Тайны, которые мы храним

Одурманенный снотворным, Джеймс дремал, то и дело тревожно вздрагивая, словно пес, которому снилась погоня. Он не слышал, как уже после ухода доктора Джонса дверь в его спальню приоткрылась. Вошедшему не нужна была свеча: комнату щедро освещал лунный свет, ледяным потоком лившийся из неприкрытых шторами высоких окон. В тишине отчетливо послышались шлепки подошв кожаных тапочек о босые пятки и шорох шелкового халата. Черный силуэт приблизился к кровати, склонился над ней. Бледная рука потянулась к темным волосам, разметанным по подушке, подхватила спутанную прядь и пропустила ее между пальцев. — Хороший мальчик! — прошептал мистер Уивинг. — Ты же будешь завтра хорошим мальчиком? Мужчина резко сдернул с Джеймса одеяло, и тот жалобно заскулил, не открывая глаз. Он лежал на спине в неестественной для спящего человека позе. Из одежды на нем были лишь свободные пижамные штаны, задравшиеся до колен, обнажив худые икры. На голой груди, по которой скользил взгляд Уивинга, темнели напрягшиеся от холода твердые пуговки сосков. Локтевые сгибы обеих рук, лежавших вдоль тела ладонями вверх, пестрели отметинами от инъекций. — Смотри, какой ты послушный сейчас! — мистер Уивинг опустился на постель, продолжая гладить крестника по голове. — Ну почему ты не можешь быть таким всегда? Он с силой прихватил темный локон и потянул вверх, за волосы поднимая Джеймса с подушек. От боли тот глухо застонал и с трудом разлепил затуманенные препаратами глаза. — Хью? — Барнс еле ворочал языком и не мог сфокусировать взгляд на мужчине. Его мягкость и беспомощность пьянила Уивинга не хуже вина. Такому слабому, покорному и тихому Джеймсу хотелось сделать больно, впиться ногтями в бледную кожу, оставив на ней глубокие алые лунки следов. Хотелось заклеймить его шею укусами и засосами. Но тогда пресловутый доктор Джонс мог что-то заподозрить, а этого нельзя было допустить. Для всех Хьюго должен продолжать оставаться заботливым крестным, так пекущимся о здоровье своего пасынка. Болтаясь над подушками, удерживаемый лишь рукой Уивинга, Барнс снова отключился, и Хью милостиво вернул его на постель. В висках у мужчины стучала горячая кровь, растревоженная жестокими фантазиями. Не трогать лицо, шею и грудь, но ниже — ниже никто не увидит, не будет проверять. В конце концов, с четырнадцатилетия Джеймса, когда тот заявился к нему домой пьяный вдрызг потому что боялся показаться на глаза отцу, с тех самых пор и до сегодняшнего дня ни одна живая душа не подозревала о том, что Хью творил с ним, оставаясь наедине. — Милый мальчик Джейми, — проговорил Хьюго, избавляясь от одежды. Халат скользнул с его плеч на пол, за ним последовали и пижамные штаны с рубашкой. Уивинг никогда не стеснялся своего тела. В Лондоне он порой, отпустив слуг, все выходные сибаритствовал нагишом в своей холостяцкой берлоге. В этом виде он ел, пил, читал в библиотеке, отвечал на письма, сидя в викторианском кресле с высокой спинкой и наслаждаясь тем, как кожаная обивка постепенно согревалась от контакта с телом. Когда Джеймс приезжал к нему на уикенд, он жадно срывал с него одежду в прихожей и позволял облачиться в нее только воскресным вечером. Хьюго нравилось, что в любой момент он может нагнуть мальчишку над столом и яростно трахнуть отлично смазанную задницу, всегда готовую принять его член. В иные же дни, посещая чету Барнсов в их особняке или принимая их с сыном у себя, Уивинг довольствовался лишь тайными ласками: украдкой зажать крестника в полумраке коридора, запустив руку ему в штаны, впиться, пока никто не видит, жадным поцелуем в эти алые губы, больно ущипнуть или шлепнуть