Ещё одно бесполезное попаданчество

Юноша лежал на широкой двуспальной кровати, укрытый тонким одеялом. Его лицо было умиротворённым, будто он видел самый светлый сон. Но тишину утра нарушил солнечный луч, пробившись сквозь тяжёлые шторы, безжалостно ударил по векам, заставляя его нахмуриться. Несколько мгновений — и глаза нехотя приоткрылись, встречая день. Когда его взгляд остановился на чужом потолке, как он резко сел, охваченный тревогой. Оглядевшись, он тут же осознал, что находится в совершенно незнакомой комнате. Широкая кровать под ним была громоздкой, устлана мягкими шёлковыми простынями бежевого цвета. Одеяло казалось тяжеловатым, с мелкими вышитые узорами, что контрастировало с привычными однотонными тканями. Его взгляд скользнул к массивному деревянному шкафу напротив. Тёмного оттенка древесина блестела под утренним светом, а искусная резьба придавала мебели вид настоящего произведения искусства. Каждая деталь, от изогнутых ручек до декоративных узоров, казалась слишком изящной для повседневного быта. Это был шкаф не для вещей, а для демонстрации богатства. На стенах — старинные канделябры, без привычных лампочек. Вместо них были толстые белые свечи. В углу, на столике, стоял тяжёлый металлический фонарь с матовым стеклом, как из викторианской эпохи. На полу лежал потёртый, но всё ещё роскошный ковёр с замысловатыми узорами. Стены, оклеенные обоями пастельных тонов, с выцветшими цветочными орнаментами, дополняли обстановку. Лёгкий запах старого дерева и полироли заполнял воздух, такой же запах обычно можно почувствовать в антикварной лавке. Всё вокруг дышало стариной, незнакомой и чужой. На мгновение он замер, ошеломлённый. Его руки машинально потянулись к телу, словно в надежде, что прикосновение вернёт ему чувство знакомой реальности. Но тут его охватила паника: грудь была абсолютно плоской, не было привычных округлостей, привычной мягкости. Подчиняясь непроизвольному порыву, он направил руку между ног и замер, ощутив под мягкой тканью брюк настоящие мужские гениталии, которых попросту не могло быть у женщины. В углу комнаты стоял туалетный столик с овальным зеркалом, и он быстро подскочил к нему. В зеркале было незнакомое лицо молодого мужчины, не старше двадцати пяти, с благородными чертами, слегка взлохмаченными тёмными волосами и густой щетиной. — What the hell?! (Что за чертовщина?!) — вырвалось у него, и собственный голос, глухой баритон, резко ударил по ушам. Он тут же замолк, боясь произнести что-либо ещё. Брюнет выглядел напуганным. Само собой — ведь в тело этого юноши каким-то необъяснимым образом попала чужая душа. Причем душа принадлежала немолодой женщине по имени Эмили. Эмили застыла перед зеркалом, не доверяя своим, не своим глазам. Её разум отчаянно пытался разобраться во всём, найти хоть какое-то объяснение. До того как открыть глаза в этой странной спальне, она сидела в самолёте, который направлялся к солнечным Мальдивам. Это должно было быть её долгожданное путешествие, отпуск, который она с таким трепетом планировала и ждала. Эмили грезила, как будет расслабляться на гамаке и загорать, как отключит мозг и забудется на дне бутылки. Мимоходом она собиралась позволить себе оторваться с каким-нибудь привлекательным мужчиной, ведь уже пол года как у неё была абсолютная засуха на личном фронте. Она уже расслаблялась, забывала о работе, о повседневных заботах… Но вдруг самолёт попал в зону турбулентности. Вначале это было лишь лёгкое покачивание, но вскоре оно перешло в настоящую ужасающую бурю. Последнее, что она помнила, — это голос пилота, призывающего пассажиров сохранять спокойствие. В иллюминаторе она видела бушующий океан под чёрными грозовыми тучами, а молнии сверкали совсем рядом. Справа сидела молодая девушка, крепко прижимая к груди крестик, и громко молилась. Стюардессы спешно раздавали пассажирам какие-то указания, требовали надеть спасательные жилеты. Её сердце громко колотилось, она вцепилась в подлокотники, с