Скарби століть: шлях Країни

      "Поляни живяху особы, и кождо держаше род свой, и владяху кождо род свой. И сидяху кождо на своей роде: Древляне бо седяху особь, а Дреговичи особь, а Словене особь на озере Ильмени..." Повесть минулих лет, XI век       Далекий VI век нашей эры — мрачная и бурная эпоха, когда землю сотрясали бесчисленные битвы и жестокость. Время, когда гунны, ставшие "карой богов", положили начало Великому переселению народов.       Их вторжение сокрушило и вытеснило сарматов — загадочный кочевой народ, о котором сохранилось мало достоверных сведений. Сами сарматы не представляли единого государства или этнического сообщества, а были типичными кочевниками, скитавшимися в поисках плодородных земель и новых возможностей.       Вместе с этим шло и перенаселение славян — народа, только-только начинавшегося формироваться в собственную идентичность. Славяне устремилось в разные уголки Европы, но некоторые племена решили остаться на своих землях, несмотря на постоянную угрозу со стороны степных кочевников.       Именно в эти бурные времена зарождалось будущее восточнославянское государство — то, что впоследствии станет мощным политическим и культурным центром, объединившим множество народов. Оно будет сравнимо по величию с наследником Великой Римской империи — Восточной Римской империей, более известной как Византия.       А пока дорога впереди оставалась тайной, полная испытаний, о которых он еще никто не догадывался. ***       Союз полян - одно из многих славянских племенных объединений, жил скромно и обыденно, почти не выделяясь на фоне множества других.       Жили они на территории Среднего Поднепровья. Их культура была типичной для раннеславянских обществ своего времени: вели оседлый образ жизни и занимались пашенным земледелием. Они выращивали рожь, пшеницу, просо, ячмень, горох, репу. Использовали деревянный плуг с железным лемехом. Разводили крупный рогатый скот, свиней, овец и лошадей.       Поляне строили свои поселения вдоль рек, как Славутич, чтобы иметь доступ к воде для хозяйственных нужд, рыболовства и торговли. Большие поселения, часто окружённые валами и рвами, служили как укреплённые центры.       Жили в полуземлянках или срубах, построенных из дерева. Полуземлянка представляла собой углубление в земле с деревянными стенами и крышей из соломы или дёрна. В центре дома располагалась печь, которая служила для обогрева, приготовления пищи и сушки зерна.       Организованы в родовые общины, где основу составляла большая семья. Важную роль играл вождь (князь), который руководил племенем, организовывал защиту и судебные функции.       Существовали элементы языческих обрядов, связанные с поклонением богам природы, предкам и священным местам, таким как рощи или камни. Рядом с полянами проживали другие восточнославянские племена: древляне (в лесах Полесья), северяне (восточнее, в районе Десны) и уличи с тиверцами (в степях вдоль Южного Буга и Днестра).       Наша история начинается с совсем ничем не примечательной и обыденной замужней пары.       Они жили отдельно от остальных родовых общин, ибо оба нашли в себе общие интересы, которые выходили за рамки их устойчивого общества.       Предслава – молодая и энергичная девушка, которой едва исполнилось восемнадцать лет. В раннем детстве она пережила трагедию — потеряла своих родителей, и с тех пор не имела близких родственников. Все свои годы она провела среди родовой общины, которая взяла на себя роль воспитателей. В этой общине всё было устроено по своим законам, и каждому члену семьи, от старика до младенца, внезависимости от возраста и положения, предписывались определённые обязанности и нормы поведения.       Община пыталась вложить в неё свои «истины», учить жертвовать собой ради общего блага, следовать традициям, уважать старших и поддерживать порядок. Однако для Предславы эти правила становились тяжёлым бременем, которое она не могла понять. Хотя все вокруг утверждали, что эти истины — основа жизни и единственный путь к гармонии, она не ощущала их важности и, возможно, даже сомневалась в их справедливости. В её душе зрело недовольство, и с каждым днём она всё больше ощущала, что её место не здесь, а где-то там, за пределами этой маленькой родовой общины, которая не принимала её слишком «модерных» взглядов.       Ее бы сейчас назвали «бунтаркой», несогласной с установленной системой и ограниченным мировоззрением. И действительно, в родовой общине Предслава была чем-то вроде вихря: часто устраивала беспокойство, убегая из поселения, ища приключений и часто оказываясь в самых неожиданных ситуациях. Она не раз приносила всем немало хлопот, из-за чего «прославилась» среди своего народа. Оттого и имена ей даровано «Предслава» — «впереди славы» так её называли, потому что она словно предвосхищала свои собственные поступки и подвиги.       