Все — не то

      День до вечера Том провел как на иголках. Ему не сиделось на месте, а мысли то лениво вращались на задворках, то накрывали таким огромным роем, что нельзя было вычленить хоть одну верную. Он впервые не знал, с чего начать свои исследования, хотя, видит Мерлин, это никогда не было проблемой.       Ему хотелось одновременно узнать, что именно связывало Гриндевальда и Дамблдора, и проследить семейное древо Певереллов, чтобы понять, кто еще может обладать Дарами — палочкой и мантией. И если насчет палочки у него были кое-какие подозрения, то мантия оставалась загадкой, которую нужно было решить.       А еще он размышлял о том, стоит ли ему вообще заниматься поисками. В конце концов, он ведь уже победил Смерть — у него имелось пять крестражей, которые уже были гарантом вечной жизни. Однако перспектива покорить Смерть, подчинить ее себе, — казалась не менее привлекательной.       Риддл пересмотрел все имеющиеся в его библиотеке архивы с семейными древами чистокровных, но не отыскал ровным счетом ничего полезного, потому что все они уходили максимум на два века назад, тогда как род Певерелл угас много раньше. И вряд ли у кого-нибудь из его последователей была настолько же древняя история. По всему выходило, что ему нужно пообщаться с Дамблдором, Гриндевальдом или же попасть в министерский архив учета волшебников. И если первый вариант был абсолютно неприемлем, то последние два можно было вполне реализовать.       Попасть в Нурменгард, где сейчас находился Гриндевальд, не было невыполнимой задачей, тем более для Риддла. Проникнуть в особо охраняемый отдел министерства тоже, в общем-то, можно было без труда, но в этом случае пришлось бы задействовать Малфоя, а, значит, появился бы один посвященный в его тайну, а этого Том допустить не мог. Тем более, в данный момент Том стремился избежать обращения к Абраксасу — он ждал, что тот либо окончательно проколется, либо сумеет своими действиями переубедить.       Том вдруг нахмурился, от осенившей его мысли: почему именно Малфой? Помимо Абраксаса в министерстве работали и Макнейр, и Нотт, и Мальсибер. И он вполне мог использовать не такого проницательного, как Малфой, Нотта, чтобы попасть в архив. Но для того, чтобы вмешивать в свое расследование Пожирателей, нужно было убедиться, что оно вообще имеет смысл.       С порывом отправиться в Альпы немедленно Риддл справился не без труда — он лишь приблизительно понимал, где находится Нурменгард, а рыскать по всему хребту в поисках тюрьмы… нет, для начала нужно уточнить координаты, потому что времени на бессмысленные перемещения у него не было: ему пришлось одернуть себя и напомнить, что в первую очередь важны Пожиратели и их деятельность. Позволить себе упускать последователей еще больше в и без того напряженной обстановке значило фактически окончательно развалить то, что так долго строилось. Раньше он, конечно, без зазрения совести свалил бы все дела на Абраксаса, но внутреннее чутье подсказывало, что делать этого не стоит. Во время странствий Риддла Малфой неплохо справлялся с возложенными на него обязанностями, но это означало еще и то, что Абраксас стал вторым лидером для новых последователей. В данный момент это было недопустимо.       Исходя из этих рассуждений, Том решил уделить некоторое время просьбе Эйвери, чтобы не действовать сгоряча. Впрочем, это, в свою очередь, означало, что ему предстоит встретиться с Гермионой. И перспектива провести несколько часов бок о бок с ней не казалась ему отвратительной или отталкивающей. Напротив, именно этот факт уверил его, что Гриндевальд может и подождать, а у него — Тома — появится больше времени для сбора дополнительной информации.

-

      Он трансгрессировал, когда солнце окончательно опустилось за горизонт. Центральный подсвечивался тысячами заколдованных огней, танцующих между зданиями и оставляющими на каменной кладке размытые блики. Несмотря на поздний час, всюду сновали волшебники, кочуя из одного заведения в другое. Проходя мимо ресторана Абраксаса, Том зацепился взглядом за крайне необычную парочку из вампира и оборотня — как они попали в заведение такого уровня, было большим вопросом.       Засмотревшись, Риддл не заметил, как налетел на мужчину, которого при дальнейшем рассмотрении узнал. Руки его непроизвольно сжались в кулаки, а во взгляде застыл багрянец.       — Ох, прошу прощения, — бархатным голосом протянул мужчина, не заметив реакции Риддла, а женщина рядом с ним хихикнула, — я сегодня на редкость невнимательный, обычно я всегда смотрю, куда иду, но разве можно заметить что-то, когда рядом с тобой такая дама?       Сосредоточив на мгновение взгляд на упомянутой выше даме, Том снова вернулся к глазам Локхарта. Но тот действительно был настолько увлечен спутницей, что не замечал ничего вокруг.       — Ничего страшного, — озадаченно бросил Риддл, обходя парочку по широкой дуге.       Спутница Локхарта еще раз по-идиотски хихикнула и игриво ударила того в плечо. Куда они направились дальше, Риддлу было наплевать — стоило ему отвернуться, он сразу же о них забыл, мысленно поставив себе пометку, что насчет Гилдероя и Гермионы можно не переживать. От осознания этого факта на душе стало приятно тепло. А вот осознание того, что, оказывается, все это время его волновала ситуация с Локхартом, напрягало. Вообще-то он окончательно запутался, стараясь выстроить рамки внутри себя и разделить влечение к Гермионе на несколько критериев, чтобы не допустить ничего лишнего, но выходило у него из рук вон плохо. Все чаще его одолевал вопрос: чего ради он этим занимается и почему просто не возьмет то, что ему хочется?       Влечение к девчонке было очевидным еще даже до официального знакомства с ней, и то, что он упорно пытался побороть его, только сильнее распаляло Риддла, он будто бился с самим собой, но для чего — уже не понимал.       В окнах книжного размыто отражалась улочка Центрального, с разбрызганными пятнами фонарей. Отсутствие света в помещении заставило Тома нахмуриться. Он рассчитывал, что Гермиона ждет его. Он ведь ясно дал ей понять, что встречаться они будут каждый день. Неужели ей хватило наглости уйти, не предупредив его?       Вопрос развеялся сам собой, стоило Тому ощутить отсутствие охранных чар на двери. Да и сама она оказалась не заперта, а колокольчик привычно зазвенел в пустоте магазина.       — Я наверху, — тут же послышался голос Гермионы, будто она его ждала.       И даже этой мысли хватило, чтобы внутри лопнула какая-то тугая струна. Том повел челюстью, стараясь избавиться от сковавшего его напряжения.       Лестница и правда приглашающе подсвечивалась.       Закрыв за собой дверь и наложив запирающие чары собственного изобретения, он поднялся наверх. Гермиона обнаружилась сидящей за столом, укрытым толстым слоем бумаг. Вокруг опасно выстроились стопки книг, часть которых находилась и на прикроватной тумбе, и была разбросана на кровати, и просто колоннами возвышалась над полом.       — Впечатляет, — протянул Том, прикрывая за собой дверь.       Это объясняло, почему Гермиона не работала внизу.       Она оглянулась через плечо и вымученно улыбнулась.       — Мне удалось расшифровать только первую половину листа, — то ли пожаловалась, то ли просто отчиталась она.       — Неплохо, — пожал плечами Риддл, наколдовывая стул рядом с ее. Он рассчитывал на меньшее, а «неплохо» — было лучшей похвалой, на которую он был способен.       — За шесть часов! — возмущенно бросила Гермиона, явно не оценив его потуг. — Честно говоря, вчера я просто уснула за столом.       Она отвернулась, утыкаясь взглядом в лист пергамента, левитирующий перед ней, а потом помассировала переносицу.       — Тогда, — сказал Том, усаживаясь рядом, — самое время отвлечься.       Повинуясь легкому движению его пальцев, пергамент отплыл на фут вправо, а перед Гермионой появился новый, с его собственными заметками.       — Прочитай и перепиши, потом задашь вопросы, и мы вместе обсудим то, что там написано. Я займусь расшифровкой.       Она кивнула, не задавая ни одного лишнего вопроса, призвала блокнот, в котором до этого делала пометки по созданию заклинаний, и тут же погрузилась в чтение.       Том же принялся расшифровывать руны, предварительно проверив работу, которую проделала Гермиона. Она неплохо поработала, пусть и убила на полстраницы шесть часов и завалила всю комнату книгами, в названии которых обязательно встречалось слово «руны», — это был хороший результат. Если бы все Пожиратели так же ответственно подходили к выполнению поручений, они давно уже стояли бы у власти не только магической Британии, но и всего мира.       За прошедший час Риддл успел расшифровать оставшиеся полстраницы первого листа, чем заслужил возмущенно-восхищенный, немного завистливый взгляд со стороны Грейнджер.       — Не понимаю, зачем вам моя помощь, если вы и сами неплохо справляетесь, — пробубнила она.       — У меня нет такого количества свободного времени, — просто ответил Риддл, красноречивым взглядом смерив оставшуюся стопку нерасшифрованных пергаментов.       Не озвученным осталось: «Так у меня появится человек, который в будущем сможет взять расшифровки на себя». А еще где-то на задворках сознания вертелась мысль, что так он может проводить время с Гермионой.       Кроме того, если бы он лично занялся расшифровками, он точно не смог бы помочь девочке с обучением. А его внутреннее чутье на этот раз подсказывало ему, что этому вопросу стоит уделить хотя бы немного внимания.

