"Сумерки: Рассвет" Фильм 4 часть 2

Все было таким четким. Ярким. Резким. Над головой по-прежнему сиял ослепительно-белый свет, но в то же время я видела нити накала внутри лампочки. В этом белом свете я разглядел все цвета радуги, а на самом краю спектра еще один, название которого я не знал. За светом я различил отдельные волокна темного дерева на потолке. Пылинки в воздухе были отчетливо видны с обеих сторон — светлой и темной. Они кружили, словно планеты в небесном танце. Пыль была такой красивой, что я потрясенно втянул воздух; он со свистом пронесся по моему горлу, а из пылинок рядом с моим лицом образовалась воронка. Что-то не так. Я подумал и понял, в чем дело: вдох не принес никакого облегчения. Воздух мне больше не нужен. Легкие его не ждали и никак не отреагировали на приток кислорода. Пусть в воздухе не было необходимости, он мне нравился. В нем я ощутил вкус всей комнаты: красивых пылинок, смесь духоты и более свежего ветерка из коридора. Богатый вкус шелка. Слабый привкус чего-то теплого и желанного, что должно было быть влажным, но почему-то не было… Хотя этот аромат перешибали хлорка и нашатырный спирт, от него у меня в горле вспыхнула жажда — легкий отголосок прежнего огня. Но сильнее всего я ощущал другой запах — смесь меда, сирени, солнечного света и чего-то еще; его источник находился совсем рядом. Я услышал, как вокруг вместе со мной задышали другие. Их дыхание смешалось с сиренью, медом и солнцем, принеся новые ароматы: корицы, гиацинта, груш, морской воды, пекущегося хлеба, хвои, ванили, кожи, яблок, моха, лаванды, шоколада… Я перебирал в уме сотни знакомых мне запахов, — ни один из них не соответствовал полностью тому, что я сейчас чувствовал. Такой чудесный и приятный аромат… У телевизора в гостиной выключили звук, и я услышал, как кто-то — Дайго? — заерзал на диване. Еще я услышал едва различимые ударные, под который кто-то кричал. Рэп? Не успела я толком озадачиться, как звук постепенно исчез, словно мимо проехала машина с опущенными стеклами. Я испуганно понял, что так оно, наверное, и было. Неужели я теперь слышу до самого шоссе? Я не чувствовал, что меня держат за руку, пока его легонько не стиснули. Мое тело тут же оцепенело, словно реагируя на боль. Я не ожидал такого прикосновения. Кожа был идеально гладкой, но… не холодным. После секундного оцепенения тело ответило на незнакомый раздражитель еще более странным образом. Воздух поднялся по горлу и вырвался сквозь стиснутые зубы с низким зловещим гудением, точно зажужжал рой пчел. Но прежде мои мышцы напряглись и изогнулись, инстинктивно уворачиваясь от неизвестного. Я вскочил так стремительно, что перед глазами все должно было слиться в размытое пятно — однако не слилось. Я видел каждую пылинку, каждое волокно в деревянных панелях, каждую микроскопическую ниточку, которая попала в поле зрения. Когда я испуганно прижался к стене — спустя шестнадцатую долю секунды, — я понял, в чем был причина моего страха. И что отреагировал я чересчур резко. Ну конечно, Шу больше не кажется мне холодным! У нас же одинаковая температура тела. Я просидел в этой позе где-то восьмую долю секунды, оценивая обстановку. Через стол — мой погребальный костер — ко мне тянулся встревоженный Шу. Самым главным в окружающей обстановке было его лицо, хотя боковым зрением я на всякий случай подметил и все остальное. Во мне сработал какой-то защитный инстинкт, и я невольно искал вокруг угрозу. Мои родственники-вампиры настороженно замерли у дальней стены, Кен и Фри впереди. Как будто угроза действительно была. Я раздул ноздри, озираясь