Ничто не проходит бесследно

Невыученные уроки

      Когда Хотчу и Голду сообщили, что детей привезли в бюро и сейчас они находятся в кабинете миссис Майклсон, мужчины лишь сдержанно кивнули. Они оба и так всегда были немногословны и не очень эмоциональны, а сегодня вдвойне. Пытаясь быть сосредоточенными и вовлечёнными в поиск со всеми, глубоко внутри они пережёвывали горькую пилюлю отчаяния, которое, кажется, ещё никогда не было столь сильным. Когда подобное происходит с тобой впервые, ты ещё не знаешь, что именно ждёт тебя впереди. Да, ты, несомненно, слышал о смерти от других людей, но сам с ней не сталкивался, тебе ещё неизвестно, как эта боль ломает рёбра, перекрывает доступ кислорода, перекрашивает весь мир в серый, лишая происходящее всякого смысла. В такие моменты ты готов проститься с жизнью сам, лишь бы снова не бросать в могилу землю и не смотреть, словно в замедленной съёмке, как она падает вниз. Всё, что угодно, только не это.       — Я где-то слышал, что, если человеку что-то выпадает дважды, значит, в первый раз он не усвоил урок, — произнёс Голд, перебирая очередную папку с кипой бумаг (не случись это, он бы и не узнал, что такие документы вообще существуют). — Как думаешь, что было не так?       — Это наша работа. Их отнимает у нас наша работа, — произнёс Аарон, сильно стукнув рукой по столу. Ещё никогда он не чувствовал себя так беспомощно и глупо. Они с усердием искали, не представляя, что ищут и где нужно искать.       — Я думал об этом, и не только сегодня, но нет, Аарон, нет, — Кристиан говорил уверенно; только если сильно прислушаться, можно было понять, что от внутреннего страха его голос дрожит, — но нет. Если они обнаглели настолько, что забрали двух агентов через дорогу от бюро, ранним утром на глазах у людей, то война, совершенно точно, ещё не окончена.       — Дэйв, скажи, — Хотч вдруг переключил своё внимание на Росси, — твой единственный сын погиб, а спустя годы и его мама, твоя первая жена, ты сам их похоронил. Каково это?       Кристиана более чем удивил вопрос. Он знал Росси очень давно и, конечно, как и все в отделе, был в курсе его семейной драмы, но даже после смерти Белль они никогда не говорили об этом. Жизнерадостный итальянец не любил касаться этой главы своей жизни, считая её слишком личной, и Голду было даже интересно, что он теперь ответит.       — У меня были вы, — Росси улыбнулся, по своему обыкновению. — У меня была моя команда, моя вторая семья. — И тут же добавил: — И у вас она есть. Они живы, и мы найдём их.       — Я бы не была в этом так уверена, Дэйв, — за спиной агентов раздался голос Эрин Штраус.       Росси вздрогнул, и причиной тому было не её неожиданное появление, а то, как она его назвала. Дэвид часто звал её по имени, а вот она его — почти никогда. Уж точно не в отделе и не при посторонних. А значит, Штраус собиралась стать вестником очень скверных новостей.       Женщина непривычно тяжёлым шагом прошлась по круглому залу; видимо, ноша, которую она принесла, была неподъёмна, и она всё искала, куда бы её сбросить. Стук её острых каблуков заставлял волноваться ещё сильнее и отдавался в висках пульсом. Не обязательно было быть профайлером, чтобы понять — ситуация хуже некуда. Наконец, найдя точку в просторном помещении, которая позволяла избегать прямого зрительного контакта, Штраус остановилась. Смотреть в глаза кому-либо было невыносимо, поэтому начальница с особым усердием разглядывала яркие папки на стеллажах.       Однако подчинённым не нужно было видеть её глаза. Одного взгляда в профиль было достаточно, чтобы признать: они видели её разной — злой, раздражённой, испуганной, больной и даже нетрезвой, но такой — никогда. Сейчас Штраус была в отчаянии. А какое ещё чувство должен испытывать человек, понимая, что сейчас попросту вынесет приговор для Голда и Хотча, объявив, что, возможно, их жён спасти не удастся. Она всё смотрела то на подчинённых, то по сторонам, и молчала.       — Эрин, — первым не выдержал Дэвид, позволив себе тоже назвать её по имени, — не молчи, — попросил он, буквально слыша, как лопаются натянутые до предела струны нервов.       Поняв, что бежать ей некуда, женщина, с силой одёрнув свой пиджак, начала говорить.       — Если вы правы и дело действительно в работе Джеро в Пентагоне, то здесь замешаны Минобороны и Минюст, — она продолжала сыпать аббревиатурами, как из рога изобилия, а её подчинённые — хмуриться. — В общем, спасение двух агентов не станет приоритетным, — произнесла она на выдохе, тяжёлом выдохе.       — Это не просто агенты, — заговорил Кристиан. — Это наши жёны! — уточнил он, пытаясь осознать тот факт, что его жена может стать жертвой системы, может быть раздавлена огромной машиной, в которой такой винтик, как два агента, незначимы и легко заменимы во имя высших интересов. И тут же в голове Кристиана возник совершенно законный вопрос: так зачем же он служит такой системе вот уже два десятка лет? Он рискует жизнью и жизнями жены и детей едва ли не каждый день, но те, кто нанял его на службу, принесут его в жертву, если таковое будет необходимо. Из рассуждений, приводящих к неутешительным выводам, его вырвал голос начальницы.       — Я понимаю, Голд, — она подняла голову и смотрела ему прямо в глаза; по её взгляду было видно — это не ложь.       Эрин действительно понимала и сочувствовала. Ей и вправду было безумно жаль. Всё это время она пыталась вспомнить, сколько лет Реджине, жене Голда, и самому молодому члену группы — уже исполнилось двадцать четыре или ещё нет?       — Я понимаю, Голд, — повторила она, — но сделать ничего не могу. Это большая игра, в которой даже я — мелкая пешка.       — Значит, говорите, что спасение двух агентов не станет приоритетным? — вдруг вмешался до сих пор молчавший Морган. — Значит, мы должны сделать всё, чтобы стало!       Дерек, как и остальные члены группы, не собирался доверять жизни тех, кого считал своей семьёй, системе. Системе, которая долгие годы закрывала глаза на то, что чернокожие считались людьми второго сорта, если вообще считались людьми.       — Я уже сказала, я фигура мелкая. Здесь, возможно, может помочь агент ФБР с военным прошлым... — медленно произнесла Эрин, намеренно делая паузу, чтобы у Голда была возможность правильно её понять. — Или же владелец крупной корпорации, — она снова заговорила очень медленно, — от капиталов которой так или иначе зависят даже правительственные структуры…       Не в её правилах было идти против правил, но если однажды она пала так низко, что позволила себе отправиться на задание нетрезвой, то что ей стоит вновь нарушить свои же принципы и хотя бы подсказать Голду, где ему стоит искать помощи. Уходя, Штраус лишь надеялась, что старый волк бюро смог правильно истолковать её слова. И слыша за спиной, как Кристиан говорит Эмили, что отлучится на секунду, дабы проведать детей у Камиллы, она облегчённо выдохнула и улыбнулась.       

