Икигаи

      Ученикам обычно не разрешали готовить на кухне самим, но для Момо сделали исключение, а домовые эльфы были просто счастливы — все время порывались чем-то угостить ее, все время кланялись и называли ее «госпожой», чем очень веселили, но вместе с тем это было грустно, потому что их преклонение было не преклонением верных слуг, а преклонением рабов, и они не желали этого всей душой.       Дзасики-вараси были совершенно другими, даже на вид, и вели себя тоже совсем иначе. Они не служили магам Махотокоро, они работали на них. Иногда они шалили, но ни разу не переступали границы дозволенного, да и причин на то не было — о них заботились, и заботились в меру, ибо чрезмерное внимание могло отпугнуть этого ёкая так же, как и равнодушие. Обычно они редко показывались на глаза, а если показывались — выглядели как дети пяти-шести лет, румяные, с короткими волосами. Они могли поклониться и назвать ученика и тем более профессора уважительно, но никогда не вели бы себя подобострастно и к себе ожидали такого же уважения.       Но другая страна — другие нравы, даже у ёкаев.       Рождество прошло; утром после праздника каждый студент обнаружил под елкой в Большом зале маленький подарок — не упакованный, но с прикрепленной биркой, на которой было указано имя. Это были книги: Хинамори достался томик хокку Басё на японском языке, что очень ее порадовало — ей не хватало японского, хотя она взяла с собой самые любимые книги на родном языке. Северус получил томик Диккенса «Рождественская песнь в прозе». Прочитав его, он дал почитать и Момо. Дни до тридцать первого декабря проходили очень уютно и размеренно: она просыпалась, завтракала, а потом до обеда или гуляла, или читала, и после обеда делала то же самое. Практически всегда компанию ей составлял Северус, с которым они говорили обо всем на свете, кроме тех объятий на Рождество и чувств.       Тридцать первого декабря Хинамори приступила к приготовлениям: в первые три дня нового года традиционно не готовили, зато в последний день года готовили впрок.       Меню осэти-рёри имело особое значение. Каждое блюдо символизировало определенное пожелание; Момо отказалась от использования дайдай и кадзуноко, так как они значили пожелание детей в новом году. Северус об этом не знал, мог и не узнать, но знала она, и этого было достаточно.       Она начала с датэмаки: разбила несколько крупных куриных яиц в небольшую миску, и яичные желтки, словно солнечные блики, смешались с белками, создавая нежную, золотистую жидкость. К яйцам Момо добавила щепотку соли, немного сахара и немного мирина, а потом венчиком взбила яйца до однородной массы, оставляя в них несколько воздушных пузырьков. Готовить такого рода блюда было необходимо именно руками, без применения магии — О-сёгацу и так был преисполнен магией.       Взбив яйца, Момо раскалила на небольшой сковороде немного кунжутного масла: оно зашипело, источая приятный аромат. Затем аккуратно вылила часть яичной смеси на сковороду, и тонкий слой жидкости мгновенно начал свертываться на горячей поверхности. С помощью деревянной лопатки, гладкой и теплой на ощупь, Хинамори начала поддевать края омлета, аккуратно сворачивая его в тонкий рулетик.       Готовый омлет источал нежный аромат яиц и кунжутного масла. Нарезав его тонкими ломтиками, она смешала омлет с рыбной пастой из лосося, отчего тот стал нежно-розовым, и добавила ароматный рис, приправленный соевым соусом и саке.       Аккуратно вылив тонкий слой яичной смеси на разогретую сковороду, Хинамори ловко поддевала его шпателем, постепенно добавляя начинку, а готовый выложила на блюдо.       Дальше — камабоко. Острым ножом Момо ловко удалила кожу и кости из тушки скумбрии, оставляя нежное филе. Измельчила филе в пасту, добавив к ней немного саке для мягкости и соевого соуса для пикантности, и в эту смесь аккуратно вмешала агар-агар, который должен был придать камабоко плотность. Полученная масса напоминала нежное розовое облако. Момо выложила ее в маленькие формочки в виде цветов пиона, и осторожно опустила их в кипящую воду, куда были добавлены морские водоросли для придания камабоко особого вкуса.       