Chasing the Night to See the Stars

Новая и улучшенная стартовая линия Троянцев USC выглядит примерно так: Джереми Нокс, Жан Моро, Сара Альварес, Лейла Дермотт, Гэлакси Рейес, Пенни Александер и Лили Уилкинс. Команда была на удивление собранной, когда Жан появился в раздевалке тем утром. Не было ни навязчивых вопросов, ни долгих взглядов. Они все представились, сказали ему, как они рады его видеть, и на этом все закончилось. Они провели тренировку на поле и устроили потасовку, как будто Жан всегда был в стороне от их команды. Теперь они все заняли свои места на корте. Джереми и Рейес стоят в центре, ожидая, пока Александер разберется. Жан отходит от ворот Дермотт, позволяя Альварес расхаживать взад-вперед в ожидании розыгрыша, который отправит нападающих к ним. Уилкинс сидит на скамейке, ожидая, когда он выйдет после нескольких игр. В воздухе потрескивает безграничная энергия, пока они ждут розыгрыш. Объективно команда USC - одна из лучших в стране. Жан это знает. Он знает их характеристики, имена, слабые и сильные стороны. Он загонял их в угол во время игры, оскорблял за их спинами в Гнезде и провел последние две недели, одержимый их реакцией на то, что он существует на их площадке, но, несмотря на все это, Жан готов быть частью этой команды, даже если это означает, что они владеют им. Он играл против них раньше, но есть что-то похожее на волнение, бегущее под его кожей, когда он играет с ними. Он знает, что он лучший бэклайнер в классе I экси. Он знает, что работа его ног и выносливость находятся на одном уровне с американской площадкой, что его мастерство не может сравниться с другими игроками, стоящими рядом с ним, но это вызов. Вызов на поле - это единственный вызов, который Жану никогда не позволяли принимать, и он позволяет себе чувствовать трепет от этого. Сейчас ничто в его жизни не имеет смысла, но экси у него в крови. Он может истекать кровью и все еще защищать цель, независимо от того, кто его товарищи по команде, но он думает, что ему могут понравиться его новые товарищи. Вес ракетки сосредотачивает его. Он чувствует, как его дыхание успокаивается, когда мяч ударяется о стену, приводя команду в движение. Джереми пробирается к воротам, держа мяч в сетке. Он делает десять шагов, и мяч рикошетом отскакивает от стены в сторону ворот Рейес. Жан бежит вперед, легко передвигая ноги, и проверяет мяч, прежде чем Рейес успевает приблизиться к Альварес. Рейес со смехом подкидывает мяч, прежде чем подхватить его и побежать обратно на центральную площадку. Жан наблюдает, как его хрупкое тело удаляется по полю. Рейес невелик ростом, всего 5 футов 4 дюйма, но он командует полем так, будто он его хозяин. Это качество Жан может оценить по достоинству. Они сражаются в течение часа, бегут тяжело и быстро, привыкая к своей улучшенной линии. Жан находит их исключительными в своей игре, хотя и значительно добрее, чем когда-либо были Вороны. Они смеются над провалами, хлопают по плечам, когда забивают голы, и кричат друг другу через весь корт. Ты бежишь, как пьяный ребенок, Джер! Пошел ты, Гэлакси, крошечный придурок! Александер, ты собираешься передать мяч или заняться с ним любовью? Убийственный блок, Моро! Это...поразительно. Они играют, как будто улыбаются; легко и мягко. Нет никаких сомнений в том, чтобы быть могущественным на поле, но под этой властью нет скрытой жестокости, к которой он привык. Все в их игре отличается от Эдгара Аллана, и все же они не менее эффективны. Идет уже час схватки, и Жан весело проводит время. Все, начиная от стука мяча о стены и заканчивая поощрением Альварес, когда Жан блокирует еще один гол, подстегивает его. Он помнит, как сильно любит эту игру. Возбуждение пульсирует в его крови, когда он поворачивается, чтобы снова заблокировать Джереми. Его плечо покалывает в том месте, где Джереми хлопает его после блока, но Жан не вздрагивает. Он откладывает это отсутствие реакции на задворки своего сознания, чтобы подумать об этом позже, потому что прямо сейчас есть цель, которую нужно защищать. Джереми и Рейес гоняют мяч по площадке, перекрикивая друг друга на бегу. Жан опускается в оборонительную позицию, вертя ракетку в руках, затянутые в перчатки, и ждет. Его центр тяжести смещается к ногам, когда он ожидает движения шара. Рейес находится в пяти футах от Жана, когда Джереми бросает ему мяч, сильнее, чем ему нужно, чтобы сделать такой короткий пас. Несколько событий происходят в быстрой последовательности. Рейес подпрыгивает в воздух, ракетка вытянута, чтобы поймать мяч, а Жан движется вперед, чтобы блокировать его. Мяч приземляется в ракетку Рейеса, но инерция выбивает его из равновесия, когда он приземляется, и он падает на Жана, который опрокидывается с такой силой, что он врезается в стену пеликсгласса бедром вперед и изящно приземляется на пол. Воздух с силой вырывается из его легких, и ему требуется секунда, чтобы взять свое дыхание под контроль, когда боль вспыхивает в его тазу. Он чувствует себя дезориентированным, но знает, что должен подняться с пола, чтобы продолжать играть. Он знает, что его право собственности зависит от его способности защищать ворота, поэтому он любезно принимает помощь Рейес, поднимающегося с пола. Рейес смеется, извиняясь, кричит Джереми, чтобы он прекратил пытаться бросить вызов законам физики, прежде чем бежать обратно на поле. Жан старается не хромать, но чувствует, как глаза Джереми прожигают дыры у него в затылке, когда он заканчивает тренировку. Жан сумел скрыть гримасу, когда возвращается в раздевалку. Он принимает душ и направляется обратно в общежитие, прежде чем Джереми успевает догнать его.

