Тайны, которые мы храним

Поутру сержант Роджерс как обычно обреченно поднялся на второй этаж в канцелярию узнать, не пришел ли ответ из военного ведомства. Он взял за правило справляться об этом ежедневно, зная, как легко может затеряться важная бумажка на столе у Кристины. С этой пышногрудой блондинкой у него была пара свиданий прошлым летом: в открытом кафе за круглым столиком под огромным зонтом они пили шипучий бузинный лимонад и болтали о работе, а в следующем месяце Стив водил ее в кино. Там в душном зале под скучную комедию они поцеловались в первый и, как выяснилось, в последний раз. Позже Стив еще некоторое время испытывал легкую неловкость, видясь с девушкой в участке, но потом все прошло. А сержант с тех пор зарекся заводить отношения на работе и с девушками в принципе. К чему врать самому себе и зря обнадеживать дам? Завидев мужчину в дверях кабинета, Кристина просияла и радостно помахала ему рукой. — Стив! А я гадала, заглянешь сегодня или нет! — Ну, разве я мог не зайти? Есть что-то по нашему запросу? — сержант вымученно улыбнулся ей в ответ. Минувшей ночью ему так и не удалось выспаться, стоило закрыть глаза, и перед ними тут же принимались назойливыми мошками кружиться вопросы без ответов. А короткий сон, в который он провалился утром, словно ухнул с разбега в бездонную яму, принес лишь бесполезное пустое возбуждение. Отголоски того сна — обнаженный Джеймс на коленях, которого Стив собственноручно поил лекарством-пустышкой из бутылочки синего стекла — таяли как дым, и мужчина уже не помнил всех деталей. Но организм поутру отреагировал на уровне рефлекса болезненным стояком, от которого Стив избавился в крохотной ванной, а после тщательно вымыл руки с мылом, словно стирая следы преступления. — Вот! — Кристина протянула ему конверт из плотной бумаги со знакомым оттиском, виденным им на плече неопознанного доныне тела: два скрещенных меча, королевская корона и горделивый коронованный лев на ней. Скрестив пальцы левой руки на удачу, Стив протянул правую и мгновение спустя сжимал в ней заветный конверт. — Откроешь здесь? Мне тоже интересно, опознали они вашего неизвестного или нет, — попросила девушка, и на короткий миг Стив почувствовал жгучее желание по-детски убежать к себе, пряча свое сокровище за пазухой. — Конечно! — кивнул он и попросил Кристину передать ему нож для бумаг. Вспоров белоснежное тело пакета, Стив раскрыл его и достал сложенный вдвое лист гербовой бумаги. Мелкий, отпечатанный на машинке текст венчал мудреный вензель чиновничьей росписи, заверенный синей печатью. — Ну, что там? — выйдя из-за стола, Кристина подошла к Стиву и встала рядом, заглядывая в письмо. Стараясь не обращать на нее внимания, сержант пробежал глазами сухие, наполненные канцеляризмами фразы: «Личность покойного подтверждена», «Майор Клинтон Фрэнсис Бартон», «родился…», «поступил на службу…», «звание получено…», «награжден…», «добровольно уволен со службы в…». — Майор Бартон, — прошептал Стив, — теперь мы знаем его имя! — Это прекрасно! — в волнении девушка положила ладонь ему на запястье и легонько сжала его, и только тогда сержант вспомнил, что он не один в комнате. — О, прости, Кристина, но мне надо идти! — заторопился Стив, и она не стала его удерживать. — Конечно-конечно, тебе же надо доложить обо всем старшему инспектору Беннеру. Уже не слушая ее, сержант рассеянно кивнул и устремился к себе, где его уже ждал начальник. — Ну, Стивен, готов ехать? — спросил его Брюс, стоило Роджерсу появиться на пороге кабинета. — У нас новости, сэр! Пришел ответ от военных. Покойного опознали как майора Клинтона Бартона. Пятьдесят два года, уволился