ужасом ожидая неминуемого, ожидая неизбежной смерти. После было ощущение падения... Похоже, всё это были последними мгновениями её жизни. Однако вместо того чтобы умереть, она каким-то непостижимым образом очнулась здесь, в теле этого юноши. В этот момент Эмили вспомнила десятки прочитанных книг и просмотренных фильмов про переселение души, которые раньше казались ей всего лишь нелепой фантазией, и на сердце стало немного спокойнее. Если её жизнь действительно оборвалась в той авиакатастрофе, то, возможно, новая реальность — даже в мужском обличии — не так уж и страшна. Да, всё, что было знакомо и понятно, вдруг осталось позади, а впереди была только неизвестность, но она не утратила самого главного. Она погибла, но, вопреки всему, смогла вновь открыть глаза, стоять на ногах, дышать, видеть, ощущать, чувствовать, как сердце бьётся в груди. И всё это было ни что иным, как чудом. Эмили бросила ещё один взгляд на своё отражение — крепкие плечи, угловатые черты, мужскую фигуру, к которой предстояло привыкнуть. Конечно, к такому внезапному перевоплощению невозможно относиться со спокойствием, «лишняя конечность» между ног вызывала у неё острый дискомфорт, но это уже не казалось таким уж страшным. Эмили как-нибудь переживет. Придя в себя и усмирив панику, женщина ощутила невыносимую жажду. Казалось, тело страдало от обезвоживания ещё до её переселения. Сухость во рту вынудила её покинуть спальню. Она оказалась в узком коридоре с несколькими дверями: одна, очевидно, вела наружу, остальные — в другие комнаты. Она начала проверять двери одну за другой, надеясь найти кухню или хотя бы кувшин с водой. Первая дверь справа привела её в плохо освещённую комнату. Там стоял большой дубовый стол с кожаным креслом и шкаф, до отказа заполненный книгами. Комната явно использовалась как кабинет — атмосфера строгая, деловая, чисто рабочая. Однако здесь не было ни намёка на воду, поэтому она закрыла дверь и перешла к следующей. Вторая дверь слева открылась в просторную, хорошо освещённую комнату. У стены стоял диван, неподалёку виднелся старинный стол, а в центре комнаты — большой камин с тщательно выложенной каменной кладкой, на которой были расставлены маленькие статуэтки и подсвечники. Это была, без сомнения, гостиная. Но здесь, как и прежде, никаких признаков воды. Сдерживая нарастающее раздражение, Эмили подошла к следующей двери, которая, к её облегчению, оказалась входом в просторную столовую с аскетичным, но уютным интерьером. В углу стояла большая кирпичная печь с высоким дымоходом, рядом с которой стояли несколько деревянных стульев и большой стол. На другой стороне комнаты стоял старый кухонный гарнитур с глубокими резными фасадами. Но больше всего её внимание привлекли две огромные деревянные бочки, стоящие у печи. В надежде, что в одной из бочек будет вода, Эмили подошла ближе и осторожно сняла крышку. Её догадка оказалась верной — бочка была наполнена водой. Не раздумывая о том, чтобы найти кружку или ковш, она просто склонилась над краем бочки и принялась жадно пить, погружая подбородок в прохладную воду. Сладкая, ледяная свежесть моментально утолила жажду, возвращая ей силы. Когда она наконец остановилась, то зачерпнула воду ладонями и освежила лицо, смывая остатки сна и наваждения. Эмили принялась размышлять: прежде всего ей нужно разобраться, где она оказалась, в чьём теле, и что теперь делать. И для этого ей нужна информация. Глубоко вздохнув, она решительно направилась исследовать дом. Начала с кухни. Сначала её внимание привлекли шкафчики, и, открывая их один за другим, она увидела старинную посуду: простую керамическую посуду, массивные кастрюли и деревянные ложки. Запасы пищи были скромными — несколько засохших хлебных корок, немного сыра, яблоки и пучки засушенных трав, запах которых приятно щекотал нос. И тут её взгляд упал на мусорное ведро. Там были брошены пустые бутылки — десяток или больше, все стеклянные и темные, со старыми этикетками. Она вытащила