твоя кровь

— Намджун, мне не нравится твоё бездействие, — с порога негодующе цедит хмурый альфа — генерал Квон, глазами впиваясь в спокойного лидера. — Оборотни мрут, словно мухи, а ты всё бездействуешь. Кажется, Чонгук давно дал понять, что войны нам не избежать. — И вам привет, генерал, — кривит губы в злорадной ухмылке Ким, не сводя взгляда с документов, что были разбросаны на его столе в непонятном для всех, кроме него, порядке. — Я не понимаю причину твоего спокойствия, Намджун. Народ гибнет, кажется, пора дать им отпор. — Считай, наши когти уже окольцовывают их шею, — отстранённо произносит альфа, вертя в руках карандаш. — Осталось лишь слегка надавить, перекрывая кислород навсегда, — внезапный треск сломавшейся канцелярии расходится по кабинету, эхом отбиваясь от стен, увешанных всевозможными картами и старинными портретами. Сломанный предмет небрежно бросают на пол, когда как сам Ким поднимает обезумевший взгляд на Квона. — Готовь армию.

***

Чимин живёт в квартире Намджуна уже неделю, на протяжении которой ни разу не покидал апартаменты альфы, лишь моментами скучая по своей прежней жизни, когда мог выйти, не боясь за свою безопасность. Ким часто задерживался на работе, в связи с вторжением вампиров на территорию оборотней, поэтому омеге ничего не оставалось, как по несколько часов разговаривать по телефону со своим единственным другом, с которым даже не успел попрощаться. Тэхён, разбавляя его скуку, каждый раз с трепетанием сердца и искрами в глазах рассказывал Чимину о Хосоке. Пак порой удивлялся: насколько же может быть хорош собственный брат, чтобы беспрепятственно поселится в сердце младшего. Тишину в комнате развевает щелчок замка входной двери, после чего в коридоре раздается негромкое копошение. — Ладно, Тэ-Тэ, кажется, Намджун пришел. Созвонимся чуть позже, — приподнимает уголки пурпурных, как пионы, губ, растягивая в доброй улыбке. — Пока, хён, — в ответ улыбается Ким, отключая звонок. Чимин, словно кот, лениво потягивается на широкой кровати, разминая каждую косточку закаменевшего от бездействия тела, и встаёт, проходя в гостиную. — Мони, ты уже пришел? Сегодня ты рано, — еле успел выговорить Чимин, прежде чем был бережно, но резко прижат крепкой рукой к стене. Обескровленные губы альфы резко накрывают мягкие, приторно-сладкие Чимина, сразу переходя к решительным действиям, что каждый раз будоражат сознание. Юрким языком омега проводит по губам напротив, сильнее распаляя взбудораженного Намджуна; знает же, как на него действует. Пак соединяет пухлые ладошки на крепкой шее, двигая лицо Намджуна ближе к своему, в нетерпении ощутить своего альфу. Он тоже скучал. Ким слегка прикусывает пухлую губу, вызывая у омеги болезненный стон, и проталкивает свой язык глубже в его рот. Обводит им по белоснежным зубам, проводит по припухлым деснам, играет с кончиком языка, большими ладонями шею и плечи оглаживает, табуны мурашек вызывает, скрытый огонь в нём разжигает. — Я так соскучился по тебе, — внезапно окатил признанием, словно ледяной водой, Намджун, притягивая омегу к себе в объятия. Страсть моментально сменилась нежностью, взращивая на душе обоих семя счастья. Они все ещё стоят, прислонившись к стене, стараясь не потерять единственную точку опоры, не позволявшую им упасть. Альфа крепче вжимает в себя омегу, губами проводит по шелковистым волосам, вдыхая любимый цветочный запах и позволяя просочиться ему в каждую клеточку своего тела, дополнив его недостающей деталью — Чимином. Слышать биение его сердца под своим — верх наслаждения для обоих. Они стоять вот так, кожа к коже, сердце к сердцу, переплетенные красной нитью любви. — Ты наверное проголодался? — первым прерывает тишину Чимин, не пытаясь высвободиться из крепких объятий, наслаждаясь зависимостью к их близости. — Если ты меня покормишь, то сделаешь самым счастливым человеком во Вселенной, — тепло улыбается Ким, позволяя проявиться милым ямочкам на впалых щеках. — Тогда идём быстрее, — утягивает его в сторону кухни Чимин, под влюбленный взгляд мужчины.