из армии в 46-м после войны. Сирота, сведений о близких родственниках нет. Я понимаю, что информации о нем у военных маловато, но… — Но мы постараемся отыскать его сослуживцев и узнать о нем побольше. Этот человек защищал нашу страну и достоин упокоиться со всеми почестями и быть оплаканным! — твердо проговорил инспектор. — Я попробую выяснить что-нибудь по своим каналам сразу по возвращении от доктора Джонса. А теперь едем и покончим побыстрее с этим неприятным дельцем. Стив согласно кивнул, подхватил с вешалки пальто и десять минут спустя выруливал с полицейской стоянки по направлению к Санбери. Доктор Джонс проживал на самом отшибе деревни в домике настолько маленьком и ветхом, что остановившему рядом с ним машину Стиву показалось, что тот необитаем, заброшен. Но инспектор уверенно выбрался из автомобиля и направился прямиком к пляшущему во все стороны некрашеному забору. Сержант последовал за ним. Ржавые петли калитки надсадно скрипнули, когда Беннер толкнул ее от себя, и Стив заметил, как тут же шевельнулась занавеска в давно не мытом окне. Входная дверь отворилась, не успел инспектор нажать на кнопку звонка, и доктор Тобиас показался на пороге. Сверкая круглыми линзами очков, он подслеповато щурился в лучах утреннего солнца. Оглядев невысокую приземистую фигуру врача, Роджерс отметил неопрятные пятна на лацкане полосатого домашнего халата и вытертые мысы кожаных тапочек. Светлые волосы на круглой лысеющей голове были встрепаны, будто, встав с кровати, мужчина не озаботился расчесать их. На лице доктора застыла гримаса, словно он пытался улыбнуться, но совсем не умел делать этого. Кончики тонких бесцветных губ то ползли вверх, то бесконтрольно съезжали вниз, и казалось, что доктор едва сдерживает презрение. — Доктор Джонс! — поприветствовал Брюс мужчину. — Инспектор Беннер, а это сержант Роджерс. Мы хотели бы побеседовать с вами по поводу мистера Джеймса Барнса. Вы позволите? И, не дожидаясь ответа, полицейский прошел в дом, оттеснив растерянного доктора с дороги. — Но, п-постойте! П-постойте, офицеры! — Тобиас засеменил за ними, смешно шлепая подошвами тапок о босые пятки. Он ненавидел подобное обращение, словно он, доктор Тобиас Хеслвуд Джонс, барон в пятом поколении, — пустое место. А эти бесцеремонные, наглые бобби, да что они о себе возомнили? Войдя в крохотную мрачную гостиную, заставленную мебелью темного дерева, Брюс осмотрелся и по-хозяйски сел на продавленный диван с выцветшей бледно-зеленой обивкой, на которой намеком угадывались мелкие цветы вперемешку с пчелами. Стив примостился рядом. Ему и самому неловко было от того, как обычно до крайности вежливый инспектор вел себя в чужом доме. — Присаживайтесь! — скомандовал Беннер, когда следом за ними в комнату вошел хозяин, и тот послушно плюхнулся в кресло с высокой спинкой грязно-коричневого цвета. В солнечном свете, пробивавшемся сквозь пелерину желтоватых занавесок, плясали золотистые пылинки. В комнате повисло тягостное молчание, нарушаемое только звонким тиканьем стоящих на каминной полке изящных часов в виде сигнального фонаря, выполненных из латуни. — Ну же, — наконец не выдержал Тобиас. Голос его звучал тонко и как-то визгливо. — Какие у вас могут быть ко мне вопросы? Я просто занимаюсь здоровьем мистера Барнса по поручению его крестного. Я никого не убивал. — Доподлинно нам это неизвестно, — протянул Брюс, глядя куда-то поверх докторской головы, — а вот вопросы к вам имеются. И я советую отвечать на них откровенно. В противном случае могут быть последствия! Стив все это время хранил молчание. Он понимал, что старший инспектор разыгрывал спектакль для