-

      Несколько следующих дней Том потратил исключительно на проблемы Пожирателей: Долохов настаивал на введении обязательных тренировок, а Эйвери — на дежурствах в Лондоне, необходимых для того, чтобы выяснить подробности о нападениях на маглов и по возможности предотвратить привязку к ним Пожирателей. И несмотря на то, что объявлений в прессе сделано не было, всем посвященным грело душу, что обвинения с Пожирателей были официально сняты: Трэверсу, который вообще-то не имел метки, но все же был последователем Лорда, удалось выяснить через свои мракоборческие каналы, что взрывы имели физический, а не магический характер. То есть предатель просто вовремя реагировал и выпускал метку, фактически приравнивая Пожирателей к террористам. И Риддл ни за что бы в это не поверил, если бы не видел воспоминаний Гермионы и не отметил тот факт, что перерыв между взрывом и меткой действительно был. Так что предложение Эйвери являлось обоснованным, пусть тот и пришел к этой мысли позже Тома.       Очевидно, дежурства и тренировки не должны были пересекаться. Пришлось задействовать Барти, физическое состояние которого все еще оставляло желать лучшего, и усадить его за составление расписания. Бартемиус искренне расстроился, хотя и старался этого не показывать, что его тайной миссией теперь озадачен фактически весь состав последователей. Однако был горд, что обладает уникальным знанием — именами практически всех Пожирателей. И Том справедливо рассудил, что Крауча стоит держать при себе, так что тот обосновался в гостевой комнате, окончательно оборвав связи с отцом. Лишь пару раз он отлучался из поместья, чтобы повидаться с болеющей матерью, для которой давно искал лечение уже не только в магическом мире, но и в магловском.       Несмотря на то, что активная деятельность Пожирателей в магическом мире фактически была приостановлена, пассивная продолжала свою миссию: вербовки, заседания Визенгамота, тренировки, дежурства, — все это продолжалось. Долохов же, и так загруженный привычными ему обязанностями, стал еще более продуктивным.       — На меня вышел человек, — осторожно проговорил он, дождавшись, пока остальные члены Ближнего круга покинут поместье, — который, по его словам, служит Ордену.       Риддл сцепил зубы.       — Крыса?       Долохов кивнул. Заметив явное неудовольствие на лице Риддла, продолжил:       — У меня он тоже доверия не вызывает, но просто проигнорировать такую возможность — глупость.       — Ты же понимаешь, что предатель там — предатель и тут, — тихо проговорил Том.       — Мы можем устроить ему проверку, — пожав плечами, проговорил Антонин.       — Даже проверки не помогли найти предателя в наших рядах, — справедливо заметил Риддл.       Приняв его ответ за отрицательный, Долохов понимающе кивнул.

-

      А по вечерам Риддл отправлялся к Гермионе, что быстро вписалось в привычный распорядок дня. И, пришлось признать: вечера стали любимым временем суток Тома.       В одну из таких встреч Грейнджер сумела его удивить.       — Что это? — спросил Том, нахмурившись, глядя на рыжее существо, вольготно развалившееся на наколдованном стуле.       — Это — Живоглот, — гордо заявила она, сгребая комок рычащей шерсти в охапку, а потом разворачивая «это» мордой к Риддлу.       Книззла, как быстро выяснилось, Гермиона купила в лавке волшебных животных.       — Представляете, хозяин и сам не знал, сколько Глотик уже обитает в его магазине, — сетовала Грейнджер, — что я считаю совершенно несправедливым. Он просто прелесть.       Эта прелесть стала причиной рыжей шерсти на одежде Риддла, и ему пришлось отыскать новое очищающее заклинание, чтобы ни у кого, особенно у наблюдательного Барти, не возникало вопросов.       С книззлом Том подружился быстро, к очередной зависти Гермионы. Кот облюбовал колени Риддла и проводил на них все время, что шли занятия. А сам Том был не против: существ он любил гораздо больше, чем людей. И хотя ему иногда казалось, что конкретный книззл с дурацким именем может посоревноваться в хитрости даже с Малфоями, кот все равно оставался более безобидным.       А работать бок о бок с Гермионой каждый день становилось все сложнее. Когда они просто находились рядом, сохраняя дистанцию, никаких проблем не возникало, но находиться близко к ней, практически касаясь ее всей левой частью своего тела — было физически трудно. Риддл буквально чувствовал жар, исходящий от тела девчонки, непроизвольно обращал внимание на ее сопение, а легкие все глубже наполнял и прожигал ее запах.       Он полюбил наблюдать за тем, как она хмурится, как легко порхают ее губы, когда она проговаривает слова. Как ее длинные пальцы скользят по пергаменту, а свет от лампы играет на ее бархатной коже, мягко подсвечивая лицо. Она постоянно смахивала локон, выбившийся из прически, раздраженно морща носик.       Гермиона выглядела так уютно и невинно, что эту нежность тут же хотелось разрушить до основания. Прикоснуться к ней, вытравить все светлое и наполнить своей грязью, но одновременно с этим законсервировать ее молодость и теплоту, олицетворением которых она является.

