твоя кровь

На шелковых простынях уже несколько часов подряд мечется омега. Запах дикого шиповника пробирался в самые недра лёгких, пуская крепкие корни. Каштановая челка прилипла к высокому лбу, взмокшему от напряжения, венки на изящной шее вздулись, а грудь с каждым вздохом вздымалась все выше и выше. Около постели склонились врачи — омеги принимавшие роды. Наблюдать за муками Чон Ханьюла — сильнейшего омеги первой касты было сейчас просто невыносимо. Тот, кто лишь одним своим взглядом мог усмирить разъяренного тигра, сейчас загнанной ланью метался по постели в поисках панацеи. Кровь отпечатывалась на смятых простынях, пачкая обессиленное тело ослабшего омеги. Внезапно звонкий детский крик разразился в комнате, заставляя всех присутствующих вздохнуть с облегчением и устало улыбнуться. — Это альфа, — тянет губы в улыбке Коко и передает мальчика папе. Заглянув в его глаза, омега понял, что безвозвратно потерян в этих омутах, что ради этого ребенка готов положить целую армию голыми руками. Готов на всё ради него, на всё ради своего Чонгука. — Мой малыш, мой Чонгуки, — ласково проговорил омега, кажется, не дыша. Он не отрывал взгляда от больших глаз, что были подобны густым лесам, откуда выбраться точно было невозможным: заглянешь раз — уже отвести глаз не сумеешь. Сердце забилось в бешеном ритме только при одном взгляде на малыша; пухлые розоватые губки, слегка приоткрытые в середине, подрагивающие пушистые ресницы и ангельские глаза, которые дьявольски топили в себе. Похоже, в мире Ханьюла зажглось ещё одно солнце. Малыш шире распахнул глаза, в упор уставившись на омегу. Лёгкая, невинно-детская улыбка скользнула по его лицу. Альфочка заливисто начал смеяться, протягивая пухлые ручки к папиному лицу. Тот перехватывая маленькую ладошку, подносит ко рту и невесомо целует каждый пальчик, каждую костяшку уже родных рук. Малыш лишь сильнее начинает смеяться, беззубо улыбаясь розовыми деснами. Там еле виднелись два белоснежных клыка, что пробивались сквозь плоть — у всех вампиров при рождении так. Ханьюл шумно втягивает носом воздух, где едва уловимые, но стойкие нотки кокоса, перекликающиеся со слегка приторным табаком. Изыскано. Дико. Как и сам Чонгук. — Это будущий правитель, — слегка улыбается Чон, всё так же завороженно глядя на маленького альфу. Вся прислуга сразу же припала к кровати, склонив головы перед омегой, что прижимал к своей груди будущего правителя. — Да здравствует Чон Чонгук — будущий король вампиров, — хором прокричали слуги, наблюдая за счастливым папой с младенцем в руках. В это же время на другом конце города через дома и улицы с охоты мчался альфа, что всеми фибрами души чувствовал, что просто необходим сейчас своему омеге. Вороной конь мчался всё быстрее, взмывая в высь и оставляя за собой клубы пыли. Звон тяжёлых копыт эхом разносился по широким улицам, заставляя расступиться нерасторопных прохожих. Дуонг вбегает в особняк, мгновенно уловив посторонний запах. Кокос с табаком. Альфа не может скрыть улыбки, когда входит в комнату, где омега лежит с их сыном, который уже уснул в его теплых объятиях. Дуонг всем телом неосознанно тянется к маленькому комочку. Хочется согреть, обнять, подарить тепло и любовь, которой тот был лишён в детстве. Казалось, ледники в сердце вечно хмурого альфы, которые до этого мог растопить лишь Ханьюл, вдребезги пали, рассыпаясь на мелкие осколки. Дуонг протягивает руки к младенцу, проснувшемуся от постороннего присутствия. На лице строгого мужчины, который всегда тщательно скрывал свои эмоции за сотней замков, сейчас покоилась улыбка, которая говорила больше нежели слова. Чонгук заливисто смеётся, протягивая пухлые пальчики к отцу: почувствовал родное. — Как его зовут? — спрашивает мужа