***

Поволока смешения запахов окутывал мрачную комнату своими объятиями, каждое дыхание рассеивая в накалившемся до предела воздухе. Хосок тонет. В этом остром перченном запахе чужой кожи, в тёмно-шоколадных, пьяных от желания глазах и в тягучих, сладких, как мёд, поцелуях. Он тонет, падая глубоко на дно, словно к груди привязали камень, и уже нет ни малейшей надежды на спасение. Этот плен его рай и проклятие. Тэхена так много, что начинает кружиться голова, но в то же время его катастрофически мало, от недостатка которого тело сладостно ломает. Хосок будто стоит перед долгожданным оазисом — единственным островком спасения в этой засушливой пустыне, но дотянуться не может. Ему мало — он горит, он пылает, и нежные маленькие ладони на его обнажённых плечах никак не помогают потушить жадное пламя, что объяло его в своих отдирающих кожу объятиях. В каждую вену словно залили свинец, но боли не было, окутывающий его аромат служил панацеей. Только животное наслаждение, от которого тугой узел завязывался внизу живота. Только его Тэхён рядом. Мазохизм чистой воды. В комнату уже давно не попадал чистый свежий воздух, а лучи солнца, будто бы никогда не ведали о дороге сюда. Сладкий цитрусовый запах переплетается с контрастным перченным, приятно оседая на коже. Чувствуется как то, что оба вечность вдыхать готовы. Хосок самозабвенно целует шею омеги, слышит робкие стоны удовольствия и, наверное, сходит с ума, забываясь в его податливости. Этого парня хочется раздеть, пометить каждый сантиметр его атласной кожи, но от возбуждения предательски дрожат руки, не позволяя сделать все сдержанно и аккуратно. Кое-как взяв над собой жёсткий контроль, альфа стягивает с изнывающего омеги широкие штаны, на этих худых ногах неосознанно залипает, каждый рельеф в своем сознании отпечатывает, это образ теперь навсегда запомнит, высечет там, куда ходу другим нет — в своём сердце. Течка застала Тэхёна внезапно, но к месту: они снова лежали в обнимку в квартире Хосока, как внезапно началась она. Тэхён даже не помнит, как они добрались до постели, настолько разум помутнел. Всё, что осталось в сознании — крепкие руки на своих бедрах и жаркие поцелуи, лишавшие кислорода. Хосок сам себя по рукам бьёт, срываться себе запрещает, греется мыслью, что он первый у своего драгоценного омеги. Альфа выдавливает на пальцы немного прохладной жидкости, затем аккуратно вводит их в хрупкое тело, что сразу назад отползает, боясь неизведанности, но Хосок лишь успокаивающе проводит ладонью по плоскому животу, губами же родные в этой суматохе ищет, не позволяет обоим сгинуть в этой пучине. Когда Тэхён сам уже насаживается на пальцы, Хосок понимает, что может заменить их. Он аккуратно переворачивает Тэхёна на живот, прогибая в пояснице, подставляет головку, сочившуюся смазкой, и вводит аккуратно, на что сразу получает тихий скулеж вместе с томным протяжным выдохом. Двигается не спеша, бережет своего мальчика, к размерам позволяет привыкнуть, интуитивно чувствуя, когда ускорить темп нужно. Просторная комната заполнилась частыми шлепками мокрых тел, что гулко отдаются от стен, эхом раздаваясь в квартире. Смешение запахов было настолько невыносимо, что крышу сносило лишь от одного вдоха, когда как одурманенная голова шла кругом, теряя остатки трезвости. Первым к себе на живот судорожно изливается Тэхён, даже не притронувшись к себе. Через несколько толчков Хосок, издавая протяжный гортанный рык, быстро выходит из горячего тела, заливая семенем живот омеги. Он вслепую ищет любимые губы, в горячий поцелуй затягивает, скрепляя тем самым любовь. — Спасибо, Хосок, — проваливаясь в сон, шепчет омега, укладываясь на сильной груди Чона. — Люблю тебя, малыш, — крепче прижимает к себе его альфа, наслаждаясь биением маленького сердца.

