Гнилой Дед

      Солнечные лучи пробираются сквозь небольшую щелку между темных штор из очень плотной ткани. Из-за темноты комнаты не было понятно, какого они цвета, тот, кто их брал сам уже забыл, что это был за цвет. Синий, зеленый, желтый? Неясно. А вот за шторами, за окном, что они прикрывали виднелось ясно, раннее утро. В кое то веки ясное. Харрикейн в этом году природа не радовала хорошей погодой, конец лета была словно это середина осени, а сейчас, ближе к октябрю, казалось, что вот-вот и выпадет снег. Но лили только дожди или просто свинцовые тучи закрывали ясное небо и такое же солнце от горожан. Хотя одному жителю этого маленького городишки было плевать, что на солнце, что на дождь. Тому самому, что забыл, какого цвета его шторы.       Небольшая гостиная, что находилась за тем самым зашторенным окном, давно не видела солнечного света и освещалась только почти что круглосуточно работающим телевизором, от которого сейчас было слышно только белое шипение. Такой же белый, холодный, свет давал увидеть очертания небольшого кофейного столика и дивана, и что-то из того, кому это всё принадлежало. На полу виднелся рассыпанный попкорн, пульт и подушка, наверное, декоративная, что шла вместе с диваном.       Шипение телевизора прерывал тихий храп, того самого хозяина домишки с зашторенными окнами. Ему, кажется, было очень интересно смотреть какие-то ночные передачи. Настолько, что попкорн был не съеден. Скучные или наоборот слишком увлекательные? Кто знает. Ах, да. Точно. Только этот храпун и знает. Но точно ничего не скажет, ведь говорить некому. Он один. Единственный, кто остался жив, из близких ему людей неизвестно где. На звонки не отвечает. Письма слать неизвестно куда. И ехать также неясно в каком направлении. Все те, с кем он общался, забыли о нём. Или почти забыли. Один ему недавно звонил, что-то бормотал о каком-то плане, но все эти глупости были проигнорированы. Ему ничего не хотелось. Возможно, только спать и смотреть телевизор, иногда есть. Идиллия…       …Которую прервал громкий, очень настойчивый звон телефона. Мерзкий, ненужный. Парень, что вальяжно сидел и спал у себя на диванчике начинал морщиться от каждого более громкого звенящего звука, что повторялся почти что моментально. Лениво открываются глаза, в них виднеется только ненависть к себе, что опять не пошёл спать в кровать, когда то, что ему хотелось посмотреть, закончилось, а продолжил бессмысленно переключать каналы, что теперь у него болит всё, от шеи до задницы. Звон только продолжается, нужно вставать, что и сделал страдающий. Как он предполагал, болит у него всё, одну ногу он отсидел, так что идёт и хромает. По ощущениям, словно пронзает тысяча иголок ту самую костылю, а спина не разгибается, организм просит, даже требует, что-то бодрящее, чтобы окончательно прийти в себя, после сна, но, к сожалению, сейчас было не до этого.       Добравшись до сверлящей уши и мозг машины, что именовали, как телефон, парень отвечает. —Здравствуйте,—он сонный, легкая хрипотца добавляет ему голосу чуть больше шарма, особенно вместе с его британским акцентом,—Чем могу быть полезен?       