***

      Все трое детей синхронно повернули голову в сторону двери, когда та открылась. Никто ничего не говорил, заверяя, что всё хорошо, а их привезли сюда из-за пары мелких неприятностей, и скоро всё непременно наладится. Однако, вырастая, взрослые забывают одну вещь: дети всегда чувствуют, когда им врут. Поэтому Бэй с самого начала в эти заверения не верил. Он ждал, пока придут родители и всё объяснят, но стрелки часов, висящих на стене кабинета, обрисовали уже второй круг, а ни отца, ни Реджины не было, что особенно странно — она бы совершенно точно нашла время, чтобы их проведать. От этого тревога внутри подростка возрастала в разы, но он пытался держаться, чтобы не пугать Робин и Джека. И вот дверь наконец скрипнула, и в проёме возник отец.       Робин, вскочив с пушистого ковра, тут же подбежала к отцу, и тот поднял её на руки, едва заметно отрицательно покачав головой под пристальным взглядом Камиллы. Женщина не была глупа и восприняла это как должно — «хороших новостей нет».       — Папа, где мама? — спросила малышка.       — Она работает, мой цветочек, и пока не может подойти. — Он поцеловал дочку в макушку. — Но как только освободится, она сразу придёт, и мы поедем домой, обещаю.       — А почему мы сегодня здесь, а не в школе? — малышка задала очередной вопрос.       — Сегодня здесь безопаснее.       Пока Робин в силу возраста осыпала отца вопросами, Бэй ничего не спрашивал. Дети всегда чувствуют, когда им врут, а ложь он слышать не хотел, просто доверял отцу в надежде, что он знает, что делает.       — Ками, мне нужен твой муж, — сказал Голд.       — Уже набираю, — ответила она, не задав больше ни единого вопроса, просто взяла со стола телефон и нажала несколько кнопок. — Клаус…       Когда-то он и его команда не нашли, а возможно, просто не стали искать, доказательств причастности детей Майклсонов к смерти родителей. Те, то ли в признательность за доверие, то ли за то, что их не посадили в тюрьму, никогда не отказывали их команде в помощи, а он обращался снова и снова. Это вновь какой-то непройденный им урок? Но не слишком ли он стар для ученика? Но главное — чему его хотят научить...       Выслушав Голда, Клаус, как и ожидалось, ни сказал ничего, кроме короткого:       — Я уже еду.       

