Chasing the Night to See the Stars

Боль в бедрах Жана оказалась не чем иным, как сильным кровоподтеком в сочетании с воспалением тазобедренного сустава с правой стороны. Жан знает об этом, потому что в субботу днем Реман повел его к врачу на рентген. Доктор рассудителен, говорит Жану все, что он собирается сделать, прежде чем сделать это, и никогда не прикасается к нему, прежде чем Жан кивает, что все в порядке. Он говорит Жану, чтобы он отдохнул несколько дней, чтобы воспаление спало, дал синякам несколько недель, чтобы они зажили, и вернулся, если боль станет еще сильнее. Когда Жан закончил, Реман уже был в приемной, держа в руках белый пакетик с рецептами, в котором, как знал Жан, находился флакон противовоспалительных средств и антибиотик широкого спектра действия. Жан знает об этом, потому что доктор спросил, применялся ли в то время, когда он получил синяк, какой-либо вид защиты, и получил отрицательное покачивание головы Жана в ответ. Понимающий взгляд доктора заставил Жана отвернуться, покраснев от стыда. Как будто каждый человек, которого он встречает, может видеть все сломанные места внутри него.

—

Высаживая его у общежития, Реман передает пакет Жану и мягким голосом напоминает, что таблетки следует принимать утром и вечером, вместе с едой. Жан кивает головой и уходит через парковку. Он тащится к себе в общежитие, благодарный лифту за то, что ему дали передышку после того, как его час тыкали и тыкали. Его бедра болят, голова болит, и последствия антибиотика тяжело сидят в груди Жана. В наше время всё сложное. Он входит в спальню, кивая Джереми и Рейес, которые сидят перед телевизором. Пройдя в спальню, он бросает таблетки на кровать, берет полотенце с одеждой и направляется в ванную, чтобы принять душ. Избегая зеркала, он быстро раздевается и ступает под брызги воды. Долгий, теплый душ-самая изысканная роскошь, с которой Жан столкнулся за две недели в Калифорнии. Здесь вода остается теплой, сколько бы Жан ни стоял. У него есть собственный шампунь и мыло для тела, которые пахнут кокосами. Он никогда не ел кокосы, но думает, что если он на вкус так же хорош, как и на запах, то, возможно, когда-нибудь он захочет попробовать один. Есть много вещей, которые он хочет попробовать. Кокосы и плавание в океане, чтение и обучение вождению. За исключением того, что иногда, а на самом деле все время, Жан едва может заставить себя встать с постели. Мысль о том, чтобы попробовать эти вещи, изматывает. Внутри него такое оцепенение, что никакая горячая вода не может его разморозить. Он всегда чувствовал себя так, но жестокость Рико была достаточной мотивацией, чтобы встать и пойти на тренировку с занятиями, но никто не причинил ему вреда в ОСК, ни Джереми, ни Реман, ни остальная команда. Ничто не может отвлечь его от того, как всепоглощающе пусто он себя чувствует, и это то, что он чувствует. Пустота. Будто ему никогда не хватит ни уроков чтения, ни теплого душа, чтобы почувствовать себя настоящим человеком.

——

Рико нравился контроль. Ему нравилось прижимать к себе Жана, растягивать его и заставлять истекать кровью. Ему нравилось командовать агонией Жана, его криками, стонами боли и нежеланным наслаждением. Он хотел сделать так, чтобы Жан никогда не знал, в какую сторону идти. Ему нравилось вырывать кожу из тела, кровь из вен и пищу изо рта. Красивые птицы не нуждаются в еде. Собственность не нуждается в завтраке. Выпрашиваешь объедки, птичка? Ты знаешь, что тебе нужно делать, чтобы поесть. И Жан сделал то, что должен был, чтобы выжить. Он позволил Рико держать себя и брать все, что хотел, только для того, чтобы у Жана была возможность поесть. Если воспоминание о весе Рико во рту означало, что иногда он не мог проглотить пищу, которую ему давали, не вырвав ее обратно, то это была небольшая цена за те времена, когда еда оставалась внутри. Жан достаточно самосознателен, чтобы понимать, что еда-это не враг, а скорее козел отпущения за нанесенную ему травму. Он пробыл в Калифорнии всего две недели, но здесь ему никогда не отказывали в еде. На самом деле все, особенно Джереми, старались изо всех сил включить Жана в свои планы питания, но он все еще не может заставить себя есть, как они. Он все еще не может заставить себя позавтракать. Реман подумал, что в тот первый день после прибытия в Калифорнию он ел, но, извинившись, пошел в туалет, чтобы его снова вырвало. Ему не разрешали есть до полудня с того дня, как он покинул Францию, и в тот единственный раз, когда он попытался украсть завтрак, он оказался со сломанной рукой. Ему трудно поддаваться еде, как это делают другие. Они просто кладут еду на свои тарелки в столовой, заказывают все, что им нравится в закусочной, делают перекусы в середине дня просто потому, что хотят. Они делают все это так небрежно, не задумываясь, какую цену им придется за это заплатить. А Жан не может этого сделать. Он не может есть овсяные хлопья с Джереми в восемь утра, он даже не может читать меню в закусочной, а перекусы-это настолько чуждое понятие, что даже мысль о том, чтобы положить батончик мюсли в спортивную сумку, заставляет его сердце тревожно трепетать. Поэтому не имеет значения, что таблетки нужно принимать во время еды, утром и вечером. Неважно, что с тех пор, как он приехал в Калифорнию, он ел меньше одного раза в день. Не имеет значения, что он всегда чувствует, что один неверный шаг-и он потеряет сознание от голода или тревоги, или от того и другого вместе. Все это не имеет значения, потому что существует слишком много правил питания, чтобы игнорировать их только потому, что он на новом месте, но он также не может ослушаться Ремана, не принимая помощь, если он хочет остаться здесь, и несмотря ни на что, он думает, что может захотеть.