-

      Гермиона повернулась к нему, и это выражение ее лица Том тоже уже знал. Ее широко распахнутые глаза, приоткрытый рот и сдвинутые к переносице брови указывали только на одно: его ждала бесконечная череда вопросов.       — Почему вы не пишете о важности захвата палочки? — немного раздраженно спросила она. — Разве, например, качественный Обливиейт можно совершить, держа ее в боевом захвате? Как и Конфундус, — пробормотала она, отворачиваясь. — А как же влияние хвата на Левиосу? Ею ведь можно как навредить, так и помочь, в зависимости от того, как взять палочку…       Она вновь повернулась к нему, теперь поджимая губы.       Том подвинулся вперед, вкладывая в ее ладонь палочку и зажимая в своей руке.       — Не совсем так, — проговорил он.       Теперь не только вся его левая часть почти касалась ее, но его грудь прижалась к ее спине: их кожу разделяли всего пара слоев ткани. Том прикрыл веки на мгновение, стараясь сконцентрироваться и отгородиться от происходящего стеной окклюменции.       — Если ты берешь палочку в боевой хват, ты настраиваешь свое тело на бой. Странно, что тебе вообще известны такие тонкости, — вдруг прокомментировал он, открывая глаза и оказываясь нос к носу с Гермионой. Он крепче сжал руку, заставляя Гермиону перевести взгляд на палочку, и сделал взмах. — Если ты желаешь стереть конкретный участок памяти — ты используешь стандартный хват, как для бытовых чар. Боевой хват приведет к полному стиранию. А, если ты обладаешь достаточной силой, то можно стереть целую личность. Фактически, это будет оболочка, как после поцелуя дементора, но с душой.       — Значит, — проговорила Грейнджер, — если я хочу вернуть память поскорее, то мне лучше использовать боевой хват палочки?       Она вновь обернулась через плечо, и Риддл качнул головой.       — Смотри.       Он изменил хват с боевого на обычный и взялся сверху ладони Гермионы. Риддл наколдовал обыкновенный Люмос. А потом переложил палочку в боевой хват, также наколдовав маленький шарик света. Ощущение магии, текущей через их ладони, было невероятным.       — А теперь сама, — потребовал он, выпуская ее ладонь и предусмотрительно отодвигаясь назад.       Не меняя хвата, Гермиона взмахнула палочкой, и яркий свет наполнил комнату. Грейнджер зашипела, выпуская палочку из рук и принимаясь тереть глаза.       — Какого…       — Все дело в том, что твой мозг уже воспринимает связку: боевой хват — значит, идет бой. Что, кстати, довольно любопытно, — снова напомнил он, склонив голову к плечу.       — Но когда вы колдовали…       — Я прекрасно контролирую мозг, — перебил Том. — Для меня хват значения не имеет.       Помассировав глаза еще немного, Грейнджер вновь посмотрела на него. Похоже, ее заклинание вышло чересчур сильным — белки покраснели, а зрачок по-прежнему оставался суженным. Из прически Гермионы выбилось несколько прядей, и Том заправил волосы, падающие на лицо, ей за ухо, не удержавшись и проводя костяшками пальцев по коже. Щеки Грейнджер ярко вспыхнули, и она отвернулась.       Том вдруг осознал, что в комнате невыносимо жарко.       — Значит, дело все же в намерении, а не в захвате, — пробормотала Гермиона, уставившись на пометки.       — Да, — лаконично ответил Риддл.       Он взмахнул рукой, открывая форточку и впуская свежий воздух. И от его внимания не ускользнуло, как мурашки потянулись от предплечий к плечам, наверняка захватывая и кожу под одеждой Гермионы. И ему просто нестерпимо захотелось убедиться в этом. Но бороться с собой он умел, позволяя воображению доделать основную работу.       Прикрыв глаза, он шумно выдохнул.       Возможно, настроить себя на определенный уровень отношений с Грейнджер он и сумел, даже убедил себя в том, что платонический его устраивает, но тело свое контролировать оказалось куда сложнее.       Ситуацию усугубляли и периодические неясные взгляды Гермионы. Пару раз он забирался в ее мысли, но образы, проецируемые в голове, всегда были размытыми, хотя в них четко превалировало чувство вожделения. Возможно, она мечтала о ком-то другом, а, может, просто была неопытна, но как бы ни было сильно желание проверить свои догадки, Риддл упорно сдерживался. Пока.       Эта игра в какой-то мере доставляла ему особенное удовольствие, как пытка, только сейчас он находился в непривычной позиции — по ту сторону палочки. И, если бы взгляды Гермионы сменились действиями, интерес был бы утрачен.

