Чувства и Бесчувственность

      Гермиона осматривает комнату и сразу же чувствует укол боли в сердце. Это совсем не похоже на его спальню в Коукворте. Комната обставлена богатой мебелью, которая на первый взгляд кажется довольно мягкой и удобной. Однако Грейнджер моментально поражает осознание того, что они занимались любовью в комнате, которая, без сомнения, принадлежала его родителям и с тех пор, вероятно, практически не изменилась. Один из немногих способов поддерживать связь с родителями. Она не до конца понимала, почему это так важно для него, хотя у самой практически все вещи либо принадлежали семье, либо напоминали о ней.       Беспокоил ещё и тот факт, что девушка первый раз находится в его личном пространстве, в его комнатах… с другим мужчиной. Всё должно быть по-другому… Гермиона должна быть здесь с ним.       Люциус замечает изменения в её поведении.       — Что-то случилось?       Она слегка качает головой.       — Нет… просто…       Он выжидает несколько мгновений, прежде чем тяжело вздохнуть и сунуть руки в карманы.       — Я знаю Северуса очень давно.       Гермиона не отвечает, вглядываясь в темноту за окном.       — Он плохо справляется с подобными вещами. Никогда не справлялся.       Гермиона смотрит на него, недоумевая, и хмурит брови.       — Прошу прощения?       Люциус пожимает широкими плечами.       — Он не особо разбирается в отношениях — и, насколько мне известно, он уже много лет ни с кем не встречался. И хоть мне всегда нравится подкалывать его, я должен признать, что никогда не видел его таким.       Да — он настоящий идиот. Но даже её внутренний диалог неубедителен. У неё больше нет желания вызывать ревность Северуса — потребность причинить ему боль за то, что он с ней сделал, — и её желание отомстить быстро ослабевает.       — Он может быть сварливым ублюдком, но он явно очень увлечён вами. — Люциус продолжает смотреть на неё с серьёзным выражением лица. — Вы всё ещё хотите это сделать?       Гермиона оглядывает его, ошеломлённая искренней обеспокоенностью Люциуса. Она задаётся вопросом, изменила ли его война, так же как и всех. Или, возможно, она просто неправильно его поняла… возможно, хвастовство и бравады всегда были просто спектаклем.       Грейнджер подносит руку к лицу и трёт пальцами лоб, пытаясь сосредоточиться и подумать.       — Я… Мне просто нужен ответ. Неважно, как это произойдёт.       Гермиона слышит, как Люциус поднимает руку к подбородку и задумчиво скользит по редкой щетине на лице. Наконец он отвечает:       — Я готов сделать это сам… Если вы готовы… вдохновить меня.       Гермиона с надеждой смотрит на него.       — Конечно.       Подойдя ближе, Малфой расстёгивает манжеты рубашки.       — Ложитесь на кровать и ласкайте себя. Всё остальное я сделаю сам.       Вздох облегчения срывается с её губ, и Гермиона снимает платье. Пытаясь стянуть нижнее бельё, она слышит тихое бормотание мужчины:       — Оставьте его.       Гермиона смущённо улыбается — ​​никогда не думала, что будет заниматься чем-то подобным по своей воле с Люциусом Малфоем.       Опустившись на кровать, девушка переворачивается на спину и смотрит в потолок. Люциус делает шаг вперёд и оказывается прямо над ней. Слегка наклонив голову, он тянется к своей ширинке, расстёгивая её, чтобы высвободить член, который, к удивлению Грейнджер, оказался почти таким же впечатляющим, как и у Северуса. Пенис уже в полуготовом состоянии, и Гермиону поглощает то, как Малфой сжимает его и ловкими движениями руки, плавно и размеренно поглаживает всю длину и головку. Она всегда считала, что наблюдение за тем, как кто-то доставляет себе удовольствие, — самое откровенное, что можно вообще увидеть.       Люциус явно разделяет её мнение и приподнимает бровь, намекая, чтобы Гермиона последовала его примеру. Тот факт, что она считала это настолько интимным занятием, не позволял ей смотреть на Люциуса, пока она касалась себя. Но он, кажется, совершенно не обеспокоен тем, что её глаза прикрыты, — всё его внимание сосредоточено на её руках. Одной ладонью Гермиона обхватывает грудь, а другую кладёт поверх трусиков. И только тогда она понимает, насколько чувствительной стала. Скорость регресса крайне обескураживает и расстраивает, и Грейнджер всё больше надеется, что мужчина, поглаживающий её сейчас и издающий периодические тихие стоны, сможет всё изменить.       Но по мере того как пальцы скользят под резинкой трусиков и опускаются к клитору, его образ мгновенно испаряется и его затмевают яркие воспоминания о мужчине в соседней комнате. Достаточно прикоснуться к клитору, чтобы возродить ощущения его ласкающего языка, горячего и твёрдого, его нежных губ, посасывающих плотный комочек нервов; рука на груди, сжимающая её сосок, принадлежит ему; Гермиона даже может чувствовать его лёгкие, как пёрышки, поцелуи, скользящие по контуру её челюсти.       