Пока камабоко варились, Хинамори занялась соусом: смешала соевый соус, рисовый уксус и немного сахара. Готовые камабоко она аккуратно вынула из формочек и разложила на другом блюде, украсив веточками свежей петрушки.       Для кохаку-намасу требовались самые сочные морковь и дайкон; дайкон в Британии не рос, но Момо захватила с собой один, благодаря заклинанию все еще более чем свежий — специально для О-сёгацу. Нарезав овощи тонкой соломкой, она добавила к ним несколько сушеных абрикосов, также нарезав их полосками — чтобы придать салату яркость: насыщенный оранжевый цвет абрикосов и моркови создавал контраст с белым дайконом. Для маринада в небольшой миске Момо смешала рисовый уксус, сахар и соль, залила салат полученной смесью и перемешала, чтобы после отправить настаиваться.       После этого — тай, морской лещ. Разделав рыбу, Момо натерла ее со всех сторон смесью из соевого соуса, саке, сахара и тертого имбиря, и оглянулась на пару домовых эльфов, замерших за ее спиной в ожидании распоряжений.       — Отнесите мариноваться, — распорядилась она. — Когда будет готово, запекайте на противне до золотистой корочки и периодически поливайте выделившимся соком. Справитесь?       Эльфы то ли закивали, то ли закланялись, и понесли охлаждать блюдо с рыбой с таким торжественным видом, словно несли паланкин божества.       Следующее рыбное блюдо — тадзукури, для которого Хинамори выбрала сибас. Разделав ее, она нарезала рыбу тонкими ломтиками — каждый переливался на свету. Эта рыба должна была остаться сырой, но маринованной в уже приготовленной ею смеси для леща, которой она полила ломтики сибаса, украсив их мелко нарезанным зеленым лук и тертым дайконом.       Еще одно яичное блюдо — нисики тамаго. Момо разделила яйца на желтки и белки. В каждый желток добавила немного соевого соуса и сахара, и взбила их до однородной массы. Белки следовало взбить отдельно. После она приготовила натуральные красители для яиц: свеклу для розового цвета, шпинат для зеленого и куркуму для желтого, чьи соки смешала с частью яичной массы. Разогрев небольшую сковороду, Момо вылила на нее тонкий слой яйца и быстро распределила его по всей поверхности, а как только оно начало схватываться, перевернула и пожарила с другой стороны, таким образом приготовив несколько тонких разноцветных омлетов, которые выложила на широкое блюдо — слоями, чередуя цвета, и каждый слой смазывая тонким слоем сладкого соуса. Нисики тамаго тоже должно было настояться.       И, наконец, дзони, суп, единственное блюдо, в котором присутствовало мясо — куриное филе, символизирующее долголетие. Кроме него, в ингредиенты входили морковь, дайкон, пастернак и моти — лепешки из клейкого риса, символ чистоты и единства.       В большой глиняной кастрюле закипела вода, и Момо опустила в нее курицу, а через некоторое время добавила нарезанные овощи. Пока бульон варился, Хинамори смешала соевый соус, мирин и сахар, чтобы придать супу сладковатый и соленый вкус, а к этой смеси добавила немного даси из сушеной водоросли комбу.       Когда курица и овощи были готовы, Момо аккуратно вынула курицу из бульона и разделила ее на волокна, а затем вернула мясо в кастрюлю вместе с моти, и, залив все это приготовленным соусом, довела суп до кипения и варила еще несколько минут, пока моти не стали мягкими и клейкими. В завершение Момо добавила в суп тонко нарезанный зеленый лук — он символизировал здоровье — и несколько веточек кинзы. Готовый суп она разлила по традиционным лаковым чашам.       Кроме этого, в осэти-рёри входили маринованная комбу и черные соевые бобы куромамэ, отваренные с соевым соусом и сахаром. Все это великолепие домовые эльфы должны были подать на стол в гостиной Слизерина, которой они с Северусом могли распоряжаться целиком по своему усмотрению, так как даже Слагхорн уехал домой на каникулы.       Находиться вот так наедине для парня и девушки было безнравственно, но в женскую спальню Снейп пройти не смог бы, и этого факта хватило, чтобы профессора закрыли глаза на нарушение морали. Либо же они доверяли благоразумию студентов, уже достаточно взрослых, чтобы думать головой.

