Мастерская разбитых сердец

Я пытаюсь рассказать о нем для того, чтобы его не забыть.

— Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»

      — Юнхо… — Сохи растерянно посмотрела на него.              — Я снова повторю: кто вы и зачем сюда пришли? — невозмутимо спросил Чон, все еще не отводя взгляда от своей собеседницы. — Кто вас послал?              — Ты…              — Почему вы обращаетесь ко мне неформально? Когда мы перешли на «ты»? Я вижу, что вы значительно старше, но в душе мы ровесники, так почему же вы пренебрегаете приличием?              — Вы… Ваши глаза. — она пыталась найти в них хотя бы маленький намек на ответ, но так и не обнаружила даже единичного проблеска эмоций.              — С ними что-то не так?              — Как вы попали сюда? Какова была причина вашего прибытия сюда? — Сохи держалась как могла. Её местами потряхивало, но она всеми силами пыталась скрыть свою эмоциональность. Сейчас он стоял прямо перед ней — тот, кого она так долго искала. И тот, кого она искренне полюбила. Такой же, как и раньше, но не её. Без памяти о ней.              Он заглянул своими бездонными мутными омутами прямо в её карие глаза. Ему вдруг стало интересно:              — Почему вы спрашиваете?              Бу помедлила, но все же ответила:              — Ваш ответ расценит мое нахождение здесь.              — Я сам пришел сюда. — Юнхо продолжал изучать её от головы до ног, постепенно опускаясь все ниже и ниже.              — Зачем?! — её голос дрогнул, выдавая истинные эмоции. Сохи затрясло еще сильнее. Не выдержав, она оперлась о скамейку, но даже с опорой еле стояла на ногах.              — Вам плохо? Может, присядете? — спохватился Чон, сжимая чужое плечо, но тут же отдернул руку, убирая её за спину.              — Все хорошо, не нужно, — Бу чувствовала, как стареет. Прямо здесь и сейчас. Как ей становится все тяжелее и тяжелее стоять, дышать и существовать, но это время не было подходящим, чтобы можно было дать слабину. Ей нельзя. Точно не в этом месте. — Зачем вы сюда пришли? Сами?              — Я… — он не нарочно остановился, задумавшись, — Я не знаю, — спустя небольшую паузу произнес мастер.              — Вы не помните?              — Да, я не помню. — более уверенно ответил Юнхо.              — Я могу помочь вам вспомнить?              — Вы? — неожиданно рассмеялся он. — Не смешите меня! Как такая бабуля, как вы, мне чем-то поможет! Здесь нельзя ничего вспомнить! Нельзя! Уходите!              — Но… — чуть ли не плача, начала Сохи.              — Без всяких «но» и «если»! Уходите!                     