по сторонам. Ничем особенным не пахло. Чудесный аромат — хоть и подпорченный запахом химикалий — вновь защекотал мне горло, отчего оно вспыхнуло и заболело. Из-за плеча Фри, широко улыбаясь, выглядывал Луи. Блики света на его зубах сияли всеми цветами радуги. Его улыбка меня успокоила, и я сумел разобраться в происходящем. Похоже, Фри и Кен защищали остальных, вот только до меня не сразу дошло, что защищали они их от меня. Все это я воспринимал побочно; мои чувства и мысли были сосредоточены на лице Шу. До сих пор я никогда не видел его по-настоящему. Сколько раз я любовался его красотой? Сколько часов — дней, недель — своей жизни я мечтал об этом совершенстве? Я думал, что знаю лицо Шу лучше, чем свое собственное. Я полагал, что безупречность этих черт — единственное, в чем нельзя усомниться. На самом деле я был слепым. Впервые в жизни я увидел это лицо во всей красоте — мне больше не мешали тени и ограниченность человеческого зрения. Я охнул и попытался подобрать нужные слова — безуспешно. Таких слов не существовало. Примерно в это время часть моего сознания уже убедилась, что никакой опасности кроме меня в комнате нет, и я машинально выпрямился. С того момента, как я лежал на столе, прошла почти целая секунда. Тут меня озадачили собственные движения. Не успел я подумать о том, чтобы встать, как я уже стоял. Действие не заняло и доли секунды; перемена была мгновенной, как будто я и вовсе не двигался. Мой взгляд снова замер на Шу. Он медленно обошел вокруг стола, все еще протягивая ко мне руки — каждый шаг занимал чуть ли не полсекунды и волнообразно перетекал в другой, точно вода скользила по гладким камням. Новыми глазами я наблюдал за его грациозными движениями. — Вальт, — тихо, как бы успокаивая, окликнул меня Шу, тем не менее с ноткой тревоги. Я не смог ответить сразу, зачарованная бархатными складками его голоса. То была совершенная симфония, исполненная на единственном инструменте. Ни один инструмент, созданный человеком, не смог бы с ним сравниться. — Вальт, любимый! Прости, я понимаю, как ты растерян. Все хорошо. Все? Я мысленно вернулся к событиям моего последнего «человеческого» часа. Воспоминания были туманные, как будто я смотрел на них сквозь плотный темный занавес — ведь мои человеческие глаза были почти незрячими. Под словом «все» Шу подразумевал и Шиманору? Где же он? С Дайго? Я попробовал представить его лицо — очень красивое, — но продираться сквозь человеческие воспоминания было неприятно. Лицо Дайго скрывалось в темноте. А Минато? У него тоже все хорошо? Мой многострадальный лучший друг теперь меня ненавидит? Он вернулся в стаю Сэма? А Сет и Ли? Куренаи в безопасности, или мое превращение разожгло вражду между вампирами и оборотнями? Заверения Шу действительно касалисьвсего, или он просто меня успокаивал? А Кенто? Что же я теперь ему скажу? Он наверняка звонил, пока я горел. Что они ему сказали? Как объяснили случившееся? Пока я раздумывал, какой вопрос задать первым, Шу осторожно протянул руку и погладил меня по щеке. Прикосновение Шу будто проникло мне под кожу, сквозь кости черепа. По позвоночнику в живот пробежал электрический разряд. «Погодите», — подумал я, когда дрожь сменилась теплом, желанием. Разве я не должен был этого лишиться? Разве отказ от подобных чувств — не одно из условий сделки? Я стал новорожденным вампиром. Сухое жжение в горле это подтверждало. И я отдавал себе отчет в последствиях: человеческие чувства и желания со временем ко мне вернутся, хотя никогда не будут такими, как раньше. Останется только жажда. Такова была цена, и я