* * *

      Встречи с Марволо по вечерам стали чем-то настолько привычным и обыденным, что Гермиона сама не заметила, как стала воспринимать их как должное. Она не поняла, в какой момент пропало то непонятное щекочущее чувство в животе, которое поначалу сопровождало ее, заставляло волноваться и робеть. Пропало и смущение.       Поначалу ей было не по себе от того факта, что Риддл будет находиться в ее комнате. Оказалось непросто убедить себя, что ничего зазорного в этом нет. Он даже не заметил — или тактично сделал вид, что не заметил — ее опасений по поводу того, что им нужно будет работать в маленьком невзрачном помещении, загроможденном кучей мебели, и сидеть, почти касаясь друг друга. И также не обращал внимание на бардак в комнате, который день ото дня становился все запущеннее и запущеннее.       Задача, которую поставил перед Гермионой Марволо, все сильнее увлекала ее. Она любила числа и руны, а пергаменты, которые требовалось расшифровать, казались чем-то невероятным, особенно если учитывать, что она и сама пыталась сотворить нечто подобное. Кто бы ни занимался шифровкой, — он гений. Этот человек совершил прорыв, о котором не знал мир.       Однако как бы сильно ни была увлечена, она ни на мгновение не забывала о том, кто сидит рядом с ней. С появлением Марволо воздух всегда становился тягучим, словно мед. Плотным, наполненным магией. Если бы можно было дать этому ощущению цвет, Гермиона несомненно сказала бы, что время, которое она проводит рядом с Марволо — янтарного оттенка. Но не костяного или пенистого, а, скорее, бастарда, напоминающего древесную смолу. Рядом с Риддлом было тепло, светло, но послевкусие всегда оставалось горьковатым и терпким. А энергия Марволо, которая поначалу пугала, вдруг стала дарить ощущение защищенности. Жизнь казалась такой гармоничной рядом с ним. А если бы самого Риддла нужно было ассоциировать с камнем, Гермиона без сомнений назвала янтарь.       Порой она подолгу не могла оторвать от него взгляд, когда он был занят расшифровками и не видел, что Гермиона наблюдает за ним. Она знала, что тратила драгоценные минуты своего времени, но просто не могла перестать смотреть. Дело было не только в его очевидной красоте — Малфои, к примеру, тоже были красивы, но не притягивали и сотой доли внимания. И, очевидно, дело не в харизме: конечно, Риддл умел красиво говорить и увлекать — Гермиона в этом убедилась, — но он не пользовался этим умением, вообще-то он как раз таки молчал в те моменты, когда она пялилась на него, но от этого менее привлекательным не становился. Она пыталась анализировать, но только сильнее тонула в нем и сгорала от накрывающих волной мыслей. И когда стало очевидным, что трепет и волнение ушли, потому что на их месте крепко установилось другое чувство, было слишком поздно, чтобы одергивать себя.       Некоторое время назад она уже думала, что влюбилась. Но то ощущение было ничем в сравнении с тем, что она испытывала сейчас. И ей было страшно, потому что она опасалась, что это — не предел.       Она наблюдала за тем, как медленно двигаются черные ресницы, как хмурятся брови Марволо, как он поджимает тонкие четко очерченные губы, а его длинные узловатые пальцы скрываются в рыжей шерсти ее кота-предателя.       И дыхание сперло от скрутившегося в животе тугого узла. Она нервно сглотнула, отворачиваясь, и провела ладонью по лицу. Это больше не было желанием наблюдать издалека за вещью, которая нравится. Ничего общего с простым словом «нравится». Она хотела его, хотела прикоснуться, переплести пальцы, ощутить его губы.       Эта мысль не просто пугала — она приводила в ужас. Щеки Гермионы полыхали, когда она, извинившись, отлучилась в ванную комнату. Невыносимо было находиться рядом с ним.       Грейнджер смотрела на себя в зеркало с немым вопросом в глазах: «Как ты до этого докатилась?» Она хотела человека, которого знала меньше месяца. Да, он помогал ей вернуть память. Но он же и пытал ее. Разве могла бы она испытывать те же чувства к Аластору Муди? Нет!       Марволо ничем не лучше, может, даже хуже. И от этого осознания собственное желание казалось чем-то ненормальным, грязным, глупым. Разве могла она хотеть того, кто поднял на нее палочку?       Она и правда сошла с ума, потому что тело ее отвечало «да».       Она умылась холодной водой, чтобы прийти в себя, и вернулась в комнату. Может, хорошо, что Марволо не обращал внимания на ее странное поведение, потому что объяснить ему, что с ней происходит, Гермиона не смогла бы при всем желании. Она просто старалась закрыть все в себе, запереть на тысячу замков и выстроить вокруг глухие стены, которые не пропустили бы и искорку того пожара, что бушевал в груди. Если тушить его было поздно, нужно было хотя бы постараться усмирить его, как адское пламя.       По крайней мере, Гермиона могла наслаждаться обществом Марволо, что, в целом, было неплохим вариантом, потому что отказаться от их занятий она не могла — ей нужны были его знания. А в том, что он прекратит их встречи, если узнает о ее чувствах, Гермиона не сомневалась.       Прошло еще полчаса, прежде чем Гермиона поняла, что волнуется. Сначала она решила, что ее снова накрывает желание, но чувства были… другими. Они никак не касались тела. Напротив, что-то эфемерное настойчиво будоражило магию. Что-то циркулировало в воздухе. Что-то непривычное.       Она оторвалась от пергамента, выпрямляясь за столом, будто это могло помочь лучше идентифицировать чувства. Грейнджер молча поднялась и удалилась в соседнюю комнату, приготовила чай, тут же обжегший язык, но практически не обратила на это внимания.       Что-то происходило. Что-то происходило за пределами этой комнаты.       — Вы чувствуете? — сипло спросила она, усаживаясь на свой стул.       Марволо оторвал взгляд от пергаментов с рунами и посмотрел на нее. Его рука замерла на голове Живоглота, и тот боднул ее, требуя вернуть поглаживания.       — Что?       — Что-то…       Она взмахнула рукой в воздухе, а потом покачала головой, не сумев подобрать слов. Марволо помассировал переносицу свободной рукой, потом окинул Гермиону странным взглядом и вернулся к пергаментам.       Грейнджер нахмурилась. На месте не сиделось. Странное покалывающее ощущение не желало уходить. Оно настойчиво колотилось где-то на задворках сознания, отдаваясь иглами в теле. Будто что-то давно забытое мозгом, но отлично помнимое мышцами. Она была напряжена, словно готовилась к побегу.       Живоглот спрыгнул с колен Марволо и двинулся в сторону кровати. Проводив его удивленным взглядом, Гермиона тоже поднялась на ноги, понимая, что просто не может усидеть на месте. Она пробралась к окну, умело лавируя между расставленными стопками книг, и распахнула его. Эта сторона книжного выходила на жилой квартал, а не на главную улицу Центрального, но оттуда были прекрасно слышны голоса волшебников, смех и звуки музыки. Тени мелькали в переулке, что свидетельствовало о том, что все в порядке — люди гуляли, наслаждаясь прекрасной ночью. Прохладный, чуть влажный воздух словно шаль окутывал тело, вызывая табун мурашек на руках, и слегка колебал волосы. Волшебный фонарь радостно подсвечивал пространство между домами от козырьков крыш до брусчатки.       Что-то было не так.       Словно нарастающее жужжание, приближающийся гул, который слышала только она.       Гермиона провела по руке, и ее брови взлетели вверх: потрескивающая магия под кончиками пальцев обратилась в голубые короткие разряды. Но это не было ее магией. Что-то сопротивлялось влиянию извне. Словно чужой магический купол опустился на их маленький район.       — Марволо, — позвала Гермиона, поворачиваясь, — вы не чувствуете?       Риддл раздраженно отодвинул пергамент в сторону и хмуро посмотрел на нее.       — Не чувствую чего?       — Этого.       Гермиона провела подушечкой большого пальца по остальным, демонстрируя синие искры, и Марволо нахмурился. Он открыл рот, чтобы задать вопрос, но тут же закрыл его. Он повторил движение Гермионы, а потом резко поднялся на ноги.       — Отойди от окна, — приказал он. Грейнджер повернулась, чтобы закрыть форточку, и в это мгновение вся чужеродная магия будто схлынула. — Гермиона! — то ли прорычал, то ли воскликнул Риддл, в два шага оказываясь возле нее.       Ее руки все еще были на задвижке, когда Марволо перехватил ее за талию, с силой отталкивая от окна так, что они оба упали на пол. Через долю секунды стекло взорвалось. Тихий хлопок — и тысячи осколков полетели в их сторону. Марволо вскинул ладонь, и стекло рассыпалось в песок, попадая в голубоватый барьер.       Уличный фонарь, как и лампа в комнате, погас. А за стенами воцарилась неестественная густая тишина. Гермиона попыталась выбраться из-под мужского тела и сесть, но Марволо силой откинул ее на пол, прерывая ее попытки.       Взрывная волна была настолько сильной и оглушительной, что Гермиона не сразу поняла, что как сквозь толщу воды до неё доходит звук сирены. Прерывистый высокий звук, казалось, становится с каждой секундой все громче и настойчивее. Наверняка его целью было предупреждение об опасности. Однако сопутствующее ему ощущение животного ужаса, наполняющее тело от пяток до макушки, заставляло волосы встать дыбом.       Ужасно медленно, словно в плохом сне, Гермиона перевела взгляд от дыры вместо окна к профилю Марволо. Он так и не сдвинулся в сторону, по-прежнему удерживая ее на полу. Его голова была странно повернута, хищно склонена к плечу, словно он старался смотреть и слышать одновременно. Словно он мог видеть сквозь стены.       Но даже его странное поведение не могло отменить того факта, что рядом с ним было спокойно — словно ничего не могло навредить, пока он рядом. Запах Марволо жег грудную клетку, его тягучая плотная магия обволакивала тело, даря ощущение защищенности, как и прижатое к ней горячее твердое тело.       Гермиона словно со стороны наблюдала, как Марволо осторожно разжимает руки, выпуская ее тело, а затем медленно поднимается и подходит к окну. Он уперся ладонями в оконный проем, будто собираясь выпрыгнуть, но, чертыхнувшись, повернулся к ней. Он направил на неё палочку, но Гермиона даже не вздрогнула — что впоследствии удивило ее саму, а потом почувствовала воздействие магии. Наложив на неё с десяток заклинаний, часть из которых она не смогла идентифицировать, а другую часть определила как защитные, Марволо бросил:       — Установи все известные тебе защитные заклинания и не выходи отсюда, пока я не вернусь.       В следующий миг он действительно выпрыгнул в разбитый проем, будто это — что-то обыкновенное, а Гермиона, открывая и закрывая рот, села. Она хотела поинтересоваться, как он собирается прийти к ней, если она установит защитные заклинания. Но потом поняла, что сейчас это волнует ее в последнюю очередь. Страх, пробравшийся под кожу, стоило Марволо исчезнуть из поля зрения, окутывал плотным полотном с ног до головы, и она предпочла просто молча установить заклинания.       Морщась от боли в ребрах, Гермиона, плавно вращая запястьем, на автомате создавала и сплетала защитный купол, резонирующий с чарами Марволо. И только когда было установлено последнее, Живоглот выбрался из-под кровати, деловито осматриваясь.       В голову Гермионы лезли ужасные мысли. Одна была хуже другой. В периодике прошлых лет она встречала статьи о сирене, которую установили для того, чтобы предупреждать население о нападении Пожирателей смерти — хотя власти и преподнесли это как «отслеживание всплесков магии большой силы в людных местах», все прекрасно понимали, о чем идет речь. Но сирена не включалась уже пару лет — не было никаких нападений, они прекратились в один миг, словно Пожиратели добились какой-то цели.       Гермиона осела на пол, пряча лицо в ладонях. Ощущение чужеродной магии уже ушло, но противные мурашки убираться с кожи не желали. А ещё мысли о Марволо не давали покоя. Как Пожиратель смерти, — а Гермиона была убеждена, что это так — он должен был знать о нападении. Ну, по её мнению. То, что Марволо был ошарашен даже больше, чем она, говорило о том, что в курсе он как раз-таки не был. И что это значило?

