Чувства и Бесчувственность

      Гермиона плывёт в прострации. Вода холоднее, чем хотелось бы, но нет сил что-либо изменить.       Руки часами обхватывают живот, не отпуская.       Невозможно. Это просто невозможно осознать.       И всё же доказательства прямо здесь. Разбросаны по полу в ванной.       Неопровержимые доказательства.       Заклинания, зелья и даже маггловский набор тестов единогласно выносят вердикт — Гермиона Джин Грейнджер… беременна.       Но как?       Гермиона не глупа. Конечно, она знает, как такое происходит. И они с Северусом определённо пошагово выполнили весь процесс.       Но вопрос в самом зачатии. У неё не было менструации годами — в буквальном смысле. Целители Святого Мунго не могли понять, связано ли это с её похудением или причина — сама болезнь, но все считали, что Гермиона не может забеременеть.       Ей пришлось смириться с этим — было чрезвычайно трудно, учитывая тот факт, что её последний партнёр был не в состоянии принять это и просто ушёл. Он был её боссом — намного старше её — и хотел иметь семью, которую Гермиона никогда не смогла бы создать.       А теперь это. Грейнджер удивлённо сжимает пальцы на животе. Крошечное создание растёт и развивается прямо у неё под пальцами… бросая вызов всем спорам и выводам, просто находясь там. Это… невероятно.       Но если подумать, улучшение её физического состояния и, возможно, даже то счастье, которое она испытывала рядом с Северусом, могло вызвать овуляцию… Яйцеклетка годами ждала, чтобы отправиться в путь и встретиться с семенем… его семенем… доставленным с такой страстью.       И Гермиона почти в деталях могла представить их единение, когда они слились вместе, прижимаясь к друг другу.       Это идеально.       Но на этом совершенство закончилось.       Северус.       Её руки моментально соединяются, пальцы переплетаются.       Как Северус это воспримет… теперь, когда он не хочет иметь с ней ничего общего?       Будет ли он чувствовать себя пойманным в ловушку? Будет ли думать, что Гермиона сделала это специально? Чтобы удержать его… чтобы обеспечить постоянный приток целебного бальзама?       В конце концов, Снейп спросил, принимает ли она что-нибудь в тот вечер… предохранилась ли. Гермиона избегала вопроса о беременности, не желая раскрывать жалкое состояние своего тела, свои недостатки как женщины. Тогда девушка задавалась вопросом, не откажется ли и он от неё… из-за этого.       Но даже без этого… Северус отверг её без этого признания… без этого последнего решающего аргумента.       Гермиона смотрит на трещины в потолке, оставшиеся там после войны даже по прошествии стольких лет. Никто больше не встречается. Каждый пошёл по своему пути. И это, наверное, даже хорошо. Если они ввяжутся в эту ситуацию, это обернётся катастрофой.       Она вздыхает и закрывает глаза.       Есть вероятность, что он будет счастлив. Может, Северус всегда хотел стать отцом. Гермиона на секунду представила это. Когда она сидела с ним у огня, касаясь пальцами ног его, он казался таким расслабленным и спокойным. Грейнджер могла представить себе ребёнка, сидящего на его коленях, а Северус читал бы ему одну из любимых книг.       Но этот образ испарился за последние две недели. Теперь мысль о том, как он с любовью обнимает её, как она со слезами на глазах раскрывает хорошие новости, кажется в высшей степени фарсом.       Однако правда в том, что ему нужно знать. Ему нужно сказать.       В любом случае Гермиона не сможет вечно держать это в секрете. Через несколько месяцев её положение станет более чем очевидным. По крайней мере, до тех пор, пока она сможет носить ребёнка. При условии, что её тело сможет поддерживать растущий организм — особенно когда оно едва могло поддерживать её собственное существование.       Эта мысль расстраивает Гермиону куда сильнее, чем она ожидала. И это понимание её беспокоит — так много детей умирает на ранней стадии беременности по многим причинам, и её тело вряд ли является воплощением буйной жизненной силы.       Боль в груди нарастает. Гермиона едва может понять уже возникшее чувство привязанности. Но идея иметь кого-то, о ком нужно заботиться — кого-то, кого можно любить, учить и воспитывать, — покорила её сердце. Это и ощущение того, что ей сделали необычный подарок, который она вряд ли когда-либо ещё получит. Девушка чувствует, как по щекам текут слёзы. Но она даже не осмеливается называть их слезами счастья… пока ещё нет.       Она ему расскажет.       Но ему не обязательно принимать участие. Вообще. Гермиона сама будет присматривать за младенцем.       И даже если они оба не будут нужны Северусу. Даже если он их отвергнет — отвернётся, как делал раньше, — Гермиона уверена, что с ними всё будет в порядке.       Вместе.

