Тайны, которые мы храним

Белый конверт бесшумно скользнул сквозь почтовую щель и спланировал на пестрый коврик у двери. Наташа в это время работала в мастерской и не слышала, как у дома остановился старенький почтовый фургон, как тонко дважды скрипнула калитка низкого белого забора. Она была увлечена своей новой картиной, за которую взялась на следующий день после той примечательной прогулки с инспектором Беннером. На холсте пока еще крупными мазками была набросана туманная деревенская улочка, одинокий кованый фонарь в ореоле собственного желтого света, влажно блестящая от росы мостовая и неясная мужская фигура, выступавшая из тени узкого проулка. Насчет мужчины художница сомневалась и каждый раз берясь за кисти порывалась закрасить его, но не решалась — он словно прикипел к картине, врос в нее. Часы уже пробили три, когда желудок девушки жалобно заурчал. Наташа бросила взгляд на недоеденный утренний сэндвич, немым укором подсыхавший на фарфоровом блюдце, на недопитую чашку кофе, уже безобразно остывшего, с плавающей на поверхности толстой осенней мухой, и решительно отложила кисти и палитру в сторону. Она заметила письмо, проходя по коридору мимо входной двери в кухню, и замерла в недоумении. Никто из ее прошлой жизни не знал этого адреса и не мог написать ей сюда, в коттедж «Белая роза». По приезду в Санбери она оформила только подписку на местную газету, но и ту почтальон приносил Паркерам. Брать в руки плотный конверт было страшно. Наташа подняла его двумя пальцами, словно держа ядовитую змею, и перевернула лицом к себе. Ее имя и адрес были надписаны четким твердым почерком, буквы и слова не плясали по высоте, располагаясь ровно в одну строку. Буква «t» была увенчана замысловатой завитушкой, а хвостик на конце «v» имел примечательную петельку. Руки девушки мелко задрожали. Она точно знала, от кого было это письмо, и человек тот уже был мертв. Ноги отказывались держать ее, пока девушка медленно, точно глубокая старуха, добрела до кухни и тяжело опустилась на стул, положив конверт на стол перед собой. Она не хотела открывать его, не хотела знать, что скрывает его плотное бумажное нутро. Но и оторвать взгляда от письма не могла. Сколько она просидела так, гипнотизируя конверт взглядом, Наташа не знала, но на деревню уже опустились хмурые осенние сумерки. Да что с ней такое? Разве она когда-нибудь была трусихой? Встряхнувшись, Наташа решительно подвинула письмо ближе и надорвала короткий край конверта. Из него на стол выпал сложенный вдвое лист бумаги, почти пустой, лишь несколько строк, написанных точно таким же аккуратным убористым почерком с характерными петельками и завитушками. «Моя дорогая… Хотя вправе ли я все еще звать тебя своей? Но прошу, позволь мне эту малость в последний раз. Моя дорогая Нэт! Мне никогда не искупить всей боли, которую я причинил тебе. Не стоит и пытаться! Все мои оправдания, извинения — ничто! Да я и сам теперь никто и ничто, пустое место, призрак того, кем был когда-то! Я отравил, растоптал, уничтожил все то хорошее, что было между нами, и ненавижу себя за это. Так ненавижу, что мне невыносимо есть, пить, дышать, ходить по этой земле. Как могу я жить, после всего, что сделал? Я прошу у тебя прощения, Натали, не надеясь на него. Ни на что не надеясь, по правде говоря. Но ты не прощай меня! Ненавидь меня! А лучше забудь обо мне, как о ночном кошмаре. Я не должен говорить тебе о любви — не имею на это права. Но я скажу, чтобы ты не считала меня совсем уж пропащим. Я любил тебя, Нэт. Боже, как я любил тебя. День, когда ты сказала мне «да», надев на палец самое дешевое колечко, которое я смог достать в военном Лондоне, был самым счастливым днем в моей жизни. И я все еще люблю тебя и буду любить даже там, за последней чертой, куда шагну совсем скоро. Помнишь нашу клятву? Я твой, а ты моя. Навеки веков. Едины и неотделимы. Я все еще твой, Нэт, и всегда был твоим. Будь счастлива, любимая, и прощай!». Исписанный листок выскользнул из ослабевших пальцев, спланировал на дубовые доски пола и там и остался, когда девушка порывисто вскочила и выбежала в коридор. Сейчас, прямо сейчас ей нужен был кто-то, хоть кто-то, чтобы смог разделить с ней эту боль. Подхватив с вешалки теплый свитер, Наташа накинула его на плечи и вылетела