——

Жан потерял слишком много крови к тому времени, как Рико грубо переворачивает его на живот. Как и в любой другой раз, когда Рико делал это сейчас, Жан знал, что он не собирается покидать эту комнату. Жан вскрикивает, когда его ноги раздвигаются под неестественным углом, издалека слышит щелчок, как что-то вывихивается. Боль исходит от бедер и таза. Он слишком выбит из колеи, чтобы сопротивляться, слишком ошеломлен, чтобы сделать что-то большее, чем всхлипнуть от боли, когда Рико входит. Это продолжается, продолжается и продолжается, пока Жан не чувствует, как Рико напрягается, чувствует, как он истекает, когда Рико вырывается. Когда Рико приподнимается и возвращается с ножом, изломанное тело Жана теряет последние силы. Жан не может найти слов, чтобы умолять или просить. Он только всхлипывает, когда холодная сталь пробегает по его дрожащему бедру. Он закрывает глаза и думает о небе-большом, голубом и безопасном. Он думает об океане, о бескрайних синих волнах. Он думает, что, если бы рай действительно существовал, он хотел бы, чтобы он выглядел именно так. Нетронутый и бесконечный.

——

Жан, задыхаясь, просыпается. Он оглядывается и видит, что Джереми все еще спит под грудой одеял на своей кровати, свесив одну ногу с края кровати. Жан проводит дрожащей рукой по вспотевшему лицу и пытается успокоить дыхание. Комната слегка кружится, пока он переориентируется на реальность. Он осматривает свое тело. Бедра болят. Когда Рене забрала его у Эдгара Аллена и поместила в дом Эбби, чтобы он пришел в себя, он был слишком пристыжен, чтобы рассказать им о нападении Рико. Эбби уже потратила несколько часов на то, чтобы сшить его. Он не мог посмотреть ей в лицо и сказать, что позволил сделать Рико. Пока он выздоравливал, это не было проблемой. Он едва мог встать с постели, так что объяснений по поводу его отвращения к сидению не последовало. Синяки на его теле были настолько сильными, что Эбби даже не спросила, откуда они взялись. Когда он, наконец, смог стоять самостоятельно, он принял самый долгий душ, на который был способен, и смирился с тем, что повреждение заживет само по себе, так оно и было, по большей части. У него все шло хорошо, но то, что его сбили в стену во время тренировки, явно сдвинуло что-то, что не должно было быть сдвинуто. Он знает свое тело, знает свои пределы, и что - то здесь не так. Потому что его бедра горят, излучая боль к тазу и вокруг нижней части спины. Но команда вернулась в кампус, и Жан не может сидеть на скамейке, поэтому он подтягивается в вертикальное положение и сразу же жалеет об этом. Боль вспыхивает в нижней части его тела, и комната опасно вращается. Он, должно быть, издает звук дискомфорта, потому что следующее, что он видит, - это Джереми, взъерошенный во сне, в его поле зрения. Жан, с тобой все в порядке? - спрашивает он. Жан заставляет себя сосредоточиться, чтобы не упасть. С ним все в порядке. Он может встать. Он все еще может играть. - Я в порядке. Я просто слишком быстро сел, - он отвечает, гордясь тем, что его голос едва дрожит, когда он говорит. Джереми смотрит скептически, но решает оставить это в покое. Он часто так делает, позволяя Жану устанавливать границы, чтобы культивировать ложное чувство безопасности, но на этот раз Жан благодарен ему. Он не хочет, чтобы Джереми знал, что что-то не так, потому что Жан все еще может играть. Он может и будет. Он должен это сделать. Жан откидывается на спинку кровати и смотрит, как Джереми одевается. Он знает, что Джереми собирается встретиться с девочками за ланчем, потому что вчера отклонил приглашение Джереми пойти с ними. Джереми бросает на Жана последний обеспокоенный взгляд, прежде чем покинуть общежитие. Жан вжимается в одеяло, как только слышит щелчок замка. Его бедра все еще горят, но ему нужно всего несколько минут, и он будет в порядке. Он всегда в порядке.

