Икигаи

      Вера — хрупкое стекло. Чистый белый лист, скомканный в чужих ладонях. Разбитые осколки не склеить, смятый листок не расправить так, чтобы он стал ровным; заклинания способны на это, заклинания способны на многое, даже на то, чтобы стереть память, но и они не вернут утраченное доверие.       Проще не доверять никому.       В Хогвартсе Хинамори окружали либо враги, либо просто равнодушные к ней люди, что она уяснила очень быстро; к равнодушным она относила и тех, кому очевидно нравилась: легко влюбиться в оригинальную внешность, а если бы эти парни узнали ее настоящую — перестали бы ею восхищаться. Ничего особенного в ней не было.       Она бы ни за что не приехала в Хогвартс, если бы не сенсей. Если бы не…       Это до сих пор ей снилось, и она пила перед сном зелье, чтобы не кричать от кошмаров, тем самым давая повод соседкам для новых сплетен. Кошмары все равно приходили, но обрывочные, смазанные, не реалистичные, какими были бы без успокоительного чая.       Бояться все равно было некого. Айзен мертв. Мертвые иногда возвращаются обратно, но он не вернулся, не стал онрё, об этом наверняка позаботились другие преподаватели. Они же и ухватились за шанс перевести Момо, уладив два дела сразу — и открыли Махотокоро Европе, и помогли Хинамори удалиться от места, где произошло травмирующее событие.       Но шрам остался — ровная полоска на солнечном сплетении. На душе шрам был еще больший, жуткий и рваный, незаживающий: вопрос «почему» мучил, не прекращая.       Что она сделала ему?       За что он так с ней поступил?       Он не пытался поговорить с ней, не пытался заразить своими идеями, не пытался переманить на свою сторону. Он просто ее убил, хотя если бы попробовал завербовать — она могла стать его сторонницей.       Она не любила его, как думали буквально все. Это была не та любовь, какую испытывают к мужчине. Момо восхищалась им, мечтала хоть немного стать похожей на него, достичь его уровня казалось ей чем-то невероятным и несбыточным, не то что превзойти. В ее глазах он походил на Тендзина, человека, ставшего божеством за свои знания и таланты.       Айзен действительно был великим магом, но скрывал, что его мантия обрела белый цвет. Он практиковал черную магию, злую магию; он хотел быть равным Тендзину, хотел добиться божественной силы и бессмертия, и ради этого не гнушался никакими целями. Начали пропадать девочки; сначала — Маширо, потом — Хиори. Их не нашли ни живыми, ни мертвыми, но никто не заподозрил бы Айзена. Многие думали, что в этом замешан Ичимару Гин, преподаватель Защиты от Темных Искусств, и Момо думала так же.       Когда Айзен попросил ее остаться после уроков, она была на седьмом небе от счастья — учитель мог показать ей что-то новое; он преподавал Чары, ее любимый предмет, и высоко оценивал ее способности, иногда делясь чем-то интересным по теме. Момо летела в его кабинет, как на крыльях, и ожидала чего угодно, но не наставленной ей в грудь волшебной палочки.       Для совершения заклинания Айзену были нужны человеческие жертвы. Три невинные девушки. Три разменные монеты. Третьей он выбрал Хинамори.       Вот только Айзен просчитался; он учил ее сам, и воспитал из нее прекрасного дуэлянта. Он рассчитывал, что Момо не сумеет поднять на него оружие, или недооценивал ее, думая, что будет быстрее, но, что бы он ни думал, а Хинамори успела выставить щит.       И, что бы ни говорили после другие сенсеи, это не была попытка убийства. Это была дуэль, настоящий магический поединок — не между равными, но и на избиение их схватка не походила. Айзен не только атаковал, но и защищался, и, в конце концов…       Говорили, что ей повезло. Просто повезло. Медальон, который когда-то подарила Момо бабушка, был очень сильным защитным оберегом; заклинание Айзена попало прямо в него, и медальон треснул, а чары срикошетили. Все предпочли поверить в эту версию, и волшебную палочку Хинамори никто не проверял.       На самом деле… чудо, что ее мантия не побелела.