согласился ее заплатить. Однако, когда ладонь Шу легла на мое лицо, точно сталь, покрытая шелком, по моим иссушенным венам пробежало желание, опалившее меня с головы до ног. Дожидаясь ответа, Шу пристально смотрел на меня. Я обнял его. Опять я будто и не двигался: только что стоял прямо и неподвижно, точно статуя, как вдруг Шу очутился в моих объятьях. Теплый — по крайней мере, таким он теперь казался. Ароматный — прежде мое притуплённое человеческое обоняние не могло воспринять этот чудесный запах во всей его многогранности. Теперь передо мной был стопроцентный Шу. Я прижался лицом к его гладкой груди. Он неловко переступил с ноги на ногу. Чуть отпрянул. Я изумленно уставился ему в глаза, смущенная его неприятием. — Э-э… осторожней, Вальт. Ой. Я отдернул руки и спрятал их за спину, поняв, в чем дело. Я стал чересчур сильным. — Прости… — беззвучно, одними губами сказал я. Он улыбнулся — если бы мое сердце еще билось, оно бы замерло от этой улыбки. — Не бойся, любимый, — ласково проговорил Шу, прикасаясь к моим приоткрытым от ужаса губам. — Сейчас ты немного сильнее меня. Я нахмурился. Меня ведь предупреждали! Но почему-то именно это казалось самым странным из всего в высшей степени странного, что творилось вокруг. Я сильнее Шу. Из-за меня он ойкнул. Шу вновь погладил меня по щеке, и я почти забыл о своих тревогах, когда желание охватило мое неподвижное тело. Чувство было настолько мощнее всех привычных, что я едва смог уцепиться за какую-нибудь мысль, хотя в моей голове и освободилось много пространства. Каждое новое ощущение заполняло меня до краев. Шу однажды сказал, что их — нет, нас — очень легко отвлечь. Ясно, почему. Я изо всех сил попытался сосредоточиться. Мне нужно было кое-что сказать. Самое-самое важное. Очень осторожно — так что я даже успел заметить свое движение — я убрал руку из-за спины и дотронулся до щеки Шу. Мне стоило больших усилий не отвлекаться на жемчужное сияние моей кожи и на электрический разряд, зазвеневший в моих пальцах. Я поглядел в глаза Шу и впервые услышал свой голос. — Люблю тебя, — сказала я, хотя это больше походило на пение. Мой голос звучал, будто нежный перезвон колокольчиков. Улыбка Шу поразила меня даже сильнее, чем когда я был человеком, ведь теперь я увидел ее по-настоящему. — И я тебя люблю, — ответил он. Шу прикоснулся к моему лицу обеими ладонями и наклонился — очень медленно, чтобы напомнить мне об осторожности. Сначала он поцеловал меня мягко, едва ощутимо, а потом вдруг сильнее, более пылко. Я попытался держать себя в руках, но под таким натиском чувств и ощущений было трудно о чем-либо помнить, трудно придерживаться связных мыслей. У меня сложилось впечатление, будто прежде мы никогда не целовались, это был наш первый поцелуй. Впрочем, так Шу меня еще не целовал. Я почувствовал укол совести. Разумеется, это нарушает условия договора. Ничего такого мне не позволено. Хотя кислород мне был не нужен, мое дыхание участилось, стало быстрым, как во время горения. Однако на сей раз огонь был иным. Кто-то кашлянул. Кен. Я узнал его низкий голос, шутливый и раздраженный одновременно. Совсем забыл, что в комнате мы не одни! На людях не положено так обниматься. Я смущенно отступил — движение вновь не заняло у меня ни секунды. Шу хихикнул и шагнул следом, не выпуская меня из крепких объятий. Лицо у него сияло, как будто под алмазной кожей горело белое пламя. Я сделал ненужный вдох, чтобы прийти в себя. Как же наш поцелуй отличался от прежних! Я внимательно вгляделся в лицо Шу, сравнивая размытые человеческие воспоминания с этим небывало