* * *

      Уже поздней ночью, когда неестественная тишина, вызванная взрывом, сменилась естественной, а блики в Центральном приобрели лунный оттенок — серебристые размытые пятна отражались в стеклах, мягко утопали в шершавом кирпиче, вытягивали из мира краски, делая все темно-синим и белым, — Гермиона лежала на спине, поглядывая в сторону уличного фонаря, не скрытого как обычно занавеской. Когда Центральный накрыла волна магии, этот фонарь погас первым, и сейчас он был своеобразной меткой, что все нормально. Все закончилось.       Ее не успокоили объяснения Марволо, который без особенных проблем сумел вернуться в книжный, в ее комнату, словно она и не тратила и минуты времени на установку защитных заклинаний. Он просто их проигнорировал, как и не обратил внимания на ее ступор. Просто, поджав губы, начал наводить порядок в ее комнате — так что здесь теперь было чище, чем когда-либо вообще, — восстановил окно, а параллельно рассказывал о том, что узнал. Но Гермиона просто не поверила его словам, что это был простой магический выброс переволновавшегося человека — даже ей казалось абсурдным такое заявление. И хотя завтра Центральный будет полон слухов, Гермиона не рассчитывала на то, что когда-нибудь узнает правду о произошедшем.       Хуже всего было то, что она перестала чувствовать себя в безопасности. Пока в ее комнате был Марволо, это было не так отчетливо ощутимо, но стоило ему уйти, как тревога накатила с новой силой. Этому не было разумного объяснения — почему она чувствовала себя спокойно рядом с человеком, который ее пытал, а без него — буквально тряслась от страха. Разве не должно быть наоборот?       Наверное, дело было в том, как вел себя Марволо рядом с ней в последние дни. Особенно сегодня. Да, они мало разговаривали на отвлеченные темы. Откровенно говоря, кроме рун и теории заклинаний, они практически ничего и не обсуждали. Но почему-то каждый день, каждый вечер, каждый час, проведенные вместе, их сближали. По крайней мере, так чувствовала Гермиона. Ненамеренно он удивлял ее. Какие-то мелочи, которые он делал на автомате, например, объявление перерыва в те моменты, когда Гермиона чувствовала, что голова вот-вот взорвется, — это впечатляло. Порой он молча, даже не поднимаясь и не доставая палочку, призывал из маленькой кухоньки чай. Причем, приготовленный им, он всегда казался вкуснее. А еще Марволо трансфигурировал ее стул в более удобный. Эта его молчаливая забота впечатляла и смущала. И больше всего смущало то, что они никогда это не обсуждали.       Не обсудили они и то, как он сегодня, защищая ее, закрыл собой от разбитого стекла. Да, оно рассыпалось в песок, столкнувшись с его щитом, но все же Гермиона понимала, что он действовал, не успев обдумать, что делает, и то, как он резко подмял ее под себя, не задумываясь, словно она что-то ценное, тоже впечатляло. Она не хотела поднимать этот вопрос, потому что не сомневалась, что он как-нибудь отшутится — скажет, например, что спасал ведьму, помощь которой ему необходима. А ей просто не хотелось верить, что она для него так мало значит.

* * *

      Он любил свою спальню в поместье. Точнее, не совсем ее, а то чувство уюта и спокойствие, которое она дарила, стоило ему оказаться внутри. Темно-зеленые обои с салатовым рисунком деревьев, плотные тяжелые шторы, с точно таким же узором, создавали впечатление коробочки, кокона, что ассоциировалось с защищенностью. Словно все проблемы и невзгоды не могли проникнуть сюда.       Ощущение мягкого ворсистого ковра под ступнями заставляло Тома закатывать глаза от удовольствия. Массивная кровать с балдахином, защищающим от сквозняков, позволяли скрыться от внешнего мира хотя бы на какое-то время. Резные тумбы, стол и стулья, мягкое кресло — он создавал для себя убежище, которое позволило бы ему забыть.       Но сегодня он не мог найти спокойствия в этих стенах. Да ему в любых стенах было бы тяжело расслабиться. То, что произошло, выбило его из колеи. Масштаб поражал воображение.       Произошедшее на Косой аллее было делом рук кого-то из Пожирателей или человека, который посвящен в деятельность. Но Орден просто не мог — не мог ведь? — играть настолько грязно и ставить под удар мирных жителей.       Том опустился на рекамье и спрятал лицо в ладонях, хотя понимал, что и это не поможет ему отгородиться от произошедшего. Это было решительно невозможно. Завтра люди разделятся на два лагеря: первые будут обвинять Пожирателей, вторые — поверят в официальные объяснения, о которых лично позаботился Том. Но сам Риддл относился к первой категории людей. И от этого было особенно паршиво, потому что, будучи хозяином Пожирателей, он все равно не мог сказать, кто был виновен во взрыве.       Если бы он оказался на Косой немного раньше… всего на пару минут, которые он потратил на защиту Гермионы… Это заставляло его мысли разрываться от противоречивых направлений. Он одновременно жалел, что потратил лишнее время на нее, но в то же время просто не мог поступить иначе — не мог оставить девочку без защиты. В тот момент, когда он понял, что произойдет взрыв, он не задумываясь закрыл ее собой. Это пугало. Он не мог ставить чью-то жизнь выше своей, но его подсознание, очевидно, считало иначе. И до сих пор воспоминание об ощущении дрожащего маленького тела под его вызывало покалывание в пальцах и что-то переворачивало в груди. Ему хотелось забрать Грейнджер из той убогой старой комнатки, слабо защищенной магически, в свое поместье, и запереть ее там, чтобы никто и ничто не смогло ей навредить. И в то же время его пугали подобные порывы, потому что он никогда не ценил ничью жизнь так высоко. Ни одного из Пожирателей, ни Беллатрисы, ни Вальбурги.       Том постарался отвлечься от подобных мыслей — они сдавливали грудь железными тисками и не давали нормально вздохнуть. И все равно он невольно возвращался к той убогой комнатке над книжным: если бы он не был во время взрыва там, то узнал бы о произошедшем много позже, и кто знает, чем все закончилось бы.       Он успел вовремя. Вышел из магазина, когда на небе в клубах низких тяжелых облаков вдруг засеребрилось знакомое сияние. Предвестник метки.       Вокруг раздавались хлопки трансгрессий, переговоры и крики, заглушенные сиреной: люди сбегали. И никто не обратил внимание на Риддла, замершего в переходе между Центральным и Косой и посылающего заклинание за заклинанием в небо. Змея, как и череп, так и не украсили небо. И кто бы ни был виновником произошедшего, он наверняка понял, кто убрал метку. Это мог сделать только Волдеморт.       Теперь происходящее становилось личным противостоянием — Тому не нужно было вновь собирать Пожирателей, даже просто сообщать им о произошедшем, потому что тот, кто пошел против него, очевидно, умел прятаться. А Риддл умел искать. Что бы ни задумал этот человек, он явно пытался привлечь внимание. Или отвлечь его.

