capricorn

       — Это всё потому, что ты козерог! — с полным слепой уверенности лицом заключает Йоонас, отрывая голову от экрана смартфона. — «Чем старше козероги, тем больше их всё бесит», у тебя так в цитате дня написано.        Нико замер со стеклянным исступлением в глазах, прекратив тщетные попытки скинуть Йоэля со своей спины — тот сам отвалился с кряхтящим неестественно пьяным смехом, согнувшись пополам и держа руки на боках. Вскоре смех стал звонкий и порывистый, будто Хокка не хватало сил сделать полноценный вдох, отчего он свалился на колени и забил кулаком по студийному ламинату, но никто из парней даже не обратил внимание — все взгляды были устремлены на Йоонаса, закинувшего ногу на ногу и державшегося, как держался бы гениальный ученый на собственной пресс-конференции.        — Что?        — Не я придумываю правила, Ник.        — Ну давай посмотрим, — Моиланен встал на удивление прямо для его обычной осанки, — я попросил несколько раз не трогать мой блокнот, потому что там еще сырой материал, который я вообще не хотел бы показывать. И что в итоге? Йоэль прыгает на меня и пытается отобрать его насильно. Это нарушение моего личного пространства, любой бы злился.        — Нет, ты не понимаешь, — не сдавался Порко. — Когда он ворвался в твое личное пространство, ваши пространства совместились, а значит, ты оказался в его зоне так же, как и он в твоей. Вы в одинаковом положении и на равных правах, просто тебе, как земному знаку, не так легко это принять.        Послышался тихий смех Алекси, аплодисменты Олли и лишь Томми молчал, одобрительно кивая. Нико, надеясь получить поддержку извне, глянул на троих невольных зрителей минутного спектакля, но вместо этого столкнулся с наигранным негодованием Матела. «Ну а чего ты ожидал, когда рождался в середине января», — бегущей строкой читалось в его глазах достаточно красноречиво, чтобы Нико понял — у него нет шансов в этом споре.        — Да ты блять гонишь! — он через плечо покосился на поддатого Йоэля, которого накрыла вторая волна заливистого гогота, и вернулся на свое насиженное место: офисное кресло у рабочего стола.        Нико понимает, что все происходящее берет начало вовсе не от положения звезд на сегодняшний день и уж тем более не от месяца его рождения, но максимально блокирует наступающие так невовремя воспоминания: небольшой таунхаус в ночи, громкая музыка, то и дело мелькающие в толпе знакомые лица и разговор, которого, на самом деле, не должно было произойти — который, вероятно, и произошёл только для Нико — но от этого не менее отвратительный. Моиланен почувствовал размазывающийся в груди оранжевой слизью стыд ещё до того, как мысли в его сознании приобрели словесную формулировку, и резко тряхнул головой, да так, что резинка, слабо державшая пучок из темно-русых волос, спустилась ниже закрепленного, и кудри парня окончательно растрепались.        Недели две назад, когда вся страна праздновала Юханнус, парни решили не оставаться в стороне, и после традиционных гуляний у озера завалились в гости к знакомым Йоонаса. Пьяным тушам — что тем, что другим — было всё равно, кто на вечеринке, хватит ли места всем желающим, алкоголя и закусок, даром что праздник всеобщий, и напиться каждый успел ещё задолго до. Нико не жалел ни о решении присоединиться к шумной толпе, ни о том, как с разбегу прыгнул в озеро и напоролся плечом на проплывающую там корягу (благо, что не сильно — отделался одним синяком), ни о времени, проведённом на тусовке как со своими, так и с чужими. Единственное, что он бы сейчас поменял — выпил бы на порядок больше.        Щекочущий трепет ударялся об грудную клетку Нико сотнями взлетевших майских жуков, словно убегающих от сжигающего ядра не пережитых сожалений; осознание того, что все его поступки — одна огромная ошибка, отпечаталось где-то под солнечным сплетением Моиланена сильным ударом под дых, и до сих пор он чувствовал, будто начинает задыхаться, когда вспоминал об этом вечере. Самое обидное, что это не было выходкой, продиктованной пьяным сознанием: он, следуя какой-то распространенной методике, заранее продумал самые нелепые, отвратительные и просто ударяющие по больному исходы, а также свою реакцию на них, и, в принципе, смирился с тем фактом, что способен стойко пережить даже самое страшное, что подкидывало воображение. Но то ли фантазия Нико оказалась слишком скудной, то ли у Вселенной на козерогов слишком извращенные планы — так получилось, что реальность превзошла все ожидания Моиланена.        