из дома, словно за ней кто-то гнался. Она мчалась через розовый сад к дому Паркеров, окна которого так гостеприимно светились сквозь резную листву колючих кустов. К дому, где были живые люди, ее друзья: ласковая, заботливая Мэйбэлл и по-мужски уверенный, распространяющий вокруг себя спокойствие Бенджамин. Женщина, открывшая дверь Наташе, по ее лицу сразу поняла, что произошло что-то серьезное. Приобняв девушку за плечи, Мэй молча завела ее в дом и проводила прямиком в кухню. Эта комната со старым каменным полом, большой плитой и поистине огромным дубовым столом-островом, увешанная разномастными ковшиками, кастрюлями и сковородками, пучками ароматных трав и связками чеснока, походила на место обитания деревенской ведьмы, и Мэй не зря с гордостью называла ее самым безопасным местом на земле. Там в тепле и уюте она на скорую руку сварила какао и поставила перед Наташей огромную глиняную кружку, щедро приправленную крохотными зефирками, корицей и кардамоном. Будучи женщиной мудрой, Мэйбелл не торопила гостью, позволив ей прийти в себя и обрести какое-никакое душевное равновесие. Бен заглянул в кухню лишь раз, убедиться, что никому не требуется его помощь. Жена махнула ему, мол, это наше, бабье, я справлюсь, и тот удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь. Каким-то шестым чувством ощутив, наконец, что острый момент миновал, Мэй ласково накрыла дрожащую руку девушки своей теплой ладонью. — Ну, милая, что случилось? И внутри Наташи словно распахнулись все шлюзы, и горе и скорбь, ничем не сдерживаемые, хлынули наружу. Когда девушка закончила говорить, было уже заполночь. Не дождавшись жену, Бен отправился спать один, а вернувшемуся с дежурства Питеру строго-настрого запретил соваться на кухню, и тому пришлось отправляться в постель голодным. — Что мне со всем этим теперь делать? — голос Наташи звучал хрипло, и Мэйбэлл в который раз за вечер вскипятила чайник. Женщина сделала им обеим эрл-грей с лимоном и медом — лучший рецепт ее матери, чтобы крепче спалось. — Милая, как я могу советовать тебе что-то? Это твоя жизнь, тебе и решать, как быть дальше. Но не думаю, что ты будешь спокойна и счастлива, зная, что не проводила своего мужа в последний путь. Сколько бы зла и горя он тебе ни причинил, ты ведь любила его, а он — тебя, — покачала головой Мэй. — Но тогда мне придется рассказать обо всем полиции, — глаза Наташи снова налились слезами. — Тебе не обязательно для этого ехать в участок. Начальник Питера, инспектор Беннер, думаю, не откажется нанести тебе визит. Он очень хороший человек, Нат, и очень деликатный. — Я не смогу… снова и снова говорить об этом… — девушка в отчаянии закрыла лицо руками. — Знаю, — Мэй мягко перехватила ее запястья и отняла ладони от прекрасного, но заплаканного лица, — знаю, это тяжело и больно. Но ты выдержишь, милая! Ты сильная, ты столько всего преодолела! Если захочешь, я могу присутствовать при вашем разговоре. — Нет, не надо, я сама. Вы правы, Мэйбелл. Я должна покончить со всем этим и завтра же утром позвоню инспектору Беннеру. К тому же он и так собирался взглянуть на мои картины. Допив чай, женщины прошли через притихший сонный дом и немного еще постояли на крыльце, подставляя разгоряченные лица прохладному ночному ветерку. — Ты точно не хочешь переночевать у нас, Нат? — спросила женщина, кутаясь в шаль. — Нет, Мэй, что вы? Я привыкла к одиночеству и давно уже ничего не боюсь, — Наташа грустно улыбнулась. — Вы уж простите меня за сегодняшнее внезапное вторжение. Я не хотела так вот все на вас вываливать. — О, милая, но ведь для этого и нужны друзья! — Мэйбэлл крепко обняла девушку и вернулась в дом. Наташа же по мокрой от росы траве направилась к себе. В небе круглым белым блином висела полная луна. Здесь в Санбери в отличие от Лондона с его яркими огнями уличных фонарей и светом витрин, на черном бархате небосвода была видна каждая звездочка: от крохотных, едва заметных глазу искорок до крупных, мерцающих и переливающихся разными цветами подобно драгоценным камням. Клинт как-то объяснял ей, что мерцание звезд — это всего лишь оптическое явление, вызванное тем, что в их атмосфере образуются воздушные линзы и призмы, преломляющие и отклоняющие проходящий через них свет далеких небесных светил. — Как это