Чувства и Бесчувственность

      Северус прижимает Гермиону к себе скованными страхом руками. Дрожа, он ощущает болезненно лёгкий вес её тела, безвольного в его объятиях, обременённого зловещим существом, растущим внутри.       Ребёнок… Даже без подтверждения Гермионы Северус уверен в этом… Новая жизнь — их творение — под рукой, которая всё ещё сжимает её живот.       Но можно ли так назвать Тёмного Лорда? Несомненно, его существование, его бессмертие не допускало этого — не позволяло никому испытывать чувство чего-то нового: жизни, счастья, надежды. Его существование — злобного паразита — никогда не следует рассматривать как нечто иное, кроме как мерзость.       Но сейчас Северуса захватывает не это. Прижимая голову к её груди, он слушает нежное дыхание, ритмичное трепетание сердца — противостояние тому, что почти поглотило её. Несмотря на всё это, Гермиона всё ещё борется, пытаясь выжить. Они оба…       Но можно ли сказать то же самое о ребёнке? Его ребёнке. Могло ли это маленькое создание бороться? Или судьба уже предрешена. Её хрупкое тело уже наполнено увядающей чёрной душой, которая поглотила многих других. Неужели ребёнок стал просто ещё одним сосудом?       Еле держась на ногах, Северус несёт Гермиону в спальню, кладёт на кровать, затем обхватывает рукой её щёку, другой сжимает её холодные пальцы в ожидании.       Северус считал, что лучше держаться от неё на расстоянии… чтобы бороться с сильнейшим притяжением, которое вело его… управляя ими обоими. И всё же в результате они оба пострадали. Это была неизбежная пытка — манипуляции опытного кукловода, замаскированные под искреннее желание, под отчаянную потребность в идеальном союзе.       Ранее Северус читал о случае в мире природы — о муравьях, заражённых грибком. Грибок производит химические вещества, контролирующие разум, чтобы управлять муравьями, делая их не более чем безвольными рабами, похожими на зомби. Концом для них, конечно же, становится смерть, но эта милость даруется только после того, как муравей исполнил желание хозяина, найдя место для размножения, чтобы гарантировать дальнейшее развитие и заражение.       Но что можно сказать об их собственном состоянии? Неужели они тоже зомби? Остались ли крохи свободой воли — способность выбирать?       Боль в его груди, не утихающая с тех пор, как он начал собирать кусочки пазла, быстро разрасталась внутри, поскольку Северус считал, что потерял единственного человека, который мог сделать его полноценным. Было ли это чем-то большим, чем просто наказанием?.. Возмездием за неповиновение, мучительной болью, заставляющей его продолжать выполнять указания… Тёмного Лорда?       Гермиона внезапно вдыхает, как будто выныривает из-под воды. Северус прижимает её к груди, слушая тихие всхлипы.       Как давно она знала? Сказала бы ему о своём положении, если бы не все подробности и откровения?       Северус жалеет, что рассказал ей обо всём именно так, а не по-другому. С холодом в голосе, порождённым ужасом и горькой обидой за их мучительное существование. Конечно, он не знал, что Грейнджер беременна. И сильнейший удар мог обернуться необратимыми последствиями. Она могла потерять ребёнка… И даже сейчас оставался этот риск. Возможно, это был бы конец… возможно, именно это и требовалось в конечном счёте.       Но, несмотря на его абсолютную уверенность в гнусных намерениях Тёмного Лорда, Северус не может отпустить необъяснимое чувство надежды на то, что всё может быть по-другому… другой вариант развития событий — тот, где они убегают, все трое целы и живы, и им просто позволено жить.       Северус гладит её по волосам, прижимая ещё ближе, как будто каким-то образом может всё изменить.       