——

Если Чарльз Реман и может на что-то рассчитывать, так это на то, что дети ему доверяют. Он-самое близкое, что у них есть к родителям в кампусе, и они-самое близкое, что у его вечно одинокой задницы есть семья. Он ругал их за оценки, держал, пока они плакали из-за расставаний, помогал с домашним заданием, а когда школьная администрация пыталась свалить всю вину на студентов-спортсменов, он ругал их за это. Его дети знают, что он всегда прикрывает им спину, и поэтому, когда что-то случается, он обычно первый, кому они звонят, чтобы все исправить. Поэтому, когда Джереми звонит ему в субботу утром, по пути на встречу с Альварес и Дермотт, чтобы сказать, что Жан ведет себя странно, Чарльз знает, что Джереми не дурачится. Если быть честным с самим собой, то он удивлен, что это первый звонок по поводу Жана. Для парня, который пришел к ним с лицом, таким же избитым, как его рюкзак, последние две недели в кампусе были пугающе легкими по сравнению с тем, о чём предупреждал Ваймак. Будь на то воля Чарльза, он бы держал Жана в поле зрения круглосуточно, только чтобы убедиться, что ничто больше не причинит вреда этому чертову ребенку. Но Чарльз -разумный человек, и он знает, что молодым людям нужно свое пространство. Поэтому он позволил Жану провести последнюю неделю, знакомясь со своими сверстниками, скрывая свое беспокойство и только говоря Джереми, чтобы он сказал ему, если что-то явно не так. Поэтому он пересекает кампус и заходит в общежитие Жана и Джереми. В ту же секунду, как он входит в спальню, становится совершенно ясно, что что-то действительно явно не так. Жан не шевелится, когда дверь со щелчком открывается, и это само по себе заставляет Ремана нервничать. Жан-гипервизор. Его глаза всегда ищут угрозы и выходы. Реман готов был поспорить на все свои сбережения, что Жан, если понадобится, сможет сказать вам время, вплоть до секунды. Поэтому, когда он входит и видит ребенка, свернувшегося под одеялом, не реагирующего, Чарльз начинает внутренне сходить с ума. Он кладет руку на плечо мальчика, переворачивая его на бок. Он проводит рукой по пульсирующей точке на шее Жана и вздыхает с облегчением, когда чувствует ровное гудение под кончиками пальцев. Серые глаза вяло моргают, обшаривают комнату и останавливаются на лице Ремана. Малыш не говорит, не двигается. Он выглядит совершенно не в себе, ошеломленный и растерянный, пока ждет, когда Реман пошевелится. Он не сопротивляется, когда Чарли откидывает одеяло. Футболка промокла от пота, и его тело слегка дрожит, но никаких следов крови. - Жан, с тобой все в порядке? - Спрашивает Чарльз, спокойно и размеренно, словно разговаривает с испуганной лошадью. Он видит нерешительность на лице мальчика. Последствия честности так четко просчитываются на лице Жана, что Чарли начинает тошнить. Реман ненавидит это. Он ненавидит, что этот восемнадцатилетний парень должен взвесить варианты, прежде чем сказать ему, что не так. Он ненавидит, что Жану больно, но все же думает, что Реман обидит его за признание, но что бы ни случилось, это должно перевесить последствия, о которых думает Жан, потому что он поднимает дрожащую руку, упирается в бедра и бормочет, «Это больно», почти неслышно, но этого достаточно, чтобы Реман смог услышать. Это признание и просьба одновременно, и Чарльз не уверен, какие правила применимы к этой ситуации, но Жан – один из его детей, поэтому он продвигается вперед. Реман парит над руками Жана, поднимая глаза, чтобы убедиться, что Жан понимает его намерения. Парень все еще выглядит ошеломленным и испуганным, но он кивает, давая разрешение Реману сделать то, что