Невольно станешь верить во все эти высшие силы: Нико не помнит, чтобы его хоть однажды опрокидывали так сильно.        — Не переживай, знак зодиака — ещё не показатель, — Алекси улыбался очаровательно-искренне и смотрел на Нико так, как смотрят на своих друзей школьники, недавно получившие в подарок энциклопедию о богах Древнего Египта и теперь стремившиеся поделиться своими знаниями со всем миром, — там есть лунный знак, восходящий знак, положения во всех планетах и...        — Ничего себе, а на таро нам не раскидаешь? — Томми по-дружески хлопнул Алекси по плечу, и тот немного засмущался, но улыбаться не перестал. — Не хотелось бы прерываться на такой трогательной ноте, но у нас до сих пор нет слов на новый бит.        Нико пролистал страницы недавно отвоёванного блокнота, останавливаясь на последних записях, и желчные чувства вновь подступили к горлу. С одной стороны, хотелось вырвать листки с небрежно выведенными карандашом словами, сжечь и забыть напрочь, да так, чтобы ещё и ни одна живая душа вовек этого не увидела, но только Моиланен тянул страницу блокнота — руки в секунду ослабевали: искренность написанного подрезала сухожилия и тело становилось ватным, а разум затуманивался. Текст так и не завершённой песни проникал куда-то глубоко, на уровень подсознания, и Нико с трепетом перечитывал плохо рифмующиеся, зато такие правдивые строчки. Это могло бы стать хитом, если бы он не знал, что исполнять законченные куплеты придётся с Йоэлем. Именно Хокка не давал стихам и шанса на существование.        Блокнот закрылся с громким хлопком и отлетел в самый угол рабочего стола, проезжаясь и сминая какие-то бумажки.        — Я работаю над этим, — признался Нико. — Думаю, к концу недели смогу что-то накидать.        — Тогда можем прогнать то, что уже есть, — немного успокоившийся Йоэль распластался звездой на полу и вещал откуда-то из угла комнаты. — Я чувствую, как мой голос покидает меня с каждой упущенной минутой.        — Очень лирично для единственного здесь, кто не просыхает уже который день, — смеётся Томми.        Стрелки часов стремительно приближались к двенадцати, когда парни решили, что пора закругляться: за окном смеркалось, они по несколько раз прогнали самые популярные треки и зацепили парочку просто душевных. Думали вернуться к каверам, чтобы не потерять сноровку, но идея так и повисла в воздухе, оставшись не тронутой, по крайней мере, на ближайшие несколько репетиций.        Нико и Йоонас шли по одной дороге, хотя жили в абсолютно противоположных сторонах: Порко возвращался домой, а Моиланен хотел забрести к озеру, в которое свалился несколькими неделями ранее.        — Никогда не знаешь, в каком месте поймаешь вдохновение, — рассуждал он, пока Йоонас устало волочился рядом и слабо верил в творческие порывы друга.        — Слушай, ну не идёт и не идёт, — настаивал Порко. — Посиди дома, расслабь мозги, а как напряжешь вновь — из тебя фонтан польётся, что не остановить, отвечаю.        — Мне надо именно сейчас.        — Блять, козероги — упрямые чертилы. Всегда знал.        Нико остановился посреди тротуара и облил Йоонаса холодным возмущением ярко-зелёных глаз — тот, в свою очередь, сделал несколько шагов вперёд, развернулся и, выдержав зрительный контакт длинной в пару секунд, наигранно-недовольно закатил глаза, мол, «я знаю, что тебя это достало, но меня-то нет». Такая пантомима продолжалась недолго, но Моиланену хватило времени, чтобы понять, что гороскопами Йоонас увлёкся на гораздо более долгое время, чем того хотелось бы.        — Ну даже если б так и было, тебе же Алекси сказал, что не всё зависит от одного знака зодиака.        — Во-первых, сказал он это не мне, а нам всем, во-вторых, какая разница? Под тебя же прям идеально подходит.        Нико цокнул языком, не желая развивать этот бессмысленный разговор — ему пора было сворачивать вниз, туда, где через жидкие тонкие ветки берёз, отражая растущую луну и фонарные блики, виднелось озеро. Он довольно сумбурно попрощался с Йоонасом и ускоренным, чуть-чуть подпрыгивающим шагом, не срываясь на бег, устремился к берегу.        