-

      Он так и не уснул этой ночью, пытаясь составить план действий, который выведет его на предателя, но ничего дельного на ум не приходило — он слишком вымотался и устал, чтобы мыслить здраво. Последние дни были тяжелее, чем последние годы. Наступила какая-то мерзкая пора неопределенностей, и это постоянно действовало на нервы. Раньше было проще и понятнее: Пожиратели верно ему служили, Беллатриса иногда согревала постель, а Вальбурга делала вид, что любит издалека. Все было просто и понятно.       Не сомневаясь, что увидит в газете на первой полосе, Риддл закончил завтрак и открыл «Пророк». И ошарашенно уставился на заголовок. Ни слова о выбросе на Косой, зато ему в лицо буквально швырнули новостью о смерти Ориона Блэка. Это было настолько неожиданно, что казалось противоестественным.       Собравшись за считанные минуты, Риддл отправился к Вальбурге, не сомневаясь, что камин для него открыт. И он не ошибся в своем предположении — сеть и правда пропустила его.       Оказавшись в гостиной Блэков, Том прикрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Находясь в своем поместье, он до конца не осознавал, что произошло. Оказавшись здесь, он почувствовал ее. Смерть. Ту, что так пугала его почти всю сознательную жизнь. Складывалось впечатление, что она таится в каждом уголке, скрывается в каждой тени. Легким шелестом, колебанием воздуха заявляет о себе. Напоминает, что она рядом.       От этого ощущения нельзя было отгородиться стеной окклюменции. Невозможно было скрыться или спрятаться. Даже наличие крестражей не позволяло унять ту тьму, клубком змей ворочающуюся и извивающуюся в груди. Страх Смерти пропитывал все его сознание.       Стоя здесь, в этой комнате, Риддл раз и навсегда решил для себя, что отыщет Дары и подчинит себе Смерть.       Он не помнил, как открыл глаза, нашел Вальбургу. Не помнил, как молчаливой процессией огромной толпы волшебников они проводили Ориона. Не помнил чужие посиневшие губы и восковую бледность кожи, покрытой язвами.       Он очнулся лишь тогда, когда почувствовал обжигающее прикосновение к руке. Он ощутимо вздрогнул и впился взглядом в лицо Вальбурги.       — Знаешь, это ты должен меня успокаивать, — заявила она, склонив голову к плечу.       Взгляд ее оценивающе скользил по лицу Риддла, а выражение, застывшее в глазах, выдавало неподдельную тревогу. И сегодня это не вызывало теплых чувств, как прежде. И не помогало успокоить змей, шевелящихся в груди. Напротив, эта забота раздражала. Как и прикосновение.       Том одернул руку, заставляя Вальбургу нахмуриться.       — Прости, — сухо бросил он, проводя по лицу ладонями. Он честно старался взять себя в руки. — Я просто не понимаю, как Орион мог заразиться драконьей оспой. Он ведь практически не покидал поместье в последние годы.       Напряжение Вальбурги выдавало только на мгновение исказившееся выражение лица, стоило ей услышать имя мужа. В остальном она держалась спокойно, с достоинством леди Блэк, как она сама заявляла. Даже глаза ее не были покрасневшими.       — Не знаю, — она пожала плечами. — Но ничему не удивляюсь после смерти Флимонта и Юфимии.       — Кто это? — отстраненно спросил Риддл, уткнувшись взглядом в прозрачный заварочный чайник, в янтарной жидкости которого виднелись чаинки.       Эта незамысловатая картинка казалась ему завораживающей. И отчего-то напоминала глаза Грейнджер: такие же яркие, почти светящиеся, с россыпью маленьких темных пятнышек.       — Поттеры, — ответила Вальбурга, отрывая Риддла от составления ассоциативных рядов.       — Поттеры? — тупо переспросил он.       — Да, они тоже сгорели буквально за два дня, — пояснила она. — Года два назад или около того.       Вальбурга отвела взгляд в сторону, прямо в шепчущую темноту, словно тоже ощущала, что в ней таится что-то страшное, но храбро пыталась это рассмотреть.       Риддл и правда вспомнил о том, что Поттеры умерли от драконьей оспы, как раз в тот период, что Абраксас пытался их завербовать. Но он не успел, а их наследник — Джеймс — закрылся в себе, сблизился с непутевым сыном Вальбурги, связался с грязнокровкой и в конце концов отрезал для себя путь в ряды Пожирателей. Хотя на этапе переговоров все Поттеры казались настроенными лояльно.       Эта чертова драконья оспа портила Тому все карты.       Благо старший из сыновей Блэк отрекся от семьи и на место в Визенгамоте претендовать не планировал. И пока жив Регулус, для Пожирателей ничего принципиально в раскладах процессов не поменяется. Главное, чтобы с мальчишкой ничего не случилось. Потому что, несмотря на молодость, он имел принципиально большое влияние на голосованиях благодаря фамилии. Вряд ли он сам понимал, какой большой вес теперь имеет в обществе его слово. Исчезни он куда-нибудь, и — не дай Мерлин, если его место займет Сириус — Пожирателям придется несладко. Конечно, Риддл мог бы подстраховаться и убить его, но Вальбурга, как бы она ни отзывалась о сыне, все равно любила его и вряд ли простила бы его смерть. А она не была тем человеком, с которым можно не считаться.       — Регулус стал главой рода, — словно прочитав его мысли, заговорила Вальбурга. — Помимо возможностей это несет и определенную опасность. Я никогда тебя об этом не просила, Том, — проговорила она, поднимая тяжелый взгляд на Риддла, — но, пожалуйста, присмотри за ним. Я не могу лишиться еще одного сына.       — С Регулусом все будет в порядке, — уверенно заявил он в ответ. — Он один из немногих последователей, что не разочаровывают меня.       — Спасибо, — искренне поблагодарила Вальбурга то ли за приятные слова, то ли за согласие присматривать за ее ребенком. Помолчав некоторое время, по-прежнему глядя на Риддла, Вальбурга выдохнула. — Знаешь, когда-то я мечтала о том, чтобы Орион умер. Тогда, в сороковых, — она махнула рукой себе за спину, словно где-то там стояла ее молодая копия. — Даже думала отравить его, чтобы отец позволил мне… нам… — она сделала неопределенный жест рукой между своим телом и телом Тома. — Ты понял. И, если бы была уверена, что он не отыщет более подходящую партию, обязательно отравила бы его.       — Я тоже думал об этом, — признался Риддл. — Но все сложилось так, как сложилось. То время ушло.       — Я хотела сказать, теперь нет отца, а я — сама себе хозяйка…       — Остановись, — прервал ее Том, поднимая ладонь вверх, и Вальбурга виновато замолчала. — Уверен, ты пожалеешь о том, что собиралась сказать.       — Может быть, — послушно согласилась она, отводя, наконец, взгляд. — Но… неужели ты не представлял, как все могло бы сложиться? И как может сложиться теперь.       Том уперся руками в подлокотники кресла, поднимаясь на ноги.       — Не один раз, — с редким для него откровением проговорил он. — Но, как я уже сказал: то время ушло, Вальбурга.       — У тебя кто-то появился? — проницательно спросила она, прищурившись.       — Нет, — отрезал Том, не до конца уверенный в правдивости своего ответа. Судя по лицу Блэк, она не поверила тоже. — И еще. Ты помнишь, что сказала мне об Абраксасе? — поинтересовался Риддл, направляясь к камину.       Вальбурга шагала рядом.       — О чем ты? — недоумевая, спросила она.       Том нахмурился. У него не было настроя на игры в данный момент, и подыгрывать Вальбурге, делая вид, что того предостережения о Малфое не было, он не хотел. Поэтому просто раздраженно покачал головой, давая понять, что говорить об этом он не желает. Уже дойдя до камина, он обернулся.       — Если тебе что-то понадобится, любая помощь — обращайся. Мой камин всегда открыт для тебя.       Вальбурга благодарно кивнула, опустила руку на плечо Риддла и сжала его. Мягко высвободившись от хватки, Риддл бросил порох в пламя и спустя секунду уже стоял в комнате своего поместья.       Решив, что видеться с Грейнджер сегодня он не настроен и вряд ли сможет контролировать себя даже на том же уровне, что раньше, Том написал ей короткую записку о том, что сегодняшнее занятие отменяется. Отдав пергамент филину, он колебался лишь мгновение. А потом, прикрыв глаза и сконцентрировавшись, он трансгрессировал, надеясь, что не ошибся в вычислении координат. Он ощутил, как подминается под него пространство.

