Ничто не проходит бесследно

Цунами

      — Элайджа, стой! — кричала Ребекка, пытаясь не отставать и нагнать брата. — Куда ты вообще собрался? Стой!       Мужчина, не обращая на её крики и просьбы совершенно никакого внимания, стремительно сбегал по ступенькам. Ничего не слыша и ничего не отвечая, Элайджа продолжал бежать вниз. Он не знал, куда он сейчас, но точно знал, что не может просто сидеть дома, неторопливо читать свежие газеты и пить кофе как ни в чём не бывало. Ждать новостей, будто бы происходящее его не касается, будто бы всё где-то там, далеко — но его касалось.       В беде была женщина, которую он любил, и сейчас было не до тактичности и уважения к её браку; сейчас приоритетным было её спасение, и неважно, какой ценой. Даже ценой всего.       — Элайджа! — в очередной раз выкрикнула Ребекка, хватая брата за руку. Она чуть не упала с последней ступеньки, но ей всё же удалось его догнать. — Послушай! — Она обошла его и, глядя ему в глаза, произнесла: — То, что ты когда-то однажды поздоровался за руку с Кейт Миддлтон, вовсе не значит, что у тебя есть связи в политическом мире Британии, да и если в этом деле замешаны все государственные структуры, Британия вмешиваться точно не станет.       — Ты умеешь утешить только Никлауса. Никогда не задумывалась, почему из всех нас ты привязана именно к нему? — вздохнул Элайджа.       — Просто успокойся, — прошептала девушка, игнорируя его предыдущую реплику. Всё равно она не будет сейчас думать об этом, голова забита другим, да и завтра не будет, и через месяц.       — Успокоиться?! Ей угрожает опасность! Может, её вообще уже убили...       Ребекка бросилась на шею к брату и обняла его так, как, кажется, до этого обнимала только Ника. Она вцепилась в него крепко, так, что ногти стали царапать ткань рубашки, и буквально повисла на нём, чувствуя беспокойное биение его сердца. Оно словно не могло решить, остановиться ему или выпрыгнуть из груди.       — Я уверена, она жива, брат! Я уверена, что она жива. Их похитили с целью добыть какую-то информацию, и пока не добудут, не убьют. Они стойкие и смогут продержаться до тех пор, пока их найдут. У них есть семьи, они не сдадутся так просто! Они знают, что мужья, что мы их ищем...       — Мы не ищем, мы стоим посреди холла и беседуем о прекрасном, — раздражённо произнёс Элайджа.       — Бреннан сумела выбраться из-под земли, потому что верила, что Бут найдёт её, — продолжала говорить Ребекка, вдруг вспомнив доктора Кости. — Она жива, брат.       Однажды эту же фразу скажет Кайя Сонмез своему брату Фериту, когда тот не будет знать, где его похищенная жена, его "антепская фисташка", однако ни сейчас на Элайджу, ни тогда на Корхана эта фраза не произведёт никакого эффекта. Просто в такой ситуации человеку не нужны убеждения в том, что близкие люди живы — нужно видеть их перед собой невредимыми, а до этой минуты всё сказанное не имеет смысла.       — Она жива, брат, — вновь прошептала Ребекка, но Элайджа её не слышал. Его взгляд зацепился за фигуру, возникшую на одном из балконов.       — Что ты здесь делаешь? — прошептал он, заметив брата, а через мгновение крикнул как можно громче: — Что ты делаешь здесь? — Он кричал, словно зверь, угодивший в капкан. — Разве ты не должен быть там, с ФБР, и делать всё, чтобы её искать?       — Я уже выезжаю туда. Мне нужно было быть здесь, чтобы отсюда найти рычаги давления на вышестоящие структуры страны, — оправдался Клаус и добавил: — Я, знаешь ли, не могу зайти к начальнику Минобороны и попросить, чтобы меня просто напоили чаем, а заодно, если у них будет свободная минутка, то, поправ все государственные интересы, нашли безответную любовь моего брата. Мне нужны аргументы, с которыми сильные мира сего просто не станут спорить. Я приехал за ними сюда и сейчас возвращаюсь обратно в бюро.       Так, почти спокойно, с долей сарказма ответил Клаус, понимая, что гнев на весь мир сейчас застилает брату глаза. Помимо злости, в его душе сейчас копились страх и чувство беспомощности. Пожалуй, самая жуткое чувство в мире — это когда у тебя куча денег и, казалось бы, безграничные возможности, и ты невольно начинаешь мнить себя королём, но, когда с тобой случается настоящее горе, ты тут же становишься маленьким, незаметным и, кажется, ничего не можешь поделать — ты, как песчинка в огромной пустыне, летишь туда, куда тебя гонит ветер. В такие моменты ты понимаешь, что деньги, лежащие на твоих счетах — это всего лишь способ проживать комфортную жизнь. Деньги просто улучшают твой комфорт, но не решают по-настоящему серьёзных проблем. За них нельзя купить жизнь. Тогда так ли важно всё то, что делает твою жизнь комфортной, если ты не можешь обеспечить безопасность самых близких людей?       