Гермиона вздыхает — Северус действительно самый изысканный любовник. И когда она представляет, как его член проталкивается внутрь, то из груди вырываются прерывистые стоны.       Пока пальцы потирают клитор и щиплют сосок через бюстгальтер, Гермиона, к своему удивлению, обнаруживает, насколько сильно возбуждена — не из-за эксгибиционизма, а из-за того, что заново переживает эти восхитительно чувственные моменты с ним — мужчиной, который стал для неё одним из самых близких людей.       Тогда девушка понимает, что совсем не ненавидит его. Она так глубоко чувствует потерю и пустоту без него, что видит отстранение как единственный выход и возможность защититься.       По мере того как печаль утихает, а возбуждение нарастает, Гермиона слышит, как ускоряются движения руки Люциуса.       — Живот, не так ли?       — Если вы не против.       Как будто она в бакалейной лавке покупает мясо.       Спустя несколько мгновений Гермиона чувствует, как Люциус встаёт на колени рядом и с финальным стоном покрывает её живот тёплыми струями.       Ей даже не нужно втирать сперму, чтобы узнать ответ.       Гермиона открывает глаза и замечает последние медленные движения кулака, пока мужчина выжимает последние капли ей на живот.       Тихо пробормотав «спасибо», девушка приподнимается на локтях.       Люциус кивает, широкая грудь поднимается и опускается под его сшитой на заказ рубашкой.       — Рад был помочь.       Затем Малфой наклоняется ближе.       — Если вам понадобится ещё… какая-нибудь услуга, я с радостью окажу её. Но взамен мне потребуется немного больше.       Гермиона кивает.       Он продолжает смотреть на неё некоторое время, а затем встаёт с кровати и застёгивает молнию на брюках.       — Вы знаете, где меня найти.       — Да.       Наклонив голову и сверкнув взглядом серебристых глаз, Малфой прощается и выходит за дверь.       Гермиона слышит приглушённые разговоры — ни один голос не повышается. Похоже, они не спорят, и вскоре раздаётся ещё один хлопок двери, знаменующий уход Люциуса.       Беспалочковым заклинанием очищая живот, Гермиона медленно поднимается и одевается.       Учитывая то, как Северус с ней обращался, становится понятно, что новость ему не понравится. И поэтому Гермиона решает, что не скажет ему. Теперь она всё равно одна. Соответственно, ему и не нужно знать.       Проведя руками по взлохмаченным волосам, Грейнджер глубоко вздыхает и открывает дверь. Не глядя на него, она направляется прямо к выходу из его комнат, но прежде, чем успевает дотронуться до ручки, Северус оказывается перед дверью.       — Что случилось?       — Это не твоё дело.       Снейп хватает её за плечо и разворачивает к себе лицом.       — Каков был результат? — Его чёрные глаза злобно блестят. И Гермионе всё равно почему.       Отталкивая его руку, Грейнджер пристально смотрит на него.       — Это я больна, а не ты. Я не обязана тебе ничего рассказывать.       Кажется, Северус собирается что-то сказать, но быстро передумывает.       Повернувшись, Гермиона хватается за ручку и пытается открыть её, но Снейп снова захлопывает дверь, преграждая путь рукой.       — Ты не можешь заставить меня рассказать тебе, Северус! — возмущённо кричит девушка.       Внезапно Северус бросается вперёд, но останавливается всего в нескольких миллиметрах от её лица. У Гермионы перехватывает дыхание, когда она чувствует тепло его губ на изгибе челюсти. Он ничего не говорит, но его губы двигаются взад и вперёд, практически не касаясь её. Этого достаточно, чтобы кожа покрылась мурашками.       — Ты не можешь просто так… — Её слова утихают, когда язык внезапно скользит по мочке уха.       Дыхание прерывается, а затем и вовсе замирает, когда его зубы слегка сжимаются, дразня податливую плоть. Со стоном Гермиона наклоняет голову набок, полностью подвластная его чарам. И когда Северус отстраняется, его язык очерчивает контур уха, Грейнджер задыхается и приподнимается на пальцах ног. Его нежные ласки распаляют огонь внутри.       В отчаянии схватив его за рубашку, Гермиона грубо дёргает от смеси желания и разочарования. Она хочет кричать на него. Кричать о боли и печали в самое ухо, чтобы Северус наконец всё понял. Но теперь его руки лежат на её теле — одна нежно придерживает голову, а другая скользит в глубокий вырез и захватывает сосок. Её слова снова теряются в невероятных ощущениях.       Его рот двигается вниз, чтобы захватить нежную кожу шеи вокруг пульсирующей венки. Губы и язык сосут и облизывают, пока на шее Гермионы не остаются красные влажные следы страсти.       Действия Северуса вынуждают забыть о криках и боли, пока его пальцы безжалостно теребят соски, а другая рука скользит между ног, плотно прижимаясь к половым губам — так, что клитор оказывается в ловушке и постепенно превращается в пульсирующий комок нервов в полном подчинении его ладони.       