единственного зрителя в этой комнате, но не знал пока, какая роль отведена ему. Он ждал условного знака, сигнала, намека на то, как ему стоит подыграть начальнику. — Да говорите же! — короткие толстые пальцы доктора нервно комкали завязки халата. На лбу мужчины выступила испарина, и он извлек из кармана сероватого цвета платок и дрожащими руками оттер пот. И в этот момент жестом фокусника, не иначе как подсмотренного у Коулсона, старший инспектор выставил на журнальный столик маленькую стеклянную бутылочку, синие грани которой на миг ярко вспыхнули на солнце. При виде ее Тобиас побледнел и поджал губы, отчего лицо его приняло капризное выражение, как у детей, готовых вот-вот расплакаться. — Расскажите мне об этом, доктор Джонс! — из голоса Беннера пропала всякая жесткость. Теперь он, словно паук, обволакивал добычу своей паутиной, дожидаясь удачного момента, чтобы сжать челюсти и впрыснуть яд. — Я… Я… — начал было Тобиас, но сорвался на крик. — Я ничего не знаю об этом! — О, не думаю, что вы говорите правду, — на лице инспектора играла легкая полуулыбка. — Начнем сначала? Он подвинул бутылочку ближе к доктору, и тот шарахнулся от нее, словно от огня. — Это ведь ваше лекарство, доктор Джонс? Которое вы даете мистеру Барнсу, не так ли? Приглядитесь повнимательнее. Взгляд доктора перемещался с синего пузырька на старшего инспектора и на сержанта, но полицейские с непроницаемыми лицами хранили молчание. -Д-д-да, думаю, в-вы правы, — наконец, заикаясь, выдавил мужчина. — Вот видите, доктор, это было не сложно. А теперь расскажите мне, что входит в состав этого чудодейственного лекарства? — Я не могу, — едва слышно пропищал Тобиас. Бледное лицо его стремительно багровело, и Стив опасался, что доктора мог хватить удар. — Конечно, вы можете. Начните, а я помогу! — инспектор, не сводя с доктора Джонса глаз, откинулся на спинку дивана и забросил ногу на ногу. А когда молчание слишком уж затянулось, резко рявкнул. — Ну же! — Ничего! — вскричал доктор в отчаянии. — В нем ничего нет, только вода и сахар! — Вода и сахар, как интересно. Вы слышали, Стивен? В наш прогрессивный век нервные расстройства лечат сладкой водой! Это, должно быть, какая-то инновационная методика? Сержант в ответ лишь пожал плечами. Его помощь тут не требовалась. — Как вы додумались до этого, доктор? Если, конечно, я могу еще вас так называть? Или эту блестящую идею вам кто-то подсказал? — Я сам, — левый глаз Тобиаса нервно дернулся. Он снял очки и с силой потер его, и на короткий миг Стиву стало его жаль. Но он тут же напомнил себе о Джеймсе, и жалость и сочувствие испарились. — Я сам придумал такой метод. Мой пациент излишне внушаем, и я решил попробовать. Я говорил ему, что это очень сильное успокоительное. Мистер Барнс пил его и действительно успокаивался. Эффект плацебо — это известный в медицине факт… — О, не надо мне говорить о фактах. Вам поручили заботиться о больном, а вместо того, чтобы лечить, вы поили его чертовым сиропом. За деньги мистера Уивинга, между прочим! — выплюнул инспектор. — Но…но… мистер Уивинг был в курсе всего. Он сам лично одобрил мой метод! — пролепетал Тобиас. — За это мистер Уивинг и ответит лично. Ваша же обязанность, сэр, — Беннер намеренно выделил вежливое обращение «сэр», — исполнять свой врачебный долг по совести и ставить здоровье пациента превыше всего. Неодобрительно покачав головой, Брюс замолчал, предоставив доктору возможность прийти в себя. А Стив, еще в самом начале разговора заметив приметные часы на каминной полке, наконец, смог как следует оглядеть комнату. Против входной двери вдоль стены во всю ширину гостиной громоздились