—

«Состязание в гляделках с бутылочкой таблеток- это не то, чем занимаются нормальные люди» - подумал про себя Жан в тот вечер. Джереми храпит в другом конце комнаты последние два часа, и Жан все это время смотрит на две белые таблетки на прикроватном столике. Рационально он знает, что ему нужно поесть. Он не может играть в экси со своими бедрами в том состоянии, в котором они находятся, и он перенес несколько ЗППП за время своего пребывания в гнезде, поэтому он знает, что антибиотик-это логическое решение избежать этого. Он знает, что Реман разрешил ему поесть, когда напомнил Жану, что нельзя принимать таблетки на пустой желудок. Но он просто...не может. Он не может стряхнуть десятилетнюю привычку, и он не может не принимать эти таблетки, и быть человеком на самом деле намного сложнее, чем изначально предполагал Жан. Он глотает таблетки на пустой желудок и проводит ночь, подавляя сильное желание заболеть. Настойчивый стук в дверь будит Жана в воскресенье утром. Он удивлен, увидев в дверях Гэлакси Рейес, застенчиво улыбающегося и шаркающего ногами взад-вперед. Одетый в спортивные штаны и огромную красно-золотую футболку, с курьерской сумкой на груди,Рейес выглядит как ребенок. Его темная кожа и неухоженные кудри совсем не делают его похожим на свой возраст, и по какой-то причине Жан полностью уверен в том, что Рейес не тот человек в этой команде, который занимается наказаниями. Возможно, именно поэтому он согласился позавтракать с ним в закусочной на другом конце кампуса. Жан помнит закусочную, ту самую, куда Реман повел его в тот первый день в Калифорнии. В это утро здесь тихо, только пожилая пара за столиком возле двери и недосыпающий студент, вдыхающий кофе за стойкой. Гэлакси усаживает за стол в углу, проскальзывая по виниловым сиденьям. Жан сидит спиной к стене, откуда открывается беспрепятственный вид на все заведение, включая дверь. Жан поднимает глаза, когда понимает это; Гэлакси смотрит на него понимающе. Официантка приносит им воды, и Рейес заказывает им обоим французские тосты. Он уточняет, что Жан хочет чернику на своем. - Как тебе в USC?, - нетерпеливо спрашивает Гэлакси. Жан замечает, что его глаза яркие и широко раскрытые, свет мерцает на коричневых радужках, делая их почти золотыми от возбуждения. - Здесь... все по-другому. Теплее. Спокойнее, - нервно отвечает Жан. Он нервно теребит уголок салфетки, ненавидя себя за нервные движения указательного пальца. Раньше он лучше притворялся, что все в порядке. Он мог подшучивать над командными функциями и огрызаться перед прессой. Но как будто что-то внутри него оборвалось в ту последнюю ночь в Гнезде, что-то, что он не понял, как поставить на место. Гэлакси смеется, выводя Жана из задумчивости. - Да, я это видел. Здесь много солнца. - Он замолкает, наклоняя голову, чтобы посмотреть на Жана. - Но на самом деле я привез тебя сюда не для того, чтобы говорить о погоде. Вообще-то я хотел поговорить с тобой о чем-то серьезном. Каждый орган в теле Жана должен перестать функционировать, потому что он мгновенно уверен, что потеряет сознание. Жан ошибался. Жан очень, очень ошибался. Рейес, очевидно, здесь, чтобы изложить ему правила и сказать, как он должен платить за еду, и Жан такой глупый, что думает, что он может прийти на завтрак и не попросить что-то взамен. Он не показывает этого на своем лице, но думает, что готов бежать. Если он использует элемент неожиданности, то, скорее всего, сможет опередить Рейес и выскочить на улицу. Адреналин будет держать его бедра под контролем достаточно долго, чтобы пробежать несколько миль и...он не может бежать. Он не может бежать, потому что Троянцы-его новые хозяева, и они найдут его. Его всегда находят. Жан, Жан, Жан пытается бежать. Пытаешься уйти? Ты никогда не сможешь уйти, милая птичка. Ты принадлежишь мне. Если ты попытаешься бежать, я найду тебя. Если ты попытаешься спрятаться, я найду тебя. Я всегда найду тебя, а теперь посмотрим, сможем ли мы закрепить урок. Дзыньк! Официантка ставит тарелки на стол, возвращая Жана в настоящее. Он старается не показывать страха на лице, но не совсем уверен, что ему это удается. Тарелки с французскими тостами стоят между ними; жалкое подобие Земли мертвеца в войне, в которой Жан не ожидал участвовать так рано утром. Гэлакси пододвигает к себе тарелку, но не поднимает вилку, чтобы начать есть. - Ты знаешь, что у меня семь сестер? - Резко говорит Гэлакси, - Семь сестер, и я один из тех, кто заканчивает с расстройством пищевого поведения. И это...это останавливает все мысли Жана. - На самом деле анорексия, - Продолжает Гэлакси тихим, но уверенным голосом, как будто обсуждает погоду, - Мне было пятнадцать, когда это началось. Во-первых, это было просто одно правило, как без сахара после обеда, а затем это просто как снежный ком оттуда. Никакой еды, кроме воскресений, гимнастики три раза в день, одержимость калориями, никогда не смотреть на свое тело. До одного дня я был 98 фунтов и едва мог встать с постели. Родители отправили меня на лечение, и сейчас мне лучше. Я имею в виду, что у меня все еще есть свободные дни, и я всегда буду бороться с этим, но я могу смотреть на французский тост на этой тарелке и знать, что он больше не мой враг. Жан потерял дар речи. Гэлакси не останавливает его молчание. Он достает из сумки, которую принес с собой, коробку и пододвигает ее через стол к Жану. - Открой, - говорит он. Жан знает. От него требуется все, чтобы не заплакать. Внутри лежат часы. Циферблат покрыт звездами, солнце и луна гоняются друг за другом, а секунды тикают. Время уже установлено, 11:45, и свет закусочной мягко поблескивает на золотой инкрустации вокруг циферблата. Ремешок из толстой коричневой кожи. Это самая красивая вещь, которую Жан когда-либо держал в руках. - Он будет пищать шесть раз в день, три раза в день есть и три раза перекусывать. Таким образом, вам не нужно помнить и не нужно спрашивать разрешения. Часы - это как твои новые правила. Лучшие правила, чем те, что у тебя сейчас. Все в голове Жана гудит. Потому что Гэлакси знает правила. Жан не одинок, потому что Гэлакси знает правила и сам их нарушает, а потом он отдал шпаргалку Жану, чтобы тот тоже мог их одолеть. Когда Жан пытается заговорить, у него сдавливает горло. - Спасибо. - Всегда пожалуйста, Жан, - отвечает он с улыбкой. - Надеюсь, тебе нравятся звезды. Я заметил, что ты всегда смотришь на небо, когда выходишь на улицу, поэтому я подумал, что было бы неплохо взять небо с собой, - Говорит Гэлакси, пододвигая тарелку с тостом к столу, и его пальцы быстро касаются запястья Жана. Когда Жан берет вилку, часы пищат. Жан завтракает в первый раз с тех пор, как ему исполнилось шесть лет, и если слезы тихо капают по его лицу, чтобы смешаться с лужицей сиропа на его тарелке, у Гэлакси хватает такта не упоминать об этом.

