Дорога в дюны

      Город Хельм оглушал шумом и суматохой. Ариф узнал этот город сразу - о нём много рассказывали даже в храме, ведь многие послушники по наивности и нерасторопности закончили своё испытание именно здесь, на невольничьих рынках. Увы, не по своей воле.       Прямо посреди улиц бойко шла торговля. Сновали шустрые мальчишки с лотками сладкой кукурузы, зазывали народ смуглые неопрятные торговцы. Лавки, полные ярких тканей и золотых украшений чередовались с клетками с живым товаром – пустынными котами, вислоухими козами и людьми. Ариф был свидетелем сделки. Видел, как одному из исхудавших подростков из клетки рассмотрели в подробностях зубы, пощупали мышцы на руках, а после нацепили на шею верёвку и куда-то повели. Торговец при этом ссыпал в кошель золотые монеты.       Мужчины вели себя довольно развязно на взгляд скромного послушника храма. Они громко смеялись, не сдерживали звуки, исторгаемые их организмами, а проходящим в одиночку, без мужа или отца, женщинам, которые и так были замотаны с головы до ног в чёрные полотнища, так и норовили залезть под них руками и схватить за грудь. При этом испуганные восклицания казались им забавными и лишь больше разжигали азарт и похоть. Ариф поражался таким низким нравам и несправедливостью. Он боялся представить, сколько в этом городе изнасилований и убийств и даже не знал, что было бы лучше – быть тут убитым или проданным в рабство.       Это не тот город, в котором бы путника дружелюбно встретили и приютили. Тем более не следовало тут заводить разговоров о вере и вообще показывать своё чужеземное происхождение. Поэтому юноша просто шёл через город, чтобы как можно быстрее оказаться в степях, где хоть и один, но он был в большей безопасности. Припасов благодаря Зоиду пока хватало, да и всё равно денег нет... Наниматься здесь на работу ради пары монет Ариф просто побоялся. Шагая через улицы, полные людей и нечистот, он мог лишь молиться и покрепче сжимать в складках балахона ножичек – трофей из деревни бедуинов.       Вдруг юноша услышал детский вой и остановился, оглядываясь. Мимо ребёнка, попавшего в беду, послушник храма пройти не мог. Ариф проталкивался сквозь толпу, следуя за голосом, и наткнулся на чумазого ребёнка лет шести в длинной драной рубахе с чужого плеча и спутанными волосами. Половую принадлежность было определить сложно.       Юноша замер в нескольких шагах от ребёнка, наблюдая за другими людьми. Местные должны выручить одного из соседских детей, верно? А маленький сбежавший раб не стал бы так стоять и плакать посреди улицы. Но к удивлению Арифа прохожие не обращали на дитя никакого внимания. Тогда юноша осторожно приблизился. Воспоминания о той девочке в лагере бедуинов ещё были свежи, а потому послушнику хватило ума не трогать ребёнка руками. Он лишь спросил на всеобщем:       - Ты потерялся?       Всхлипывая и размазывая по мордашке слёзы, ребёнок поднял на путника взгляд больших чёрных глаз, но ничего не ответил. Не знает всеобщего, понял Ариф.       Дитя, несмотря на языковую пропасть между ними, уже цепко схватило юношу за ладонь и потащило куда-то. Сквозь всхлипы стали проскакивать слова на чужом языке, а потом ребёнок и вовсе затараторил что-то, то и дело указывая парню направление. Судя по голосу, на этот раз Арифу попался мальчик, и он послушно последовал за ним. Наверное, ребёнок потерялся и теперь показывает дорогу домой?       В подтверждение этих мыслей мальчик затянул путника куда-то в узкий переулок. Над их головами были развешаны разноцветные стираные тряпки. Видно, кто-то на втором этаже жёлтых мазанок затеял стирку.       - Куда ты меня ведёшь, малыш? – спросил Ариф. Может, мальчик его не поймёт, но хотя бы замедлится. Очень уж резво и настойчиво он тянул юношу в подворотню.       Спустя несколько минут плутания между домов и подъёмов и спусков по множеству лестниц, мальчик остановился. Он повернулся к своему провожатому и вдруг упал перед ним на колени.       - Мadra, - чётко проговорил он и, легко вскочив, сорвался с места. Уже через пару секунд его пятки сверкнули за углом, а Ариф остался один. В узком закутке среди незнакомых и пустых переулков, откуда уже не слышен был шум большой улицы. Он понял, что попал в западню.       