Украсть свет у рассвета (to steal light from dawn)

— Если ты когда-нибудь не дашь мне кончить, я возражать не буду, — говорит Кроули однажды вечером, словно бы невзначай и абсолютно ничего не предлагая. Просто Азирафаэль уже добрых полчаса покусывает одно и то же место на нижней губе, и всё это время внимание Кроули обращено исключительно к этому чрезвычайно волнительному участку ангельской плоти. — Кончить… что? И где? — рассеянно произносит Азирафаэль, вертя в руках рукопись. Это прекрасная книга, в тисненой твердой обложке с облупившимся золотым напылением, которое Азирафаэль старательно восстанавливает вручную, потому что трепетно-тонкие волокна оказались слишком нежны для обжигающего воздействия благодати. — Где-нибудь. — Кроули скрещивает ноги, ссутулившись в кресле в их гостиной, и неловко ерзает. Его брюки слишком обтягивающие. Очень модные узкие брюки, снабженные совершенно декоративными карманами с негибкой верхней отстрочкой, в которые Кроули может втиснуть только кончики указательных пальцев. Зря. Эта попытка туго натянула его джинсы… еще туже. Особенно на промежности. — В любом месте, в любое время. Я не особо привередлив. Азирафаэль замирает, держа в одной руке косточку*, а в другой — маленькую темно-зеленую кисточку, блестящую золотыми искрами. — Ты хочешь сказать, — осторожно уточняет он, — то есть… Не будет ли с моей стороны необоснованно сделать предположение, что твои слова содержат сексуальный подтекст, а не… ну, например, что они не означают отказ от сопровождения меня к портному? — Да. — Кроули удивленно поднимает брови. — Мне казалось, что это очевидно. Я говорю об оргазмах. — Я все понимаю. — Азирафаэль откладывает рукопись в сторону, изящно примостив инструменты на декоративной фарфоровой тарелке — сделанной в честь Чарльза и Дианы, и памятной уже хотя бы тем, что сотворивший ее художник никак не мог решить, кого он изображает: принцессу Уэльскую или молодого Аледа Джонса. — Могу я спросить, почему? Кроули пожимает плечами: даже просто от одной мысли об этом у него слабеют колени и по телу растекается сладкая дрожь предвкушения. — Это может быть… забавно. Азирафаэль поворачивается к нему лицом — полностью, вместе со своим рабочим креслом. — Мне всегда казалось, что все единодушно считают высшим удовольствием от сексуальной активности именно что наслаждение кульминацией, а не отказ от нее. — Ну, сам-то ты именно так и думаешь, ангел. — Кроули встает, разворачиваясь в эффектной позе и чувствуя, что Азирафаэль не отрывает от него ласкающего взгляда. — Если я и видел настоящего маленького гедониста, то это ты. — Нет ничего плохого в безобидном наслаждении земными удовольствиями между осведомленными и согласными сторонами, — бормочет Азирафаэль, повторяя мантру, к помощи которой он прибегал всякий раз, когда Кроули дразнил его на эту тему. — Конечно, нет. — Кроули подходит к Азирафаэлю, который все еще наблюдает за ним. Теперь он стоит над ангелом, который сидит, прислонившись спиной к письменному столу, с безупречной складкой на хорошо отглаженных брюках. Однако верхняя пуговица ангельской рубашки расстегнута, обнажая мягкую впадинку у основания шеи. Кроули ужасно хочется прикоснуться к ней языком. — В любом случае, это не ты не кончишь. Это буду я. — О, очень самоотверженно. Даже жертвенно. Может быть, стоит приготовить алтарь? Кроули на мгновение закрывает глаза, слишком живо представив себе, как он лежит на безжалостной шероховатости камня, а руки Азирафаэля светятся и обжигают, вдавливаясь в самые темные уголки его тела. Еще одна фантазия на другое время.  — Не в этот раз, ангел, — говорит он, с трудом сглатывая. — А зачем тебе это нужно? Быть отвергнутым? — спрашивает Азирафаэль, ласково гладя Кроули по бокам, скользя по его ребрам, щекотно согревая кончиками пальцев голую часть спины, где рубашка никогда не держится под ремнем должным образом, а брюки всегда сползают слишком низко. Кроули снова пожимает плечами. Он не знает точно, что это такое, но в его сознании есть место, где парадоксы и противоречивые желания пересекаются и становятся неотличимы друг от друга; где короткая острая вспышка боли и спираль удовольствия иногда кажутся одним и тем же; где он хотел бы отдавать и служить, но так же сильно хватать и брать, и иногда эти импульсы тоже становятся идентичны. — Ну, не знаю. Я просто хочу попробовать. — А как насчет меня? — Азирафаэль задирает рубашку Кроули, обнажая острые выступающие кости таза, и Кроули чувствует, как напрягается его член, когда Азирафаэль прижимается лицом к его животу, нежно и вопросительно. — А что я получу за то, что откажусь от тебя? Кроули непроизвольно дергается вперед, навстречу дразнящему прикосновению, и начинает заикаться: — Ты же мне… н-не откажешь… — Его голос, и без того уже высокий, срывается в хрип, когда Азирафаэль целует (мокро, открытым ртом) его в живот, прямо над пуговицей джинсов, где металл оставил красные отметины на коже. — Ты дашь мне именно то, чего я хочу. Азирафаэль замирает, и его пальцы, которые нашли свой путь вниз, чтобы сжать в горсть обтянутую джинсами задницу Кроули, тоже останавливаются. Он поворачивается к Кроули с мягким выражением удивления и осторожной неуверенности на лице. — Кроули, — говорит Азирафаэль, и его голос вздрагивает, а затем он вдруг начинает возиться с пряжками, пуговицами и проклятым, негибким материалом джинсов Кроули, чтобы стащить все это вниз и отбросить прочь, позволив изнывающему члену Кроули упруго подпрыгнуть и угодить точно в раскрытый рот ангела. Азирафаэль отлично справляется с этим, втянув член Кроули сразу на всю длину обдав тугим жаром, вбирая его в себя и всасывая с неумолимой, усердной настойчивостью, покачивая головой взад и вперед, пока Кроули, не в силах больше сдерживаться, не заходится громким и отчаянным криком, толкаясь вперед и судорожно кончая в горло Азирафаэля.  — Это было потрясающе, — говорит Кроули через мгновение, все еще запинаясь и дрожа. Азирафаэль, чуть отодвинувшись, продолжает покрывать его обмякший и очень чувствительный член поцелуями, мягкими, дразнящими нервы, сводящими с ума. — Но это было совсем не то, что мы обсуждали. Наоборот.  — Я ничего не мог с собой поделать, — фыркает Азирафаэль и наконец отодвигается, чтобы откинуться на спинку стула. Идеальную линию его брюк портит сильная выпуклость в районе ширинки. — И все же тебе нравится идея? — спрашивает Кроули. Он спрятал гиперчувствительный после оргазма член в штаны, но не потрудился застегнуть пряжку ремня или молнию. — Идея… о том, чтобы решить за меня. Когда позволить мне кончить… ну, ты же понимаешь. Нравится, правда? Азирафаэль на мгновение закрывает глаза, зажав ладонь между стиснутых бедер. — Да, — отвечает он наконец, открыв глаза, но не глядя на Кроули. Мягкое, виноватое признание. — Да… Мне это нравится.  — Отлично. — Кроули кладет теплую ладонь на щеку Азирафаэля. А потом улыбается, ярко и острозубо: — Ну ладно, а теперь куда ты предпочтешь мне кончить: в задницу или в рот? _____________ Примечание переводчика: * Косточка — здесь имеется в виду специальный типографский инструмент для заглаживания сгибов страниц при брошюровке и формирования рубчика на обложке.