушается стрекотом настенных часов — минутная стрелка рвано дёргается по циферблату, вызывая непоседливые мурашки. Подозреваемая подобный звук едва переносит, в отличие от следователя Кима, у которого внешние шумы натыкаются на тщедушное безразличие. Намджун захлопывает футляр в форме гроба и откладывает вещицу обратно в коробку. Пристраивает лупу к картонному бортику, приспускает очки на нос и стягивает перчатки. — Если преступник был достаточно глуп и оставил отпечатки пальцев, то ему очень повезло с Вами. Вы их стёрли. — В словах следователя Кима проскальзывает укор, он требовательно выбрасывает правую руку вперёд. Манобан спешно соображает и потягивается со стула, вручая полицейскому заявление на криминалистическую экспертизу. Придерживаемое зажимом клипборда. — Вы сегодня без юридической кавалерии? — Я подумала, что это может быть какой-то… Ненормальный, так что решила лишний раз не беспокоить адвокатов, — признаётся Лиса, наблюдая за сосредоточенным выражением лица Намджуна. Полицейский втягивает щёки, снимая пластиковую ручку с доски, и без сомнений мажет чернилами по заполненным графам. — То есть никаких шансов найти отпечатки пальцев? — Конечно, я отдам коробку криминалисту Киму, и он сообщит о результатах, как закончит. Однако я больше чем уверен, что преступник работал в перчатках. Подозреваемая одними губами издаёт несмелое «ясно», взглядом обвивая помещение. С её прошлого визита здесь ничего не меняется — те же бамбуковые жалюзи, фотографии, восемнадцать на десять, с велосипедной гонки в Амстердаме и подписью годичной давности, тот же диван, на котором Лиса тешится в защитных объятиях Чонгука. При воспоминаниях об адвокате Чоне, Манобан инстинктивно дотрагивается до оголённой кожи, проводит пальцами вдоль вены на правой руке. Имитирует его прикосновения, скользя подушечками по заученным линиям. — Мисс Манобан, — изрекает Намджун, смело перекрывая клипбордом открытую коробку и впечатывая высокомерный взгляд в подозреваемую, — я всё же настоятельно рекомендую Вам сообщить о происходящем адвокату Чону или адвокату Паку. Угрозы могут быть связаны с тем, что вы втроём замышляете. — Но мы ничего не замышляем, — резво выпаливает Лиса, приподнимая раскрытые ладони перед собой. Бровь следователя Кима изгибается в неверии, пока сам он откидывается на спинку кожаного сидения и взирает исподлобья. — Та ситуация с господином Пхувакуном — чистая случайность. — И Вы ожидаете, что я в это поверю? Манобан не рискует произнести очевидно-напрашивающееся «да», а посему идёт на попятную. Она переживает, как бы лживые показания не создали лишних проблем Чимину и Чонгуку, ведь подставлять кого-то из юристов — меньшее из её желаний. Точнее, совершенно не её желание. Поэтому вместо уверенного ответа, Лиса продолжает наивно хлопать ресницами, в надежде, что сымпровизированное амплуа «дурочки» сработает. И у неё получается. Спустя двадцать секунд вечно серьёзный Намджун ослабляет придирчивость и даже дружелюбно ухмыляется. С большой охотой встаёт с места, вынуждая Манобан покинуть её сидение; следователь Ким молчком выпроваживает подозреваемую из отделанного панелями кабинета, возвращаясь к диалогу только у самой двери. — Если в следующий раз Вам понадобится помощь, то позвоните, — в приказном тоне отвешивает Намджун, протягивая Лисе обрывок листка с коряво выписанными цифрами. Манобан теряется в попытке выразить признательность, потому лишь вежливо кланяется на прощание. — Не запугивайте моих сотрудников тем, что нашлёте на них проклятие. Подозреваемая неловко посмеивается, хотя со стыда под хрустящий паркет готова провалиться. Ну кто виноват, что на посту охраны стоят непрошибаемые полицейские, не позволяющие пройти к Намджуну? Впервые в жизни образ сумасшедшей играет Лисе на руку — экспромтом вылетевшее «если не пустите меня к следователю Киму, то я наведу на Вас порчу!», несомненно, смущает, зато имеет колоссальный успех. — Если честно, я не занимаюсь оккультизмом. Мне просто нужно было с Вами переговорить. — Это хорошо. Мне и без плясок с бубном забот хватает. Ох, как же Вы ошибаетесь, следователь Ким… Когда дверь в кабинет начальника закрывается, подозреваемая неспешно начинает вышагивать по коридору. Старательно игнорирует взгляды на подскакивающую юбку; Лиса усмиряет навязчивое волнение и даёт себе новую установку — забыть о происходящем. Возможно, это звучит максимально безрассудно, с учётом сложившейся ситуации, однако сегодня Манобан хочет расслабиться. Расскажи она, немедля, адвокату Чону правду, вряд ли на ужине можно было бы рассчитывать на безмятежность. А так подозреваемая и сама отвлечётся, и Чонгука лишними подробностями не нагрузит. В конечном итоге, совать-нос-не-в-своё-дело точно не входит в вечерний «to do лист» Лисы.