Дуонг, не в силах стереть счастливой улыбки с лица. — Чонгук. Чон Чонгук, — отвечает омега с гордостью, глядя на своих самых родных людей. — Чон Чонгук, — пробует на языке Дуонг, — Чон Чонгук — будущий король вампиров, — уже громче произносит мужчина, а малыш лишь смеётся на высокий тон отца, растягивая розовые губки в невинной улыбке. Вечером того же дня Чоны закатили пир в честь родившегося наследника. Гул музыкальных инструментов не стихал до раннего утра, не позволяя гостям присесть хотя бы на минуту и оторваться от головокружительных танцев. Сегодня они заснули втроём. Дуонг так и не соглашался выпустить малыша из рук, чем очень позабавил омегу, который раньше не видел таких ярких эмоций мужа и был безумно рад этому. На сердце расцветали розы, а тепло окутывало мрачную душу. Чон Чонгук — будущий наследник первой касты вампиров. *** В цветущем саду около особняка резвились ребята, заполняя тишину своим беззаботным смехом. — Эй, Чимини, догоняй, — кричал шестилетний Чонгук, наматывая круги вокруг толстого ствола сакуры. — Не догонишь, не догонишь, — высовывает язык Гук, оборачиваясь к Чимину и врезаясь в кого-то. Альфа оборачивается, глядя вверх и смущённо опускает глаза в пол, мгновенно умолкая. — Что ж вы проказники, — хитро улыбается Пак Чау — папа Чимина. — Папуля, — радостно визжит омега, запрыгивая в объятия к папе. — Здравствуйте, дядя Чау, — низко кланяется Чонгук. Этот омега вызывал у альфы лишь восхищение. Всегда был одет со вкусом, чему и учил маленького Чимина. Его манерам завидовали на всех светских мероприятиях, куда бы его не звали. Строгий, но в тоже время мягкий и утонченный — вот как его мог описать Чонгук. После смерти папы он заботился о нем, как о родном, что не могло не вызывать уважения не только со стороны Чонгука, но и остальных вампиров. — Солнце, сколько раз я уже просил не называть меня так, чувствую себя старым, — театрально закатывает глаза Пак и улыбаясь подхватывает Гука на руки. — Ну что, мои мальчики, — целует он каждого в пухлую розоватую от бега щеку. — Кто хочет пирожных? — Я! — хором закричали мальчики, оглушая Чау своим криком. — Хорошо, проказники, жду вас дома через десять минут, а пока пойду покормлю Хосока, — подмигивает им Пак и уходит обратно в дом. Чимин, которому было уже четыре года, присаживается на покрывало расстеленное на земле и увлеченно начинает перебирать руками цветущие фиалки, словно драгоценные камни, рассыпанные по сухой земле. Чонгук с интересом наблюдает за младшим, присаживаясь позади него и запуская руку в русые волосы. — Чонгуки, — тихо произносит омега, всё так же не отрываясь от своего занятия. — А, Чимини? — вопросительно смотрит на него тот, перебирая в руках пшеничные локоны. — А мы всю жизнь будем дружить? — поворачивается тот, и Гук замечает влагу, скопившуюся в уголках больших озёр. — Конечно, малыш, — без раздумий отвечает Чонгук: видеть слёзы на родном лице неприятно. — Права-правда? И ты меня никогда не бросишь? — несколько хрустальных капель скатывается по пухлым щекам, окропляя фиолетовые цветы. — Я не хочу, чтобы наша дружба когда-то заканчивалась, — нижняя пухлая губа сильно дрожит, с потрохами выдавая накатившую на младшего истерику. Альфа сразу же подтягивает Чимина к себе, крепко обнимая за дрожащие плечи. — Я обещаю, что мы никогда не перестанем дружить, — вытягивает свой мизинчик Чон, навеки скрепляя обещание. — А сейчас давай пойдем в дом и поедим, — пальцами стирает с щёк Пака слёзы Чонгук. — А потом вместе поиграем с Хосоком. — Давай, — лучезарно улыбается Чимин. На лице не остаётся ни следа от горячих слёз, что несколькими минутами ранее оставляли свои дорожки на пухлых щеках. Это умел делать только Чимин: плакать, но как только