-

      Лицо тут же царапнул прохладный ветер. Переведя дыхание от межконтинентальной трансгрессии, Риддл взмахнул палочкой, сплетая вокруг тела кокон согревающих чар.       Он не боялся, что собьет кого-нибудь при трансгрессии: в месте, куда он прибыл, обычных прохожих быть не могло — вокруг простиралась лишь мертвая пустошь из высохших острых деревьев. И, если бы не ощущение потоков мощнейшей магии, он бы посчитал, что ошибся с определением координат Нурменгарда.       Заказывать портал для трансгрессии на такое расстояние было лишней растратой ресурсов, потому что ему пришлось бы задействовать Нотта, а Риддлу требовалась от него другая услуга. К тому же, оставить портал в секрете было почти невозможно. А созданный самостоятельно еще скорее раскрыл бы его, так как разрешения из этой страны он ни за что не добился бы в короткий срок. Да и к тому же его возможности имели рамки гораздо шире, чем у среднестатистического волшебника. Вполне возможно, что только он и Дамблдор могли трансгрессировать на такие расстояния.       Сконцентрировавшись и уставившись прямо в пустоту, Том взмахнул палочкой в первый раз. А потом еще и еще. Его запястье плавно порхало, расплетая сеть чужих чар и сплетая свои, чтобы проделать брешь в этой невидимой стене, пока ему, наконец, это не удалось. Ликуя, Риддл переступил черту купола, который сразу же захлопнулся за его спиной.       И оказался перед огромнейшей тюрьмой, больше походящей на замок, и, чтобы увидеть его крышу, пришлось запрокинуть голову наверх.       Потратив время, чтобы обойти его вокруг, Риддл убедился, что привычного входа нигде нет, даже замаскированного магией: никаких отголосков, кроме защитной магии. И оставался лишь один вариант, как попасть внутрь.       Том взлетел, превратившись в черный дым, к уровню окна, и, убедившись, что оно снаружи не защищено, ворвался внутрь.       Ведомый заклинанием поиска, Риддл оказался в огромной зале, которую явно предпочитали другим помещениям в замке. Через открытую арку он увидел разбросанные по всем поверхностям книги, газеты, пергаменты и перья. «Ежедневный пророк» он узнал издалека.       Несколько столов были расставлены вдоль стен, а в центре комнаты располагалась одна единственная софа, на которой и обнаружился Гриндевальд. Он сидел спиной к нему. И он явно не мог не слышать звон разбитого стекла, потому что комната с окном, через которое и вошел Риддл, была не больше чем в пятнадцати футах от этой.       Том сумел привлечь внимание старика, прочистив горло. Тот обернулся через плечо, мазнув по застывшей в арке фигуре неясным взглядом, будто убеждаясь, что ему не мерещится. Брови его сдвинулись к переносице, образуя глубокую складку на и без того испещренном морщинами лице. Выглядел Гриндевальд не в пример хуже Дамблдора: полностью седые грязные волосы сосульками свисали на лицо, частично скрывая его. Знаменитые глаза не внушали того трепета и страха, о которых писалось в периодике и учебниках истории: их затянула мутная поволока, хотя скрыть за собой безумие не смогла. Медленно расплывающаяся на тонких губах ленивая усмешка лишь подчеркивала сумасшествие.       — Должен сказать, гости тут бывают довольно редко, — проскрипел он.       Голос его, звучавший, как заржавевший замо́к, выдавал обладателя. Говорить ему явно доводилось редко, а, может, и вовсе не приходилось ни разу за последние годы. К фразе, что «гости тут бывают редко», Риддл отнесся философски — он ее проигнорировал, списав все на явное сумасшествие старика.       — Может быть, дело в том, что ты — не очень радушный хозяин? — издеваясь, протянул Том.       — Существует не так много волшебников, способных попасть сюда, — будто оправдываясь, проговорил старик. — И среди моих верных последователей точно нет таких.       Проглотив фразу о том, что все его последователи уже давно либо мертвы, либо находятся в тюрьме, Риддл склонил голову к плечу. Он чувствовал себя уверенно, возвышаясь над Гриндевальдом. Он понимал, что контроль над ситуацией полностью в его руках, но прежде, чем взять то, за чем пришел, собирался позволить себе развлечься. В конце концов, когда ему еще доведется побеседовать с самым известным темным волшебником, что был до него — Волдеморта?       Хриплый смех неожиданно наполнил помещение, эхом отражаясь от каменных стен и поднимаясь к сводчатому потолку.       — Волдеморт, я полагаю? — не соответствуя выбранной фразе, тон прозвучал вполне уверенно.       Голову прострелила догадка, что Гриндевальд мог прочесть его сознание, но Риддл решительно отмел это.       — Не знал, что весть обо мне разнеслась так далеко, — несколько самодовольно заявил он, проходя вперед и обводя пространство вокруг руками.       Его лицо до этого было скрыто в тени, и, стоило ему выйти в свет зачарованных свечей, равномерно распределенных по помещению, Гриндевальд склонил голову к плечу, жадно рассматривая гостя.       — Тебя выдал британский акцент. И Альбус несколько раз упоминал твое имя, — просто, почти весело, проговорил Гриндевальд, отвечая на невысказанный вопрос.       — Дамблдор? — Риддл позволил удивлению пробраться в голос, что явно понравилось старику.       — Да-да, — кивнул он, откидывая дрожащей рукой волосы на спину. — Пусть и не в самом приятном контексте.       Риддл усмехнулся. Он наколдовал стул неподалеку от софы, на которой восседал Гриндевальд. От его внимания не ускользнул жадный взгляд на палочку. Впрочем, она Гриндевальду была явно без надобности — на его запястьях красовались браслеты, полностью ограничивающие использование магии.       — Что ж, сомневаюсь, что и сам могу вспомнить его добрым словом, — заявил Риддл, поигрывая палочкой.       Гриндевальд небрежно пожал плечами. Его мутные разноцветные радужки внимательно следили за пальцами Тома, а волосы снова сосульками свесились вперед, вычерчивая на морщинистом лице новые тени.       — Даже жаль, что вы враждуете, — заявил он, — у вас так много общего. Вы даже не представляете, — протянул он, мечтательно прикрывая глаза. — Это могло бы стать чем-то интересным.       