~

— В Штатах не существует доставки еды? — Очень смешно, — куксится Дживон, поправляя тёмную панамку с кольцами. Пак-младший дежурно улыбается, проверяя, как будет смотреться на публике, когда натыкается на предвзятый взор Чеён. — Эй, вообще-то я иду выбивать скидку, если не получать еду бесплатно. — Знали бы твои фанаты, какой ты скупердяй, — в шутку причитает прокурор Пак, отстраняясь от мореного косяка и намереваясь помочь деверю с дверным замком. В котором он, ассимилировавшийся американец, путается. — Или тебе за самый быстро распроданный тур недоплатили? В ответ на провокацию Дживон только хмыкает, пряча глаза за очками небезызвестной марки. Той, что c перекрещенными буквами «G» по бокам широких янтарных душек. — И потом, выпрашивать скидку в аксессуаре за семьсот долларов как-то несолидно. — Сказал человек, отказавшийся покупать морковь на тысячу вон дороже обычного, — саркастично парирует Пак-младший, приспуская оправу и ехидно подмигивая, — когда на её лице косметики было килограммов на тридцать этого продукта. Чеён мгновенно вскипает. Подхватывает шёлковый шарф, лежащий на металлической полке прихожей, и намеревается зарядить им по спине деверя. Но осуществить задуманное ей, увы, не удаётся; «за секунду до» входная дверь спасительно отворяется, являя компании притомившегося утренним заездом Чимина. Держащего в руках подозрительную коробку, слегка запылившуюся. С пультом от входных ворот, расположившимся на крышке. — Всё, я побежал, — заместо прощания бросает Дживон, виртуозно проскальзывая возле брата и прихватывая кнопочную вещицу с собой. — Если что, я помню, что пицца-барбекю в приоритете! — раздаётся на последних ступенях веранды, неприятно изумляя. — У нас на вечер пицца, да? — смышлёно осведомляется Чимин, проходя в коридор и стопой запахивая металлическую дверь. Чеён порывается на помощь, — хочет забрать у мужа увесистую коробку и предоставить ему возможность нормально разуться — однако адвокат Пак, наперекор проявленной заботе, прижимает вещицу ближе. — Даже не думай, она тяжелая. — Выглядит как килограмма четыре, не больше. — Вот именно, что четыре килограмма. Ён-ни, не глупи, — упрашивает Чимин, в два счёта расправляясь с тугими брогами и стратегически направляясь в сторону кухни. Прокурор Пак пристраивается к нему гуськом, внимательно осматривая загрязнившуюся штанину и маленькую, едва заметную, дырочку на пятке носка. Не то, что бы Чеён в чём-то подозревает мужа, но в её мыслях мелькает забавное: «вряд ли в таком виде можно возвращаться от любовницы». — Ты был у прокурора Чжоу? — несдержанно любопытствует прокурор Пак, взбираясь на высокий стул, покамест Чимин выставляет потрёпанную коробку на стол. Он кидает озадаченный взор на супругу. — Я заметила печать прокуратуры на боковушке. — Вообще-то я был сначала у генерального прокурора Кана, потом у окружного прокурора Чона. А в