***

      Гермиона стучит.       Одетая только в тапочки и халат, она чувствует себя совершенно неподготовленной, но ей нужно избавиться от этой ноющей боли в груди. Ей нужно кому-нибудь рассказать. И ему нужно знать.       В глубине души Грейнджер хочет услышать его ответ. Не важно какой — ей нужно осознать реальность этой ситуации раз и навсегда, а не мучить себя мазохистскими сценами, разыгрывающимися в сознании. Она уже сотни раз видела его лицо в своих мыслях, медленно нарастающую ярость, шок, отчаяние и другие ужасные эмоции. От этого ей становится плохо.       Она просто хочет, чтобы Северус…       — Гермиона.       Это он.       Девушка никогда не видела его таким растрёпанным и потерянным, но сейчас описала бы его именно так.       Северус проводит рукой по спутанным волосам, дневная щетина портит его обычно безупречно гладкую кожу.       Отступая, опустив налитые кровью глаза, он впускает её в комнату.       Внутри душно. Книги разбросаны на журнальном столике. На каминной полке стоит бутылка огневиски — наполовину пустая.       Наверное, не лучшее время обрушивать на него новости.       Гермиона поворачивается, надеясь вернуться в другой раз, но вдруг Северус говорит:       — Я рад, что ты здесь.       Слова замирают на её губах.       — Нам нужно поговорить. — Он указывает на кресло у камина.       В нерешительности Гермиона ждёт, пока он займёт кресло напротив. Затем она следует за ним, усаживаясь на самый край на случай, если понадобится побыстрее уйти.       — О чём ты хочешь поговорить?       Гермиона слышит свой отрывистый тон, желая, чтобы Снейп не заметил. Она надеется, что он не уничтожит её полностью, когда придет её очередь говорить.       — Я считаю, что знаю причину твоих страданий.       Ты? Гермиона немедленно останавливает внутренний голос от сарказма.       Но потом до неё доходит значение его слов.       Она наклоняется вперёд.       — Что это? Какие причины?       — Сначала я должен задать несколько вопросов, — Северус говорит медленно, методично. Он не выглядит пьяным, просто очень уставшим.       Гермиона быстро кивает.       — Мне нужна правда.       Правда? Разве она когда-нибудь лгала?       — Я всегда говорила тебе только правду. — Гермиона чувствует, что задыхается, и опускает взгляд на свои сжатые кулаки, которые цепляются за край халата.       Северус не отвечает, и её взор вновь обращается к нему: он смотрит на огонь, свободно сцепив руки, устало опираясь локтями на колени.       Снейп молчал так долго, что, когда наконец заговорил, Грейнджер слегка вздрогнула.       — Когда ты была со мной… в лазарете. Когда ты оказывала «заботу». Было ли между нами что-то… интимное?       Её сердце замирает. Это именно то, что изначально привело к тому мучительному разрыву между ними.       — Это зависит от того, что вы называете интимным.       — У нас был секс?       Вопрос следует так быстро, что ей приходится быстро вдохнуть, прежде чем она отвечает:       — У нас был… оральный секс.       — Ты сделала мне минет?       — Да. — Её голос уже даже не похож на шёпот.       — Я эякулировал?       — Да.       — Ты проглотила?       Её слова застревают в горле.       — Я не понимаю, что…       — Ты… проглотила? — Северус повторяет вопрос более напористо.       — Да! — сердито выкрикивает Грейнджер.       — Почему?       Она вскакивает со стула.       — Что значит «почему»?!       — Ты была студенткой. Я — твоим профессором. До этого мы даже не состояли в особо дружеских отношениях. Что заставило тебя проглотить мой эякулят?       — Потому что… ты…       — Потому что я заставил тебя это сделать. — Его голос сквозит злобой и отчаянием.       