Икигаи

      В отличие от вечеринки в Клубе Слизней, бал на день всех влюбленных был гораздо масштабнее, и устраивался не только для избранных, а для всех студентов. Прийти на этот бал могли не только парочки, и младшекурсники сюда допускались, хотя им не разрешали находиться на празднике долго. Старшекурсники же имели право даже задержаться после отбоя.       Хотя день этот был особенным, не обязательно те, кто танцевал на балу вместе, должны были стать парой, как объяснила Момо все та же Мэри. Волшебники не разделяли ханжества магглов, и если бы не тесная связь их миров, и тот факт, что в Хогвартсе учились магглорожденные, все было бы далеко не так целомудренно, но приходилось подстраиваться — именно поэтому парни и девушки даже за столом сидели чаще всего раздельно. Хинамори с первого дня устроилась в обществе парней, но ей, как иностранке, такое было простительно. День же святого Валентина был днем не только влюбленных, но и просто любви — даже не обязательно к другому человеку.       Если бы она была в Японии, то надела бы кимоно цвета канолы, как полагалось в сезон рыбы из-подо льда, и это кимоно было бы расшито узорами и подпоясано изящным оби, поэтому несмотря на не совсем нарядный темно-зеленовато-желтый цвет, выглядело бы красиво и изящно. Европейские платья такого цвета смотрелись невзрачно, поэтому Момо, немного подумав, снова надела красное — хотя и не такое, как в тот раз, когда они с Северусом танцевали впервые. То платье было цвета аке-иро, это же — цвета куренай. Оно открывало руки и плечи: тончайшая ткань, из которой были сшиты бретельки, едва ощущалась на коже, словно паутинка. Широкая и пышная юбка колыхалась при каждом движении, напоминая облако из лепестков розы. Прическу Хинамори сделала почти такую же, как тогда — просто собрала волосы в пучок и заколола канзаши, только канзаши были другими: шпильки украшали розовые цветы, похожие на цветы сакуры.       — А ты неплохо выглядишь, — сказала Вирджиния Крэбб.              Момо тонко улыбнулась.       — Что ты. Ты выглядишь гораздо лучше.       Крэбб в замешательстве хлопнула глазами, не зная, ответный комплимент это был или завуалированная грубость.       — Значит, ты остановилась на Снейпе? — спросила Пенелопа.       — Если честно, я не представляю, как Снейп мог отлипнуть от своей Эванс, — Вирджиния презрительно скривилась, произнося имя последней. — Он за ней с первого курса хвостиком вился. И что только в ней нашел? Гряз… кхм… магглорожденная выскочка. Снейп не лучше, сын маггла и предательницы крови, но все-таки… его мать была из чистокровных.       — Он подарил тебе перчатку? — спросила Лавиния Пруэтт.       — Перчатку? — удивилась Хинамори.       — Если молодой человек дарит тебе в день святого Валентина перчатку, это… а, — спохватилась Лавиния. — Это предложение руки. Завуалированное, но… если ты отвечаешь взаимностью, то надеваешь эту перчатку в Пасхальное воскресенье.       — Тогда, конечно, не подарил, — усмехнулась Вирджиния. — Сомневаюсь, что у вас такие отношения.       Момо промолчала, но ей стало немного грустно. Где-то в Японии уже начинала цвести умэ, и это цветение всегда напоминало о быстротечности жизни — их с Северусом любовь тоже была, как цветение сливы или сакуры. Тем, чему не суждено быть вечным или долгим. Год… уже меньше года… и все.       Хотя то гадание на Самайн сказало, что Снейп — ее суженый. Но остаться здесь даже ради него…