***

             Ральф продолжал искать сердце. Оббегая серое поле уже в сотый раз, он, расстроенный и изнеможённый, наконец решил остановиться. Все в голове перемешалось. Возможно, басенджи что-то или где-то пропустил, но сейчас это почти не имело никакого значения.              Замылено и вязко.              Грустно и терпко.              Силы, шаг за шагом, медленно, но верно покидали маленькое собачье тельце. Эральфон еще переставлял лапы, пока не наткнулся на широкополую шляпу. От вещи невыносимо разило гнилью и потом. Таким кислым, как будто туда подлили уксуса и лимонного сока. Ему даже на секунду показалось, что запахи можно видеть! Желтоватый на фоне серого неба! Он простирался далеко за поле и уходил в густой туман Древнего Леса.              Несмотря на посторонний запах, пёс учуял тот маленький, еле заметный призвук кожи. Вернее, чехла, в котором лежало сердце. Как-то раз ему довелось невзначай его понюхать, пока Сохи старательно пыталась спрятать тот от посторонних глаз.              Ральф долго следовал на запах, пробираясь через Древний Лес, Рай Безобразников и аллею Бранча, пока не достиг четвертого круга — места, где собрались все скупцы и расточители.              Суборна никогда не была чистой. Постоянные дожди и ветра разносили грязь и смрад по всей округе за многие мили, поэтому, идущие сюда души задолго до входа в городские ворота понимали, куда им идти.              Этот город был полон соблазнов и опасностей. Многочисленные казино с пестрыми и шумными автоматами, в которых, пришедшие проигрывали свое бесконечное время, игровые комнаты для покера, блошиные рынки, где можно было отыскать украденное не только из мира мертвых, но и из мира живых, а также банки. Не только валюта обменивалась здесь. Можно было обменять и души.              Несмотря на цветастые вывески и красочные объявления и рекламы, Суборна выглядела уныло. Мир буквально делился на богатых и бедных, и, что самое удивительное, валютой здесь было не золото и драгоценности, как бывает обычно. В городе почиталось чужое, а еще лучше — украденное из мира живых время.              Самой ценной краденной вещью считалось человеческое сердце, а еще лучше — ангельское. Та душа, что смогла украсть сердце ангела имела полное право получить огромную власть на долгие годы. Управлять бедными и манипулировать богатыми.              Хоть в городе и проводилось своеобразное разделение, абсолютно все местные жили скромно: в малюсеньких глиняных домиках с соломенными крышами. У некоторых, конечно, находились средства и на каменные стены с крышей из шифера, но таких были единицы. Скорее всего эти души умели хорошо торговаться и серьезно подворовывали под шумок.              Более зажиточная часть Суборны находилась на возвышенности, а самые богатые жили на самой вершине горы Отмель. Из-за ближнего соседства с ледяным озером Фовос был высок риск затопления. Если вода когда-то все-таки выйдет из берегов — основная часть города погрузится под воду. За исключением Отмели.              Эральфон блуждал по многочисленным улицам и переулкам, иногда теряясь в огромном количестве гнилых запахов. Все здесь отдавало мускусом, оставляя за собой тягучий лакричный шлейф.              Прочесывая очередную улицу, пес услышал тот самый запах, за котором так долго следовал. Он исходил из одного из самых дальних переулков, раздавая гнетущий фон гнили и грязи. Хотя на небе уже давно поселилась темно-фиолетовая Луна, в городе не было темно.              Мелкие красные и зеленые фонарики длинными параллелями тянулись от самого начала до конца улицы, захватывая почти каждый дом, за исключением заброшенных и самых бедных — бумажных и картонных.              Заглянув в подворотню, Ральф сначала заметил что-то светящееся. Это что-то светило ярким фонарем, разукрашивая своим ярким светом весь тупиковый переулок, где укравшая душа, пропахшая плесенью, хвалилась таким же продажным четверым соратникам своей новой добычей. Она игралась с сердцем мастера, задорно жонглируя, будто это была цирковая утварь, перекидывая его из одной когтистой лапы в другую. Собака не могла поверить своим глазам.              — Смотрите-смотрите! Какой клад! Какой клад! Клад! — хихикала душа, кичась своему же превосходству.              — Находка! Какая находка! — поддакивали ей все четверо, кивая как болванчики. — Делиться! Таким надо делиться!              — Еще чего! Делиться не надо! Надо присваивать! Присваивать! — шипела на тех воришка.              Еще немного покрутив сердце в своих лапах, она открыла дверцу у себя в груди. Огромная зияющая дыра появилась прямо по середине, на месте грудины. Пес ахнул. Душа, одной лапой придерживая открытую дверцу, второй стала запихивать чужое сердце себе в грудь. Каждая неудачная попытка только злила. Она прилагала все больше и больше усилий, жадно сжимая в своих когтях сердце.              Оно кровоточило, но не гасло, разгораясь все ярче и ярче. В одно мгновение свет стал настолько ярким, что ослепил весь переулок. Душа уронила сердце и прикрыла глаза лапами, что сделали и остальные.              