***

      Близился Самайн; коридоры, классы и Большой Зал украшали фонари Джека — яркие спелые тыквы с вырезанными жуткими рожами и свечами внутри, бутафорские летучие мыши, кости и глаза, призраков стало словно больше обычного, и Хогвартс наполнился одновременно веселой и пугающей атмосферой.       После бала в Клубе Слизней и инцидента с сывороткой правды Хинамори почти не разговаривала с Северусом, ограничиваясь приветствиями и прощаниями — вела себя доброжелательно и дружелюбно, но первой никаких бесед не начинала и наедине с ним не оставалась, и, в свою очередь, Снейп не начинал бесед с ней и не искал ее общества намеренно. С Лили он то и дело ругался — беседы с Эванс стали неизменно перетекать в споры, и она уходила, обиженно фыркая, а Снейп ощущал себя бьющимся лбом в закрытую дверь — что бы он ни сказал, Лили все воспринимала в штыки, так, что казалось, даже обычный «привет» она может расценить, как враждебный выпад.       Никогда еще Северусу не было так одиноко; раньше всегда была Лили, она не осуждала, она понимала, с ней можно было поговорить обо всем, и что с ней случилось, Снейп не понимал. С ней или с ним. С ними, с их дружбой.       Больше у него никого не было, отчего все становилось еще паршивее, и никакое наступление праздника не радовало, как и близость рождественских каникул, которые предстояло провести в школе.       Проходя к кабинету Трансфигурации, Северус услышал голос Крэбб и остановился, прислушавшись; Вирджиния и раньше ему не нравилась, а после ее выходки с сывороткой правды стала противна. Ход, который она использовала, был грязным — удар ниже пояса, подлость, причем по отношению к человеку, который ничего плохого Крэбб не сделал.       — А ты не переигрываешь? — спросила Пенелопа Флинт.       — Нет, — Крэбб говорила отрывисто-зло. — Это она переигрывает! Ты знаешь, что она сделала? Она всех приворожила! И Эвана, и Нотта, и Снейпа… хотя зачем ей сдался Снейп, не понимаю… но вряд ли она на этом остановится, и лучше бы дать ей понять, что мы не намерены терпеть ее поведение.       — И поссориться с Махотокоро. Ты знаешь мое мнение, Джин.       — Знаю, но представь себе: вдруг завтра за ней начнет волочиться твой Селвин?       Молчание Пенелопы было встревоженным. Наконец она сдалась:       — Допустим, я тебе помогу. Что ты собираешься сделать?       — О! — просияла Крэбб. — Не переживай, она не догадается, что это мы! Зато испугается!       Снейп прислушался. План, излагаемый Вирджинией, был прост: они устроят гадание с яблоками, первой гадать выпадет Момо, и пока она будет сидеть в закрытой комнате у зеркала — другие ее хорошенько напугают.       — Покажем ей в отражении такое, что она передумает уводить наших парней! — Крэбб зло хохотнула. — Череп! И этот цветок, как его… Слагхорн рассказывал… символ смерти у японцев… Паучья лилия! Ликорис! И четыре раза постучим бамбуковыми палочками: ты видела, как она боится цифры «четыре»? Даже то, что в комнате нас четверо, и то ее напрягает!       — А если с ней от этого случится горячка? — нахмурилась Пенелопа.       — Ерунда, не настолько она ранимая, — фыркнула Вирджиния. — Я скорее боюсь, что ей и на это будет плевать. Но ты со мной? Другие девчонки тоже за.       — Ладно. В ночь Самайна, в чулане гостиной.       Стараясь быть как можно бесшумнее, Северус двинулся дальше по коридору, обдумывая услышанное. Нужно было предупредить Хинамори; звучал замысел Крэбб не особенно ужасно, Снейп сомневался, что Момо испугается, но лучше было бы сказать ей — когда он вернется в замок.       На небеса восходила полная луна, и у Северуса были другие дела — он намеревался убедиться в своих догадках. Таинственные исчезновения Люпина во времена полнолуний наводили на однозначную мысль, а приглашение Блэка заглянуть в Визжащую Хижину, чтобы все стало ясно, уже делало ситуацию более чем ясной, но все равно Снейп собирался туда пойти, чтобы увидеть собственными глазами. Увиденное останется в памяти, воспоминаниями можно поделиться с теми, кто способен прижать хвост проклятым Мародерам. Вряд ли Люпин учился в Хогвартсе без ведома профессоров, директора и отдела контроля за магическими существами, но…       Снейп еле дождался конца уроков, чтобы незаметно выскользнуть из замка. В лицо ударил холодный сырой ноябрьский ветер, сумерки сгущались чернилами, круглый бледный лик луны в небе то и дело закрывали набегающие облака. Подняв воротник мантии, Северус шепнул «люмос», осветив Гремучую Иву — Блэк говорил, что нужно залезть под ее корни, что это будет безопасно. Верить Блэку было бы самоубийством, но, убедившись, что Ива не нападает, Снейп скользнул под корни.       …и, только увидев светящиеся глаза, понял.       Сегодня было полнолуние.       Он по своей воле залез прямо в пасть оборотню.