Но если честно, он никогда не надеялся, что его жизнь хорошо сложится. Слишком много рассказов, обещаний, подготовка к жалкой смерти — всё предвещало страдания и неизбежные потери. Северус ожидал, что жизнь в конце концов рухнет, одинокое пламя потухнет, и он исчезнет… незамеченным.       И всё же он не одинок. Пока ещё нет.       А возможно, никогда не будет. Северус смотрит ей в глаза, сияющие от слёз, и понимает, что может взять её с собой. Они могли бы уйти вместе, оставив этот мрачный мир на произвол судьбы. Все трое в последнем акте неповиновения… уничтожив Тёмного Лорда раз и навсегда.       — Что насчёт любви?       Вопрос слегка шокирует его.       Гермиона поднимает руку к его щеке.       — Что, если мы подарим ребёнку любовь? — шепчет Грейнджер, но в голосе чувствуется сила, убежденность, и это пронзает грудь Северуса, разжигая боль.       Он качает головой.       — Это не тот язык, который он понимает.       Её губы дрожат, но она не смотрит в сторону.       — Он был зачат с любовью… не так ли?       Северус закрывает глаза от боли. Он не может отрицать чувств к ней. Но также не может их подтвердить. Он привёл её в свой дом в Паучьем тупике, потому что хотел знать, примет ли она его и всё, что его окружало. Так и произошло. Он занимался с ней любовью и чувствовал невероятную удовлетворённость. Но потом всё развалилось… Нити сомнений срослись, и его страх нанести ещё больший ущерб в конечном счёте взял верх, заставляя его действовать жестоко, заглушая другие чувства. Его ослепила угроза обмана и манипуляций.       На самом деле, Гермиона сейчас спрашивает, любит ли он её. Но может ли он честно ответить? Может ли влияние Тёмного Лорда замаскироваться любовью? Северус решает, что это не имеет значения. Они могут искать путь либо вместе, либо в одиночку… и есть только один исход, с которым он сможет жить.       — Да, — отвечает он глубоким хриплым голосом, прежде чем наклониться, чтобы захватить её губы своими.       Гермиона выдыхает ему в рот. Она понимает, что это не столько облегчение, сколько неосознанная реакция организма. Девушка ничего не могла больше сделать. Буквально. Его слова поразили её. Насквозь. Она прошла через слишком многое, слишком быстро, и это исчерпало все тщательно разработанные способы справиться.       Но сейчас, когда его сильные руки обхватывают её, прижимая к себе, его губы сцеловывают слёзы и это единственное слово «да» звучит столь убедительно, Гермиона чувствует проблеск надежды на счастливое совместное будущее. Но мог ли её ребёнок надеяться на то же самое?       Гермиона выгибается к нему, пытаясь раствориться во всепроникающем тепле, защитить себя и крошечное существо внутри.       Несмотря на первоначальный шок и отчаяние из-за его откровений, Грейнджер не до конца понимает всё сказанное про «условия» и ребёнка. В конце концов, где доказательства? Какие есть доказательства, помимо исторических выводов и взаимовыгодного характера их отношений?       Возможно, их недуги и не связаны вовсе. Есть даже шанс, что они никогда не откроют истинную природу заболеваний, но всегда смогут помочь и утешить друг друга… чтобы обеспечить этот важнейший баланс. И, честно говоря, Гермиона не видела решения лучше, чем продолжать лечение, исцеляясь вместе до конца их дней. Фактически его поцелуи даже сейчас растворяют боль и сомнения прошлых недель.       Гермиона захватывает его язык и со стоном «наконец-то» и начинает посасывать его, испытующе пробуя на вкус, впивая его. На самом деле она хочет забыть обо всём этом, хочет, чтобы Северус занимался с ней любовью, трахал её, пока сердце и разум не освободятся… хотя бы на несколько мимолётных мгновений.       