Сыграй на колокольчиках моей души

      Эфир не может и не хочет верить в то, что сам видит и слышит. Он изо всех сил подавляет в горле крик и сжимает кулаки, ощутимо впиваясь ногтями в ладони – физическая боль позволяет держаться дольше. Ему стоит невероятных усилий просто стоять перед Кэйей, предоставляя Паймон возможность вести диалог. Иногда так полезно, что напарница постоянно болтает и даже слова порой вставить не даёт. Эфир сомневается, что смог бы выдавить из себя хоть что-то.       Он не понимает почему... почему Кэйя обманул его и использовал для достижения собственных целей? Да, возможно, это был надёжный вариант, чтобы преступники точно заглотили наживку, но Эфиру казалось, что между ними есть что-то особенное. Кэйя ведь способен его понять, он знает о ценности доверия, но почему-то так беспощадно уничтожил его собственными руками.       Эфир не слушает объяснения, извинения и обещания не повторять подобного вновь, ему тошно от каждого слова, сказанного мягким тоном. Кэйя не жалеет о своём обмане, просто использовал Эфира в своих интересах, поиграв его доверием как разменной монетой. И остаётся только делать вид, что ничего ужасного не случилось и никто ни на кого не держит обид.       Эфиру хочется поскорее уйти подальше от внимательного взгляда, он желает хоть где-нибудь спрятаться, потому что Кэйя пугает его. А ещё волнуется за то, что его вновь могут спеленать сладкими сетями из красивых слов – Эфир этого не хочет.       Он кое-как дожидается того момента, когда Кэйя уходит с рыцарями и преступниками, а потом устало просит Паймон перенести их в Мондштадт. Та беспокоится, всё спрашивает, хорошо ли Эфир себя чувствует, может, ей стоит позвать сэра Кэйю обратно. Он вздрагивает от такого варианта, по загривку проходят мерзкие мурашки, и активно мотает головой, отказываясь.       Кэйя – последний человек, которого хочется видеть.       Один единственный раз Эфир доверился кому-то, кроме Люмин. Всего единожды допустил мысль, что кто-то может понять, прикрыть спину, но в итоге его беспощадно вдавили носом в грязь и попытались утопить, напоминая, что любой может оказаться волком в овечьей шкуре.       Эфир даже не пытается оправдать Кэйю. Всё хрупкое доверие, которое у него было, осыпается на землю осколками хрусталя и царапает кожу, оставляя глубокие раны. Такие не заживают бесследно, они остаются шрамами и ноют в те дни, когда особенно плохо. А хрустальное крошево считается мусором, который невозможно собрать обратно, – такое обычно выбрасывают.       Эфир ругается на себя за то, что купился на чужое очарование и поддался слабости – своему желанию не быть одиноким, уязвимым для мира. Он подставил другому человеку спину в надежде на то, что её прикроют, а в итоге ему под рёбра загнали нож и после предложили пластырь.       Возвращаются в гостиницу они вместе, но Эфир отчаянно хочет остаться один, поэтому всеми силами уговаривает Паймон отправиться в «Хорошего охотника» и принести им еды. Он отлично знает о том, как сильно его напарница любит вкусно и много поесть, так что иногда использует эту маленькую слабость, чтобы уговорить что-то сделать. Паймон, конечно же, соглашается практически в ста процентах случаев, а потому и тут с довольным видом хватает мешочек моры, улетая за едой.       Эфир машет рукой на прощанье, улыбаясь, но когда дверь закрывается – сползает по ней спиной, пряча лицо в коленях. В горле стоит горечь то ли от слёз, то ли из-за предательства, но в этом совершенно не хочется разбираться. Он тяжело сглатывает и сжимает в кулаках штанины, пытаясь остановить дрожь, которая охватывает тело от кончиков пальцев и до макушки.       