он должен сделать. Жан убирает руки с бедер, и Реман медленно толкает Жана на спину, прежде чем осторожно сдвинуть спортивные штаны парня вниз на несколько дюймов, пока не выступят его бедра. - О боже, Жан. - Шепчет Чарльз, разинув рот. Бедра Жана распухли и покрылись синяками. Синяки в форме отпечатков рук. Реман не дурак. Он может поставить синяки в форме отпечатков пальцев на бедрах и то, что он знает о ситуации Жан в Эдгаре Аллене, и ничего хорошего не выйдет. Он слегка проводит пальцами по опухшему участку, проверяя, нет ли видимых разрывов. Жан всхлипывает, пытается отвернуться от прикосновения, и это убивает Ремана, но он крепко хватает Жана за руки и заставляет его оставаться неподвижным, прежде чем движение сделает все это еще хуже, чем оно уже есть. Он видит, что Жан хочет вырваться из его хватки. - Жан, перестань двигаться, - говорит он низким голосом. Жан мгновенно замирает от его тона, глаза расширяются, прежде чем он начинает бессвязно бормотать. - Пожалуйста, не надо, не сегодня, я не могу, не могу, пожалуйста. Сердце Чарли обрывается. Потому что он понимает, что, по мнению Жана, он собирается сделать, и Чарльз ненавидит себя за то, что не понял этого раньше. Как все это должно выглядеть для Жана. Они в его спальне, и у него в руках запястья Жана, и он занимает властную позицию, и на его бедрах отпечатки ладоней, и... И вдруг он должен убедиться, что Жан знает, что он никогда этого не сделает. - Жан, малыш, послушай меня, послушай, - умоляет он, убирая руки с запястья Жана и держа их перед собой в успокаивающем жесте. - Я бы никогда так не поступил. Я бы никогда не прикоснулся к тебе так. Никто не прикоснется к тебе так, пока ты не скажешь, что все в порядке. Ни я, никто-либо в этой команде, никто. Я просто пытаюсь тебе помочь. Ты позволишь мне это сделать? Он видит, что слова не имеют смысла для Жана. Он видит, что контекста для понимания просто нет, но он также может видеть, как Жан колеблется на грани принятия решения. Позволить Реману помочь ему-значит отказаться от некоторого контроля. Несколько мгновений Жан пристально смотрит на Ремана, ища в его лице обмана, прежде чем мальчик кивает. Реман знает, что проще всего было бы отвезти ребенка в больницу, и пусть этим занимаются профессионалы. Он был тренером достаточно долго, чтобы знать, как выглядят и ощущаются переломы. Он рассуждает о том, что существующий ущерб, вероятно, был усугублен вчерашей игрой Гэлакси на тренировке. Он также знает, что для такого рода физических травм нет ничего, кроме льда, противовоспалительных средств и нескольких дней отдыха. Все это могли бы сделать в больнице люди гораздо более квалифицированные, чем он. Вместо этого он идет к холодильнику и достает два пакета замороженного горошка, крадет полотенце с кухонного стола и шуршит в ванной, пока не находит бутылку ибупрофена. Он возвращается в спальню и пытается не вздохнуть с облегчением, когда видит Жана, лежащего в той же позе, в которой он оставил его. - Ладно, Жан, будет немного больно, но потерпи, - Говорит Реман, осторожно перекатывая Жана на левый бок, быстро подложив под спину и поясницу подушку, прежде чем перевернуть его обратно. Он дает Жану две таблетки ибупрофена и стакан воды, помогает малышу сесть, чтобы проглотить. Стараясь не обращать внимания на затрудненное дыхание Жана, Чарли стягивает спортивные штаны и задирает подол футболки, чтобы влезли оба пакета со льдом. Он сглатывает желчь, которая пытается подняться в горле при виде того, что его встречает. Весь живот Жана черно-синий, еще больше синяков в форме отпечатков пальцев разбросано по бедрам