***

      Большой Зал украсили гирляндами из бумажных сердечек, красными, розовыми и белыми розами, а потолок изображал ясное весеннее небо, все облака на котором также имели форму сердца. В воздухе порхали легкие созданные магией лепестки.       Первыми в зал входили парни, и там им полагалось ждать своих дам — если таковые у них были. Северус не мог не волноваться, хотя точно знал, что Хинамори придет, но все же руки немного подрагивали. Он изо всех сил постарался выглядеть как можно лучше, чуть ли не до блеска вычистил парадную мантию и вставил в петлицу цветок персикового дерева — как намек, понятный только им двоим.       Страх, что она не появится, был иррациональным, и Снейп это понимал, но, тем не менее, когда под торжественную музыку двери открылись, впуская в зал нарядных красавиц, которыми стали все старшекурсницы, внутри у него все перевернулось: вдруг ее среди них не было? Но она была, и он увидел ее в ту же секунду, как испугался. Она была, и она была лучше всех.       Северус решительно зашагал навстречу Момо. Взял ее протянутую руку, поцеловав кончики пальцев.       — Ты прекрасна, — комплименты у него получались короткие и простые, говорить более витиевато Снейп не умел, но слов попросту не оставалось. Только «ты прекрасна». — Ты… снова одета в огонь, — последнее вырвалось само. С ней часто получалось говорить то, что он чувствовал. Не думал, а именно чувствовал.       — В огонь? — Хинамори взмахнула ресницами.       — Да. И огонь тебе к лицу. Я должен был сказать это еще тогда у Слагхорна… Потанцуем?       Музыка изменилась — теперь это была не торжественная мелодия, а модный вальс. Снейп слегка поклонился, предложив Момо руку, и, взяв ее теплую ладошку, повел в танце.       — Я не сказала тебе «спасибо» за тот вечер у Слагхорна, — тихо проговорила она.       — За что?       — Ты пригласил меня тогда. Они смеялись… и мне было необходимо показать им, что я умею танцевать. И ты будто прочитал мои мысли.       — Это не стоит благодарности.       — И за то, что ты прятал меня, когда я была под действием сыворотки правды, я тоже не поблагодарила.       — И это не стоит благодарности.       — А еще я тогда соврала, — на губах Момо отразилась легкая улыбка. — Когда сказала, что ты мне не нравишься. Тогда зелье Крэбб уже не действовало.       — Правда? — опешил Снейп. — То есть, уже тогда… И что ты во мне нашла?       Хинамори задумалась.       — Не знаю. Честно. Просто… мне нравится, как ты улыбаешься, и то, как ты увлечен Зельеварением, и твои глаза, и твоя сдержанность, и… много чего. А что насчет тебя? Что тебе нравится во мне?       — Все, — улыбнулся Северус. — Но, если подробнее… мне кажется, я влюбился в тебя тогда, когда увидел впервые. В Большом Зале. Среди первогодок. Со стороны профессоров было жестоко заставить тебя торчать там.       — О, они не хотели, чтобы я там стояла. Это я попросила, чтобы все было именно так. И чтобы мое имя объявили последним.       — Правда? — глаза Снейпа немного расширились. — Но зачем?       — Я себя проверяла. Я знала, что все будут на меня смотреть, и не только в первый день. И если бы тогда я испугалась… я бы не смогла учиться. Но я не испугалась. Хотя я терпеть не могу, когда становлюсь центром внимания, и в Махотокоро боялась публичных выступлений. Да и сейчас их боюсь. Но тогда… как-то получилось. И я решила, что если выдержала то испытание, то выдержу и все остальное.       — Я никогда не перестану поражаться тебе, — усмехнулся Северус.       — Сегодня точно не перестанешь. Давай уйдем отсюда?       — Уйдем?       — Мне открыли секрет, и я хочу сделать тебе подарок. Особый подарок. Он не стоит денег, — добавила Хинамори, и тогда Снейп, не став возражать, повел ее в танце к приоткрытой двери. Незаметно для остальных они выскользнули наружу.