—

Позже, когда Жан и Джереми готовятся ко сну, Джереми небрежно прерывает свою ночную рутину, чтобы заметить: “Мне нравятся твои часы, Жан. У Гэлакси хороший вкус, да?" Жан резко смотрит на него. - У Гэлакси тоже были такие, когда он только приехал сюда. Я подумал, что это может помочь тебе, как помогло ему. - и с этими словами Джереми возвращается к чистке зубов, как будто он только что дал Жану разрешение на существование, но прежде чем они устраиваются в своих кроватях, Джереми кладет пачку крекеров рядом с бутылочками с таблетками Жана. В комнате воцаряется тишина, пока Жан нерешительно ест крекеры и глотает таблетки. В эту ночь его желудок спокоен, как и сны.

—

Утром часы щебечут в 8 утра, как раз, когда Джереми вручает Жану миску с хлопьями, которые Моро медленно и методично съедает целиком. Когда во время тренировки чирикают часы, Джереми объявляет перерыв на воду, и Александер достает из сумки коробку батончиков мюсли, бросая по одному каждому члену команды, включая Жана. Впервые он не отказывается от предложения Джереми присоединиться к команде за ужином. Он ходит с ними в "Макдональдс" и ест картошку фри, а смех команды окутывает его. Он чувствует, что, возможно, существование не так запутанно, как он думал. Это не совсем исправлено, но это начало в правильном направлении.