Чувства и Бесчувственность

      На следующее утро Гермионе удаётся съесть всего несколько кусочков сухого тоста. Она осторожно передвигается по своим комнатам, страдая от последствий вечерней сексуальной инквизиции — тело местами покрыто тёмными отметинами и синяками.       Те, которые Грейнджер не может прикрыть одеждой, скрывает чарами. Позже она должна встретиться с Софией, и такие заметные отметины определённо не то, что стоит видеть студенту.       Однако Гермиона не чувствует отвращения к извилистым следам и синякам, украшающим кожу. В конце концов, это свидетельство желания, которое Северус оставил на ней в порыве страсти. Даже если его действия были временами безжалостными и даже грубыми, девушка чувствовала его вожделение, потребность в ней, и в некотором смысле это всё, чего она когда-либо хотела… с самого начала.       Но сейчас? Казалось, что Снейп больше не хотел её. Вчера он выглядел весьма опечаленным, но, вероятно, это обычный дискомфорт от запутанности всей ситуации.       Он «не мог» кончить? Как это вообще физически возможно? Ему определённо удалось добиться эрекции… На самом деле, если уж на то пошло, он был максимально возбуждён. Так почему же Северус не смог кончить? Было ли это по собственному желанию?.. Не мог заставить себя сделать это… психологически, этически, морально?.. Или просто не хотел… хоть и знал, как сильно ей это нужно.       Гермиона хотела попытаться противостоять ему, шатаясь на ватных ногах у его двери, и потребовать объяснений. Но в действительности это его прерогатива. Северус не обязан что-либо делать для неё — точно так же, как она не обязана раскрывать результаты «эксперимента» с Люциусом… и всё же он заставил её. Казалось, что это не его стиль, но, очевидно, так и было. Северус сделал это… и Гермионе это понравилось. Ощущение, как его твёрдый член врезается в неё, даже сейчас вызывает покалывание между ног, несмотря на ноющую боль.       Гермиона проводит руками по своему разваливающемуся телу. Её грудь, кажется, пострадала больше всего. Она такая нежная и чувствительная, что девушка едва может её коснуться. И теперь она с сожалением признает, что ей придётся вернуться к зонтику и солнцезащитным очкам: тело уже не может переносить внешние раздражители, как совсем недавно… когда ей было… лучше.       Гермиона решает отвлечься, заваривая чай и читая об альтернативных источниках энергии в рамках подготовки к уроку на следующей неделе, как вдруг знакомое чувство трепета начинает разгораться в груди. Она должна идти… и проскользнуть мимо его комнат по пути — чего девушка стала бояться. Мысль о том, что придётся вновь встретиться с Северусом лицом к лицу, наполняет её такой сбивающей с толку смесью гнева и отчаянного желания, что это ощущается как ещё один эпизод физической боли — и Гермина мало что может сделать, чтобы справиться или хотя бы погасить эти чувства.       Взяв куртку, солнцезащитные очки, шляпу и перчатки, Грейнджер тихонько закрывает за собой дверь и направляется к выходу из подземелий. Снейп не появляется, и Гермиона чувствует укол разочарования.       София уже ждёт у входной двери, и лёгкой улыбки на её губах достаточно, чтобы показать, что девочка всё ещё сама не своя. Гермиона надеется обсудить то, что беспокоит ученицу, во время их прогулки.       — Всё готово? — Гермиона тепло улыбается.       София кивает и берёт Гермиону за руку. Возможно, прикосновение должно показаться неловким или неприятным, но это не так. Фактически оно приносит комфорт, несмотря на вернувшуюся гиперчувствительность, — как это было, когда она впервые взяла Северуса за руку… на первом свидании. Надо остановиться. Девушка вытесняет воспоминания из головы.       Они выходят на солнечный свет, и Гермиона прищуривается, радуясь, что взяла очки. София слегка сжимает её руку в жесте успокоения, поражая Грейнджер своей интуицией.       Они начинают путь, болтают о потрясающей погоде, цветах на территории школы и новом задании по гербологии, над которым работает София.       Гермиона понимает, что они направляются к озеру — его гладкая чёрная поверхность раскинулась перед ними, — София тянет её в сторону Запретного леса.       — Я полагаю, это безопасно? — поддразнивает Гермиона.       — Я бы никогда не подвергла вас опасности. — София со всей серьёзностью смотрит на профессора. — Я тщательно проверила всю территорию.       Гермиона хмурится.       — Вы были в Запретном лесу?       София кивает.       — Сколько раз?       — Я… Я на самом деле сбилась со счёта.       Гермиона понимает, что, учитывая должность, ей следует бы упрекнуть ученицу — или, по крайней мере, выказать неодобрение. В конце концов, Лес закрыт для студентов. Но сама Гермиона вместе с Гарри и Роном весьма часто изучала это место за свои годы учёбы в Хогвартсе, поэтому решает, что не ей читать лекции другим.       — Что вы знаете о Джобберколле? — неожиданно спрашивает София.       Гермиона на мгновение застывает, пытаясь вспомнить текст учебника «Уход за магическими существами» третьего курса.       — Это весьма редкая птица голубого цвета.       София кивает.       — Перья действительно очень красивые… и очень востребованы.       Гермиона смутно вспоминает отрывки лекций.       — Сыворотка правды?       