потребуется, сразу надевать свою лучшую улыбку. Чонгук любил это в младшем. *** — Ну можно мне с вами на охоту, — чуть ли не плачет Чимин, с мольбами глядя на Дуонга. — Пожалуйста, — страдальчески тянет он, потягиваяясь на огромном диване. — Чимини, нет, — ласково говорит альфа, которому за эти годы Чимин стал родным. Он считал, что у него три сына. Два альфы — Чонгук и Хосок и прекрасный омега — Чимин. И совершенно все равно, что тот ему не родной, потому что любил он его, как своего. — Охота — не занятие для омег! — без злости говорит Дуонг, поражаясь тому, как сильно хочет этот беспокойный омега заниматься всякими делами альф. — Солнце, не расстраивайся, — улыбается Чонгук. — Мы обязательно как-нибудь возьмём тебя с собой, — подмигивает ему альфа, протирая тряпкой ствол. В гостиную входит Хосок, разминая затёкшую шею, и вопросительно смотрит на Чонгука. — Чимини хочет с нами, — улыбается альфа, отвечая на немой вопрос брата. — Малыш, — начинает Хосок, присаживаясь около омеги. — Да-да, я знаю, что это не дело для омег и бла-бла-бла, — предотвращает речь Хосока Чимин и отворачивается в другую сторону. — Ну не обижайся, — смеётся Хосок, пододвигаясь ближе. — Ты просто слишком хрупкий, — говорит, а после сразу жалеет, что сказал это. Чимин резко привстает, накидываясь на альфу, и подминает его под себя, фиксируя руки на шее, но не сдавливая. — Ах, хрупкий? — победно улыбается Чимин, смотря на брата сверху вниз с нескрываемым удовольствием. — Мой мальчик, — беззлобно смеётся Дуонг, восхищённо хлопая в ладоши. — Горжусь тобой. А Хосок, цыкнув, выходи из комнаты под предлогом почистить ружье. Пак всем своим видом показывает, насколько доволен собой. — Молодец, — присаживается около него на диване Чонгук и крепко обнимает со спины, прижимая к своей груди. — Как я и учил, — добавляет тихо, чтобы отец не услышал. Чонгуку уже четырнадцать, поэтому отец слишком часто стал брать его с собой на различные светские мероприятия, что безумно наскучивает молодому альфе. Часы обучения манерам безумно утомляют. Хорошо хоть учит его не какой-то старый учитель, который не знает ничего, кроме теории из старых книг, а дядя Чау, у которого манеры заложены в крови. Альфа даже немного завидует Хосоку с Чимином, что целый день резвятся, даже не вспоминая об скучных уроках и приевшихся приемах. За все время эти трое очень сплотились. Прислуга даже в шутку называла их «маленькие бандиты», что не могло не смешить Дуонга, который каждый раз слышал о проказах любимых детей. Чонгук был уже крупнее братьев, поэтому очень часто побеждал в играх. За год он очень вырос и был уже на целую голову выше Хосока. Чимин же в свои двенадцать выглядел просто великолепно. С годами он становился лишь краше, черты лица начали приобретать изящную форму, в теле появлялось больше омежьих изгибов, а лавандовый запах становился всё насыщеннее и мягче. Пшеничные волосы спадали на щенячьи глаза, придавая лицу детской невинности. Одежда, как и учил Чау, всегда была подобрана со вкусом. На омегу часто глазели мальчишки, что очень тешило его самолюбие, показывая, насколько он хорош. Но братья быстро отгоняли этих самодовольных альф, угрожая драками, что очень смешило Чимина, которому только в радость наблюдать за их выходками. Одиннадцатилетний Хосок все ещё был одного роста с Чимином, но по силе значительно превосходил: альфа, как никак. Правда, он ещё не знал многие приемы, которые бы позволяли ему брать реванш, но всё это было ещё впереди. Теплый цитрусовый аромат с годами лишь усиливался, многим дурманя голову. А Дуонг с каждым днём всё больше задавался вопросом, что он сделал в прошлой жизни такого, что ему достались самые лучшие сыновья во всем мире. После смерти Ханьюла в его сердце