самом конце у какой-то странной женщины из бухгалтерии, которая уверяла меня, что не отдаст материалы дела, пока я не соглашусь подписать с ней свидетельство о браке… У вас точно есть психологическое тестирование при трудоустройстве? Адвокат Пак со стоном облегчения стягивает тонкий пиджак, отбрасывая вещицу на свободный стул. Затем ослабляет удушающий галстук, криво повязанный на скорую руку; у него не получается педантично управиться с «удавкой», сколько бы он ни старался. — А что насчёт прокурора Чжоу? — А что насчёт прокурора Чжоу? — сбито с толку вторит адвокат Пак. Чимин шагает навстречу встревоженной собеседнице, инстинктивно обвивает талию и указательным пальцем нажимает на узкий кончик носа. — Я с Цзыюй не виделся, если ты об этом. И я бы больше беспокоился о той бухгалтерше со свидетельством о браке. — Значит всё? Развод и девичья фамилия? — Не дождёшься, — вульгарно бросает адвокат Пак, приближаясь к приподнявшемуся уголку губ жены. Трехдневная щетина забавно колется о гладкий подбородок, щекочет нежную кожу прокурора Пак. Из-за чего она не сдерживается. Ехидно хихикает и ластится к родной груди, осязая, как нахальные ладони проникают под резинку домашних штанов с завышенной посадкой. — У вас всё хорошо? — Не жалуемся. — Чеён понимающе укладывает голову на плечо мужа и пальцами проскальзывает под распахнутую на ключицах рубашку, — разве только на папочку, держащего от нас секреты. Чимин слукавит, если скажет, что выбранное словосочетание и тембр голоса не будоражит. Он не сопротивляется порыву, а вовсе наоборот — подчиняется, смело нагибается и целует, выказывая, насколько неимоверно скучает без своей семьи. Прокурор Пак поначалу поддерживает любовный натиск, смакует момент, топя острую необходимость к ласке в чужих губах. Свободной ладонью накрывает пальцы мужа, прижимающиеся к нагому участку через ткань. Катастрофически теряет бдительность, растворяясь в чувствах и прикосновениях Чимина. Однако уже где-то через минуту собирается с духом и торопливо гасит подступающее наваждение. Кое-как отстраняется, с неуёмным интересом разглядывает лисий разрез глаз — будто стремится отыскать в нём ответы на терзающие вопросы. — Так… Что… В коробке? — Чеён в нетерпении хмурится, становясь похожей на капризного ребёнка. У неё дух перехватывает, восстанавливаясь рваными вздохами. Чимин готов весь мир к ногам жены бросить, лишь бы она всегда смотрела на него вот так. Адвокат Пак довольно слизывает с нижней губы блеск, а после — тянется к непоседливому пучку светлых волос, выпуская локоны из тисков тканевой резинки. Какая же ты у меня сексуальная… — Минни? — М-м? — отвлечённый собственными мыслями Чимин не сразу улавливает суть происходящего. Он прочищает горло и сосредотачивается на архивных документах, в надежде унять возбуждение. — Ах да, коробка. Думаю, я нашёл способ вернуть Чонгуку место прокурора.