Он потирает глаза свободной рукой, чтобы хоть что-то видеть, и переводит взгляд на часы. Утро не самое раннее, хотя кому как, как говорится. Половина девятого утра. Кто может так рано трезвонить? —Здравствуйте, вы Майкл Афтон?—обладатель голоса, неопределенного пола, по ту сторону провода однозначно замешкался, не ожидая услышать такой баритон,—Вас беспокоит нотариальное агентство, вы были указаны в завещании,—на той стороне послышалось шуршание бумаги, какие-то документы. —Простите? Вы не ошиблись?— толи до него не дошло из-за того, что он сонный, то ли ещё за чего-то. Какие ещё нотариусы? Какие ещё завещания? Единственный, кто мог его вписать, по его мнению, в завещание – его отец, да и тот пропал куда-то,—Какое завещание?— в голосе чувствовалась неуверенность. —Вы вписаны в завещание Генри Эмили. Вы единственный, кто фигурирует в документах,—маленькая пауза, но Майкл не успевает ответить,—Прошу вас приехать на адрес…       Дальше Афтон не слушал, на автомате просто нашёл огрызок бумаги и ручку и начиркал адрес, что ему продиктовали. Всё, что дальше он услышал, что ему соболезнуют и гудки. Он медленно положил трубку и также медленно отправился обратно на диван. Сев, уже на остывшее место, он смотрел в пол, пытаясь осознать то, что ему сказали. Генри мёртв. Коллега его отца, единственный, с кем хоть иногда Майкл выходил на связь. Точнее наоборот, Генри с ним. Последний раз, когда тот звонил, прошёл месяц или где-то так, Афтон не следит за временем, а он пропустил смерть того, кто был ему дорог, в каком-то смысле.       Следующее, что происходило, для Майкла было, как в тумане. Душ, попытки не оттяпать случайно гниющую фиолетово-серую плоть хотя бы на лице, всё красиво маскируя под слоем косметики до более приличного, человеческого вида. Чёртову расческу, он её терпеть не мог с того самого проклятого дня, последнего дня его работы, она выдирала волосы на корню, если спешить, а они и так на соплях держатся. Он максимум усилий предпринимал, чтобы скрыть себя, скрыть то, что он ходячий труп. Лейшманиоз. Диагноз, что он сам себе поставил, чтобы скрываться лучше, чтобы люди не лезли туда, куда не нужно. Закрытая одежда, что скрывает то, на что косметику не нанести. Темные старые джинсы, водолазка, скрывающая горло, темно-синий тренч, шарф, чтобы прикрывать не только горло, но и лицо, и потрёпанные временем кеды, что скрывали разного цвета носки. До поисков нормальной пары чистых носков не было времени и сил, новость и кончине Генри ударила куда-то посреди рёбер. Ощущение было, будто огрели сковородкой по голове, но отдавалось в груди тяжелой болью.       Но не такой, что бьёт уже по глазам, как только он выходит из своего дома. Давно он не появлялся на свежем воздухе. —Твою мать, блять!— шипит под нос и прикрывает глаза рукой, хорошо, что немногочисленных соседей не видно, ещё бы всыпали, тут же «дети»,—Надо было очки взять,—и снова тихая неразборчивая ругань себе же под нос. Ругань, каждый раз, пока он шёл до автобусной остановки, когда выходило солнце из-за темных, серых облаков. Скоро будет дождь. Главное, чтобы не раньше того, как он вернётся домой или хотя бы сядет в автобус.