***

      Варнава Вздрюченный на гобелене усердно учил троллей вальсировать. Хинамори трижды прошла туда-сюда по коридору — Снейп ждал, потому что она хотела сама представить то, что им нужно — и в стене появилась дверь.       Войдя, Северус оказался словно в другом мире. Стены, окрашенные в мягкий, теплый оттенок слоновой кости, были украшены изящными иероглифами, нанесенными тушью на рисовую бумагу — они казались парящими в пространстве. В центре комнаты стоял низкий столик из полированного до блеска темного дерева, а на нем — фарфоровый чайник, изящные пиалы и маленькие чашки для воды. Стену напротив окна занимала ниша — в ней на специальной полке стояла фарфоровая ваза с алой розой, окруженной белыми камелиями. На стене над нишей висел свиток с изображением сосны. Окна были затянуты полупрозрачной бумагой, рассеивающей солнечный свет и создающей мягкое, приглушенное освещение; сквозь них проникал легкий ветерок, доносящий ароматы цветущей сакуры.       — Это… — Северус открыл и закрыл рот, не в силах найти слов.       — Это Выручай-комната, которая создает все, что нужно, — объяснила Момо. — Кроме еды и питья. Я хотела, чтобы она стала такой комнатой, какая была у меня дома.       — То есть, это твоя комната?       — Не совсем. Это гостиная. Хотя…       Она чуть сдвинула брови, и столик с чайными принадлежностями пропал. Вместо него появился матрас — широкий, с двумя подушками и одеялом. У Северуса пересохло во рту.       — Это футон, — сказала Хинамори.       — Вы спите на полу?       — Чаще всего да. Наши полы достаточно теплые, к тому же, так мы чувствуем себя ближе к земле, а значит — к природе. И футон — воплощение ваби-саби.              — Ваби-саби?       — Если честно, я не могу точно объяснить, что это такое, да словами это и не опишешь, это надо чувствовать… И каждый понимает это по-своему. Ваби-саби — это… красота несовершенства, красота простоты. То, что вызывает приятную светлую меланхолию: осенний сад, тусклый лунный свет, старый деревянный храм… Футон в этом смысле, скорее, относится к простоте. В Японии много таких понятий, которые сложно объяснить словами, особенно на другом языке.       — Например?       — Например, сибуй. Это то, что человек с хорошим вкусом сочтет красивым. Это… например, кинжал, который не нужно украшать каким-либо орнаментом: главное, чтобы его лезвие было острым. Это первородное несовершенство и трезвая сдержанность, но ни в коем случае не что-то вычурное и искусственное.       — А еще?       — Югэн, прелесть недосказанности. Говорят: «пустые места на свитке исполнены большего смысла, нежели то, что начертала на нем кисть». Красота, которая лежит в глубине вещей, и не стремится на поверхность. Умение слушать несказанное и любоваться невидимым.              — Это правда сложно, — задумчиво протянул Снейп. — Но, кажется, я понимаю.       — И еще — икигаи. Смысл жизни. Ощущение собственного предназначения, и неважно, что это — хобби, профессия или семья. Это умение быть здесь и сейчас, причина, по которой ты встаешь по утрам с постели. Но мы говорим не о том. Я же хотела сделать тебе подарок.       — Ты уже сделала, — возразил он. — Столько красоты… да и знание об этой комнате…       — Нет. Я… — ее щеки порозовели. — Я хотела подарить тебе нечто более важное.       Шагнув к Северусу, Момо привстала на цыпочки, чтобы коснуться губами губ. Он ответил на поцелуй, но когда она попыталась снять его мантию — вздрогнул, аккуратно остановив, взяв ее руки в свои.       — Ты хочешь подарить мне… это? Ты точно этого хочешь?       — Не только тебе, — Момо качнула головой. — И себе тоже. И если ты скажешь, что это грех, или что приличные девушки не занимаются таким до свадьбы…       — Тогда ты меня испепелишь? — догадался Снейп.       — Именно, — гордо заявила она.       — Ты уже это делаешь, — шепнул он ей в губы, привлекая к себе. — Ты испепеляешь дотла. Но разве я могу…       — Если мы оба хотим — почему нет?       Ответа Северус не нашел.       Момо вдруг отстранилась и шагнула назад, и он уже успел заволноваться, что она передумала или что он что-то сделал не так, но она вынула заколку из своей прически, и черные, как смоль, волосы волнами рассыпались по плечам. Неуловимое движение руки — и платье упало к ее ногам, обнажив изящную фигуру. Идеальную фигуру. Невозможно прекрасную.       Благословив магию, Снейп избавился от своей одежды именно с ее помощью, боясь случайно запутаться в мантии или в брюках и выглядеть смешным. Он и так боялся выглядеть в глазах Хинамори не лучшим образом, потому что переизбытком мышц похвастаться не мог, но на его тело она смотрела так, что щеки сам собой залил румянец. Так не смотрят на тех, кто не нравится.       Футон оказался мягким, совсем как обычная кровать, только ниже, и когда они легли, все смущение куда-то исчезло. Не было смущения. Была пылающая жаром Момо, ее поцелуи, ее ласки, ее стоны — каждое его прикосновение вызывало у нее реакцию. Она впивалась ногтями в его плечи, двигалась в такт, выстанывала его имя — а он ее — и кончили они почти одновременно.       — Думаю, — сказал Северус, зарывшись носом в ее волосы, — я почувствовал, что такое икигаи.