~

Лиса придирчиво разглядывает себя в витрине магазина, поправляя вышедшую за контур помаду, а затем, на всех парах, устремляется к парадной многоквартирного дома. Апартаменты адвоката Чона двухэтажные, просторные и боковые, и воспринимаются они не хуже коттеджа адвоката Пака. Разве что у того есть частная территория, задний дворик и гараж, а не подземная парковка. Давай, Лиса. Ты сможешь! Подозреваемая вплотную подбирается к двери, ощущая, как от нервов дрожат колени. Она одёргивает злополучную юбку, опуская ту максимально низко, в попытке избежать похабщины. Всё же наружный материал изделия — искусственная кожа, доходящая, самое большее, до две трети бедра. Лиса делает крайний вздох, прежде чем решительно заносит пальцы над кнопкой звонка. Дзы-ы-ы-ынь. Всё. Обратного пути нет. Дверь в квартиру распахивается в кратчайшие сроки, встречая гостью соблазнительным запахом выпечки и букетом прованских трав. Манобан, конечно же, не эксперт в европейской кухне, однако она готова поклясться, что сегодня их ждёт настоящая cuisine française. — Bonne soirée, mon cher, — игриво приветствует хозяин, являясь в проёме с закинутым на плечо полотенцем. В плотной чёрной рубашке, сексуально прилегающей к телу и струящейся вдоль рельефного торса; подозреваемая чуть собственной слюной не давится от заискивающей картины впереди. Поэтому сходу лепит тайское «хе». — Предлагаю перейти на корейский, во избежание культурного барьера, — заключает улыбчивый адвокат Чон, пока Манобан — метафорично — подбирает челюсть с пола. Господи, я не понимаю, мне хочется тебя в плед закутать или раздеть? — Лиса? — Это тебе, — сообразительно выдаёт Лиса, всучая Чонгуку заготовленное угощение и бутылку белого сухого вина. Очертания мужского тела пропадают за бумажным пакетом с логотипом родной кофейни. Спасают от просачивающейся неловкости. — Т-точнее, нам всем. — Чон Чонгук, будь более галантным и, ради Бога, предложи уже гостье войти, — забористо, исконно по-пусански, доносится с кухни вместе с внушительным грохотанием. Гремят бокалы, тарелки и, кажется, чья-то выдержка трещит по швам. — Мать моя… Гук, ты собрался наливать воду в бокалы для аперитива? Чонгук прикрывает глаза и мысленно считает до четырёх, обещая себе больше никогда не вызываться для сервировки стола. Затем он расторопно отходит в сторону, собираясь извиниться за бестактное поведение матери и предложить пройти внутрь, когда вдогонку угрюмо прилетает… — … Лалиса, солнце, располагайся. — Манобан не знает, когда они с госпожой Чон успевают отречься от формальностей, однако нисколько этому не противится. — И если Гуки ещё не предложил тебе тапочки и не провёл внутрь, то можешь смело оставить его за порогом. Всё равно бесполезен. Подозреваемая тихо прыскает смехом, хотя до последнего силится сохранить невозмутимость. Да и Чонгук ей в этом ни сколько не помогает — только показательно цокает, оставляя подъезд за металлической перегородкой. — Кажется, ты очень нравишься моей маме, — наблюдательно заключает он, координируя движение, и целеустремлённо направляет их в сторону гостевой уборной. Лиса поначалу изображает напускное удивление, разглядывая картины в доме адвоката Чона и притворяясь, будто бы находится здесь впервые. Но после того, как пару раз шаркает подошвой мягкой обуви, оставшийся путь смотрит исключительно под ноги. — Наверное, это у вас семейное, — необдуманно флиртует Лиса и натыкается на выразительный кашель Чонгука. Начинает неистово пасовать. О-оу… Я же не перегнула палку? Может быть, вчерашний поцелуй и впрямь был обыденной