Но именно этот образ свободы — летящей, не обременённой тяжестью — внезапно потрясает её. Девушка представляет себя милой маленькой птичкой — синей, парящей в голубом небе. Но эта мысль приводит её к чему-то большему… к другому воспоминанию… к другой птице… не такой уж милой… кукушке.       — Чёрт возьми! — Гермиона отталкивает его.       — Что?       — Мне надо идти… нужно кое-кого увидеть.       — Что ты имеешь в виду? — Он недоверчиво смотрит на неё. — Ты же просто упала в обморок.       — Мне нужно кое-что… — Гермиона пытается встать. — Мне нужно кое-что… проверить.       — Гермиона?       Она поднимает руку.       — Мне жаль… Я скоро вернусь.       Пошатываясь, девушка выходит из спальни и направляется к двери в его покои. Когда она тянется к ручке, Северус зовёт её.       Гермиона поворачивается.       — Я могу пойти с тобой. — Северус стоит в дверном проёме спальни, неопрятный, но неряшливо сексуальный, губы покраснели после поцелуев. Гермиона еле сдерживается, чтобы не упасть обратно в его объятья.       — Спасибо. Со мной всё будет хорошо, — заверяет она его. Но осознание того, что он хотел быть с ней, заботиться о ней, заставляет её сердце биться быстрее. — Я скоро вернусь.       Затем Гермиона быстро уходит, пока хватает силы воли.       Шагая к своей комнате, она вспоминает утренние события. Что именно сказала София? Что самка Джобберколл ухаживает за кукушкой, как будто птенец не самозванец или… монстр.       Это серьёзный термин — теперь, когда Гермиона задумывается об этом.       Грейнджер быстро снимает халат и тапочки и натягивает платье, балетки и толстую шаль.       Поднимаясь по лестнице из подземелий, она вспоминает выражение лица Софии, когда девочка предположила, что, возможно, мать предпочла бы растить самозванца, чем вообще не иметь ребёнка. Эта мысль вызывает у неё дрожь, и она ускоряет шаг.       Несмотря на то что сегодня субботний вечер, Гермиона знает, где может быть ученица… Уж больно они похожи.       Выбрав короткий путь, который знает ещё со школьных лет, Гермиона направляется в библиотеку. К тому времени, как она добирается, сердце бешено колотится, и дело не только в физической нагрузке.       Войдя, она вспоминает слова Софии о настоящих детёнышах — тот факт, что они кричали, не успев ещё пожить… они всё равно кричали.       Гермиона тяжело дышит. Промчавшись по проходам, она наконец видит девочку в одиночестве за столом: лицо скрыто за волосами, нижняя губа прикушена, что было чертовски знакомо.       Как только Грейнджер подходит ближе, её охватывает вихрь эмоций.       Она наклоняется, хлопая рукой по пергаменту перед ученицей.       — Кто ты?       София удивлённо поднимает голову, спокойное выражение лица искажает гримаса боли.       Девочка осторожно кладёт перо.       — Разве вы меня не узнаёте? — спрашивает она, голубые глаза приобретают ещё более пронзительный оттенок. — Разве я не кажусь хоть немного знакомой?       Пальцы Гермионы на пергаменте сжимаются в кулак. Кто она, чёрт возьми, такая?       — Я очень похожа на свою бабушку по характеру, — сухо продолжает девочка. — Но мне говорят, что у меня глаза матери.       — Твоя мать? — Гермиона в замешательстве моргает. — Кто она?       — Лили Поттер.       Гермиона в шоке отступает назад.       — Лили… — это всё, что она успевает сказать, прежде чем голос полностью пропадает.       София медленно кивает.       — Дочь Гарри и Джинни Поттеров.       — Но… — выдыхает Гермиона. — У Гарри и Джинни нет дочери.       — Пока ещё нет.       Гермиона чувствует, как кровь уходит с лица.       — Боюсь, что меня зовут не София Лэнгфорд. — Девушка выглядит раскаивающейся, ей явно не по себе от обмана. — Я София Снейп, дочь Роланда Снейпа… известного остальному волшебному миру как Тёмный Лорд.       Трясущиеся ноги Гермионы наконец поддаются, и она падает на колени.       — Я твоя внучка.