массивные шкафы, полки которых буквально ломились от книг. Там среди их потертых пыльных корешков скромно прятались держатели для книг в форме конских голов, искусно вырезанных из древесины теплого медового цвета. Стив мысленно поставил еще одну галочку в списке пропавших в поместье вещей и продолжил поиск. Эта комната, по всей видимости, совмещала в себе функции кабинета: у дальнего окна размещался письменный стол, на облезлой кожаной столешнице которого стояла, сверкая полированными гранями хрустальных боков, пепельница. Она выглядела здесь настолько чужеродно, что у Стива не было сомнений в ее происхождении: наверняка та проделала свой путь в эту лачугу, надежно упрятанная в черный докторский саквояж. На другом же конце стола, демонстрируя чудеса гибкости, танцевала мраморная балерина, выделывая па в пышной каменной пачке. Он ведь и не думал прятать их! Он хвастался, выставлял украденное напоказ! — Господа, — тем временем подал голос Тобиас, — вы выяснили все, что хотели? Если я не арестован, то я прошу вас уйти. В полдень у меня пациент. — Отнюдь, доктор Джонс, у нас к вам есть еще вопрос, — инспектор и не подумал сменить позы, продолжая сидеть нога на ногу, расслабленно откинувшись на диване. — Что еще вы от меня хотите? — кажется, доктор решил, что опасность миновала, и немного осмелел. — Лично я хочу узнать, как вы стали вором, сэр. Брюс снова замолчал, отмечая, как лицо собеседника сначала стремительно побледнело, а после пошло алыми пятнами. — Да как вы смеете! — взвизгнул Тобиас. Дальше Стив перестал слушать, а старшему инспектору, видимо, и дела не было до того, что подозреваемый истерично орал, брызгал слюной на каждом слове и топал ногами, вскочив с продавленного кресла. Беннер сидел и смотрел на этот спектакль с лицом человека, который видел подобное уже сотню раз. Многие из тех, кого он задерживал, полагали, что чем более экспрессивно выражать свой протест, тем более убедительным тот будет выглядеть. Но так это не работало. Брюс посмотрел на Стива, и тот, словно прочитав его немой вопрос, кивнул, подтверждая их подозрения. С этим дурдомом пора было кончать. — Уймитесь! — инспектор не повышал голоса, но доктор услышал его и бессильно плюхнулся обратно в кресло, сдувшись на глазах. Сейчас перед ними сидел сломленный, раздавленный стыдом маленький человечек. Он тяжело дышал и обливался потом, и Стив предложил принести ему воды. Доктор кивнул, и сержант с облегчением покинул комнату. В закопченной кухне с низким потолком на полках с посудой обнаружились разномастные чашки: простые надтреснутые, которые можно найти, наверное, в каждом доме, и изящные тонкого фарфора, прозрачные на просвет, украшенные деликатным цветочным орнаментом и клеймом китайских мастеров. Наверное, мисс Хилл не вела учет таких вот потерянных чашек, которые беспечные хозяева поместья оставляли на тумбочках, а те потом ловко исчезали в недрах докторской сумки. Налив воды из тут же трубно загудевшего крана, Стив вернулся в гостиную и подал доктору одну из таких чашек-потеряшек. Тобиас принял ее дрожащей рукой и сделал несколько жадных глотков. — Вы не поймете, никогда не поймете, — начал он хрипло. — Я не вор и в жизни своей не брал чужого. Таким меня воспитала мать, баронесса Хеслвуд-Джонс. Не мне вам рассказывать, инспектор, печальную историю моего семейства. Здесь, в Санбери, об этом не судачил разве что ленивый или немой. Еще бы, бароны, более трех веков владевшие всеми окрестными землями, и так плохо кончили. Думаете, я не слышал этого презрительного шепота за спиной каждый раз, когда появлялся в деревне? Все они, эти людишки, судачили обо мне и