попыткой вразумить её, привести в чувства после бесконечной суматохи дня и наложившихся друг на друга событий? А подозреваемая уже воздушных замков понастроила с «и жили они долго и счастливо»; она умолкает, наблюдая за нагибающимся к ней Чонгуком, всё также придерживающим пакет у груди. Лиса ожидает услышать тихое оправдание, порушившее сказку, поэтому играет на опережение. — Чонгук, я не… — Определённо. — Но адвокат Чон одним ехидным словом усмиряет все предыдущие предрассудки и страхи. — Ты права, это семейное. — Агх… От напряжённости момента Лиса громко — очень громко! — вбирает воздух в лёгкие, стыдливо прикрывая губы ладошкой и широко распахивая глаза. Чонгук беззлобно посмеивается, поправляя круглый ряд серёжек и теша эго в застенчивом женском взгляде. Её поведение безумно льстит, возносит на Олимп самомнения; ведь Манобан, пробуждающая скрипящее сердце ото сна, похоже, ответно влюблена в него. — Уборная за твоей спиной, — адвокат Чон благородно не акцентирует внимания на предыдущем междометии, забираясь в пакет с угощением и оценивая выбранный алкоголь. Monbazillac, изготовленный из винограда сортов Семильон, Совиньон Блан и Мюскадель, прибывает прямиком из солнечного Бержерака и отлично подходит к их французскому вечеру. Чонгук улыбается тому, как всё в его жизни в последнее время кажется таким подходящим. — Буду ждать тебя в гостиной. Исправлять косяк с десертными ложками — постоянно путаюсь в том, где они должны лежать. Справа или слева. — Разве не сверху? — виртуозно реабилитируется Лиса. Заведённой за спину ладонью проворачивает дверную ручку, готовясь в любой момент спастись бегством. — Лучше погугли, а то госпожа Чон тебя точно из дома выгонит. Адвокат Чон не успевает посмеяться, наслаждаясь видом остроумной скромницы, отчаянно делающей шаги к нему навстречу. Заинтересованность Лисы плещется во всём, хоть она и, по неведомой Чонгуку причине, постоянно стопорится. Забирается обратно в панцирь, стоит едва лишь оголить чувства. Будто боится оступиться. Поставить себя и юриста в неловкое положение — адвокату Чону конкретно хочется стереть между ними ни к чему не приводящую осторожность. Хочется придать Манобан уверенности в нём. В них. В том, что вчерашний поцелуй был лишь прологом в грядущее, верхушкой айсберга; у него внутри столько теплится и творится, что в самому страшно от взбудораженности нутра. Лиса пускает корневища в ту январскую ночь, опоясывает тело. А в начале июля окончательно закрепляется, пробиваясь первыми ростками сквозь сгоревшую почву души, стеблями оплетая треснувшие рёбра. Господи, Манобан была той, кого адвокату Чону пришлось вытаскивать из лап несправедливости, но в итоге спасённым оказался… Он сам? — Чон Чонгук, ты что, не положил кофейные ложечки на блюдце? — вскипает перфекционистка Чон Ман Воль, вынуждая адвоката Чона зарядить по лбу. Кажется, ещё немного, и её сын действительно выйдет за дверь. Вот только на этот раз по собственной инициативе. И почему все женщины в моём окружении с определёнными… Странностями?

~