***

      Руки в районе запястий жутко болели, что-то будто впивалось в кожу. Голова была тяжёлой, всё тело затекло, словно уже очень долгое время находилось неподвижно в неудобном положении. Во рту был сладко-горьковатый привкус, а веки словно кто-то залил свинцом, они никак не хотели открываться. Всё ещё находясь в темноте, Реджина чувствовала запах сырости и слышала, как откуда-то сверху падают капли.       Наконец открыв глаза, сквозь пелену тумана Реджина разглядела, что они находятся в каком-то грязном помещении с бетонным полом и стенами. В некоторых местах на полу были лужи от капающей воды. Довольно большое помещение освещалось лишь одной тусклой лампочкой, висящей прямо под потолком.       Пытаясь понять, почему так болят руки, Реджина посмотрела вверх, насколько позволяла затёкшая шея, и наконец разглядела, что руки связаны верёвками, подвешенными к потолку; тело так затекло, потому что находилось на весу. Она повернула голову вбок и увидела подругу, которая была связана таким же образом, но голова её была безвольно опущена вниз — стало ясно, что она всё ещё без сознания.       — Джей-Джей, — тихо позвала Реджина; она не была уверена, что они здесь одни, и не хотела привлекать лишнего внимания. Возможно, до тех пор, пока похитители поймут, что они пришли в себя, у них будет хоть какое-то время понять, чего вообще ожидать. — Джей-Джей!       Блондинка, услышав своё имя, подняла голову. Она чувствовала себя так же неважно, как и Реджина — ту же самую усталость, боль в теле и привкус во рту, но главной была тревога за жизнь ребёнка. Вряд ли их подвесили к потолку, чтобы напоить чаем и угостить пончиками, а значит, дальше их могло ждать всё, что угодно.       — Джей-Джей, как ты? — подруга не меньше Дженнифер волновалась за её ребёнка, слишком свежи были воспоминания о собственной потере.       — Нормально, а ты?       Реджина хотела что-то ответить, но вдруг где-то раздались голоса, и чем громче они были, тем сильнее Джеро хмурилась, будто бы эти голоса или, по крайней мере, один из них были для неё узнаваемы.       — Джей-Джей? — Реджина тоже нахмурилась.       — Это может быть связано с моей работой в Пентагоне, — она сглотнула, пытаясь избавиться то ли от сухости во рту, то ли от чувства безысходности.       — Значит, нас уже ищут, — попыталась обнадёжить Реджина и себя, и её.       — Лучше бы мне ошибаться, — отрицательно покачала головой Дженнифер, демонстрируя что оптимизма подруги она совсем не разделяет, — иначе нас совсем искать не станут. Слишком высокие ставки. Директор может решить, что они могут нами пожертвовать.       Как-то отреагировать на сказанное Реджина не успела. Незнакомые мужские голоса совсем приблизились. Она на мгновение почувствовала, как все её внутренности сжались, но потом подняла голову прямо, насколько позволяла верёвка. Спустя шесть лет ей снова предстояла встреча с монстром, возможно, ещё более жестоким, чем Стефан, но она встретит его с гордо поднятой головой. Она не заслужила пощады от матери, поэтому от незнакомца, преследующего свои цели, она вовсе не станет её ждать и больше не сдастся, не устанет бороться.       Невыученные уроки жизни. Для чего жизнь посылает их? Чтобы показать, что тогда мы должны были сделать другой, абсолютно противоположный выбор? Или же, наоборот, так судьба показывает нам, что в тот первый раз мы отлично справились, пусть нам самим так не кажется? Справились и стали сильнее, а значит, переживём и это.