моем отце. Да! — мужчина сорвался на крик. — Он был пьяницей и карточным игроком! Знали бы вы, как я ненавидел его за это. За то, что он лишил меня состояния, оставив с никчемным титулом. Смешно ведь, потомственный барон подтирает сопли и лечит геморрой у простолюдинов, которые совсем недавно почтительно кланялись при встрече. Из-за карточных долгов отца мне пришлось распрощаться с домом. Я думал тогда, что навсегда. Что ничто не заставит меня больше переступить его порога. Но тут появились они, мистер Уивинг и мистер Барнс, и я вновь стал вхож в свой собственный дом. Только вот не в качестве хозяина. Иронично, не так ли? Полицейские промолчали, но доктор не ждал ответа на свой вопрос. Допив оставшуюся на дне чашки воду, он вдруг с силой швырнул ее в стену, и тонкий фарфор разлетелся на мелкие осколки. — Каждый раз приезжая туда, я видел, как все эти вещи, которые так любила моя бедная мать, пылятся на столиках и полках. Для людей, поселившихся в доме, они не значили ничего. Старье, барахло, хоть и с историей! И тогда я дал слово, что непременно верну все себе. Первый раз я, дрожа от страха, положил в карман пиджака серебряную ложку, когда мы с мистером Уивингом пили чай в кабинете. И никто ничего не заметил. Со временем я стал брать предметы покрупнее. И думаете хоть кому-то в доме было до этого дело? Разве что служанке меньше работы! Зато теперь они все со мной. Доктор вновь поднялся на ноги, подошел к письменному столу и ласково огладил изогнутую в танце фигурку балерины. — Это была одна из любимых вещей моей матери. А в эту пепельницу, — махнул он рукой, — вытряхивал трубку еще мой прадед. Эти лошади… Он прошел к шкафу, открыл застекленную створку и вытащил одну из подпорок-конских голов. — Я обожал их в детстве. Когда мать укладывала меня в постель, она всегда приносила их с собой, ставила на тумбочку у кровати и рассказывала мне истории о благородных разбойниках, которые мчались на резвых скакунах, спасаясь от погони. О, в этом доме вы найдете еще много всего, господа. Того, что вы называете украденным, а я — своим по праву! А теперь, если вы позволите, я оденусь и соберу вещи. Вы же арестуете меня? Не дожидаясь ответа, доктор вышел из гостиной, и полицейские услышали, как он, шаркая ногами, удалился по коридору в свою комнату. — Надеюсь, у него хватит ума не пытаться покончить с собой, — проговорил Брюс. — А вообще, Стивен, все это очень печально. Он ведь и правда верит, что поступает правильно. Меня иногда озадачивает, что творится в головах у людей. — Меня тоже, сэр, — ответил Стив, и до возвращения доктора они больше не разговаривали. Когда тот возник в дверях одетый в свой лучший костюм с саквояжем в руках и аккуратно приглаженными волосами, Стив вновь ощутил что-то похожее на жалость. Этот человек явно был не совсем здоров, но разве можно было этим оправдать то, что он не оказывал Джеймсу необходимую помощь? Сейчас Стив не мог однозначно ответить на свой вопрос. В молчании трое мужчин сели в машину: Стив — за руль, а инспектор и доктор — на заднее сиденье. Так же молча они проехали с полпути к участку, когда Брюс вдруг спросил: — А что насчет вашего подельника, доктор Джонс? В ответ тот непонимающе нахмурился. — О каком подельнике вы говорите? Я сам брал все эти вещи. Разве я мог позволить кому-то еще прикасаться к ним своими грязными руками? — в зеркало заднего вида Стив заметил на лице врача гримасу презрения и понял, что тот говорит правду. — Значит, вы не подговаривали некоего цыгана красть для вас? — уточнил инспектор. — Нет! — твердо ответил Тобиас и отвернулся к окну, давая понять, что считает разговор оконченным.