***

      Поездка в общественном транспорте это словно ещё один из кругов Ада или какое-то наказание среди них. Плохая идея тащится туда, где не то, что нервы подпортят, так ещё, в случае Майкла, от тебя случайно оттяпают кусок кожи из-за чего та будет мерзко болтаться под одеждой и раздражать его ещё больше, чем тогда, когда она была на месте. Слава всему существующему, что вот ему выходить, Афтон, как ошпаренный, выскакивает из автобуса и направляется в сторону агентства, где проведёт не так много времени, как ожидал.       Бумажки, подписи, удостоверения, вопросы о том, что с ним. Кажется, он перепугал пару сотрудников, когда только зашёл в здание, где находился нотариус. И парочку других, когда уходил. Но ему было как-то плевать с высокой колокольни, не до них сейчас. Ему сейчас надо идти в, уже бывший, дом Генри. Очередная толкучка. Почему он жил так далеко? Майкл был готов крыть усопшего всеми известными ругательствами только из-за места жительства, но не стал, о мёртвых хорошо или ничего.

***

      Ещё посреди дороги Майкл заметил мелкие капли дождя, что бились о землю, слышал где-то вдалеке гром, какие-то отблески молний. А к моменту, как ему вставать, небо обрушило на бедный Харрикейн всё, что у него было, а было там немало. Лило, как из ведра. К этому ещё присоединился ветер, но, слава Богу, не сносящий всё, что плохо стоит. Афтону это не нравилось, ведь придя домой, надо будет опять переться в душ, а сейчас ему ещё слоняться по старому дому коллеги его отца из-за пары безделушек, что шли словно в подарок, к документам, что доля Генри Эмили на пиццерию принадлежит теперь старшему сыночку потерянного отца. —Что же, всё выглядит, как ужастик. Надеюсь, меня что-то загрызёт за этими дверями или что там делают монстры?— говорит он сам собой, ковыряясь ключами в замке до заветного щелчка.       Зайдя в дом Майкл, осмотрелся на наличие тех самых чудовищ, вдруг Эмили проектировал новых аниматроников перед смертью и те его прикончили? Или старая гигантская робо-зверушка выскочит на него. Но к большому, для него, сожалению никого и ничего не было в доме, только мебель и пыль, покрывающая их. Но выглядело намного лучше, чем то, где жил «гость», он сам мысленно это отметил. —Так, посмотрим, что тут,—проходя в глубь дома говорит сам себе Майкл, убирая мокрые волосы с лица, что прилипли из-за своей влажности, открывая более лучший обзор на всю картину,—Что за идиотизм завещать всякое барахло?—проходит ещё дальше и выходит к кухне, с каждым шагом слышится скрип половиц. Они не кажутся такими старыми, чтобы скрипеть. Хотя хрен знает, сколько этому дому лет и кого они менялись в последнее время. Дыр нет и на этом спасибо.       Комната за комнатой. Кухня, гостиная, большой и малый коридоры… Ничего. Нет, корректней будет сказать... —Нихуя, опять нихуя. Если я когда-нибудь буду завещать кому-то что-то таким способом, то нарисую гребаную карту, это просто издевательство!— злостно причитает и шипит под нос себе Афтон перебирая очередную груду вещей, что были разбросаны по дому, прям как у него,—Нахера было все окна зашторивать?!       Ругань летела теперь в каждую вещь, что бесила его. Не так лежит, не так стоит, не так весит. В спальне ему пришлось больше всего возится, нашёл только одну рубашку. Ту, что Генри носил постоянно. Как он её до дыр не затёр ещё? Майклу казалось, что эти куски ткани и ниток старше его самого, он с самого детства видел Эмили только в ней. —Это не входит в список того, что тут моё, но кому не всё равно?—смотря на рубашку говорит подобие зомби, после чего аккуратно завязывает на поясе, чтобы не мешалась,—Надо было сразу идти в подвал, а не…—его перебил резкий скрип, он был громче, чем тот, что исходил с под его ног, пока он шарился по дому, а это значит, что на ветер глупо всё списывать. В мыслях проносится то, что всё-таки прикончили старика его творения, что таились где-то в углах. Тогда как их не заметил?       Шагов не слышно, шарканья ботинок, стук каблуков и прочего нет, только проклятые скрипы. В голову ничего не пришло, кроме как посмотреть, что там. Афтону было срать, сдохнуть он хотел давно, ещё до инцидента на последней работе, а тут такая возможность. Без задней мысли тот спокойно вышел из комнаты и пошёл на первый этаж, чтобы то не ходило, оно только выползло из подвала или откуда-то оттуда.       Спустившись в низ и пройдясь немного по коридору, что вел в гостиную, он заметил еле заметную тень, но скрипы не изменились ни на децибел. —И это что?—еле слышно сам собой опять заводит разговор и кладёт руки на пояс,—Призраки меня и тут настигли?—тихий смешок последнее, что вырывается из его горла перед испуганным вскриком. —Ну, вообще то да,—спокойный, будничный тон, растрёпанные светлые волосы, что отдавали всегда янтарём, старые синие пооттёртые в коленках джинсы, такая же футболка старая белая растянутая футболка в каких-то пятнах, что не отстирать нечем. Это был Генри, появился из неоткуда, когда та самая тень пропала за поворотом. Он был словно живой. Ключевое слово: словно. На виске запёкшаяся кровь, но ран не видно, кожа бледная, даже белая, как сметана, костяшки на пальцах отдают синевой, как бывает. Когда холодно. Это было последнее, что увидел Майкл перед тем, как грохнутся на пол в обмороке,—Майкл!—в карих глазах проскочил страх и нотка надежды, что его гость не помрёт.       Перепуганный крик Эмили услышал только он сам. Полу гнилой, полуживой парень, в котором сидело металлическое нечто из аниматроников детоубийц, что построил его отец, правда перепугался привидения? Серьёзно? Майкл, ты идиот, точно не придурок.