одну, приблизила к носу и принюхалась — крепкий запах виски мгновенно ударил в нос. Она изучила этикетку, но увиденные буквы были ей незнакомы, и всё же… она понимала их. Будто кто-то внутри неё уже знал этот язык. Это открытие её озадачило: возможно, остались какие-то подсознательные следы знаний прежнего владельца тела. Но понимание письменности не гарантировало, что она сможет понять устную речь. Закончив с кухней, она отправилась в гостиную, где всё выглядело ещё более чуждо. Большой диван с резными ножками и широкими подлокотниками, покрытый тяжёлой тканью, стоял у стены рядом с массивным камином, полным застывшего пепла. Этот камин был центром комнаты, к которому вели полукругом поставленные кресла. Она удивилась, увидев над камином большую семейную картину. На ней был изображён мужчина в возрасте, с густой седой бородой, его молодая жена и мальчик, с которым у Эмили будто что-то внутри отозвалось. Черты его лица напоминали ей отражение в зеркале, которое она видела недавно. Возможно, это были его родители, а мальчик — сам юноша, в теле которого она сейчас находится. От такого предположения у женщины заныло в груди. Её мысли прервал взгляд на буфет, где стоял сервиз. Фарфор, покрытый тончайшими узорами, казался ей чем-то ценным, почти реликвией, созданной для того, чтобы радовать глаз, а не быть частью повседневного быта. Вся комната дышала прошлым — тяжёлые шторы, старинная мебель, даже лёгкий запах старины, прочно укоренившийся в тканях и дереве. Следующим пунктом её осмотра стала спальня. В шкафу висели строгие костюмы, преимущественно тёмных оттенков — крой был скучен и безвкусен, но чувствовалось, что они были выполнены качественно. Однако рядом с костюмами висели платья и юбки, по-своему элегантные и мягкие по цвету. Вид женских вещей среди мужских заставил её задуматься. На нижней полке стояли несколько пар обуви — как мужские ботинки, так и женские туфли, все добротные, но изношенные. На туалетном столике стояли изысканные флаконы с духами, коробочки с косметикой и мелкие украшения. Эта комната была предназначена не для одного человека, а для пары. В подтверждение этому на стене над кроватью висела картина, изображающая юношу — того, в чьём теле она теперь находилась, — под руку с молодой женщиной, блондинкой, чьи светлые глаза и мягкие черты лица выражали искреннюю радость. Они выглядели как самая обычная влюблённая пара. Эмили почувствовала, как внутри растёт тяжёлое, тягучее чувство вины. Если эта женщина ждёт возвращения любимого, то что ей теперь сказать? Как объяснить, что душа, оказавшаяся в теле этого юноши, совсем другая? А что насчёт его родителей? Мысль о том, что ей предстоит жить с чужой жизнью, играть чужую роль, показалась ей ужасной. Она, человек, который никогда прежде не состоял в браке, должна будет стать супругом для другой женщиной. Осознание этого пугало до глубины души. Эмили пыталась успокоиться. Ещё было рано бояться столь тривиальных вещей. Прямо сейчас она ничего не знала, и не могла быть в чем-либо уверена, даже в самой себе. Кто знает? Быть может, это всего лишь временная аномалия, и вскоре она покинет его тело, а этот юноша вновь займёт своё место рядом с близкими. Пока ей оставалось только смириться. Когда Эмили заглянула в тумбочку у кровати, её внимание привлёк потёртый блокнот с изогнутыми страницами. Она осторожно взяла его в руки, пролистала несколько первых листов и обнаружила, что это был список дел. Этот юноша, видимо, не вёл дневник в обычном смысле, а каждый день записывал задачи, которые нужно выполнить. Эмили снова перевернула блокнот на первую страницу, где обычно оставляют контактные данные владельца. Как она и ожидала, там значилось имя и адрес: «Элиот Даво, улица ХХХХХ, 18, Митра» Теперь у неё было его имя и даже адрес. Элиот Даво… Звучит как французское имя, подумала она, красивое и благозвучное. Она несколько раз проговорила его про себя, пробуя привыкнуть к этому новому имени, которое теперь, в