***

      Что что-то случилось, Хинамори ощутила, только спустившись в гостиную, где с утра собрались все старшекурсники, что бывало редко, лишь тогда, когда происходило нечто важное. Девушки и парни сидели отдельно, кто-то был мрачен, кто-то — напуган, но они сдерживались, не позволяя себе всплеска бурных эмоций.       Снейпа среди них не было. Момо не стала спрашивать о причине собрания — немного поколебалась, но решила, что не стоит. Они все равно чужие.       Пройдя мимо, Хинамори покинула гостиную. В Большом зале за столом Гриффиндора царила такая же сумрачная атмосфера, и не было никого из Мародеров, а Лили выглядела так, будто плакала.       — Слышала, что случилось? — Алиса Гамп, вошедшая в зал следом за Момо, обратилась к ней так, словно они дружили всю жизнь. — Это просто ужас какой-то! — но говорила Алиса весело. — Снейпа чуть не убили.       — Что?       Хинамори гордилась своей сдержанностью, которой могла позавидовать любая британская аристократка, ей было плевать на всех соучеников, но почему-то, услышав это, она почувствовала, как мир вокруг куда-то проваливается.       — Ага, — Алиса сделала страшные глаза, — и угадай, кто чуть не убил! Ни за что не угадаешь! Люпин!       — Люпин? — Момо растерянно моргнула; Ремус был тихим и вежливым старостой, не повышал голос даже на расшалившихся первокурсников, и — чуть не убил?       — Он оборотень, — шепотом поведала Алиса.       — Оборотень?..       — Ну да. Его укусили, когда он был еще маленьким, а Дамблдор разрешил ему поступить в Хогвартс. Конечно, младшие ученики ничего не знают, но я думаю, все наши догадались, как только начали проходить оборотней на четвертом курсе. Люпин всегда болел в полнолуния, несложно сложить два и два.       Укус обращает, вспомнила Момо; она изучала все, что не успела пройти, в ускоренном порядке, мельком, что-то забыла, так как не нуждалась в этой информации, но про оборотней запомнила — настолько они отличались от японских хенге-ёкай. Хенге-ёкай были животными, которые могли принимать человеческий облик либо если достигали определенного возраста, либо вследствие проведения особых манипуляций, чаще всего это были лисы, кошки, барсуки и вороны. Европейские же оборотни были людьми, превращающимися в волков строго по полнолуниям и без собственного желания, тогда как хенге-ёкай перевоплощались в любое время, когда хотели, и безболезненно. К тому же, хенге-ёкай не теряли разум, становясь кровожадными чудовищами, способными убить любого.       — Люпин укусил Снейпа? — она спросила и сама не узнала свой голос, таким тот вышел дрожащим.       — Нет, — Алиса мотнула головой. — Даже не поцарапал, но Снейп все равно в больничном крыле. Понятно, он испугался. Любой бы испугался.       — Любой, — согласно прошелестела Момо. Она и то испугалась, чего от себя не ожидала — будто ей есть дело до британского мага. Будто они на самом деле друзья.       Они не друзья… но Снейп помог ей, выручил ее, и только поэтому, чтобы поблагодарить его за ту помощь, после завтрака Хинамори пришла в больничное крыло, неся с собой завернутый в бумагу кусок сладкого пирога и несколько яблок в кармане мантии. Мадам Помфри тепло поприветствовала ее и проводила в отдельную палату, отгороженную от общей.       