***

      Ни одного праздника Северус еще так не ждал — потому что обычно всегда знал, чего ждать. О-сёгацу же было чем-то совершенно незнакомым, а Хинамори к тому же обещала устроить «почти настоящий», и поэтому выдворила Снейпа из гостиной, попросив где-то погулять. Он погулял до назначенного времени, побродив по территории Хогвартса, а когда вернулся…       …гостиная преобразилась. Не радикально, на радикальные преображения Момо не хватило бы магических сил, но и того, что она сделала, было достаточно.       По обе стороны двери стояли уже знакомые Северусу по рассказам Хинамори кадомацу, чьей основой служили ветки персикового дерева. Их нежно-розовые бутоны, готовые вот-вот распуститься, создавали удивительный контраст с вечнозелеными сосновыми иглами. Свежий аромат хвои и сладкий запах персиковых бутонов смешивались, и казалось, что сам воздух наполнился предвкушением праздника. На каминной полке гордо возвышались две круглые, слегка приплюснутые рисовые лепешки, сложенные друг на друга — верхняя была белой, нижняя — красной; их украшали веточки апельсина. На стенах висели венки из рисовой соломы, украшенные листьями папоротника, апельсинами и бумажными зигзагами. В камине весело и уютно потрескивал огонь.       — Okaeri, — прозвучал мягкий голос. — Добро пожаловать домой.       Мантия на Хинамори слишком походила на кимоно — это была обычная мантия, но на ней больше не воспринималась обычной. Она снова заколола волосы острыми заколками (Снейп уже знал, что они называются «канзаши»), и немного подвела глаза тушью, отчего они стали еще более выразительными.       — Какая вы… — Северус сглотнул. Момо нежно улыбнулась.       — Вы тоже прекрасно выглядите. Присаживайтесь.       Стоило Снейпу сесть за небольшой стол напротив нее, как тут же появились блюда — разнообразные, дивно пахнущие, красивые.       — Вы сами готовили? — спросил он. Момо утвердительно склонила голову.       — Осэти-рёри нужно готовить самостоятельно. Когда-то это было не пищей для людей, а подношением богам. После этой едой в новый год стали наслаждаться и люди. Попробуйте, — она пододвинула к Северусу тарелку с черными бобами. Аккуратно подцепив немного вилкой, он отправил их в рот. Несмотря на темный цвет, они оказались удивительно сладкими на вкус, но сладость уравновешивалась легкой соленостью. Чем-то они походили на орехи — миндаль или фундук.       — Вкусно, — протянул Снейп.       — Это куромамэ, — гордо сказала Момо, довольная похвалой. — Их едят, чтобы в новом году быть энергичными. Теперь попробуйте это…       Северус пробовал все, что ему предлагали. Датэмаки, мягкий и нежный, и в то же время слегка пружинистый рулет со слегка подрумяненной корочкой на вкус был как облако, пропитанное сладким сиропом и легким ароматом морского бриза. Каждый кусочек камабоко, несмотря на выраженный рыбный вкус, обладал приятной сладостью. Салат был свежим и хрустящим, лещ — нежным и сочным, омлет — воздушным и тающим во рту. Хинамори не только угощала его, но ела сама, не скрывая удовольствия, и заодно рассказывала:       — Тадзукури — для хорошего урожая: в период Эдо сельдь использовали как удобрение для рисовых полей, даже название этого блюда дословно означает «то, что делает рисовое поле»… Эти рыбные колбаски — камабоко, они означают первый восход солнца: красные защищают от зла, а белые дарят душевный покой… Так же и с салатом: сочетание красного и белого цвета — праздничное. Омлет, датэмаки — пожелание успеха в учебе, потому что он похож на свиток, а также пожелание многих ясных дней… Лещ у нас называется «тай», что созвучно с «мэдэтай», это значит «радостный» и «праздничный»… А слово «комбу» — это вот эта водоросль — напоминает слово «ёрокобу», которое тоже значит «радоваться»…       Эти слова звучали, как замысловатые заклинания. Как можно удобрять поля рыбой, Снейп представлял смутно, но ему было очень интересно слушать Момо.       