некотором смысле, принадлежало и ей. Но название Митра оставило её в недоумении. Никаких знакомых ассоциаций, ни одного воспоминания, связанного с этим местом. Это название было для неё совершенно чужим. Эмили пробежалась по записям, отметив подробность и аккуратность — некоторые задачи были подчёркнуты, рядом стояли пометки и отметки о выполнении. Но когда она обратила внимание на даты, её охватило удивление. Первые записи были датированы мартом 840-го года, а последние заканчивались июлем 844-го. Она перечитала несколько раз, пытаясь понять — 844 год? Но как такое возможно? В какой год она вообще попала? Идея о том, что она оказалась в прошлом, конечно, мелькала у неё и раньше. Уже при осмотре дома это бросалось в глаза — отсутствие электроприборов, ламп, розеток, и даже печь на кухне была кирпичной. Всё вокруг, от тяжёлой мебели до самого строения дома, напоминало ей европейские дома 18-19 века, как в исторических фильмах или книгах. Но 844-ый? Эмили была далека от истории и училась в школе с переменным успехом, но даже её знаний хватило, чтобы понять, что уровень быта и комфорта в этом доме явно не соответствовал 9-му веку. Кирпичная печь, массивная мебель, картины, книги и особенно тот же алкоголь в стеклянных бутылках — всё это не вязалось с представлениями о том далёком времени, когда технологии и удобства были намного примитивнее. — Curiouser and... (Всё страннее и…) — только было она начала сетовать, как тут же замолкла, услышав свой новый голос. Ей все ещё было непривычно его слышать. Странность года продолжала тревожить, но она решила отложить это на потом и взяла блокнот с собой — в конце концов, это был весьма полезный источник информации. Продолжая свои поиски, она заглянула под кровать, где обнаружила ночной горшок и небольшой сундук с замком. Вспомнив о связке ключей, найденной в тумбочке, Эмили вернулась за ними и, провозившись пару минут, смогла отпереть сундук. Внутри лежали бумаги. Она быстро осмотрела их — это были документы, среди которых было свидетельство о рождении, документы на владение имуществом и несколько других важных бумаг. Благодаря свидетельству о рождении, Эмили наконец узнала возраст Элиота: он родился в марте 823 года, а значит, ему сейчас двадцать один. Когда она перебирала бумаги, её внимание привлекли два особых документа. Первый — свидетельство о смерти некоего Николаса Даво, датированное январём 844 года. Если последняя запись в блокноте сделана в июле, значит, смерть Николаса произошла совсем недавно. Фамилия совпадала, и она задумалась, не был ли Николас отцом Элиота. Документ хранился вместе с другими важными бумагами, и тот факт, что Элиот бережно оставил его в сундуке, мог указывать на то, что это был близкий ему человек. Вторым важным документом оказалось свидетельство о браке. Дата, указанная в нём, относилась к 840 году, и имя супруги — Маргарита Добрый — заставило Эмили удивлённо поднять брови. Вероятно, девушка была русской, и, по-видимому, Элиоту и Маргарите было всего по семнадцать лет, когда они поженились. Значит, уже четыре года, как они в браке. Эмили напряглась при этой мысли. Ей самой было тридцать шесть, и перспектива брака и детей по-прежнему казалась далёкой и сложной. А этот юноша, оказывается, женился ещё подростком. Она знала, что в средневековье это было нормой, но всё же это открытие заставило её почувствовать себя неуютно. Отложив сундук в сторону, Эмили решила, что вернётся к нему позже. Теперь её внимание привлек кабинет — вероятно, именно там она найдёт больше подсказок. Войдя в комнату, она обратила внимание на тумбочку под массивным дубовым столом, где лежали несколько аккуратно сложенных стопок бумаг. На полках книжного шкафа стояли три небольшие шкатулки, заполненные раскрытыми письмами. Прочитав несколько писем из первой шкатулки, она быстро поняла, что это деловая переписка. Письма были сухими, сдержанными, касавшимися работы. Каждое письмо начиналось формальным приветствием