***

В особняке траур. До этого и так мрачный дом становится ещё призрачнее, поволокой холодного тумана сизой дымкой укутывая каждую его комнату, в которых без устали скорбят. Кто-то лишь из приличия, дабы отдать дань уважения мёртвому лидеру, кто-то из чувств, ранивших сердце. Юнги думал, что до этого их особняк был пустой, но как же он ошибался. Прислуга не снует туда-сюда, кажется, омега остался здесь совсем один. Шуга направляется в сад, что стал его единственным островком света в этой бездонной пучине мрака. Юнги хочет пройти к пруду, как дорогу к нему преграждает один из охранников Чонгука. — Господин хочет поговорить, — коротко бросает ему мускулистый альфа, разворачивая хрупкое тело в обратную сторону. Сзади стоял он. Тот, от кого внутри по неволе переворачивалось всё верх дном. Одним взглядом Чонгук велел удалиться охране, оставаясь наедине с Юнги. — Чего тебе? — устало спрашивает Шуга: на эти вечные игры с альфой у него сейчас нет ни времени, ни желания. — Мы женимся, — коротко бросает Чонгук, а омега округляет глаза. — Что? Ч.что ты несёшь? — пятится назад юноша под напором вампира, чувствуя как кровь стынет в жилах от серьезного выражения лица напротив. — Это же шутка? — Нет, малыш, — тихо шепчет альфа, сокращая расстояние между ними и вжимая омегу в свою грудь. — Твои вещи уже перевезли в мою спальню. Церемония будет тихой, пройдет завтра. — З…зачем тебе это? — дрожа, словно маленький щенок, спрашивает Шуга, содрогаясь в истерике, внезапно атаковавшей его хрупкое тело. — Детка, пойми, я же будущий правитель, и мне, как и любому, нужен муж, — скалится Гук, упиваясь чужимой истерикой, вдруг накрывшей цунами. — Я слишком долго жил с мыслью, что тебя у меня отняли, — тихо произносит он, что не ускользает от слуха Юнги. Чонгук отцепляет от себя дрожащего омегу, все ещё придерживая его за плечи, и мягко целует нежные губы. Специально момент оттягивает, поцелуй не углубляет, знает же, что сорвётся и не остановится. — Можешь не спускаться к себе. Ты теперь живёшь у меня, — оставляет короткий поцелуй в уголках красных, как вино, губ и покидает сад, оставляя ни в чем неповинного омегу полностью разбитым на холодной, пропитанной дождевой влагой, земле.

***

— Чонгук, — в кабинет врывается один из командующих армией альф. — Намджун покинул территорию несколько дней назад. Сегодня поступил вызов о том, что пятнадцать наших погибло на их территории. — Как узнал? — выгибает бровь Гук, оглядывая запыхавшегося перед собой. — Чипы, что мы им вживляем, уничтожены. Боюсь представить, что эти монстры с ними сделали, раз даже чипы уничтожены, — замолкает альфа под пристальным взглядом Чонгука, что, кажется, к земле пригвождает. — Будут указания? — Нет, — равнодушно бросает Чон. — Хочу посмотреть на их следующий ход. Помни, что это всего лишь псы, а поводок у нас. Только вот, намордники они поснимали. Это зря, — хищно скалится Чонгук, обнажая острые клыки.