Эфир всхлипывает от боли, вытирая слёзы об колено, и тихо шепчет под нос обращения к сестре. Ему так хочется вновь увидеть и обнять Люмин, потому что она бы точно не отвернулась, не захотела бы разыграть спектакль у всех за спиной, используя Эфира как свою пешку. Он вздрагивает и вскидывает голову, уставляясь на открытое окно – к нему опять с новой силой возвращается беспокойство, которое шепчет о посторонних, которые могут увидеть всё и везде. В затылке пульсирует тупая боль от переизбытка эмоций и стресса, а потому даже двигаться не хочется, но Эфир поднимается на ноги и идёт к окну.       Он закрывает его и для верности задёргивает шторами, продолжая ощущать на коже покалывание от чужих взглядов. Снаружи ясный день, и Эфир отлично знает, что в его комнату можно заглянуть с улицы, если встать между домами напротив и отойти ближе к цветочному горшку.       Взгляд падает на цветок лилии каллы, который Кэйя подарил буквально вчера, после совместной зачистки лагеря хиличурлов, и Эфир дёргает рукой, ветром снося тот в мусорку. Подарок не был каким-то особенным или необычным, но момент, когда Кэйя осторожно спросил разрешения кое-что сделать и заложил за ухо тонкий стебель, преследовал его весь оставшийся день. В хорошем смысле, что удивительно. Это было очень мило и очаровательно, Эфир просто не мог остаться равнодушным к такому знаку внимания, особенно когда в груди начало цвести тепло и спокойствие.       Сейчас же хочется стереть со своей кожи прикосновения прохладных рук и избавиться от всего, что несло на себе отпечатки воспоминаний о времени, проведенном с Кэйей. Эфир отчаянно утирает слезящиеся глаза и жёстко смахивает со щек крупные капли. Он не может быть слабым, не может убиваться из-за того, что его предали, потому что минутная слабость может сделать только хуже.       Эфир думает: а было ли хоть что-то в словах и действиях Кэйи настоящим? Проявлял ли он когда-нибудь искренние эмоции или же всегда прятался за маской, чтобы в один момент вытащить Эфира как козырь из рукава и положить на стол, меняя исход битвы в свою пользу? Эфир вспоминает каждую улыбку, каждый знак внимания и в итоге жёстко бьёт себя по лицу, заставляя отвлечься.       Любая мысль о Кэйе звоном колоколов отдаётся в висках, словно мозг настойчиво просит не лезть в болото ещё глубже, потому что положение и без того скверное. Эфир хочет знать, был ли хоть грамм правды во всём, что сделал Кэйя, но вместе с тем совершенно не желает к тому приближаться.       Он внимательно смотрит на комнату, проверяя каждый угол, и идёт к кровати, а после падает на неё. Эфир не может остановиться и без конца возвращается мыслями к Кэйе, к его предательству, тем самым причиняя себе боль. Сердце неприятно сжимается, пропуская удар, и продолжает тяжело биться о рёбра, словно кое-как находит причины работать.       Эфиру страшнее, чем было при расставании с Люмин, он к своей же беде убедился в том, что люди, в отличии от миров, не меняются. Они везде одинаково опасны, прячут острые зубы за добрыми улыбками, чтобы потом, когда ты потеряешь бдительность, вцепиться в горло и уничтожить.       Эфир уверен, что за сегодня он не рассыпался пеплом только благодаря какому-то чуду.       – Эфир, Паймон принесла еду, открой дверь! – высоким голосом кричит напарница из коридора, совсем слабо пнув ножкой входную дверь, и Эфир дёргается от резкого звука, почти вскакивая в боевую стойку.       Он нервно оглядывается по сторонам и подбегает к зеркалу, проверяя свой внешний вид. Эфир смотрит на покрасневшие глаза и немного опухшие веки, ещё раз протирая их кулаками, чтобы убрать остатки слёз, и думает, что стоит сделать, если Паймон не поверит маленькой уловке с пылью. Эфир щёлкает языком, махнув рукой, потому что физически не способен исправить это в данный момент. Он быстренько приоткрывает шторы, чтобы в комнате не было так темно, и подбегает к двери. Может, от этого и становится волнительнее, но Паймон хотя бы будет задавать поменьше вопросов.       – С возвращением! – с привычной напускной радостью говорит Эфир, пряча все свои эмоции поглубже за тысячу замков. – Ты быстро.       – Паймон торопилась, потому что ты выглядел грустно, – гордо сообщает та, передавая Эфиру большую корзину. – А вкусная еда всегда поднимает Паймон настроение.       Эфир улыбается в ответ и несёт их обед к столу. Он не знает, чувствует ли что-то кроме съедающей боли и привычного беспокойства, но, кажется, где-то глубоко-глубоко в душе, искренне благодарен Паймон за заботу. Но сам этого не признаёт, предпочитая наглухо закрывать все свои переживания и искренние чувства, из-за которых так наивно обжёгся.       – Я не сомневался, – насмешливо фыркает Эфир, доставая из корзины все тщательно упакованные порции. У Паймон во мгновение ока начинают сверкать глаза при виде еды и едва ли не капает слюна, когда она тянет небольшие ручки к куриному шашлычку. – Приятного аппетита, – желает Эфир, и Паймон мычит ему в ответ с набитым ртом.       Он опускает глаза на еду и начинает есть чисто на автомате, практически не ощущая вкуса очевидно восхитительного блюда. Аппетита нет совершенно, и Эфир бы занялся чем-то другим, но слишком хорошо понимает, что если он не будет нормально питаться, то рано или поздно ослабнет настолько, что станет лёгкой добычей даже для анемо слайма. Из-за неприятной мысли по спине проходит холодок, и Эфир отправляет в рот слишком большую порцию, которую едва ли может прожевать.       Чисто с физической точки зрения у него есть энергия, он потребляет достаточно пищи, чтобы быть бодрым и боеспособным, но вместе с тем его всё равно сетью опутывает слабость. Хочется забыть сегодняшний день как страшный сон – но едва ли у Эфира такое получится, – нет никакого желания делать что-то ещё, только лечь и не двигаться, если выйдет, то можно даже уснуть.       – Что будем делать дальше? – интересуется Паймон, блаженно развалившись на стуле напротив.       Эфир медленно поднимает на неё глаза, удивленный тем, что она так быстро наелась. Он смотрит на свою порцию, которую даже наполовину не съел, и шумно выдыхает. То ли Эфир сегодня так медленно ест, то ли Паймон решила проверить, как быстро может наесться до отвала.       – А нам надо сегодня что-то делать? – с натянутой улыбкой спрашивает Эфир, но Паймон, кажется, не замечает этой искусственности.       – Конечно! – бодро отвечает спутница, поднимая маленькие ручки. – Сайрус просил проверить несколько подозрительных мест, Эмбер ещё попросила прочитать руководство и прийти к ней, и магистр Джин хотела с нами поговорить, – перечисляет она, демонстративно загибая пальцы. – Но Паймон сейчас бы с радостью поспала, – она зевает, сползая по стулу ещё ниже. – Ты же обычно всегда торопишься на помощь.       – Я думаю, что в этот раз мы можем не спешить, – кивает Эфир, апатично тыкая вилкой в салат.       Он так не хочет ни с кем разговаривать, да и в принципе выходить на улицу. А ещё они с Паймон находятся в Мондштадте, в котором кошмарно велика вероятность наткнуться на Кэйю. Эфир почему-то нутром чует, что тот захочет с ним поговорить, возможно, повторно извиниться за то, что сделал сегодня. Но душу разрывает на куски даже от мысли, что надо будет беседовать с тем, кто его так безжалостно предал.       Что-то внутри наивно хочет принять слова Кэйи и простить его, но Эфир во мгновение ока душит этот порыв и заталкивает глубже в душу, туда, откуда оно не выберется. Его воротит от мысли, что он может вновь довериться кому-то, кроме Люмин. Одной подставы достаточно, и новой не хочется.       Эфир отодвигает от себя тарелку с остатками салата и угрюмо откидывается на спинку стула, когда замечает, что Паймон проваливается в сон. Он покусывает губу, размышляя пару секунд, а потом встаёт и подходит к объевшейся напарнице, поднимая её на руки. Паймон вздыхает и немного ворочается, укладываясь в хватке удобнее, и это выглядит даже мило.       Кто угодно будет милым, пока спит зубами к стенке.       Эфир переносит Паймон на кровать и кладёт её на подушку, накрывая уголком покрывала. Та разваливается звёздочкой и тихо посапывает, не собираясь, кажется, в ближайшее время просыпаться.       