больше не было места ни для кого, кроме сыновей. Он предложил Чау переехать к себе в особняк вместе с Чимином, ведь его муж погиб через год после рождения омеги. Вдвоем было легче справляться с потерей, ведь у них были чудесные дети, за которых они были готовы положить головы в смертельном бою. — Отец, пора ехать, — нарушает тишину Чонгук, удаляюсь в конюшню. — Всё готово. — Пока, Чими, — склоняется альфа над головой омеги и целует в золотистую макушку. — Не скучай. Чонгук подходит к Вавилону, запуская руку в шелковистую гриву. Вавилон — молодой шайр ростом почти в два метра. Широка грудь, спина, крестец, не могут не вызвать восхищение у ценителей этих животных. Белые чулки молочного цвета, такие же, как и роскошная грива. Под ладонью мягкая, лоснящаяся шерсть, что переливается на солнце черным жемчугом. Этого коня Чонгуку лично подарил один из послов северного королевства вампиров. Глаза у него такие же, как и у Чонгука — голодные, хочется всего и сразу, этот конь не может без опасности, так же, как и молодой альфа. В крови течет адреналин, в действиях — страсть. Заглянешь ему в глаза — свою смерть увидишь, ведь он такой один, самый лучший, а все самое лучшее всегда достается Гуку. Они быстро настигли нужное место и стали охотиться. Пробираясь сквозь густые ветви деревьев, альфы бесшумно подбирались к животным, что водились здесь. Заметив зайца, который ничего не подозревая обедал травой, Гук нацелился, а отец взглядом проследил куда. — Целься, не торопи… — не успевает договорить старший, как Чонгук спускает курок, громкий выстрел оглушает всех в радиусе десяти метров, а животное падает замертво, окрашивая изумрудную траву в красный. Брюнет самодовольно улыбается, победно глядя на отца и слезая с коня, подбирает добычу. — Не торопись, Чонгук, — напутственно говорит старший. — В следующий раз ты только упустишь добычу из-за своего нетерпения. — Или медлительности, — кривит губы в улыбке брюнет, окуная указательный палец в лужи крови под животным, а после пробуя на вкус. — Фу, — сильно морщится, — Кровь гнилая. — Но здесь не охотится третья каста. Эта территория для них под запретом. Какая тварь смеет прикасаться к животным на моей земле, — моментально повышает тон альфа, заставляя поджилки слуг трястись. Глаза наливаются кровью, кулаки сжимаются до вздутых вен, а клыки пробиваются из-под дёсен. Альфа не терпит вторжений на свою землю. Дуонг за считанные секунды обретает нечеловеческий облик, но тут же прерывается. Оглушительный звук выстрела раздается на поляне, и все оборачиваются в сторону шума. Хосок подстрелил лань. Лошади, привыкшие к подобным звукам, уже не вставали на дыбы и не ржали, распугивая дичь. Дуонг превращается обратно, подходит к мёртвому животному, и округляя глаза, ухмыляется: даже не скажешь, что несколькими секундами ранее вампир готов был крушить всё на своём пути. Крупнокалиберная пуля вошла в самое сердце, не давая животному даже малейшего шанса на выживание. — Точное попадание, Хосока, — оборачивается он к младшему сыну. — Так ювелирно, думаю, даже Чонгук не сможет, — смотрит на лань, которой пуля вошла в область сердца. Холодный расчет Хосока никогда не подводил. Ни его, ни отца. Он смотрит отрешенно, совершенно нечитаемым взглядом несколько секунд сначала на мертвое тело животного, после на довольного отца. Не сказать, что тот был поражен: в способностях Хосока он никогда не сомневался. Альфа как никто другой знает своих детей и то, на что они способны. — Думаю, на сегодня достаточно, — по-доброму улыбнулся мужчина, разворачивая коня в сторону, откуда они приехали. *** В кабинете мрачно и холодно — всё как любит Дуонг. Альфа сидит на широком алом кресле, зажав меж зубов тлеющую мелким огоньком сигарету. На