подставленный зад. Уже тогда Джейми не смел даже пикнуть, полностью ему подвластный. Сейчас же, накаченный препаратами, которые ежедневно колола ему медсестра, он и вовсе превратился в безвольную куклу. Хью нравилась такая покорность. Нравилось, что любой его каприз, любое желание исполнялось за закрытыми дверьми. Он резко сдернул с Джеймса штаны, и тот снова застонал и попытался открыть глаза. — Спи, мальчик! — крякнув, Хьюго перевернул Барнса на живот, взобрался на постель и растянулся прямо на нем, покрыв Джеймса собой. Его член, восставший, с потемневшей от возбуждения головкой, лег аккурат вдоль ложбинки между ягодиц крестника. Джеймс под ним задышал тяжело и задергался, пытаясь сбросить с себя непосильный груз. — Ну-ну, ш-ш, Джейми! — прошептал ему в ухо Уивинг и приподнялся, опираясь на локти, чтобы ненароком не придушить мальчишку, словно куренка. — Не сопротивляйся, и больно не будет. Под действием снотворного Барнс снова расслабился, соскользнув в спасительное забытье. Ощутив, что тело под ним обмякло, Хьюго двинул бедрами, потираясь членом о юную задницу, крепко прижимаясь яйцами прямо под упругими половинками. Ему хотелось взять крестника жестко, без подготовки раздвинуть ягодицы до предела и ввинтиться в тугой неразработанный зад по собственной слюне. Но разумом мужчина понимал, что последствия его ночного безрассудства завтра будут слишком явными. Дотянувшись до прикроватной тумбочки, Хью нащупал крем на дне ящика, щедро выдавил его себе на пальцы и наскоро растянул Джеймса. Удостоверившись, что его анус достаточно смазан и с легкостью впускает три пальца, Хьюго приставил к входу пульсирующую головку и в одно движение загнал свой член в теплое нутро до самого основания. Джеймс под ним вскинулся было и сдавленно охнул, но мужчина тут же зажал ему рот рукой и принялся трахать короткими глубокими толчками. От каждого из них Барнс глухо всхлипывал, и ладонь Хью быстро стала влажной от слез и слюны. — Прекрати… ныть…сожмись…и…дай…мне…кончить! — приговаривал Уивинг с каждым своим движением. Он хотел бы отнять руку от губ Джеймса и услышать, как тот вскрикивает, стонет и молит пощадить его. Но нельзя! Прислуга хоть и занимала соседнее крыло, но в ночной тишине Хью не хотел рисковать. Злость и досада от необходимости сдерживаться, таиться, затопила мужчину. Он вышел, оставив в теле Барнса одну головку, а потом с силой ринулся обратно так, что яйца его звонко шлепнулись об ягодицы крестника. Джеймс всхлипнул и выгнулся, туго обжимая член мужчины, и тот кончил, излился внутрь и бессильно повалился на крестника. Тела обоих были противно влажными, и теперь, получив свое удовольствие, Хьюго хотел только одного: обтереться влажным полотенцем и отправиться спать. Его не заботило, кончил ли Джеймс. Достаточно было и того, что он дышал ровно и между его ягодиц не выступила кровь. Но все же мальчишку тоже следовало привести в порядок. Хью наскоро вытер его белеющий в свете луны зад носовым платком, извлеченным из кармана халата, небрежно натянул обратно пижамные штаны и набросил одеяло. Омывая собственную промежность в ванной, взбудораженный мужчина кончил еще раз, наскоро надрачивая член мыльной ладонью. Все-таки Джейми был идеальной дыркой: мягкий рот, в силу привычки начисто лишенный рвотного рефлекса, податливый анус и такие чуткие руки, знающие, как доставить удовольствие. Но все это не могло его спасти от того, что было для него уготовано. Усмехнувшись перед зеркалом, Хьюго пригладил растрепанные волосы и в приподнятом настроении отправился в спальню, где провалился в глубокий сон без сновидений, едва его голова коснулась подушки.