И правда, оттуда, где исчез мальчик, вышли два смуглых парня с горбатыми носами и в грязных штанах. Они окинули путника оценивающим взглядом и деловито направились навстречу. Ариф, сглотнув тут же ставшую вязкой слюну, весь напружинился и крепче сжал свой маленький ножик. Он выставил его вперёд, как тогда, когда боролся в пустыне с грифом, на что смуглые южане лишь рассмеялись.       Первым начал бить тот, что повыше. Каким-то чудом юноша успел пригнуться от его кулака и выкинул вперёд руку с ножом. Послушнику была чужда жестокость, но сейчас Ариф понимал, что или он, или его. Он стал размахивать ножом из стороны в сторону без всякого порядка и несколько раз даже полоснул обидчика по груди и рукам. Это разозлило его ещё больше, и тогда в ход опять пошёл тяжёлый кулак. На этот раз юноше просто некуда было отскочить, и удар пришёлся в челюсть. Ариф даже пошатнулся. Драгоценное мгновение было потрачено на временную слепоту, но парень не переставал махать ножом. Один из налётчиков что-то закричал, второй ему сердито ответил. Когда зрение к парню вернулось, он увидел, что остался один на один с противником. С разгневанным, распалённым, как раненый медведь, хельмцем.       Он что-то со злобой цедил сквозь зубы, а после снова рванулся вперёд и, Ариф не понял, как именно, но парень с горбатым носом замер с искажённой злобой гримасой на лице и осел на колени. Из груди его торчала рукоять ножа, а рубашка окрашивалась красным. На сухую землю капала кровь. Послушник держал нож так крепко, что сам не заметил, как задеревенела его рука и как она встретила нападение. Не заметил, как убил человека.       Не осознавая до конца, что произошло, юноша потянул за рукоять своего сокровища, и кровь из груди хельмца хлынула с пузырьками воздуха из пробитого лёгкого. Это Арифа уничтожило. Из глаз брызнули слёзы, и парень тихо завыл. Ему пришлось пройти по трупу, чтобы выбраться из тупика. Всё его естество скрутило от необходимости это сделать, от того, каким мягким оказалось мёртвое тело и насколько оно теперь бесполезно. Но делать нечего. Ариф справился и с этим, и тогда он припустил узкими проходами насколько мог быстро, чтобы выбраться из этого злосчастного места. На его балахоне остались капли крови, а в душе образовалась дыра такого размера, что затянула бы туда весь грязный и распутный Хельм.       - Великий Шахам… Прости меня, - шептал без остановки юноша. Он нарушил главную заповедь – не убивать. Простит ли его теперь великий Бог? Отмолить грех. Отмолить. Но сначала убежать.       Ариф метался в чужих переулках, как тигр в клетке, и чем больше паниковал, тем больше запутывался в направлениях. Где он был? Откуда пришёл? Куда бежать?       На людную улицу он вышел уже почти к вечеру. Здесь, на границе пустыни и степей, ночи наступали быстро и были очень тёмными. Нужно было покинуть город до темноты, но юноша не знал, куда идти.       Он шёл, увлекаемый толпой и слышал, как на конце улицы плачет ещё одно дитя. А потом ещё одно. Ариф глотал слёзы обиды. Почему всё так несправедливо? Почему мир так жесток? Сотрясаясь от озноба, он шёл и корил себя за беспечность.        Следовало догадаться, почему местные не обращают внимания на рыдающих детей. Это приманка для таких наивных чужеземцев, как он. Дети просто научены громко и убедительно плакать, тем самым помогая своей семье. Десяток или два чужаков пройдёт мимо, но хоть один глупец клюнет. И тогда он встретится в подворотне с бравыми парнями, которые всего-то зарабатывают на пропитание своей семьи охотой на чужеземцев. Глупца, конечно, поколотят аккуратно, чтобы не попортить внешний вид и не снизить стоимость. Его свяжут и отведут к одному из работорговцев, обчистив перед этим карманы и заплечный мешок. Все хотят жить и все любят деньги. Страшно только, что для некоторых людей чужая жизнь имеет конкретную цену. А иногда даже никакой ценности не имеет.       Наверное, молодой и поджарый послушник со смуглой кожей и хорошими зубами, был бы тут выгодным товаром. Он был вынослив, мог долго не спать, мало ел и мог выдерживать жару благодаря крови кочевников. Чем не рабочая лошадь? Или хотя бы крепкий осёл…       Больно. Стыдно. Обидно. Страшно. Вот, что чувствовал Ариф, но в следующий момент он почувствовал облегчение. Впереди показались открытые ворота города, а за ними – широкая дорога и бескрайние степи. На синеющем небе сверкали звёзды.