Думая об этом, Клаус сильнее сжал в руках папку, которую собирался предоставить как доказательство того, что он не отступит, пока агентов не найдут, и направился к главному входу особняка.       — Ник, подожди, я с тобой! — крикнула блондинка.       — Ребекка, пожалуйста, только не сейчас. — Впервые в жизни Клаус, кажется, не собирался выполнять просьбу младшей сестры, слово которой всегда было для него законом. — Ты сейчас ещё полчаса собираться будешь, а мне нужно лететь в другой штат.       — Я быстро! Прошу тебя, я уже собрана, — она подошла ближе, демонстрируя это, — я только возьму сумку и переобуюсь. Я не могу здесь просто ждать новостей, — а потом она выдвинула главный аргумент: — В конце концов, твоя жена беременна. Помогу ей сидеть с детьми, да и Голду с Хотчем так будет спокойнее, что дети с кем-то из нас.       — У тебя десять минут, — вздохнул мужчина, не желая думать, почему он в очередной раз сдался — то ли от того, что её помощь и вправду может быть кстати, то ли от того, что сказать ей нет — это то единственное в мире, на что он точно не будет способен. — По их истечении я просто завожу машину, трогаюсь с места и уезжаю, — сказал он, всё ещё пытаясь изображать строгого старшего брата.       Кажется, научиться в этой жизни можно всему: быть хорошим, контролировать свой гнев, управлять огромной корпорацией, варить кашу, заплетать косы... Но отказывать младшей сестре он, кажется, никогда не научится.       Ребекка почти уложилась в установленный братом лимит, опоздав только на семь минут. Когда она, на ходу натягивая туфлю, как ошпаренная выскакивала из особняка, Элайджа глядел ей вслед, вздыхая. Он был абсолютно уверен, что Никлаус своего обещания не сдержит и что он всё ещё ждёт её у входа, сидя в машине, и строит как можно более сердитое выражение лица. Будь его воля, Элайджа бы выбежал и пнул машину — ведь для Реджины, которая где-то там ждала спасения, была дорога каждая минута, но Клаус зачем-то тратил их на ожидание Ребекки. Он задался недавним вопросом, на который так и не получил ответа от сестры: почему именно эти двое? Почему их связь так крепка? Но, последовав примеру сестры, он не будет думать об этом ни завтра, ни через месяц.       Тяжёлая дверь, закрывшись за Ребеккой, хлопнула, и Элайджа остался один. В это же мгновение он ощутил себя чудовищем из той самой сказки, покинутый всеми в огромном замке; того и гляди, посуда и предметы начнут с ним разговаривать и петь весёлые песни, а когда наступит полночь, он начнёт умирать, но его красавица не придёт, чтобы спасти его — она сама в заточении, и полагаться приходится только на младшего брата, чей гнев и импульсивность никогда не внушали Элайже доверия.       В отличие от Ребекки, Элайджа никогда не ссорился с богом — он изначально в него не верил. Ему казалось, что такой всемогущий и самый главный, самый мудрый, путём которого мы все должны идти, никогда не допустил бы того, что случилось с ним и его семьёй. Он не верил в эти истории о жизненных уроках, о том, что каждое испытание послано нам неслучайно. Он ни во что не верил, кроме одной единственной клятвы — всегда и навечно. Но сейчас, в эту секунду, посреди холла огромного особняка, где не было прежнего шума, Фрейя больше не ссорилась с младшим братом, Ребекка не разговаривала громко по телефону, где Хоуп не стучала мячом по полу, ему оставалось поговорить только с богом. Он не знал ни одной молитвы и вообще не знал, существует ли тот, к кому он обращается. Он просто хотел, чтобы она была жива, чтобы слова Ребекки оказались пророческими.       Наверное, это происходит со всеми. Однажды давно ни во что не верящий Дэймон, ожидая пробуждения Кэролайн после аварии, сам не зная как забрёл в храм. Когда нет никого, с тобой остаётся только бог. Видно, прав был тот, кто сказал однажды: "Атеизм — это роскошь для счастливых людей." Выходит, Бреннан, которая остаётся атеисткой, несмотря ни на что, счастливый человек. При случае он скажет ей это.       