— Значит, генеральный прокурор Кан хочет выжить окружного прокурора Чона? — переспрашивает Чеён, бережно перебирая бумаги, способные вернуть другу вожделенную работу. — Но почему сейчас? — Прокурор, который занимался делом после Чонгука, не так давно вышел в отставку и рассорился с одним из чиновников. Поэтому подал официальное признание о подтасовке улик и юридической халатности в отношении сотрудников. Ему от происходящего уже ни холодно, ни жарко. Плюс дружба с генеральным прокурором, баллотирующимся на пост министра, более ценная вещь, нежели его предыдущие связи, — уклончиво отвечает Чимин, не собираясь погружать супругу в особенности дела. Пока. Но, кажется, это бесполезно, поскольку глаза прокурора Пак загораются неизведанным энтузиазмом. — Политика, политика и ещё раз политика. Предполагаю, генеральный прокурор Кан хочет посадить своего человека на место окружного прокурора Чона. — Думаешь, мы не меняем шило на мыло? Окружной прокурор Чон — страшный человек, но он точно такая же пешка в игре… — Я, конечно, не думаю, что на место окружного прокурора Чона придёт второй царь Соломон. Но хотя бы от урода, лишившего Чонгука рабочего места и посмевшего поднять руку на тебя с малышами, мы избавимся, — грозно проговаривает адвокат Пак, пока на радужках проскальзывает нездоровый огонёк. Чеён спешит положить руку на впалую щеку мужа, дабы усмирить разошедшийся пыл. Она знает, насколько экспансивно Чимин реагирует на всё, что каким-либо образом касается его семьи. — И в случае чего, ты и Гук будете в безопасности. А для меня это самое главное. От проникновенности момента наворачиваются непрошенные слёзы. Прокурор Пак стремится их сморгнуть, но нисколько не выходит — тогда она собирает влагу подрагивающими пальцами. — Плюс, пока мы будем заняты делом Джан Ди, у тебя будет на что переключиться. Потому что вовлеченность нашего прошлого и твои постоянные переживания меня не устраивают. А ещё это удержит тебя на постельном режиме и- Боже, Ён-ни, ты плачешь? Прокурор Пак несильно впечатывает кулак в плечо мужа, пускающего насмешку в честь её нестабильного эмоционального состояния. Вот она бы с удовольствием глянула на Чимина, если бы тот столкнулся с идеальным мужем, делающим абсолютно всё для благосостояния и счастья своей семьи, без слов и просьб, и попробовал бы остаться равнодушным. — Это ты, ты во всём виноват! — хрипло причитает Чеён, без опаски оказываясь замкнутой в кольцо напрягшихся рук и безвольно повисая на шее Чимина. — Сначала сделал меня беременной… — С этим я очень хорошо постарался, не спорю. — … А затем, просто стал… Ар! Что ж, у прокурора Пак определённо не оказывается необходимых аргументов. Или возогнанной в слова экспрессии, дабы полноценно выразить вставший ком из дикой любви, привязанности и тревожности по дороге от сердца к устам. Она целует адвоката Пака в выпирающую вену на шее, губами прокладывает дорожку выше, что-то мямля в скулу. Бессвязно и почти неслышно. Чеён выбирается из вороха мыслей, из изгиба мужского плеча, когда ощущает, как её тело внаглую подхватывают и отрывают от стула. Она изумлённо ахает, покрепче вцепляясь в лопатки супруга, и ошарашено поглядывает на лестницу, ведущую наверх. — Чимин, поставь меня на место. Во-первых, у тебя протрузии в позвоночнике, а во-вторых, мы навернёмся, — испуганно верещит прокурор Пак, а после — ещё громче ойкает, когда адвокат Пак, дразнясь, слегка подкидывает её в своих объятиях. — Минни! — почти что визжит она. — Не боись, всё под контролем, — смело заверяет Чимин, ехидничая и хвалясь как павлин, расправивший хвост, — протрузии к тридцати годам есть у всех. И потом, нужно же сублимировать твою агрессию во что-нибудь помимо слёз и драк. А если Дживон застанет нас за занятием сексом в гостевой, не думаю, что ему это понравится. — Два трупа на лестнице ему понравятся ещё меньше. — Почему два? Все четыре, — гаденько напустив миролюбивый тон, оглашает адвокат Пак, приближаясь к адскому подъёму и в готовности устанавливая стопу на начальную ступеньку, — а расследованием займётся бигфут- — Пак Чимин!