Ближе к полуночи она замолкла. Шепнула:       — Сейчас!       Зазвенел не большой колокол, а маленький бубенчик, но прозвучало это не менее торжественно. Северус не понял, откуда доносится звук, и догадался, что это дело рук домовых эльфов. Первый звон, второй, третий… лицо Хинамори светилось особым одухотворенным сиянием: она на самом деле верила в очищение благодаря этим звукам, и в своих богов счастья, и в этой вере была прекрасна. Во всем она была прекрасна.       Сто восьмой удар прозвучал уже после полуночи. Наступил тысяча восемьсот семьдесят первый год.       — Akemashite omedetōgozaimasu! — торжественно-весело произнесла Момо. — Поздравляю вас с рассветом нового дня!       — С Новым годом, — сказал Снейп, понимая, что улыбается — по-настоящему, не вымученно.       — Теперь моя очередь дарить подарок.       Хинамори протянула Северусу небольшой квадратный мешочек из ткани красного цвета, с завязанной на нем красной же нитью.       — Это амулет, — объяснила она. — Он на самом деле защищает и приносит удачу.       — О, спасибо вам, — смутился Снейп. — Не стоило…       — Стоило, — усмехнулась Момо. — Не переживайте, он стоил меньше вашего подарка.       — Важна ведь не цена? Вы трудились, делая его. Готовя весь этот ужин. Чем я заслужил такого вашего внимания?       Хинамори задумчиво повела плечом.       — Не знаю. Но я готовила бы осэти-рёри в любом случае. И все же мне захотелось угостить вас. А почему вы решили подарить мне веер?       — Не знаю, — эхом за ней повторил Северус. — Но я хотел, чтобы вы улыбнулись.       Ее лицо озарила та самая нежная улыбка, чем-то похожая на отблеск пламени.       — Вы очень добры ко мне, Северус.       — Как и вы ко мне.       Они сидели рядом, и вновь не было ничего проще, чем склониться к ее губам, и вновь находилось множество причин не делать этого. Снейп запутывался все больше. Цветы персикового дерева прорастали ему под кожу и цвели внутри, наполняя душу нежным весенним благоуханием.       — Во время О-сёгацу тоже играют в игры, — сказала Момо.       — Да? И в какие же?       — Из подвижных — в ханэцуки; это игра в волан. Еще мы запускаем воздушных змеев и бумажные фонарики. Еще мы играем в ута-карута — это карты, на которых написаны стихи; я бы научила вас, но вы не знаете японского. Или сугороку — настольная игра в кости. Она проще, чем ута-карута, и я захватила ее с собой. Сыграем?       Снейп охотно согласился, надеясь, что игра отвлечет его от мыслей, но не отвлекла — их с Момо руки то и дело встречались, когда они одновременно тянулись к игральной кости или к фишке. Смотреть на нее хотелось больше, чем на игровое поле. Поцеловать ее хотелось больше всего на свете, но…       — Светает, — сказала Момо. — Идемте на улицу встречать рассвет!

***

      Еще не совсем проснувшееся небо было окрашено в нежные пастельные тона. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием льда и мелодичным щебетанием птиц. Воздух был наполнен свежестью и ароматом хвои. Казалось, вся природа замерла в ожидании чуда — и вот первые лучи солнца коснулись покрытых инеем верхушек деревьев, заставив их засверкать алмазными искрами.       Хинамори закружилась посреди двора, раскинув руки. Солнечные лучи блестели на ее заколках. Красивая, чудесная, воздушная, невероятная…       Северус решительно шагнул к ней. Развернувшись в своем импровизированном танце, она оказалась к нему лицом к лицу, почти вплотную, только смотрела снизу вверх — очень внимательно, будто ожидая.       Он поцеловал ее, накрыв губами ее губы. Сначала осторожно, но, осознав, что она отвечает, углубил поцелуй, приобняв ее за талию. Момо сжала ткань мантии на его груди, и закрыла глаза, позволяя себе раствориться в поцелуе.       Пусть.       Все к тому шло.       Что будет потом… будет потом.