***

      Почти всю дорогу до Сиэтла брат с сестрой молчали.       — Тебе не везёт, — вдруг заговорил Клаус, — каждый раз, когда ты приезжаешь на выходные с учёбы, мы обязательно вляпываемся в какую-нибудь историю.       Ребекка в ответ на это лишь дёрнула уголками губ, а потом тихо попросила:       — Скажи, что у тебя есть план. Скажи, что ты знаешь, как её спасти.       Слушая её тихий голос, Клаус внутренне вздрогнул. Ему казалось, что с такой мольбой и отчаянием она не просила ещё ни о чём никогда. Майклсон и вправду была в отчаянии. Реджина в какой-то момент стала ей так же дорога, как и старший брат, и она не могла её потерять.       — А у тебя он есть? — вдруг спросил Клаус и пояснил: — Думала о том, что будет, если она не выживет, и Голд останется свободным? Он ведь нравится тебе, не знаю почему, но нравится.       — Она выживет, она и Дженнифер. Они выживут, — ответила Ребекка и вдруг проговорила громче: — Я вообще-то на свадьбу Джеро и Хотча сюда летела. Она только вышла замуж, ей нужно заботиться о сыне, любить мужа...       В сознание проникал гул самолёта. Может, оно и к лучшему? Так ей будет труднее копаться в собственной голове, ибо ответов ни на один из вопросов старших братьев у Ребекки не было.       Она не знала, почему их связь с Ником — самая крепкая, почему из всей семьи они всегда будут приоритетом друг для друга и почему такой связи нет между другими. Почему Коул так никому не привязан, и почему у них с Фрейей никогда не будет таких отношений? Как так вышло и в какой момент они стали друг для друга главными людьми? Думая об этом, девушка вдруг вспомнила, как брат однажды сказал ей:       — Ты единственная в этой семье, кто никогда не относился ко мне, как к отщепенцу, кто никогда не демонстрировал мне, что я плод предательства и просто ошибка Эстер.       Может быть, в благодарность за это он всегда, при любых обстоятельствах был на её стороне, что бы ни случилось, где бы она ни была, что бы ни сделала — он будет рядом. В любой кромешной тьме она служит ему лучом света, и да — она никогда не считала его ошибкой. Ошибкой в её глазах было их кровное родство; может быть, поэтому она никак не могла построить личную жизнь, выбирая тех, кто никогда не выберет её, ведь тот, кто ей идеально подходил, был её братом. Хотя, как знать, будь они чужими и встреться на улице, может, она и внимания бы на него не обратила.       Но, если для их крепкой связи с братом у неё было хоть какое-то объяснение, то, что на самом деле происходит между ней и Голдом, она не понимала. Он нравился ей, да, и она отчётливо помнит, как однажды, когда они стояли в холле его дома на осколках стекла, она едва не поцеловала его. А что было бы дальше? Вечный стыд, витающая в воздухе неловкость при встречах, невозможность нормально посмотреть друг другу в глаза? Оно того стоит? Сейчас Ребекка ещё не знала, что позже ей будет у кого спросить, что бывает после нечаянных поцелуев.       А может, из этого поцелуя вышло бы что-то большее. Как бы сложились их жизни? Что было бы с Реджиной, которая уже тогда любила Бэя, как сына — она осталась бы с её братом? И все были бы счастливы, встречались за столом в особняке каждый День Благодарения? Вопросы в голове гудели хлеще двигателей воздушного корабля и размножались по сотне в минуту. Вот бы сгрести их все и выбросить прямо за борт, пусть заледенеют. Но, увы, это было невозможно.       Да, Кристиан Голд нравился ей. Он был взрослым, он бы смог от всего её защитить, как это всегда делал брат. Он бы заменил ей отца, которого ей так отчаянно не хватало всю жизнь, был тем, кто не окажется насильником, не станет изменять ей с Кэтрин, не предаст ради положения и денег брата. Почему-то ей казалось, что он один из тех редких мужчин, которые ещё умеют любить, несмотря ни на что. И она так хотела, чтобы ей досталось хотя бы немного этой любви! Брат всеми силами пытался заполнить этот пустующий сосуд, наполняя его любовью до краёв, но всё же это другое, совсем другое.       