Её ноги подгибаются. Только тогда Гермиона понимает, что магически привязана к двери. Она пытается открыть рот, чтобы перевести дыхание, но не может. Он поймал её… как муху в паутину… и может делать всё, что ему заблагорассудится. Схватив её платье за ​​вырез, Северус дёргает ткань в стороны, и пуговицы разлетаются по полу, затем расстёгивает её бюстгальтер, освобождая грудь и продолжая пожирать её неприлично горячим взглядом, от которого Гермиона едва не падает с ног.       Платье опадает благодаря ловким движениям его рук, а затем её трусики оказываются брошенными на пол. Северус продолжает терзать её кожу ртом и распалять её киску безжалостными пальцами, пока Гермиона не растворяется в беспорядке мыслей, пронзительно хныкая. Наконец он выпускает её сосок — влажный и болезненно твёрдый — изо рта, прежде чем обратить кипящий взгляд на её наготу, теперь обрамлённую только рваной одеждой. Девушка едва может дышать, пытаясь не потерять сознание от переизбытка эмоций и ощущений.       Затем Гермиона отчётливо чувствует покалывание магии, когда его руки скользят по её телу, создавая форму и сжимая, как глину, заставляя её двигаться дальше к двери и раздвигать ноги, пока она окончательно не раскроется для него.       — Всё ещё не желаешь отвечать?       Его хриплый баритон льётся сквозь приоткрытые губы, пока Северус пронзает её взглядом. Можно безошибочно определить предупреждение в его голосе.       Но нет ничего, что сейчас могло бы заставить остановить его. Из её киски капает. Отчаянная потребность в удовлетворении превосходит даже пульсирующую боль, разносящуюся по телу.       Гермиона вызывающе смотрит на него, и его губы кривятся в устрашающей улыбке, когда он освобождает свой член.       А потом входит в неё.       Гермиона кричит от непривычного растяжения; он проникает глубоко внутрь неё сильным толчком так, что перехватывает дыхание.       Грейнджер может описать это не иначе как экстаз. Она хотела, чтобы он обрушился на неё, — и теперь, когда он это сделал, это настолько всепоглощающе и невероятно, как девушка и надеялась.       Его рот возвращается к её, язык конкурирует с его членом за звание самого жестокого. Одна рука снова энергично дёргает её за сосок, большой палец другой быстро скользит по её клитору, пока Гермиона не прикрывает глаза, готовясь к оргазму, который, кажется, разорвёт её на части.       Северус останавливается. Всё. Прямо перед её разрядкой всё прекращается… если не считать покачивания её вздымающейся груди и резкого крика, умирающего в горле.       Гермиона дрожит, не дыша, надеясь, желая, нуждаясь… и зная, что Северус этого не допустит.       Подавление и разочарование настолько сильное, что Грейнджер чувствует, как слёзы текут по щекам.       А потом он начинает снова, медленно раскачиваясь в ней, дразня, потирая сосок кончиком пальца, перекатывая клитор маленькими стимулирующими движениями, чтобы снова подвести ближе к краю.       Её рот открывается, когда напряжение внутри нарастает, тело дрожит от напряжения, жалкие звуки срываются с её губ, когда Гермиона понимает, что всё её существо хочет только одного в мире — и Северус единственный, кто может это дать. И сейчас он так осторожно держит её над пропастью, что Грейнджер ощущает, как просто сгорает изнутри.       — Пожалуйста, — слово срывается с её губ. — Пожалуйста… позволь мне кончить.       — Ответь мне. — Его дыхание опаляет щёку.       Она этого не сделает.       Не может.       Но должна.       — Конечно это ты, — шепчет она. — Это всегда был ты. Только ты один.       Северус останавливается. Приоткрыв глаза, Гермиона замечает его слёзы. Он вновь начинает толкаться, поглаживая её клитор, доводя до исступления.       Снейп убирает путы, и Гермиона падает с неземным воплем в его руки, всё её тело бесконтрольно содрогается от оргазма, как товарный поезд. Он прижимает её к себе, но девушка не чувствует ничего, помимо сокращений, охвативших таз. Его железный ствол продолжает врезаться в неё, заставляя дрожать ещё больше и продлевая оргазм. Гермиона всхлипывает от шока и облегчения, тело как будто лишено костей, тонуса… абсолютно бесполезно.       И когда Северус наконец отстраняется и осторожно кладёт её на пол, проходит несколько секунд, прежде чем её ноги вновь способны двигаться и держать её. Даже тогда Гермиона продолжает лежать на полу, напоминая ворох брошенной одежды.       Снейп стоит перед ней. Всё ещё с каменной эрекцией.       Наконец Гермиона обретает голос.       — Ты не кончил?       Северус продолжает смотреть на неё с той же грустью.       — Я не могу.       Затем он поворачивается и медленно уходит в спальню. Последнее, что она слышит, — это решительный стук двери. Гермиона остаётся одна, как и Северус час назад.