лбу снова была глубокая морщина, черные брови сведены к переносице, а сухие губы слегка поджаты, создавая ещё более озадаченный вид: мужчина в раздумьях. — Чонгук, — обращается он к вошедшему в кабинет сыну, который, кажется, вздрогнул от грубого голоса. — Тебе уже пятнадцать, я считаю, что ты давно способен охотиться сам. Все предыдущие разы ты чему-то учился и набирался опыта, пришло время показать на что ты способен, — заканчивает отец, видя, как Чонгук меняется в лице. Ухмылка не спеша расползается по лицу младшего, извещая об удовлетворенности от полученной новости. — Спасибо, отец, — Чонгук позволяет себе короткие объятия в его сторону и выходит из помещения. — С тобой поедет двое слуг, будь аккуратен, малыш. От этого «малыш» буквально передёргивает, возвращает в то время, когда старший постоянно называл так сына, сейчас же это была редкость, сравнимая с северным сиянием. Гук жмуриться несколько раз, отгоняет ненужные мысли, лишь сильнее сжимая пистолет в кобуре: жаждет крови. Альфа коротким махом головы приветствует слуг, которые склонили перед ним головы, и уходит к Вавилону. — Готов, мой верный друг? — он мягко опускает голову на спину животного, прикрывая глаза. Вавилон — чуть ли не единственный, кому Чонгук может довериться, помимо отца и братьев, конечно. Конь на этот жест лишь фыркает, но хозяина не сгоняет, позволяет пригреться на мощной спине. Сегодня охота удалась. Дичь словно не замечала своих убийц и мирно расхаживала меж деревьев и кустов, даже ухом не ведя. И вот, очередной заяц, подбитый Чонгуком падает замертво, издав свой последний вздох. Альфа подходит к мёртвому животному и рывком забрасывает его в сумку. Слуги по приказу Чонгука сейчас охотятся где-то в других местах, позволяя господину насладиться охотой в одиночестве сполна. Альфа слезает с Вавилона, пробирается сквозь густые ветви деревьев, которые, словно цепкие пальцы болотных ведьм, так и норовятся сойтись вокруг его шеи, лишив кислорода. Брюнет выходит на луг, сплошь скрытый ветвистыми деревьями со всех сторон. Краем глаза он сразу же замечает копошение и моментально реагирует, выставив заряженное оружие перед собой. На удивление опасности не оказывается, но есть кое-что другое, что привлекло его внимание. Посреди зелёного луга лежит бездыханное тело омеги, что крепко вцепился руками во что-то, будто бы обречённый утопающий в спасательный круг. Чонгук не спеша подходит, всё ещё держа пистолет наготове, но слуг не созывает. Ближе удается разглядеть, что мертвый держит в руках. Вернее кого. Младенца, что медленно втягивает носиком воздух, размеренно дыша. Он открывает свои глазки, а Чонгук готов тут же утонуть в них безвозвратно. Будто бы два обсидиана смотрят в душу, выворачивая ее наизнанку, забираясь в самые потайные уголки и просматривая их насквозь. Альфа неосознанно тянется, желает прикоснуться, обладать, забрать себе. Он присаживается на корточки около убитого и тянет руки к малышу. Омега на удивление спокойный, только улыбается беззубой улыбкой, все теми же обсидианами заглядывая в душу. Чонгук подносит малыша к себе, носом втягивая запах. Сливочная ваниль. Он неосознанно прижимает младенца к груди, сильнее вдыхая дурманящий аромат и наблюдая за омегой. Тот его совсем не боится, тянет пальчики к лицу, мягко касается острого подбородка, смеётся, будто бы играет с любимой игрушкой. Чонгук опомнившись, аккуратно подцепляет фалангой пальца мочку уха, поднимает, меняется в лице. Тройка. Он смотрит на омегу, который ничего не понимает, и удивляется. Почему такая красота не возглавляет первую касту, а обречена гнить в третьей. Почему жизнь так несправедлива. Но метку не перебьешь, не скроешь, судьба так решила. Он может ей только подчиняться.