Ребекка представить не могла, что он сейчас чувствует, к кому, кроме них, обращается за помощью, и каким молится богам. Ей бы хотелось подбежать, обнять его крепко-крепко и забрать хоть немного той боли, которую он, совершенно точно, сейчас испытывает. Она всегда так делала, забирала боль своего брата, и всегда помогало, но не в этот раз.       Но в этот раз неудержимая Майклсон так не сделает, дабы не утопать в иллюзии ложных надежд, а после не разочаровываться и вновь не думать, что она недостойна любви, ведь Ник всю жизнь твердил обратное.       Брат столько, сколько она себя помнила, внушал ей, что она самая лучшая на планете, и даже когда злился, наносил душевные раны и изгонял из собственной жизни, она не переставала быть самой лучшей на земле. Благодаря этому она всегда незыблемо верила в собственную исключительность. Это помогло ей, несмотря на детство, переполненное насилием, закончить школу с отличием, а затем с таким же успехом закончить обучение на юридическом. Все года она была лучшей студенткой своего курса. Все преподаватели хвалили её и ставили в пример, все сокурсники ненавидели. Впрочем, к ненависти людей Ребекка давно привыкла. Она даже любила её ощущать. Это означало, что Ник прав: она действительно лучшая на земле.       Но было и то, где она не верила в собственную исключительность, где она совершенно точно не сможет стать лучшей. Она никогда не сможет стать матерью для Белфайера и Робин, а им необходима мать.       При всей своей ненависти к Эстер, Ребекка по ней скучала. Она помнила, как она пела, когда вышивала. Слушая её заливистый мягкий голос, никогда не скажешь, что он принадлежит женщине, подчиняющейся тирану. Она помнит вкус еды, которую Эстер готовила, она помнит её руки, как она плела ей косы, вплетая в них живые цветы. Даже сейчас, когда она стала совсем взрослой, когда были окончены первые четыре года обучения, ей всё равно нужна была мать, с которой можно было бы поделиться всеми переживаниями. Она бы непременно рассказала ей, что сейчас, на большой высоте от земли, у неё невыносимо щемило сердце, стоило ей подумать, что сейчас чувствует Голд, каково ему. Но нет, вместо любящей матери им достался монстр.       Ребекка вдруг всхлипнула и, повернувшись к брату, сказала:       — Я не знаю, какой у тебя план, но я доверяю тебе, кажется, с тех самых пор, когда ты учил меня ходить в раннем детстве, и я верю, что ты её спасёшь. Ты должен её спасти! Она нужна своим детям. Тебе ли не знать, каково быть ребёнком, который нуждается в матери?       Клаус ничего не успел на это ответить — в салон вошла стюардесса и попросила привести спинки кресел в вертикальное положение и пристегнуть ремни.       

***

      Любому из нас хоть раз в жизни было интересно: что будет, когда мы умрём? И нет, речь даже не о существовании ада или рая, а о том, кто будет о нас тосковать, кто заметит нашу пропажу, кому будет нас не хватать? Эти вопросы особенно терзают нас в минуты одиночества и отчаяния, когда нам кажется, что мы одни против всего мира. Нам нужно знать, что хоть один человек заметит наше исчезновение.       И вот мы исчезаем, и мир тотчас меняется. Перемены затрагивают всех, иногда даже тех, о ком бы мы не подумали. Эта боль накрывает тех, кому мы дороги, словно волна цунами.       Волна окатила улицу, где жила Реджина, — все дома на Вистерия Лейн были затоплены горем, — добралась до отделов ФБР и особенно до кабинета Камиллы Майклсон, где трое малышей ждали прихода своих родителей, хватаясь за неё, как за спасательную шлюпку. Волна цунами докатилась даже до Далласа, где ничего не подозревающий Дэймон Сальваторе проживал свою счастливую жизнь. Цунами накрыло и старейший особняк в Новом Орлеане, из которого брат с сестрой спешно бежали, а оставшийся в одиночестве Элайджа Майклсон, засомневавшись, что трёхсотлетнее строение выдержит и в этот раз, спасаясь от разрушительной волны, впервые за долгое время забрёл в здание храма...