София наконец искренне улыбается.       — Я была уверена, что вы знаете… Вы самая умная женщина, которую я когда-либо встречала.       Гермиона чувствует прилив тепла, услышав ещё один щедрый комплимент от ученицы, но решает, что может позволить себе небольшую вольность в их разговоре.       — Значит, я не самый умный человек? — дразнит профессор.       — Хорошо… Возможно, один из умнейших.       — И очевидно, вы думаете, другой умнейший — это мужчина?       Взгляд девочки устремляется в землю.       — Да.       Гермиона снова замечает нотку меланхолии в её поведении и решает не давить. Они уже дошли до опушки леса, и разумно сохранять бдительность.       София ведёт её между большими деревьями, их шаги практически не слышны из-за толстого слоя мха, покрывающего землю. Они продолжают идти вперёд до тех пор, пока сквозь листву не попадают лишь редкие лучи солнечного света. Затем ученица резко останавливается.       — Вот, — шепчет она, указывая на ветку над головой.       Гермиона замечает ветвистое гнездо на изгибе ветки и что-то похожее на пушистую крапчатую голову с оранжевым клювом, яростно открывающийся и закрывающийся во время трелей.       — Это что, Джобберколл? — с сомнением спрашивает Грейнджер.       — Нет.       Гермиона хмурится и поднимается на цыпочки, пытаясь рассмотреть получше. Внезапно из ниоткуда вылетает маленькая синяя птичка с клювом, полным насекомых, и кормит ими птенца, который мгновенно их проглатывает и требует новых. Мать прыгает вокруг гнезда, безуспешно пытаясь удовлетворить его — трудная задача, поскольку детёныш, кажется, как минимум вдвое больше её.       — Это кукушка, — объясняет София. — Когда птенец вылупился, он вытолкнул яйца Джобберколл из гнезда.       Гермиона никогда раньше не видела кукушек, но читала о самках этих птиц, которые откладывают яйца в чужие гнёзда, снимая с себя ответственность воспитывать собственных детёнышей. Это умная, но жуткая стратегия, особенно учитывая тот факт, что родные дети приёмной матери убиты в процессе.       — Кукушки — выводковые паразиты. — София обращает к Гермионе до боли серьёзный взгляд. — Этот заменил настоящих птенцов матери. И всё же она ухаживает за ним… как будто он родной. Как будто это не самозванец или… монстр.       Видя, насколько расстроена девочка, Гермиона касается её плеча, пытаясь утешить.       — Природа не всегда справедлива, София. Животные делают всё возможное, чтобы выжить… ищут наилучший способ. И, к сожалению, иногда гибнут невинные.       — Да… птенцы Джобберколл, — печально отвечает София. — Вы знаете, что, когда они умирают, они кричат? Крик несёт в себе все звуки, которые они когда-либо слышали.       Гермиона пристально смотрит на неё, пытаясь понять.       — Я слышала их, — шепчет она. — Я была здесь, когда кукушка вытолкнула их из гнезда. И они кричали. Ещё не успев пожить… даже внутри скорлупы — я слышала, как они кричали.       Взор мерцающих голубых глаз Софии прожигает насквозь, но Гермиона понимает, что история тревожит её гораздо глубже. Ей интересно, что девушка пытается ей сказать.       — Зачем ты привела меня сюда, София?       София быстро моргает, пытаясь скрыть подступающие слёзы. Она покорно оглядывается на гнездо.       — Мать… Вы видите, что она делает?       Гермиона слабо качает головой, не понимая, к чему она ведёт.       — Она заботится о ребёнке… кормит его… как собственного.       — Но это не так. — Тоска в её голосе почти физически ощутима.       — Очевидно, она этого не осознаёт.       — Вы так считаете? — София недоверчиво смотрит на Гермиону. — Думаете, она не понимает? Что нет ничего общего с её птенцами?       Гермиона в полной растерянности цепляется за пролетающие в голове мысли, пытаясь найти ответ.       — Возможно, материнский инстинкт настолько силён, что она просто следует ему. Или, возможно, она знает… но готова растить этого птенца, нежели отказаться от роли матери.       София пристально смотрит ей в глаза, как будто Гермиона только что озвучила какую-то важную информацию, как будто пришло понимание.       — Как вы себя чувствуете? — Девочка внезапно тянется к её руке.       Гермиона удивлённо улыбается.       — Я… Я в порядке.       — Вы снова в очках… и перчатках.       Гермиона поднимает другую руку, смущённо касаясь оправы очков. Она не хочет рассказывать о своём рецидиве, особенно учитывая то, как Софию взволновало её выздоровление.       — В самом деле… Я в полном порядке.       — Вы помните… Я задала вам вопрос в классе несколько недель назад? — София продолжает с беспокойством смотреть на неё… или, может быть, с жалостью?       Гермиона качает головой. Было много вопросов.       — Мне жаль… Вам нужно освежить мою память.       — Вы не восприняли меня всерьёз, но я спросила, беременны ли вы.       Гермиона начинает смеяться.       — И я ответила: «Нет. Конечно, я не б…»       Затем Грейнджер чувствует это — нежную боль в груди, нарастающую тошноту, которую приписала своему рецидиву, усталость, эмоциональный беспорядок — всё это внезапно рушится. И она перестаёт дышать.       Гермиона вырывает руку из хватки ученицы.       — Простите, София, я только что кое-что вспомнила… Мне надо идти.       Повернувшись, она направляется обратно к замку, положив руку на живот.       О боже.