скучно, — заявила тогда Наташа, — мне нравится думать, что звезды подмигивают нам с небес, общаются азбукой Морзе. — И что они говорят тебе, Нэт? — прошептал Клинт ей прямо на ухо, отчего кожа девушки вмиг покрылась мурашками, несмотря на не спадавшую тем летом даже ночью изнурительную жару. — Что тебе следует как можно скорее поцеловать меня, дурачок! Ранним утром следующего дня в участке на столе старшего инспектора Беннера раздался телефонный звонок. Брюс к тому моменту успел уже выпить чашку дрянного кофе и дочитать готический роман, который мучил уже месяц по причине дурного слога и собственного упрямства. Паркер, уехавший вчера на разведку, доложился о полном ее провале. В ближайших окрестностях Санбери, которые он успел объехать, ни о каких цыганах никто и слыхом не слыхивал. Им со Стивеном срочно нужен был новый план, чтобы выйти на мадам Рэд. Крепко задумавшись об этом, Брюс едва не подскочил от громкой трели черного телефонного аппарата. — Инспектор Беннер, полиция графства Мидсомер, слушаю! Сидевший за своим столом Стив навострил уши, но так и не понял, с кем говорил инспектор. Зато выражение лица Беннера во время этого разговора сильно его позабавило: сначала полицейский расплылся в совершенно неуместно выглядевшей на его лице улыбке, потом вдруг посерьезнел, вздернул бровь, словно его собеседник мог увидеть и оценить живую мимику, а после коротко рявкнул «Выезжаю!» и сорвался с места. Роджерс крикнул вслед начальнику «Мне поехать с вами, сэр?», но тот отмахнулся от него, словно от назойливой мухи. Инспектор редко садился за руль, хотя водить умел и делал это весьма неплохо. Он взял свободную патрульную машину, отрегулировал сиденье под себя и бросил короткий взгляд в зеркало заднего вида. Да, с прической надо было делать что-то и срочно. Непослушные темные волосы кудрявились совсем уж не по-уставному. Брюс извлек из внутреннего кармана пиджака маленькую пластиковую расческу и как смог пригладил их. Результат его не удовлетворил, но он же и не на свидание ехал. Голос у Наташи был нервный и взволнованный, и она говорила о какой-то новой информации по найденному на берегу реки телу. Это было интересно! Припарковавшись у коттеджа «Белая роза», инспектор снова поправил прическу и узел галстука, вышел из машины и направился к дому. Наташа ждала его и распахнула дверь, стоило тому подняться на крыльцо. — Мисс Романов… простите, Наташа! Я приехал так быстро, как только смог! — Прошу вас, инспектор, проходите в дом, — девушка посторонилась, пропуская мужчину внутрь, и заперла за ним. — Гостиная направо. Брюс послушно свернул и, преодолев несколько шагов, оказался в просторной комнате с высокими окнами, залитой солнечным светом. Из мебели в ней был приставленный к мольберту стул, на который опустилась Наташа, и компактный диван в цветастой обивке, куда сел инспектор. Вдоль стен студии были расставлены картины: какие-то — укрытые тканью, некоторые — повернутые лицом к стене. А те, которые видел Брюс, были великолепны. Наполненные светом, цветом и жизнью, простые деревенские пейзажи на неискушенный взгляд мужчины были достойны выставляться в лучших галереях Лондона. — Ваши работы, — проговорил он, осмотревшись, — просто прекрасны! Мне жаль, что нам со Стивеном не удалось приехать к вам в прошлую среду, как мы договаривались. Возникла масса дел и со всей этой полицейской суматохой я, каюсь, забыл позвонить вам и отменить встречу. — О, забудьте, — отмахнулась девушка. Она выглядела усталой, словно не спала всю ночь. — С вами все хорошо, Наташа? — спросил Брюс, и она в ответ покачала головой. — Я хочу кое-что рассказать вам, Брюс, но дайте слово, что выслушаете меня, не перебивая. Мне стоило многих усилий решиться на эту беседу, и Мэйбэлл Паркер рекомендовала вас как человека, заслуживающего доверия. Девушка пристально посмотрела на Беннера, и тот, смутившись под ее взглядом, коротко кивнул. — Наташа Романов — не мое настоящее имя. На самом деле меня зовут Натали Блэк. Я родилась и выросла в Лондоне. Во время войны я служила в штабе разведки, где познакомилась с полковником Клинтоном Бартоном. Тогда он, конечно, еще не был полковником, но уже подавал большие надежды. Блестящий военный, интересный собеседник, обаятельный мужчина. Разве можно было