четким, сильным чувством. Шу выглядел… немного самодовольным. — Ты нарочно мне не рассказывал! — с упреком пропел я, чуть-чуть прищурившись. Он рассмеялся, сияя от облегчения, — наконец-то все позади: страх, боль, неясность ожидания. — Тогда это было необходимо, — напомнил он. — Теперь твоя очередь обращаться со мной бережно! — Шу захохотал. Я нахмурился и тут вдруг услышал смех остальных. Широ обошел Кена и быстро приблизился ко мне; в его глазах почти не было настороженности, однако Фри не отставал от него ни на шаг. Лицо Широ я тоже прежде не видел: мне захотелось сморгнуть, будто я посмотрел на солнце. — Как ты себя чувствуешь, Вальт? — спросил он. Ответ я придумал за одну шестьдесят четвертую долю секунды: — Я потрясен. Столько всего… — Я умолк, вновь прислушавшись к своему мелодичному голосу. — Да, есть от чего растеряться. Я кивнул — очень быстро, отрывисто. — Я чувствую себя прежным. Вроде бы. Даже странно. Шу обнял меня чуть крепче и прошептал: — Я же говорил. — Ты прекрасно владеешь собой, — задумчиво произнес Широ. — Я такого не ожидал, хотя у тебя и было время на моральную подготовку. Я подумал о резких переменах настроения и о том, как трудно мне сосредоточиваться. — Вот уж не знаю. Он серьезно кивнул, а потом в его глазах, похожих на драгоценные камни, вспыхнуло любопытство. — Видимо, на этот раз морфий подействовал как надо. Скажи, что ты помнишь о самом превращении? Я замешкался, явственно ощущая на себе дыхание Шу, от которого по телу бежали электрические разряды. — Все, что было раньше… осталось как в тумане. Помню, что ребенок задыхался… Я в страхе посмотрел на Шу. — Шиманору жив и здоров, — заверил меня он, и его глаза заблестели так, как еще никогда не блестели. Он произнес его имя с затаенным трепетом, благоговением. Так верующие говорят о своих богах. — А потом что было, помнишь? Я изо всех сил сосредоточился на том, чтобы не выдать своих чувств. Никогда не умел врать. — Почти нет. В прошлом так темно. В какой-то миг я открыл глаза… и увидел все. — Потрясающе, — выдохнул Широ. Его глаза сияли. Мне вдруг стало досадно. Ну вот, сейчас покраснею и выдам себя с головой! Ах да, краснеть я теперь не могу. Однако Широ рано или поздно нужно будет все рассказать. На случай, если ему понадобится создать еще одного вампира. Впрочем, такое едва ли произойдет, и пока можно врать безбоязненно. — Подумай хорошенько и расскажи все, что помнишь, — не унимался Широ. Я невольно поморщился: все-таки ложь не мой конек, могу и лишнего ляпнуть. К тому же мне не хотелось вспоминать свои муки. В отличие от моей прошлой жизни эту стадию я запомнил во всех ужасающих подробностях. — О, прости, Вальт, — тут же извинился Широ. — Тебя, конечно, мучит жажда. Разговоры подождут. Пока он этого не сказал, жажда была не такой уж мучительной. В моей голове освободилось столько места! За пылающее горло отвечала какая-то отдельная часть мозга, так что думать об этом не приходилось — ведь не думал я раньше о том, как дышать или моргать. Однако слова Широ вывели жажду на первый план. Сухая боль вдруг заняла все мои мысли. Рука невольно дернулась к горлу, будто я мог потушить пламя снаружи. Кожа на ощупь была очень странная: одновременно мягкая и твердая, как камень. Шу легонько сжал мою ладонь. — Пошли на охоту, Вальт. Я изумленно распахнул глаза, и мысли о жажде уступили место потрясению. На охоту? С Шу?! Но… как? Я ведь ничего про это не знаю. Он прочел тревогу на моем лице и ободряюще улыбнулся. — Все очень просто, любимый. За тебя будут работать инстинкты. Не волнуйся, я покажу. — Когда я не пошевелился, он