В дверь кто-то стучит, и Эфир вздрагивает, оборачиваясь через плечо, но совсем немного расслабляется, когда понимает, что звук разносится из соседней комнаты. Сейчас никого не хочется видеть, даже Паймон, к большой радости, уснула, предоставляя возможность побыть в одиночестве ещё какое-то время. Эфиру нужно ещё подумать над произошедшим, даже если желания нет никакого.       Есть ли шанс, что он что-то не так понял?       Эфир скашивает взгляд на кресло в углу и идёт к нему, забираясь с ногами. Он как можно компактнее усаживается, приваливаясь к спинке, и опять вспоминает один из самых неприятных разговоров за последнее время. В этом нет никакой радости, но после небольшого эмоционального перерыва Эфир хочет поразмыслить над всем с более ясной головой.       К сожалению, все слова Кэйи ясны и понятны, в них просто нет места двойному дну. Он предал, использовал, обманул, можно говорить, что угодно, но итог от этого не изменится. Эфир горько усмехается, сжимая подлокотник до скрипа, с его стороны было так глупо доверять кому-то вроде Кэйи.       Он ведь с самого начала видел, что у того есть много секретов, скелетов в шкафу, какие-то свои идеи и планы. Да, Кэйя защищает родной город и людей, но Эфир не может понять, почему для этого обязательно надо обманом использовать других, когда существует так много альтернатив. Это не просто сбивает с толку, скорее, сносит с ног и тащит по земле, беспощадно напоминая о тёмной части, которая есть в любом человеке.       Поведение Кэйи с самого начала было таким, чтобы Эфир повёлся и доверился больше, чем остальным, не так ли?       Это низко, мерзко и ожидаемо.       – Что мне делать, Люмин? – вслух обращается к сестре Эфир, предварительно проверив, точно ли Паймон продолжает крепко спать. – Что?       Люмин, конечно же, не отвечает, но иного и не ожидалось. Она, к несчастью, уже несколько месяцев не может помочь советом.       Эфир резко вскидывается в кресле, когда ему в голову приходит идея. Он не хочет видеть Кэйю, не желает с ним разговаривать или что-то ещё. Нет никакого желания иметь хоть что-то общее с манипулятором, чтобы не запутаться в его сетях и вновь не стать пешкой. Но Эфир-то отлично знает, что в Мондштадте невозможно вечно бегать от Кэйи, рано или поздно с ним просто надо будет столкнуться, этого не избежать. И логично, что в таком случае Монд не самое лучшее место для проживания.       Если Люмин нет в этом городе, то Эфиру нет никакого толка тут оставаться, надо идти дальше.       Но чтобы получить ответ на волнующие вопросы: нет ли где родной сестры в Мондштадте и кто мог быть той самой богиней, нужно как-то поговорить с Анемо Архонтом. К тому же жителям много проблем доставляет Ужас Бури, с которым Эфир обещал помочь.       – Я должен быстрее со всем разобраться и исчезнуть, – решает он, нервно теребя кончик косы. – Паймон, пошли!       Напарница ворочается на кровати, бурчит что-то сквозь сон и зарывается глубже в подушку. Эфир только вздыхает и встаёт, чтобы быстро оказаться рядом и нависнуть над Паймон.       – Мы уходим, – сообщает он и берёт в руки спутницу, прижимая к груди. – Давай поскорее разберёмся с Ужасом Бури, чтобы люди волновались меньше.       Эфир немного недоговаривает о всех причинах, но Паймон знать об этом совершенно не обязательно.       Кэйя сейчас, скорее всего, находится на допросе, значит, вероятность встречи ниже, чем обычно, и это радует. Эфир отлично осведомлен о том, где и когда обычно бывает капитан кавалерии, так что надо будет всего лишь избегать некоторых мест и поменьше светиться в стенах города. Тогда всё будет хорошо, Кэйя не будет так часто появляться перед глазами и вызывать неприятные воспоминания, и, возможно, тревога немного уменьшится.       Эфиру просто надо сделать всё как можно быстрее, получить ответы от Архонта и уйти. Это не должно быть слишком сложно, не так ли?