перед таким устоять? Он ухаживал за мной очень красиво. Город лежал в руинах, а Клинт умудрялся доставать мне цветы по поводу и без. Мы устраивали свидания при свечах в запертых на ночь кабинетах и не пропускали ни одного вечера танцев в штабе. А спустя год он сделал мне предложение, и я сказала «да». Мы поженились сразу, как объявили, что кончилась война. Венчались в крохотной церквушке, стены который были словно решето, а сквозь дыру в крыше виднелось небо. Свадебное платье я одолжила у подруги, а он был в военной форме. Тогда я думала, что впереди нас ждет только хорошее. На первое время мы сняли уютную квартирку в неплохом районе, почти не пострадавшем от бомбежек. Клинт решил не оставлять военную службу, а я хотела жить по-другому. Не носить больше форму, не подчиняться приказам. Наверное, я всегда была бунтаркой! — Наташа грустно улыбнулась. — Я бралась за любую работу, которая только подворачивалась: сидела с детьми, вела колонку о домашнем хозяйстве в газете, работала в магазине готового платья. А Клинт… было мирное время, и он, наверное, чувствовал свою ненужность. Он стал выпивать. Сначала понемногу — бокал-другой со мной за ужином. Потом он стал приходить домой уже пьяным. Я пыталась разговаривать, хотела понять, что с ним происходит, но он только злился. Когда меня пригласили машинисткой в небольшую компанию, и я принесла домой зарплату куда больше его военного жалования, он впервые ударил меня. Потом, правда, извинялся передо мной на коленях, говорил, что больше и капли в рот не возьмет. И я поверила ему. Я так сильно любила его, что еще долго после этого случая на многое закрывала глаза. Наташа замолчала, но Брюс не решился поторопить ее с рассказом. Он замер на диване, не двигаясь и едва дыша, боясь спугнуть девушку, словно та была робким олененком, вышедшим к человеку из лесной части. Он чувствовал, что одно его неловкое слово, один лишь резкий жест, и восстановить доверие уже не получится. И потому он ждал, терпеливо и смиренно. — Несколько месяцев спустя я узнала, что беременна. Я была так счастлива, мечтала, как обрадуется Клинт, когда я расскажу ему об этом. В самом начале наших отношений мы много говорили о детях, но тогда шла война и мы еще не были женаты. Клинт мечтал о двоих или троих. Сам он был единственным ребенком у родителей и всегда хотел брата или сестренку. В компании детство веселее, так он говорил. Я ждала подходящего момента, но дела на службе у мужа шли не очень хорошо. Начальство заметило его проблему с алкоголем, ему сделали предупреждение, что еще один инцидент, и он будет уволен без сохранения звания и пособия. Тем роковым вечером я пообещала себе, что расскажу ему о ребенке. Я думала, это даст ему стимул завязать с пьянством. Ради нашего малыша, ради семьи. Я приготовила праздничный ужин, ждала его допоздна… Уже заполночь Клинта привели домой его так называемые друзья, сгрузили у порога, как мешок картошки. Я попыталась поднять его, но он оттолкнул меня. Я упала. А на следующее утро нам уже не о чем было говорить, — девушка снова умолкла, обняв себя руками. Она выглядела такой хрупкой и ранимой в этот момент, но Брюс снова решил не вмешиваться. Он все равно не смог бы подобрать нужных слов, чтобы унять ее страдания. Простое «Мне жаль» не в силах было справиться с проживаемой ею снова болью от потери ребенка. Наконец, взяв себя в руки, Наташа нашла в себе силы продолжить свой рассказ. — Едва протрезвев, Клинт уехал на службу. Думаю, он даже и не обратил внимания, что со мной что-то не так. А я поняла, что если не уйду сейчас, то погибну сама. Я собрала чемодан и уехала буквально куда глаза глядят — села на первый попавшийся автобус с автовокзала Виктория. Я знала, что Клинт будет искать меня, и решила сменить имя. В газете, которую я читала в автобусе, мне попалась статья про русскую царскую семью. Так волею судеб я и стала Наташа Романов. Тогда вечером я не соврала вам — я и правда некоторое время жила в Брайтоне. А до этого в Торки. Кембридже, совсем недолго в Эдинбурге и в Инвернессе. Где-то я задерживалась на несколько месяцев, а где-то — всего на пару дней. Сначала я все ждала, что Клинт появится у моей двери. На улице я шарахалась от каждого незнакомца, хоть отдаленно на него похожего. Потом страх