У самой воды было душно, но одновременно прохладно, и тянуло как-то очень по-морскому: тиной, рыбой и застоявшейся водой, но Нико это не смущало, и даже наоборот — притягивало и успокаивало. Равномерный плеск слабой водной ряби, создаваемой лёгким ночным ветром и плескающимися у побережья мальками, действовал на слух, как медитативные практики, только вместо человеческого голоса — голос природы. Моиланен присел на поваленное специально для таких целей дерево в песке и застыл, наслаждаясь одиночеством и напускным спокойствием.        Небольшое озеро в чертах города было обрамлено искусственно созданной лесополосой, а между — таким же декоративным песком. Местные часто заглядывали сюда поплавать, однако надолго не оставались из-за живого городского шума, но ночью, Нико готов был поклясться, озеро не имело ничего общего со своим дневным двойником. Тени морских чудовищ и представители малоизученной озерной фауны, поймав основной — лунный — свет, устраивали дикие теневые пляски под блестящей водной гладью, крепкой и выносливой, как алмаз: наступишь и почувствуешь под ногами холодную твердь, как когда встаёшь босыми ступнями на остывший мрамор. Моиланен ощутил ту самую непреодолимую тягу пробежаться напрямую до берега напротив, так быстро, чтобы танцующие тени, изредка рассеиваемые ненастоящим светом фонарей и собирающиеся вновь воедино, не успели схватить его своими мрачными илистыми щупальцами и утянуть на дно.        Наваждение было настолько сильным, что пришлось взять валявшийся под ногами камень и закинуть вперёд перед собой: как ни странно, он не остался лежать на воде, а утонул с громким бульком, оставляя после себя небольшой фонтан из брызг и расходящиеся, искажающие преломленный свет круги. Нико прислушался — мальки, игриво рыскающие в прибрежной части, уплыли за секунду, а илистые тени водорослей отступили туда, где пережидали дневной зной. Остались лишь зудящие комары, наивно летящие на свет мотыльки и кто-то, стрекотавший в кустарниках.        «Вода всё смоет, — думал Нико. — И всё успокоит.»        Но приторный ядовито-оранжевый стыд нагнал его и здесь: въелся в микротрещины так, что никакая вода не в силах вымыть, и Моиланену ничего не оставалось, кроме как шумно вдыхать ртом сквозь плотно сомкнутые зубы — звук выходил змеиный и сливался с тихим шелестом березовых листьев, подгоняемых озерным ветром. Так шипят не змеи — так шипят люди, когда больно ударились мизинцем ноги об дверной косяк или когда, споткнувшись, голыми коленками проехались несколько метров по неровному, раскалённому жарким июньским солнцем асфальту. Нико предпочел бы и то, и другое разом, лишь бы не желчная тоска.

***

       Он допивает вторую за весь вечер бутылку Хайнекен и выискивает в толпе окрашенную в светлый макушку: Хокка сидит за высоким барным стулом и вливает в себя по инерции всё, что попадается под руку. Моиланен догадывался, что неконтролируемое пьянство солиста не доведёт группу до добра, однако препятствовать эксцентризму Йоэля не то, что бы не стал — даже не считал нужным. По крайней мере, у всех панков должна быть своя изюминка.        Изюминка их группы заключалась в том, что каждый — без исключения — участник был частью модели трехмерной векторной направленности с общей начальной точкой: стартом из пива и совместных посиделок, а декорации в виде количества алкоголя или окружающей среды — формальностью.        Нико наблюдает за Йоэлем из угла комнаты и понимает, что подходить как-то не очень уж и хочется, но истерзанный долгими размышлениями, анализами и теориями разум категорично отвергает иные варианты развития событий. Моиланен уже всё придумал, всё решил и перенёс самое страшное: «у меня к тебе ничего». Он был готов к этому, когда с замиранием сердца отталкивался потертыми кроссовками от каменного пола гаража, в котором сегодня собралось на удивление много людей, делал первый шаг и окликал Йоэля, похоже, намеревавшегося завести диалог с кем-то из толпы.        — Нико! — имя Моиланена затерялось в пьяном смехе. — Я, блять, думал, что вы уже все отсюда ушли нахуй. И забыли обо мне.        — Тебя-то забудешь, — чуть тише и более наигранно смеётся парень, чувствуя, как выступает пот на его ладонях, и вовсе не из-за жары в таком маленьком душном помещении.        Он пристально пялится на Йоэля так, как делал это на расстоянии, и тщательно старается подобрать уже заученные слова, но они так и не выходят — заталкиваются обратно мощным потоком вдыхаемого воздуха и застревают где-то в глотке на полпути. Нико чувствует себя как никогда жалко, но Хокка этого даже не замечает, с выжиданием глядя на замолчавшего напарника.        — Я... — Нико медлит. — У меня...        У него внутри вот-вот дойдёт до своего предела и со звуком бьющегося стекла взорвётся от перенапряжения и резкого скачка температуры ртутный термометр. У него пожары, наводнения, штормы, смерчи и ураганы обрушиваются на леса, пустыни и охраняемые культурные объекты, обращая их по крупицам в прах. У него внутри катастрофа — схлопывается и со взрывом умирает целая вселенная, и этому взрыву срочно нужен выход, пока он не разнёс хрупкий сосуд в виде тела Нико так же, как разнёс его содержимое.        — У меня к тебе чувства. И не дружеские, — Нико медлит, чувствуя, как выходит его последняя воля перед смертным приговором, — и я имею в виду, что... Блять, ты мне нужен, Йоэль.        Хокка молчит, но даже если бы что-то сказал, Нико бы не услышал — для него перестало существовать всё, что было до, и даже ураганы внутри разом прекратились, пожары потухли, а вселенная рассыпалась клубистой пылью и сигаретным пеплом, оставляя внутри лишь холодную каменную пустоту, в которой возможно услышать тихий свист ветра и лёгкое эхо.        Йоэль ничего не отвечает, но аккуратно, касаясь лишь кончиками пальцев, тянется к шее Нико. Прикосновения кажутся настолько обжигающе-горячими, что первый порыв Моиланена — отдёрнуться и отойти на несколько шагов, как недоверчивый зверь, но Нико душит его, и, вопреки своим страхам, подаётся вперёд — доверчиво тянется.        Тогда Хокка и целует его. Резко, порывисто, страстно, оправдывая доверие Нико целиком и полностью, покусывая губы, на которых всё ещё остался хмельной привкус Хайнекена, вырывая из них резкие выдохи — Моиланен чувствует опустевшим и размякшим телом, что воздуха категорически не хватает, отчего голова кружится, а чувства обнажаются до предела. Толпа вокруг сгущается плотным роем, но Нико не видит этого под закрытыми подрагивающими веками — он не был способен ощущать столько, сколько за эти вечные несколько секунд.        Йоэль отстраняется так же порывисто, тратя лишь пару мгновений на обдумывание, и ворует рядом стоящую придурковатого вида пивную бутылку из голубого стекла. Он делает несколько глотков прямо из горла и безудержно смеётся, да так, что пиво идёт через нос — иной нашёл бы это отвратительным, а Нико и сам не может сдержать широкой улыбки, понимая, что он, дурак, зря боялся — его Йоэль не способен причинить вред. Они заливисто смеются, пока Хокка утирается широкой ладонью и откашливается.        — Такое бывает, — хрипло выдавливает он из себя вперемешку со смехом и тяжелым дыханием подавившегося, — бывает, Ник, особенно если пока с девчонками не везёт. Ничего страшного.        Нико явственно слышит хруст и надеется, что это были всего лишь его рёбра.

***

       Наверное, у вселенной какие-то личные проблемы с козерогами — иначе непонятно, откуда такое извращенное чувство юмора.        Хочется выть, но Нико не воет, а лишь глядит на расплывшееся белым пятном в мутной воде отражение луны — её украденный свет сопровождается россыпью сотен звёзд, и Моиланен думает об остальных — тех, которые он ещё и не способен увидеть. Если свет звезды дошёл до него спустя много-много лет после того, как та уже успела взорваться и потухнуть навсегда, то сколько же в этом огромном черном полотне светил, взрывающихся прямо сейчас?        Он не знал ответ на этот вопрос, зато точно был уверен в другом: несколькими неделями ранее одна звезда взорвалась прямо здесь, в Оулу, оставив после себя вспышки гаражных прожекторов и раскалённых лампочек. Мертвый бледный свет теперь отражался не только в водной глади озера, но и в наполненных солёными слезами изумрудно-блестящих глазах.