и заканчивалось стандартным «с уважением». Этот тон и стиль указывали на то, что Элиот занимал ответственную должность и был занят делами, требующими от него максимальной отдачи. Вторая шкатулка хранила более личные письма — от родителей и единственного близкого друга, которого звали Джек. Эти послания отличались тёплыми словами и простыми фразами, в них ощущалась забота. Эмили казалось, что она прикасается к чему-то искреннему и повседневному, к жизни, в которой Элиот был окружён вниманием родных и дружеской поддержкой. Эти письма словно оживляли его, раскрывали как человека, к которому были привязаны близкие. Но третья шкатулка была особенной — она выделялась своей изысканностью, и её содержимое, судя по всему, предназначалось только для одного человека — его жены Маргариты. Заинтригованная, Эмили достала первое письмо из этой шкатулки. Бумага была тонкой и нежной, а почерк изящным и аккуратным. В каждом слове чувствовались искренние чувства, забота, нежность. Эти письма казались не просто посланиями, а настоящими признаниями, отражавшими крепкие отношения и доверие, которые связывали Элиота и Маргариту. Когда Эмили добралась до последних писем, она почувствовала резкое изменение в тоне. Строки излучали холод, в них больше не осталось ни следа от той нежности и привязанности, что чувствовалась ранее. Вместо этого сквозила сухая, почти жестокая официальность, пронизанная обидой и гневом. Её охватило странное чувство неудовлетворённости, будто она стала свидетелем любовной истории, но финал оказался неудовлетворительным. — So, what went down between them? (Что же произошло между ними?) — забываясь пробормотала она вслух, и снова вздрогнула. Но, по крайней мере, одно стало ясным: беспокоиться о жизни в браке с другой женщиной теперь не придётся. Судя по всему, Элиот и Маргарита находились в процессе расторжения, точнее, аннулирования брака. В последних четырёх письмах Маргарита требовала, чтобы Элиот немедленно явился в суд и подписал документы, аннулирующие их союз на основании его импотенции. В каждом письме её тон становился всё более угрожающим. Она даже писала, что, если он снова откажется прийти, то она обратится в газеты и раскроет подробности их личной жизни, что наверняка разрушит его карьеру в столице, городе Митра. Похоже, между Маргаритой и Элиотом существовали секреты, которые нельзя было обсуждать даже в письмах. И эти секреты были настолько ужасными, что могли в один момент уничтожить репутацию и карьеру Элиота... Эмили ощутила одновременно облегчение и тревогу. Облегчение — потому что теперь ей не придётся никого изображать в роли супруга. Тревогу — потому что угрозы Маргариты в письмах были вполне реальными, и теперь они могли касаться и её. Она уже оказалась втянута в сложные обстоятельства, в непростую жизнь Элиота Даво. Теперь, когда общая картина стала ей ясна, Эмили направилась к окну. Она распахнула его настежь, чтобы взглянуть на город и освежить мысли. Внизу раскинулись улочки средневекового города с каменными зданиями, люди в простой одежде были заняты повседневными делами. На горизонте поднимались массивные стены, которые полностью окружали город, создавая ощущение замкнутого пространства. Эмили смотрела на пейзаж за окном и ощущала странное, едва ли объяснимое спокойствие. Прочитав письма, она наконец поняла, где находится. Этот мир был ей до боли знаком. Она знала его, знала людей живущих в нём, знала, что за этими огромными стенами бродят титаны, пожирающие людей. Но её это не пугало. Наоборот, осознание, что она оказалась в мире «Атаки титанов», дарило ей уверенность, которую трудно было бы ожидать от человека, внезапно перенесённого в чуждой мир. Потому что она знала и будущее этого мира и его трагичный конец. Само это знание гарантировало ей не только выживание, но и, возможно, вполне себе спокойную и комфортную жизнь в этом самом будущем. Если получится правильно разыграть карты. Её сердце забилось быстрее от предвкушения.