Эральфон понял, что больше тянуть было некуда. Одним прыжком пес преодолел расстояние от своего укрытия до упавшего сердца мастера и ловким движением морды подкинул его, плотно зафиксировав острыми, но пушистыми ушами.              Как только Ральф собрался бежать, одна из душ бросила в него один из своих кинжалов. Не успев увернуться, острие вонзилось собаке прямо в круп. Басенджи взвизгнул, но продолжил бежать, прихрамывая на поврежденную лапу, пока второй кинжал не попал ему во вторую.              Пес присел, рвано прорычав что-то невнятное, после чего скинул с ушей сердце и прижал его к груди передними лапами. Все пятеро, включая разгневанного вора, ринулись к собаке, параллельно обнажив все имеющееся оружие. Его было не так много: каких-то пара маленьких мечей и около пяти ножичков, но и их бы было вполне достаточно для того, чтобы забить собаку до смерти.              Ральф особо не сопротивлялся. Он прекрасно знал, на что способны продажные души, что они готовы сделать, чтобы получить желаемое. Плевать они хотели на справедливость. В Суборне ее не существует. В этом прогнившем городе все работало иначе: «Кто первый встал, того и тапки».              — Я заберу!              — Нет, я!              — Уходите-уходите! Я-я заберу!              Кричали те между собой, то и дело вонзая острые лезвия в плоть Эральфона, а он, от каждого укола сжимал сердце мастера в своих лапах сильнее и сильнее, как можно тщательнее прижимая его к собственной груди и загораживая своим телом пылающий желтый свет, что оно источало.              Единственным, чего были лишены души в четвертом круге оказалась память. Вернее, они обладали ей, но это явление было настолько кратковременным, что гнилых душ можно было приурочить к маленьким детям. Достаточно было переключиться на что-то другое, как они забывали то, что произошло буквально пять минут назад. Именно поэтому сокровища из Суборны почти не менялись. Их просто воровали по кругу, и каждый раз ворованная вещь приносила душам радость. Не столь важно, что преступник получал ее уже в сотый раз.              Эральфон держался из последних сил. Пес чувствовал, как с каждым ударом замедлялся его пульс, а дыхание становилось более ровным и размеренным. Крови становилось все больше. Она разлилась вокруг него огромным озером. Темно-алая смешалась с ярко-красной, превращаясь в цвет хорошего вина, а тело холодело. Он уходил. Медленно, но уверенно. Басенджи томно вздохнул, осознавая, что эта миссия оказалась ему не по зубам.              Во всяком случае — не в этом теле.              В глазах стало мутнеть, а голоса душ затуманились. Ральф понял, что это все. На этом его игра окончена. Мимоходом смиряясь с этой терминальной мыслью, он услышал чей-то знакомый голос.              Кто-то истошно кричал на его обидчиков, пища, казалось бы, на всю Суборну.              — ВЫ! ВЫ ЧЕГО НАДЕЛАЛИ! ОН ВЫПОЛНЯЕТ ВАЖНУЮ МИССИЮ! КТО ИЗ ВАС ВЫШЕЛ ИЗ ГОРОДА И УКРАЛ СЕРДЦЕ?! ПРИЗНАВАЙТЕСЬ, ИНАЧЕ Я ВСЕХ ТУТ ИСПЕПЕЛЮ!              Пес слегка привстал, пытаясь сфокусироваться на источнике звука. Все тело невыносимо болело. Многочисленные раны саднили и продолжали резать, хотя в нем уже давно не было ничего острого.              Перед ним стояла маленькая ящерка и пищала на всю округу на его обидчиков. На ней был надет миловидный кипенно-белый халатик и такой же чепчик. Сама она была ярко-салатового цвета с темно-зелеными пятнышками, а ее огромные желтые глаза смотрели прямо в собачьи.              Она приложила трехпалые лапки на два самых больших пореза. Эральфон громко шикнул и оскалился от нарастающей боли. Раны стало невыносимо жечь. Как будто прямо сейчас к ним приложили раскаленный металл, чтобы оставить клеймо. Тем временем лапки ящерки тоже изменили цвет: некогда ярко-салатовый превратился в багрово-красный. От них шел густой пар и пару раз даже промелькнули искорки.              — Ты чего удумала?! — сквозь зубы прохрипел пес, заглядывая назад, где ящерка продолжала врачевать. — Почему так печет?!              — А ты думал, что коагуляция — это не больно? Не мешай мне тебя штопать! — пригрозила ему она.              — Что делать?! — ахнул пес, удивленно выпучив глаза.              — Все, готово! — провозгласила ящерка, наконец убрав руки от собаки. — Чего уставился, сердце в зубы и дёру! ДЁРУ! — воскликнула ящерка, обращаясь к Ральфу. — У тебя не так много времени, чтобы уйти! Я не всю жизнь смогу их останавливать!              Эральфон встал на все четыре лапы. Удивительно, но больше ничего не болело. Некоторые порезы еще неприятно саднили, но это было не так досадно по сравнению с тем, что зашила ему ящерка.              — Ящер-р-рка! — радостно воскликнул басенджи, весело потоптавшись. Она недовольно цокнула, но оглянулась.              — Что тебе? Я же сказала бежать!              — Как твое имя?              — Мигель! Меня зовут Мигель!              — Спасибо тебе, Мигель! — радостно гавкнул тот и побежал, заставляя невозмутимую маленькую ящерку смущенно улыбнуться.              