одарил меня еще одной широкой, чуть кривоватой улыбкой. — Ну вот, а я думал, ты всегда мечтал посмотреть, как я охочусь. Я рассмеялся, смутно припоминая давний разговор. А потом целую секунду прокручивал в голове наши первые встречи — истинное начало моей жизни, — чтобы уже никогда их не забыть. Я даже не догадывался, как это будет трудно: словно пытаешься разглядеть что-то в мутной воде. Если думать о прошлом достаточно часто, говорил Дайго, воспоминания не сотрутся. А я не хотел забывать ни одной нашей минуты с Шу, хотя впереди была целая вечность. Надо будет покрепче запечатлеть эти образы в своей совершенной вампирской памяти. — Ну, что? — спросил Шу и убрал руку, которую я все еще держал у горла. — Ты не должен страдать, — тихим шепотом добавил он. Раньше нипочем бы этого не услышал! — Все хорошо! — сказал я по давней человеческой привычке. — Подожди. Сначала другое. Столько всего нового навалилось, что я не успел задать ни одного вопроса. А ведь были вещи и поважнее жажды. На этот раз заговорил Широ: — Что, Вальт? — Я хочу его увидеть. Шиманору. Было как-то странно произносить егл имя. А слова «мой сын» вообще не укладывались в голове… Я попробовал вспомнить свои ощущения трехдневной давности и невольно положил руки на живот. Плоский. Пустой. Я стиснул бледный шелк, покрывавший мою кожу, и вновь запаниковал. Да, я знал, что внутри уже никого нет, и смутно помнил само извлечение, но физическое тому доказательство осмыслить было трудно. Прежде я любил того, что жил внутри меня, а теперь он казался вымышленным, придуманный. Ускользающим сном — и наполовину кошмаром. Пока я боролся со смятением, Шу и Широ настороженно переглянулись. — Что такое? — с тревогой спросил я. — Вальт, — ласково произнес Шу, — сейчас не лучшее время. Он наполовину человек, у негл есть сердце, в егл жилах течет кровь. Пока ты полностью не совладаешь с жаждой… Не хочешь же ты подвергать его жизнь опасности? Я нахмурился. Конечно, не хочу! Разве я неуправляем? Растерян — да. Быстро отвлекаюсь — да. Но опасен? Для собственного сына? С уверенностью ответить на этот вопрос я не мог. Ладно, придется потерпеть. Ох, как же трудно! Пока я не увижу сына, он так и будет для меня ускользающим сном… о незнакомця… — Где он? — Я прислушался и уловил на первом этаже сердцебиение. И еще чьи-то дыхания — очень тихие, как будто там тоже прислушивались. И трепещущий звук, почти дробь, источник которого я определить не мог… Сердцебиение звучало так влажно и маняще, что у меня потекли слюнки. Да, определенно нужно поохотиться, прежде чем я увижу сына. Мого маленького незнакомця. — С ним Дайго? — Да, — резко ответил Шу, как будто его что-то расстроило. Я думал, их нелады с Дайго давно позади. Неужели между ними вновь вспыхнула вражда? Не успел я спросить, как Шу отнял мои руки от плоского живота и легонько потянул меня за собой. — Подожди, — возразил я, собираясь с мыслями. — А что Минато? Кенто? Расскажи мне все, что я пропустил. Долго я был… без сознания? Шу словно не заметил, как нелегко мне дались последние слова. Они с Широ опять переглянулись. — Что не так? — прошептал я. — Все так, — заверил меня Широ, странно выделив последнее слово. — Ничего особенного не случилось, ты пропустил каких-то два дня. Шу молодчина, прямо-таки новатор — он придумал ввести яд в сердце. — Широ умолк, гордо улыбнулся сыну и вздохнул. — Минатт по-прежнему здесь, а Кенто еще думает, что ты больн. Я сказал ему, что ты сейчас в Атланте, сдаешь анализы в Центре контроля заболеваний. Мы дали ему неправильный номер телефона, и он расстроен. — Надо