ушел, я успокоилась, стала спокойно спать и неожиданно для себя вдруг начала рисовать. Над моими первыми работами вы бы наверняка посмеялись: они больше напоминали детскую мазню. Сейчас же мне и самой иногда нравится то, что выходит. Улыбка на короткий миг осветила лицо девушки, словно солнце сверкнуло из-за туч, но тут же угасла. — Клинт появился у меня на пороке накануне праздника урожая, пришел вечером. Я уже собиралась ложиться, когда в дверь постучали. Я никого не ждала, но решила, что это Мэй. Да кто еще это мог быть? Мы с ним проговорили всю ночь до самого утра. Клинт не пил уже полтора года и все это время не прекращал искать меня. Он умолял дать ему шанс, говорил, что исправился и никогда больше не поднимет на меня руку. А я… я не могла выдавить из себя ни слова, пока он стоял передо мной на коленях. Я помнила только острую боль в животе, кровь на своих бедрах и слова доктора, которого посетила позже во время своих скитаний по стране. Есть вероятность, что я никогда больше не смогу иметь детей. Наверное, я жестокий человек, но в тот момент я захотела причинить ему ту же боль, что испытала сама. Я хотела, чтобы он страдал! Чтобы пережил потерю нашего ребенка, как пережила ее я! — почти выкрикнула Наташа. — Я рассказала Клинту все. Сказала, что не смогу быть с ним, ни после всего, что случилось с нами. Я не могла ненавидеть его, но не могла и любить. Его словно не стало больше в моей жизни. Наверное, он прочитал это на моем лице и молча ушел. А после был праздник в поместье. То тело, которое нашли у реки — это был Клинт. Не знаю, почему я сразу не рассказал вам всего. Наверное, испугалась, что вы посчитаете меня виновной в его смерти. Да я и была виновата. Вот! Девушка поднялась, подошла к дивану, где сидел Брюс, и протянула мужчине конверт. — Я получила это письмо только вчера. Прочтите, в нем нет больше ничего личного. Он простился со мной и сам добровольно расстался с жизнью. Брюс развернул сложенный лист бумаги и пробежался взглядом по аккуратным, словно по линейке выписанным строчкам. Почерк был четким, и прочитать написанное не составило труда. — Наташа, я… — начал было он, но замолчал, не зная, как продолжить. — Совсем недавно мы установили личность мистера Бартона. По нашему запросу пришел ответ из военного ведомства. Если вы пожелаете и далее сохранять свою личность в тайне, я сделаю все, что в моих силах, чтобы не вовлекать вас в дело. Тело мистера Бартона будет передано его родственникам, если таковые имеются. Если же нет, его похоронят за государственный счет. Вам не обязательно ничего делать, Наташа! Брюс взял девушку за руку, и та была холодна словно лед. — Я не могу так. Что бы ни произошло между нами, я все еще его жена, а он был моим мужем. Я сама хочу организовать его похороны. Родителей Клинта давно уже нет в живых, а из дальних родственников он ни с кем не поддерживал связь. Я хотела бы похоронить его здесь, в Санбери. Просто скажите, когда я смогу забрать его, чтобы сделать все, как полагается. Брюс поразился силе, которая зазвучала в ее голосе. Только что она была разбита, едва не плакала, но сумела собраться. Невольно он испытал восхищение этой потрясающей женщиной. — Я переговорю с руководством и постараюсь ускорить процесс. — Спасибо, Брюс! — тихо поблагодарила его Наташа. — И… вы можете приехать с вашим сержантом взглянуть на картины в любое время. Я показала бы вам их сейчас, но… — Что вы, я никогда не попросил бы вас о таком. Вы выглядите уставшей, Наташа. Думаю, вам стоит пойти и прилечь. Если хотите, я заварю вам чай, хотя не обещаю, что справлюсь. Мы, холостяки, способны испортить даже самое простое блюдо. Я с легкостью могу напутать и вместо сахара положить туда соль. Улыбка на лице девушки, пусть и легкая, едва уловимая, стала для Брюса настоящей наградой. — Ничего не нужно, спасибо! Мэйбэлл обещала попозже зайти проведать меня. Да и у вас, должно быть, много дел, инспектор. Я не буду вас дольше задерживать. — Да, мне, пожалуй, пора, — согласился Брюс. Уже у двери, провожая его, Наташа заметила: — А Мэй не ошиблась в вас, Брюс! Все, что она сказала мне о вас, оказалось правдой. — О, — мужчина картинно закатил глаза, — хотел бы я знать, что именно она наболтала! — Только хорошее, уверяю вас, только хорошее!