~

У Ямамото Такаши оказываются неотложные дела в Сеуле, так что на первые полтора часа он смело опаздывает. Предоставляет Лисе возможность насладиться общением между матерью и сыном. В особенности тем, как Чонгук беспрестанно переливается всеми оттенками красного, от невесомого розового до конкретного пунца; детские истории об адвокате Чоне не умолкают, а если и прерываются, то только в те редкие моменты, когда компания вкушает ужин или смакует французское вино. О почившем прокуроре Чоне, Ман Воль упоминает лишь однажды и то вскользь — говорит, что тысячу раз предупреждает покойного мужа о вещих снах и о своём предчувствии, однако тот упрямится, не слушает, идёт напропалую. Допытывается до истины во имя закона, не заботясь о цене, которую приходится заплатить. Когда время близится к десерту, Лиса находит себя абсолютно очарованной госпожой Чон. — Иногда я смотрю на Чонгуки и вижу Джина… Удивительно, как ему удалось вырасти полной копией своего отца, — с горечью добавляет Ман Воль, окидывая взглядом дверь уборной, за которой скрывается виновник разговора. Она грустно улыбается — и в тени этого жеста сосредотачивается столько боли от пережитого, что Лису саму горечь под рёбра пробирает. Саднит. — Даже не верится, что Чонгуку в этом году исполняется двадцать восемь… В какой-то момент, время разгоняется и бежит так, что ты его больше не догонишь. Мой тебе совет, Лиса, carpe diem… Лови мгновение. Эта фраза безустанно крутится в голове подозреваемой, когда она уходит на кухню, дабы нарезать принесённый чизкейк и подать его к столу. Чонгук, как хозяин дома, вызывается ей помочь, хотя, на самом деле, цепляется за любую возможность остаться наедине со слегка захмелевшей Манобан. — Сегодня торт пекла не твоя мама? — без предупреждения объявляется адвокат Чон, отчего Лиса грубо дёргается и рукой влетает в отмеренный кусок чизкейка. — Оу, прости. Я напугал тебя? — Н-не то слово. У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло. Подозреваемая с разочарованием рассматривает оставшийся крем на кончике большого пальца, а после — сообразительно разворачивается и чиркает сладостью по нижней губе Чонгука. Её опьянённый взгляд встречается с его непониманием; адвокат Чон не вполне разумеет, куда их заведёт подобного рода взаимодействие, однако кто он такой, чтобы отказываться? Юрист покладисто слизывает крем, демонстративно мыча от удовольствия. — Как ты узнал, что чизкейк готовила не моя мама? — любопытничает Манобан, ощущая прикосновения к своей талии и маленькие искорки, растекающиеся по венам из трепещущего в груди органа. И хотя ладони Чонгука останавливаются на тонком шифоне блузы, Лиса уверена, что чувствует его каждой порой, каждым участком кожи. Так, как если бы между ними не было недоговорённости, условностей или одежды. — Бортики. Твоя мама всегда делает их с маленькими холмиками или острыми пирамидками, — проницательно подмечает адвокат Чон, вскидывая подбородок. Задумывается. Во рту перекатывает язык от одной щеке к другой, включая органолептику вкуса на максимум. — И крем по консистенции немного отличается. Будто сыра Филадельфии в нём больше. — Эй, вообще-то я делала всё по рецепту! Подозреваемой хочется сказать, что, возможно, она слегка и переусердствовала с начинкой, поскольку всё приготовление думала над присланной посылкой и страшной надписью. Однако вместо этого Манобан открещивается от непутёвых мыслей, своевременно напоминая, что сейчас они под строгим запретом. Сегодня Лиса не оправданная эмигрантка с паранормальными способностями, а просто Лалиса. — Разве я сказал, что это плохо? Мне так больше нравится, — откровенничает Чонгук, наклоняясь и разглядывая манящую гостью перед глазами. Он шумно сглатывает, когда на секунду зажмуривается от прикосновений к его макушке и путающихся женских пальцев в волосах. А я? Я нравлюсь тебе, Чонгук? Лиса ощущает нетерпение и отчаяние, совершенно забываясь в желании раскрыть все карты. Пользуется моментом, ловит то, приподнимаясь на носочках. Храбрости в ней теперь хоть отбавляй, — не зря