***

             Покончив с лесным духом, Уён решил вернуться на поле. Искать Юнхо среди заблудших душ не предвещало ничего хорошего, поэтому лис сразу направился к самому краю — месту, где мир Лимба казался более красочным и светлым. Где играли дети и цвели цветы. Там, на одной из лавочек кумихо и нашел мастера.              Милемас сидел на белой скамейке, заинтересованно рассматривая картину перед ним: водопад из падающих звезд. Не естественно. Впечатляюще. Красиво.              — Мастер! — окликнул его Уён, на что тот сразу же повернулся.              — Кетту, ты что здесь делаешь? — удивился Чон, хлопая по лавочке рядом с ним, чтобы лиса села рядом. — Почему твоя бусина еле горит? Ты ранен?              — Ты видел Сохи? Она приходила? Она нашла тебя?              — Кто это? — непонимающие спросил мастер.              — Ты не помнишь её? — оторопело воскликнул кумихо. — Девушка… Вернее, бабушка. Тебя не навещала бабушка?              — Недавно приходила старая женщина и назвала меня каким-то странным именем… — стал вспоминать Юнхо. — А потом назвала меня правильно. Она спрашивала, зачем я пришел сюда, но так и не ответила, кто прислал её ко мне. — задумчиво закончил он.              — Ты! — гаркнул на него лис, пытаясь собраться с мыслями. — Ты!              — Что я? — улыбаясь кончиками губ, ненавязчиво спросил мастер.              — Она — та, из-за которой ты пришел сюда! Неужели, ты забыл об этом! — лиса уставилась в мутные серые глаза. — Она — та, что пришла за тобой в мир мертвых, дурень!              — Я все равно не понимаю, о чем ты…              — Вы… — уже хотел было продолжить Уён, как его перебил звонкий собачий лай.              — Р-р-ральф! Я принес! Я нашел! — рыжий пес несся навстречу к ангелу и кумихо со всех ног, напрочь позабыв о своих ранах и ссадинах. Басенджи спотыкался, почти падал, но продолжал бежать, бережно обхватив в зубах горящее ярким светом сердце.              За ним, как за факелом, следовала огромная толпа из потерянных душ. Они, словно ходячие мертвецы, плелись за собакой, снося все на своем пути. Гортанно рычали, кряхтели, скулили и визжали, следуя за псом из нижних кругов.              Эральфон остановился прямо около ног Юнхо и аккуратно положил сердце в его руки. Оно билось через раз, кровоточило, но продолжало сиять.              — Мастер-р-р, оно ваше! — торжественно воскликнула собака, непоседливо топчась на одном месте в ожидании спецэффектов.              — Мое? Откуда оно… — не веря своим глазам и ушам, спросил Милемас.              — Сохи взяла его с собой, но гнилая душа… — начал тот.              — Это ключ! — воскликнул кумихо, выхватывая сердце из рук Юнхо и, выпустив один из своих когтей, ринулся к его спине. Разорвал белую рубашку и сделал глубокий надрез ровно по шраму.              Чон выгнулся от боли и уже хотел было оттолкнуть своего старого друга, как все пространство резко заполнил белый нескончаемый свет. Сквозь рев и рычание погибающих душ, он почувствовал, что в нем что-то изменилось. Приложил руку к груди и ощутил немыслимое — прямо внутри него билось сердце. Самое настоящее сердце! Он вздохнул полной грудью и улыбнулся, устремив глаза в голубое небо, но уже через секунду радость сменилась на беспокойство.              — Еще раз: кто принес сердце?! Кто ты такой?! — мастер озадаченно посмотрел на собаку.              — Маван простил вас. Проклятье снято. Я — Эральфон, я пришел помочь, а сердце принесла Сохи … — после упоминания её имени сердце Юнхо не нарочно пропустило пару ударов. Рвано выдохнув, он, как загипнотизированный, уставился на Эральфона, умоляя продолжить, но собака молчала:              — Где она?! Где Бу Сохи?!