Её лицо искажается.       — Нет, я бы так не сказала! Ты не знал, что делал… большую часть времени ты был в бреду. И я чувствовала, что могла помочь. Ты этого хотел. Иногда ты плакал. Я позволила тебе… сделать это.       Его руки почти незаметно дрожат.       — Я хотела это сделать, — заверяет его Грейнджер. — Я не пыталась тебя остановить.       — Тебе следовало это сделать, — горько шипит он, взгляд его чёрных глаз прожигает.       — Но я… не могла. — Её глаза внезапно наполняются слезами. — Я любила тебя.       — Блядь! — рычит он, вскакивая на ноги и уходя от неё.       — Это была не моя вина! — Гермиона кричит в отчаянии. — Я была ещё юна. Мне было так одиноко… без родителей, без лучших друзей. Ты был единственным, кто не ушёл из моей жизни. И ты нуждался во мне. Ты сам так сказал. Ты прикасался ко мне, целовал меня… мои руки… так нежно. Я… Я думала…       — Я не знал, что это была ты, — выдавливает Северус сквозь стиснутые зубы, засовывая руки в карманы.       — Как я потом и поняла. — Гермиона сердито смахивает слёзы. — Ты недвусмысленно разрушил это заблуждение…       Его губы сжимаются от боли.       — Мне потребовалось много времени, чтобы отпустить тебя, — хрипит девушка, пытаясь проглотить ком в горле. — И я действительно так думала, что у меня получилось. До того как…       — Пока не начались манипуляции… — заканчивает Снейп, тревога в его глазах нарастает с каждой секундой.       Гермиона взволнованно качает головой.       — Манипуляции?       — Разве ты не чувствовала этого? — мрачно бормочет он. — Это… непонятное… притяжение?       — Нет.       Северус долго смотрит на неё, прежде чем поднести руку к лицу, медленно потирая веки.       — Я пережил укус Нагайны, потому что принял все меры предосторожности… Я делал инъекции с её ядом в течение многих лет, постоянно носил с собой противоядие и множество качественных зелий, восполняющих кровь… так, на всякий случай.       В ответ Гермиона только молчит.       Снейп вздыхает, затем опускает руку и смотрит на неё.       — Почему же тогда я чуть не умер? Почему я был в таком состоянии много месяцев, в то время как грёбаный Артур Уизли оправился от укуса за считанные недели?       Гермиона хочет потребовать, чтобы он перестал говорить загадками, но слышит ответ до того, как успевает сформулировать просьбу:       — Потому что на меня воздействовал не только яд. Это был он.       — Кто?       — Тёмный Лорд… Волан-де-Морт.       — Но как он мог?       Северус начинает расхаживать по комнате.       — Нагайна была крестражем — единственным живым существом, созданным Тёмным Лордом. После стольких попыток разделения она несла в себе крайне нестабильный кусок его души… который становился всё более хрупким, поскольку другие крестражи постепенно уничтожались. Я считаю, что, учитывая мою историческую связь с Тёмным Лордом, после укуса Нагайны, помимо с яда, должно было быть что-то ещё… что-то вроде переноса.       — Перенос? Ты имеешь в виду?.. — Гермиона смотрит на него.       Северус останавливается, его лицо искажено напряжением.       — Да. Я считаю, что он имел на меня воздействие… как будто я был заражён. И теперь ношу часть его души внутри себя, не обязательно как крестраж, а, скорее, как сосуд для частицы его души… как тот тупой ублюдок Квиррелл.       У Гермионы внезапно пересыхает во рту.       — Но до недавнего времени я не видел этой связи. Я думал, что дело в укусе — гораздо больше яда и, соответственно, значительно больше времени оправиться. Думал, что именно это привело к ухудшению значительной части функций организма. — Северус пристально смотрит на неё. — Это было до тех пор, пока ты не приехала… и мы не начали…       Гермиона оборонительно скрещивает руки.       — И что изменилось?       — Я начал выздоравливать.       — Что? — Брови Гермионы вздымаются. — Тебе стало лучше, как и мне… и ты ничего не сказал?       — Я… не был уверен, что это связано. — Его взгляд ускользает от неё.       Лицо Гермионы краснеет от гнева.       — Да неужели? Тот факт, что мы оба выздоравливали — вместе… ты не думал, что, возможно, наши состояния как-то связаны?       Северус рассеянно проводит рукой по волосам.       — Мне нужно было убедиться. Я хотел в этом разобраться, прежде чем сообщить тебе.       — Сообщить мне? Сообщить о чём? Ты ни о чём не сказал, — Гермиона переходит на крик. — По крайней мере, ничего, что объясняет, что, чёрт возьми, происходит.       Снейп вздыхает, упираясь руками в бёдра и поднимая взгляд в потолок.       — Это подтвердилось только вчера вечером. После прихода Люциуса. — Северус опускает голову. — Я считаю, что ты тоже была заражена в каком-то смысле… в результате того, что я заставил тебя сделать. — Он глубоко вздыхает. — Физической и… как ты только что подтвердила, эмоциональной связи между нами — в то время, когда Тёмный Лорд всё ещё активно вторгался в моё тело, — могло быть достаточно.       Руки Гермионы резко поднимаются к лицу. Она прижимает ладони ко рту и носу, не решаясь дышать.       — И пока моё тело боролось с ним… как с инфекцией, которая пряталась внутри меня, ожидая нужного момента… твоё — нет. Она пустила корни, развивалась и распространялась. Я считаю, что твоё «состояние» — это на самом деле реакция тела на его присутствие и на то, как Волан-де-Морт пытается взаимодействовать с миром через тебя… пытаясь снова почувствовать жизнь.       Гермиона едва слышно хнычет, но не издаёт ни слова.       — Итак, теперь ты понимаешь, что я имел в виду под манипуляциями. — Северус протягивает руку, указывая на них обоих. — Всё это… между нами… было им… запланировано. Когда мы вместе, когда наши сущности соединяются, он становится единым целым. Мы уравновешиваем друг друга, потому что каждый несёт его часть.       Грейнджер недоверчиво качает головой.       — Этого не может быть, — наконец шепчет она. — Если бы это было правдой, он бы наверняка захотел… завладеть другими. Какой смысл собирать нас снова вместе?       Северус подходит к ней, протягивая руки.       — Потому что, чтобы по-настоящему существовать — вернуться в этот мир, а не просто почувствовать это через носителя, — ему нужно тело. Вот чего он хочет. И поэтому я не могу быть рядом с тобой. — Его голос внезапно срывается.       Ошеломлённая, Гермиона смотрит ему в глаза, в которых пылает отчаяние.       — Всё, чего я хочу, — это быть с тобой. Быть рядом с тобой. Внутри тебя… но всё это только подпитывает его силы. Я не мог достичь оргазма, потому что это слишком рискованно. Я даже не должен был быть внутри тебя, если бы не такое сильное влечение… которому невозможно сопротивляться. — Северус делает шаг вперёд и в мучительном отчаянии хватает её за руку. — Гермиона, нам придётся жить с нашими собственными недугами. И даже если мы чувствуем себя «завершёнными», мы никогда не сможем быть вместе. Если это случится… если мы позволим этим двум частям его души наконец проявиться в теле… то он вернётся. Мы будем нести ответственность… за воскрешение Тёмного Лорда.       Гермиона тяжело дышит. Поднимая дрожащую руку, она кладёт её на живот.       Северус смотрит на неё. Ни один из них не говорит. Но затем его лицо начинает трансформироваться, как взрыв в замедленной съёмке. Всё меняется.       Гермиона видит настоящий страх в его глазах.       Затем она проваливается в темноту.