бокал пустеет быстрее остальных — а ещё Манобан не собирается и далее терзаться в догадках и сомнениях. Пора расставить всё по местам. Их губы сталкиваются, подобном целым мирам, неистово нуждающимся друг в друге. И хотя проходит всего ничего, меньше суток с последнего поцелуя, подозреваемая уже успевает истосковаться по тому, как млеет от собственной незащищённости в руках адвоката Чона. Лисе кажется, что она готова увязнуть в этих чувствах, полностью поддаться обволакивающему безумию. Их отношения настигают её с сокрушительной силой, точно нежданное цунами скрывает безызвестный остров под водной гладью. Чонгук отталкивает чизкейк дальше по столешнице, руками скользит по тонкому телу, вдоль позвонков, и приподнимает Лису над полом. Без особых усердий усаживает на гладкую поверхность, ровняя лица, и корпусом пристраивается между соблазнительно разведённых ног. Пальцами пересчитывает рёбра, спускается ниже, впивается в смявшуюся кожу юбки на ягодицах. Манобан в ответ тихо постанывает, оттягивая нижнюю губу адвоката Чона, и острыми коленками зажимает мужской торс. Чонгуку становится пылко; сердцебиение перемешивается с заглушёнными звуками реальности, нещадно пропадающими в очередном страстном порыве. Достоинство адвоката Чона болезненно упирается в преграду с выдвижными ящиками. У Лисы на лбу проступают первые бисеринки пота, хотя из приоткрытого окна на кухню проникает вожделенный ветерок. Не помогает, алкогольный градус и рьяные, радивые поцелуи повышают температуру в комнате. И если так выглядит преисподняя, то они готовы грешить постоянно. Подозреваемая притягивает Чонгука ближе, за шею, инициирует продолжение, прося отбросить излишнюю аккуратность и быть понастойчивее. Адвокат Чон и так уже на пределе достопочтенного возбуждения: его ладони бесконечно исследуют манящие формы, проходятся по оголённым бёдрам, точно клеймом запечатывают прикосновения на наготе. Манобан распирает от эмоций, от лёгкой дрожи и мурашек, и счастья. И… — Не обращайте на меня внимания, я просто возьму Такаши его порцию, — бестактно гремит голос госпожи Чон, стаскивающей тарелку аппетитного рагу на поднос, где красуются чесночные булочки и маленькие канапешки, — продолжайте-продолжайте, будто меня здесь нет. Лиса и Чонгук отстраняются друг от друга так спешно, насколько это вообще возможно: адвокат Чон делает солидный шаг назад, пока Манобан соскальзывает вниз, грубо чертыхаясь, когда юбка неприлично собирается, зацепляясь за тонкий бортик столешницы. Подозреваемая прижимает руку к губам и стыдливо прячет нос в напряжённой груди Чонгука. Какой позор… — Чонгуки, не забудь, пожалуйста, поставить чайник потом, — вдогонку бросает Ман Воль, виртуозно лавируя с подносом у самого порога, — всё-всё, я невидимка. Когда от «бесшумной» госпожи Чон не остаётся и следа, комната погружается в безмолвие, нарушаемое разве что тяжёлым, сбивчивым дыханием. Чонгук первым рискует пустить смешок, — Лиса следом — разбавляя бесспорно неловкую ситуацию. Подозреваемая свободной рукой вцепляется в предплечье, когда адвокат Чон — прежде чем по-джентльменски оправить одежду — оттягивает боковую лямку женского белья, заманчиво выглядывающую из-под атласного подола. — Интересно, доберёмся ли мы когда-нибудь до постели? — Ну, если Вы не будете так нетерпеливы, адвокат Чон, — злорадствует Манобан, выныривая из надёжного укрытия — перед ней предстаёт лицо Чонгука, перемаранное в остатках персиковой помады. Она быстро хлопает ресницами, пытаясь унять взбудораженность. — Наверное, нам стоит вернуться к десерту… Юрист на эту реплику игриво вскидывает брови, подаваясь вперёд, точно собираясь продолжить начатое. Но подозреваемая ловко прерывает его, приятно осязая, как под мягковиной ладони перекатываются мышцы. — Реальный десерт. Чизкейк. А ещё тебе приказали поставить чайник. — То есть, ты сама полезла целоваться, а теперь пасуешь? — Лиса снова мычит от стыда, прячась в приглашающих объятиях Чонгука. За что получает лакомые поцелуи в кромку лба и висок. — Твоё счастье, что ты мне нравишься, малышка.