Снейп лежал в постели и был бледен, но не выглядел больным. Увидев Момо, он сел, отбросив одеяло.       — Я принесла вам сладкого, — помолчав, сказала она.       — Садитесь, — встрепенулся Северус, вспоминая о манерах и двигаясь на кровати, чтобы дать ей место. Момо грациозно опустилась рядом. Невербально приманив переносной деревянный столик, он поставил его между ними, и таким же образом зачарованный нож нарезал пирог на части, а яблоки — на дольки.       — Полагаю, вы уже все знаете, — мрачно сказал Снейп, взяв в руки яблочную дольку. — Как и вся школа. Впрочем, что с того? Это не моя беда, а Люпина.       — Алиса сказала, вы напуганы.       — Алиса, — Северус криво усмехнулся. — Я не напуган. Меня держат здесь из опасения, что я дам волю языку. После обеда, но не ранее окончания ужина, уверен, меня посетит Дамблдор, и уговорит молчать, не предъявляя никаких претензий тем, кто мог стать моими невольными убийцами.       — Тем? Вы хотите сказать?..       — Именно. Мародеры снова решили, что их шутки очень смешные, а я снова не оценил их юмора. Но и я виноват; полезть к оборотню в полнолуние! — издав невеселый смешок, Северус запустил пальцы в и без того растрепанные волосы. — Всегда считал себя умным человеком, и так сглупил.       — Главное, что вы не пострадали, — сказала Момо, в который раз изумившись тому, что говорит искренне.       — Да уж, если бы меня укусили — осталось бы только выпустить в себя Убивающее, — Снейп провел ладонью по лицу. — Я не смог бы жить оборотнем.       — Люпин так живет, — заметила Хинамори.       — Не только он так живет, но это не жизнь. Вечно быть изгоем, отверженным, недочеловеком, в полнолуния становиться рабом луны, и эта боль, когда ломаются все кости, а после срастаются заново, — он поежился. — Ни за что не хотел бы такой судьбы.       — Недочеловеком? — как чертик из табакерки, вдруг в палату заглянула Лили. — Вот значит как ты о нем думаешь? Ничего удивительного; если ты зовешь магглорожденных грязнокровками, то оборотней, естественно, не считаешь людьми…       — Я… — Снейп растерянно открыл рот. Появления Лили он не ожидал, обвинений с порога — тоже. — Я имел в виду, что отношение общества…       — Такого общества, как ты! — Лили скрестила руки на груди, прожигая Северуса неодобрительным взглядом. — Господи, а я еще волновалась за него! Бросила все дела! Прибежала сюда!       — Я не просил, — буркнул Снейп.       Момо невозмутимо откусила кусочек пирога. Ей больше нечего было делать здесь, Лили с Северусом нашли бы, о чем поговорить, и без нее, но уходить, оставив еду недоеденной, казалось кощунством.       — Не просил… я так и знала, что снова наткнусь на твою неблагодарность, — драматично произнесла Лили. — Снова ничего нового! Что ж, как знаешь. Хорошего дня!       Развернувшись, она исчезла за дверью. Снейп виновато глянул на Хинамори, которую Эванс не удостоила даже приветственным кивком.       — На самом деле Лили хорошая.       — Не сомневаюсь, — тонко улыбнулась Момо.       Перед тем, как ушла и Хинамори, они поговорили еще немного, обо всем и ни о чем одновременно, но про замысел Крэбб напугать ее на Самайн Северус так и не сказал — вылетело из головы.