Риддл сдержался, чтобы не рассмеяться. Этот старик оказался действительно забавным. А мозг вдруг услужливо подбросил несуществующую картинку, где на предплечье Дамблдора красуется метка Пожирателя, и сдерживать смех оказалось еще труднее. В голове невольно всплыла короткая записка «все — не то», мысли к которой возвращались все чаще и чаще. Она настолько подходила этой ситуации, что Риддл нахмурился. Однако времени обдумать это тщательно у него не было.       Углубляться в больные размышления безумного старика не очень хотелось. Во-первых, Том подозревал, что все же ограничен во времени — вряд ли мракоборцы смогут долго игнорировать сигнальные чары, которые с минуты на минуту начнут реагировать на его присутствие, когда его собственные, сплетенные еще у барьера, спадут. А во-вторых, у него возникло стойкое ощущение, что Гриндевальд пытается его заговорить.       Подавшись вперед, он посерьезнел.       — Что ты знаешь о Дарах? — прямо спросил Риддл.       Мутная поволока слетела с разноцветных глаз, стоило прозвучать последнему слову, обнажая чистейшее безумие, пляшущее за радужками. Палочка, до этого занимавшая все внимание Гриндевальда, тут же оказалась забыта. Он уставился в лицо Риддла. Все его тело замерло и напряглось, как перед прыжком.       — Дары Смерти, — проговорил он с неясным выражением в голосе. В нем смешалось все: и презрение, и гордость, и ностальгия, и злость. — Какой есть у тебя? Камень?       Риддл прищурился, сканируя взглядом фигуру напротив. Гриндевальд умело закрывался от поверхностной легиллименции. И бороться с подступающим желанием достать информацию привычным ему способом становилось все сложнее.       — Да, — лаконично ответил Риддл, догадываясь, что Гриндевальду ответ заранее известен.       — Значит, не только Слизерина, но и Певереллов, — пробормотал старик. Эта фраза не имела бы смысла для любого другого человека. Но не для Риддла.       — Откуда ты…       — О, я ведь не идиот, как Альбус, — закатив глаза, проговорил Гриндевальд. Его пальцы вцепились в обивку софы так крепко, что та вот-вот должна была затрещать. — Мне удалось кое-что узнать о Гонтах.       Он так ехидно улыбнулся, что дальнейшие вопросы, кроме того, почему не достал камень, раз узнал о нем, отпали.       Но, судя по всему, он просто не успел.       Поднявшись на ноги, Риддл сделал шаг к старику.       — Палочка и Мантия. Где они? — потребовал ответа он.       Гриндевальд поборол желание отшатнуться. Он упрямо сверлил глазами лицо Риддла, пытаясь казаться несломленным.       — Что мне будет, если расскажу? — поинтересовался он, прищурившись.       — Освобождение, — пообещал Волдеморт.       Лицо Гриндевальда озарилось.       — Освободишь меня, сильнейшего темного мага? — немного насмешливо спросил он.       Брови Лорда взметнулись к линии волос, а лицо пересекла ехидная усмешка.       — Мага, сраженного в обыкновенной дуэли, — произнес он, склоняясь к нему. — Сила любви? - выплюнул Волдеморт презрительно. — Стоило оно того?       Гриндевальд повел челюстью.       — Не говори о том, о чем понятия не имеешь, — процедил он.       Произнесенная им фраза явно имела под собой основание, что было неприятно. И догадка о том, кто мог обсуждать Волдеморта с Гриндевальдом, тоже вызвала раздражение. Лорд мучительно медленно навел палочку на старика.       — Меня сейчас стошнит, — закатив глаза, сказал он.       А потом обездвижил Гриндевальда простым заклинанием.       Он попытался проникнуть в голову старика, но у того, судя по всему, было время на практику в ментальной магии. Его блок оказалось не так просто разрушить.       И тогда Волдеморт выплеснул все, что накопилось у него за несколько прошедших дней: скопившуюся боль, непривычную неуверенность, страх смерти, горы сомнений. Он самозабвенно отдавался пытке, насылая Круцио одно за другим, кирпичик за кирпичиком раскалывая чужое сознание. Он с мрачным удовлетворением наблюдал за струйками крови, украшающими лицо. За тем, как яркие разноцветные радужки обволакивает розоватая пелена. Наслаждался звуком ломающихся костей и рвущейся плоти, наблюдал за беззвучными всхлипами. И за тем, как падает последнее сопротивление.       Он подчинил себе волшебника, поставившего в свое время на колени всю Европу. И тот не мог ему противостоять.       Лорд вытянул из чужого сознания всю информацию, которая его интересовала. Палочка, как он и догадывался, теперь принадлежала Дамблдору, который, как выяснилось, знал, кому принадлежит Мантия, хотя и понятия не имел, у кого Камень.       Вынырнув из сознания, Волдеморт окинул практически бессознательное тело безразличным взглядом.       — Стоило оно того? — повторил свой вопрос он, снимая обездвиживающее заклинание и Силенцио.       Лорд сделал шаг назад, без удовольствия отметив, что замарал ботинки, бросил на них очищающее и повернулся к выходу, размышляя о том, оставлять ли когда-то великого мага умирать на грязном полу. Но в конце концов, он ведь обещал освобождение за ответы? Гриндевальд свою часть сделки выполнил, значит, и Волдеморт обязан был сдержать свое слово.       — Авада кедавра, — проговорил он, направляя палочку на распластавшееся тело.       Он проводил завороженным взглядом зеленый луч, на секунду отразившийся в багряной, как закат, луже и встретившийся с плотью.       А уже делая шаг в сторону арки, почувствовал что-то странное в своей магии, в груди. Ощущение были схожи с теми, что он испытывал, когда создавал крестражи, будто кусок чего-то эфемерного и одновременно физически ощутимого шевельнулся, готовясь покинуть его. Опершись о стену, он перевел дыхание, а когда состояние улучшилось, он повернулся лицом к комнате.       — Финдфайр, — на выдохе произнес он, создавая огненного змея, немного напоминающего василиска.       Пламя тут же принялось пожирать все, что встречало на своем пути. И какой бы привлекательной эта картина ни была, Риддл желал оказаться в другом месте.       Он дошел до той самой комнаты с разбитым окном, вылетел, а потом тут же трансгрессировал, разрушая барьеры, окружающие тюрьму, выплескивая на это всю темную энергию, скопившуюся в нем. Но вместо того, чтобы почувствовать опустошение, он ощутил, как закипает кровь.       Как в тумане он прошел через знакомые двери, тут же натыкаясь на удивленный взгляд карих глаз.       — Марволо?