срочно ему позвонить… — пробормотал я себе под нос, но, услышав собственный голос, вспомнил о новых трудностях. Кенто меня не узнает. Он не поверит, что это я. Тут до меня дошла другая новость. — Постойте… Минато здесь?! Опять они переглянулись. — Вальт! — выпалил Шу. — Нам многое надо обсудить, но прежде мы должны позаботиться о тебе. Ты мучаешься… При этих словах я вновь ощутил жжение в горле и судорожно сглотнул. — Но Минато… — У нас впереди целая вечность для объяснений, любимый, — ласково напомнил Шу. Конечно, можно и подождать. Слушать проще, когда внимание не отвлекает огонь в горле. — Хорошо. — Стойте, стойте, стойте! — защебетал Луи и порхнул ко мне, восхитительно грациозно. Как уже было с Широ и Шу, я впервые увидел егл по-настоящему. Красавиц! — Вы обещали, что я буду присутствовать, когда это случится впервые! А вдруг на охоте вам попадется какая-нибудь отражающая поверхность? — Луи… — хотел было возразить Шу. — Да это всего секундочку займет! — И Луи умчался из комнаты. Шу вздохнул. — О чем он? Прежде чем кто-либо успел ответить, Луи вернулся, таща огромное зеркало Дайго в золоченой раме. Оно было вдвое выше негл и в несколько раз шире. Все это время Фри был так молчалив и неподвижен, что я и не видел его за спиной Широ. Теперь он снова пошевелился — подскочил к Луи, при этом не сводя глаз с меня. Потому что я представлял угрозу. Он внимательно следил за моим состоянием и наверняка заметил ужас, с каким я впервые поглядел на его лицо. Для незрячих человеческих глаз многочисленные шрамы, оставленные армиями новорожденных, были практически незаметны. Раньше я видел их только при ярком свете, выделявшем небольшие припухлости. А теперь я понял, что шрамы — самая яркая примета Фри. Трудно было оторвать взгляд от его изувеченной шеи и подбородка. Неужели кто-то, пусть и вампир, способен выжить после стольких укусов? Я инстинктивно приготовилась обороняться. Любой вампир, увидев Фри, сделал бы то же самое. Шрамы говорили сами за себя: «Осторожно, опасность!» Сколько вампиров пыталось убить Фри? Сотни? Тысячи? Ровно столько же погибло от его клыков. Фри одновременно и увидел, и почувствовал мое восхищение. Сухо улыбнулся. — Шу уже выругал меня за то, что перед свадьбой я не подвел тебя к зеркалу! — сказал Луи, отвлекая меня от своего грозного возлюбленного. — Не хочу снова получить взбучку. — Взбучку? — Шу приподнял бровь. — Ну, преувеличил чуток, подумаешь! — рассеянно пробормотал Луи, поворачивая ко мне зеркало. — Ладно, признайся: ты потворствуешь своим вуайеристским наклонностям. Луи ему подмигнул. Их обмен любезностями коснулся лишь малой части моего сознания; все остальные мысли были прикованы к мужчыне в зеркале. Сначала я бездумно залюбовался ему. Незнакомец в отражении несомненно был красив, ничуть не хуже Луи и Мирай. Даже в покое он выглядел подвижным и изменчивый, а бледное лицо сияло, точно луна, в обрамлении густых темных волос. Руки и ноги гладкие, сильные, кожа таинственно мерцает, будто жемчуг. А потом я пришел в ужас. Кто он?! Сперва я даже не смог разглядеть собственные черты в этом безупречно гладком лице. А глаза! Да, я знал, чего ждать, но такое!.. Тем временем лицо мужчыни оставалось невозмутимым. Точеные черты бога, ничем не выдающие бури, что бушевала внутри. Тут его пухлые губы шевельнулись: — Глаза… — выдавил я. — Долго так будет? — Через несколько месяцев потемнеют, — успокоил Шу. — Кровь животных быстрее человеческой разбавляет цвет. Сначала они станут янтарными, потом корычновы. Мои глаза несколько месяцев будут сверкать, как зловещее красное