и тазу. От пупка до нижней части туловища тянется неровная исчезающая линия. Старые, белые линии крест-накрест пересекают их путь под синяками, рисуя картину, о которой Реман очень старается не думать. Чарльз заставляет себя вдыхать и выдыхать, заставляет себя методично накинуть полотенце на бедра ребенка и положить сверху замороженный горошек. Дыхание Жана хриплое, но контролируемое, даже когда его тело дрожит от боли, и все в Ремане болит при виде того, как он пытается держать себя в руках. Он нерешительно протягивает руку, чтобы убрать мокрые от пота волосы с лица Жана. Его ладонь задерживается на щеке, большой палец танцует над татуировкой, жестоко вырисованной на коже. Он чувствует, как малыш почти непроизвольно наклоняется к нему. Реман видит, что Жан вот-вот отключится, но не может заставить себя пошевелить рукой. Он снова проводит рукой по волосам Жана, думая о том, как его мама делала это, когда он был ребенком и его рвало от приступа гриппа. Он проводит большим пальцем по скулам малыша, пока не чувствует, что тот дышит ровно во сне. Его рука остается там, втирая гладкие круги на бледную кожу, и он берет момент, чтобы действительно посмотреть на ребенка. Темно-каштановые волосы падают на лоб, неровные в тех местах, где они были вырваны. Татуировка резко выделяется на бледной коже Жана. На носу и щеках у него россыпь веснушек, а под левым глазом желтеет синяк. В состоянии покоя Жан умиротворён, но не так, как в состоянии бодрствования и страха. Боже, этот парень так чертовски молод. Слишком молод, чтобы иметь дело с таким дерьмом. Когда ему было восемнадцать, Чарльз курил травку в лесу за своим домом и заполнял заявления в колледж. Он не пытался понять, кому можно доверять или как перестать страдать. Он не собирался ложиться спать с синяками в форме ладоней на бедрах или нежелательной татуировкой на лице. Он не бежал от прошлого и не боялся будущего. Он был просто глупым ребенком, делающим глупый выбор и не заботящимся ни о чем, кроме себя. Он был молод, свободен и любим родителями и сестрой. Он ел, когда был голоден, и играл в экси, когда хотел, и никто из его сексуальных партнеров никогда не удерживал его и не заставлял делать то, что он не хотел. И хуже всего то, что он хочет всего этого для Жана, но не знает, как ему это дать. Он хочет, чтобы Жан знал, что он в безопасности здесь, с Реманом и его командой. Он хочет, чтобы Жан отвечал ему, завтракал, целовался с кем хочет, время от времени прогуливал уроки и учился читать, чтобы у него была любимая книга. Он хочет миллион вещей для этого ребенка, и когда он сидит там, откидывая влажные волосы со лба, он чувствует, как Жан врезается в его сердце, как будто он всегда должен был быть там. Этот ребенок будет его гребаной смертью.

——

Когда Жан просыпается, он делает это медленно. Он теплый и слегка ошеломленный. В бедрах тупая боль, но ничего похожего на прежнее жжение. Он чувствует что-то прохладное на своих бедрах, жидкость стекает за пояс штанов, и он немедленно паникует от этого ощущения. Быстро открыв глаза, он с удивлением видит тренера Ремана, а не Рико, спящего в кресле рядом с его кроватью. Мужчина скрестил руки на груди, его голова низко свесилась на грудь, тихий храп эхом разносился по темной комнате. Жан протягивает руку вниз по своему телу и вздрагивает, когда чувствует, что причиной жидкости являются пакеты со льдом. Конденсат, а не сперма. Жан вздыхает с облегчением. Когда он снова просыпается, уже утро, а тренера нет. На прикроватной тумбочке лежит две таблетки ибупрофена и стакан воды. Жан впервые думает, что здесь ему будет хорошо.