пламя?! — Месяцев? — Мой голос стал выше, напряженнее. Идеальные брови парня в зеркале удивленно взлетели над алыми глазами — такого яркого блеска я в жизни не видел. Фри насторожился и шагнул ко мне. Он прекрасно знал повадки новорожденных вампиров; неужто даже такое безобидное проявление чувств означает, что я опасен? Никто не ответил на мой вопрос. Я повернулся к Шу и Луи. Они оба были слегка растеряны и не сводили глаз с Фри: прислушивались к его тревожным мыслям, заглядывали в ближайшее будущее. Я сделал еще один глубокий, совершенно бесполезный вдох. — Нет, со мной все нормально, — заверил их я и мельком взглянул на незнакомця в зеркале. — Просто… слишком много впечатлений. Фри нахмуриллоб, отчего два шрама над его левым глазом стали еще заметнее. — Не знаю, — прошептал Шу. Мужчына в зеркале помрачнел. — И какой вопрос я пропустил? Шу улыбнулся. — Фри спросил, как тебе это удается. — Что? — Сдерживать чувства, Вальт, — ответил Фри. — Никогда не видел, чтобы новорожденные обладали такой властью над своими порывами. Ты расстроился, но, увидев нашу тревогу, тут же совладал с собой. Я хотел помочь, но тебе моя помощь не понадобилась. — Это плохо? — спросил я. Мое тело невольно окаменело в ожидании вердикта. — Нет, — не слишком убедительно отозвался Фри. Шу погладил мою руку, как бы разрешая мне успокоиться и оттаять. — Это удивительно, Вальт. Мы не совсем понимаем… надолго ли тебя хватит. Неужели в любую минуту я могу сорваться? Обернуться чудовищем? Приближения гнева я не чувствовал… Может, готовиться к этому бесполезно? — Ну, что думаешь? — нетерпеливо спросила Луи, указав на зеркало. — Не знаю даже… — уклончиво ответил я, не желая признавать, что до смерти напуган. Я уставился на красавиця с ужасными глазами, пытаясь найти в нем хоть частичку себя. В форме губ… Если не обращать внимания на сногсшибательную красоту, можно было заметить, что верхняя губа пухлее нижней — этот знакомый маленький изъян меня даже обрадовал. Может, и в другом я остался прежней. Я неуверенно поднял руку; мужчына в зеркале тоже прикоснулся к лицу. Его алые глаза внимательно наблюдали за мной. Шу вздохнул. Я отвернулся от зеркала и посмотрел на него. — Ты разочарован? — бесстрастным певучим голосом спросил я. Шу рассмеялся и признал: — Да. Мою невозмутимую маску разбило потрясение, и в тот же миг я ощутил боль. Луи зарычал. Фри вновь подался вперед, решив, что я вот-вот сорвусь. Однако Шу не обратил на них внимания и крепко обвил руками мой оцепеневший стан, приникнув губами к щеке. — Я надеялся, что смогу слышать твои мысли, когда они станут похожими на мои, — прошептал он. — Но вот я опять убит: совершенно не понимаю, что творится в твоей голове. Мне тут же полегчало. — Ну, — весело сказал я, радуясь, что мои мысли по-прежнему принадлежат только мне, — видно, мой мозг никогда не будет работать, как полагается. Зато я хорошенькый! По мере того как я привыкал, мне становилось легче шутить, мыслить связно. Быть собой. Шу прорычал мне на ухо: — Вальт, ты никогда не был просто хорошенькым! Тут он отпрянул, вздохнул и сказал кому-то: — Ладно, ладно… — Что? — С каждой секундой Фри все больше не по себе. Он успокоится, только когда ты поохотишься. Я взглянул на встревоженное лицо Фри и кивнул. Я и сам не хотел срываться здесь, если уж от этого никуда не денешься. Лучше пусть вокруг будут деревья, чем родные. — Хорошо, пойдем, — согласился я, и от радостного предвкушения, смешанного со страхом, у меня в животе все задрожало. Я убрал руки Шу со своей талии и повернулся спиной к странный красавиц в зеркале.