А чего скрывать? Она и гордилась этим! В отличие от других женщин, которые жили по строгому расписанию: дома, на кухне, с детьми, прядением и шитьем, Предслава чувствовала себя чуждой этим скучным, ограниченным ролям. Она не понимала, почему должна сидеть в тени, когда можно взять в руки лук, отправиться на охоту или покорить реки на лодке. Мечтая о мужской работе, она не просто мечтала — она это делала, не боясь рисковать.       Предслава пленяла своей природной красотой: густые каштановые волосы падали мягкими волнами, а её тёмно-зелёные глаза напоминали глубокий, таинственный лес, полный жизни и загадок. Её фигура была стройной, но в то же время сильной и выносливой — мускулы, наработанные охотой и активным образом жизни, выдавали её энергичный характер. Однако, несмотря на физическую силу, её лицо оставалось нежным и мягким, с плавными чертами и отсутствием резких скул. Этот уникальный облик делал её неотразимой — сильной духом, но одновременно женственной и естественной.       Этим всем она и пленила сердце молодого Святовита – юноши по ту сторону берега, что случайно увидел первую в своей жизни женщину, охотившуюся на оленя. Прочем и самого Святовита она чуть не подстрелила, перепутав с кабаном, как она позже шутливо призналась. Он, в свою очередь, оказался настолько поражён её смелостью и неординарностью, что с этого момента не мог её забыть. Эта встреча оставила неизгладимый след в его сердце, и вскоре между ними возникло нечто большее, чем просто интерес.       История их любви не была длинной. За считанные месяцы весны они обручились и поселились в маленьком, но уютном домике на берегу реки Рось, поодаль от остальных. Этот уголок природы стал их собственным миром, где они могли быть самими собой, вдали от взглядов и ожиданий окружающих. «Счастье любит тишину» — это стало их девизом, отражая их желание жить по собственным правилам, не обращая внимания на мнение других. В этом доме, среди зелени и тихих вод, они нашли свою гармонию, прочно укрепив связь, которую ничто не могло бы разрушить.       Ох и счастливы они были. Все делали вместе: и готовили, и убирали, и ходили на охоту. В отличии от стальных, Святовит не только поощрял действия жены, но и откровенно восхищался ее мужественным характером.       Однако, Предслава была все же девушкой и очень часто стала оставаться дома. Правда виной тому было радостное событие в жизни супругов – беременность. Узнала девушка об этом по изменению в своем теле. В принципе в детстве она наслушалась об этом от многих старших женщин и тогда для себя решила, что никогда не родит.       Но сейчас все было иначе. Естественно, главной признаками были физиологические показатели, но девушку больше выдавал ее резко изменившийся характер. Она стала более спокойнее и нежнее мягче, как будто уже матерь.       Это заметил и Святовит. И не описать той радости, когда они сразу поняли, что станут родителями. Правда, Предславе было страшно, но вместе с тем и трепетно в душе. Они были из тысячи таких пар, живущих своей простой, но счастливой жизнью, вдали от забот и тревог внешнего мира. Полностью поглощённые заботами о доме, любви и семье, они не интересовались политикой своего племени и уж тем более не задумывались о судьбе своего народа. Из них двоих еще не знал, что под сердцем Предславы рождается сердечко будущей страны.       Кровь их потомков, смешавшись с множеством других, однажды создаст основу для народа, который вырастет в могучую страну, от которой будут зависеть судьбы поколений. Но для них, в тот момент, их жизнь была слишком простой, чтобы понять, что их любовь, их семейные ценности и даже их маленький домик станут частью великой истории, что сделает их души бессмертными, а кровь — частью целой нации. ***       Последние месяцы выдались особенно тяжёлыми для молодой Предславы, ведь её организм, ещё совсем «девичий», испытывал небывалую нагрузку. Она вынашивала дитя долгие девять месяцев, и за это время её живот вырос так, что казалось, будто там прячется сразу тройня. Его величина заметно ограничивала её движения, а частая отдышка отдавалась в лёгких, вынуждая Предславу всё чаще сидеть или вовсе лежать на спине.       Святовит, как всегда, был рядом, поддерживая свою жену во всём. Он взял на себя все обязанности по дому и хозяйству, хотя и ему было нелегко, ведь работы стало вдвое больше. Но он не жаловался, понимая, что Предславе приходится намного труднее. Предслава и Святовит приняли решение никому не рассказывать о грядущем рождении их ребёнка, опасаясь, что вожди общины могут заявить на него свои права. Эта мысль пугала их обоих, поэтому они решили справляться сами, скрывая всё от посторонних глаз.       Однако этот шаг оказался крайне опрометчивым. Ни один из них не имел ни малейшего понятия о том, как проходят роды, и даже не пытался обратиться за советом к более опытным женщинам из дальних поселений. Их упрямство и страх оказаться замеченными делали ситуацию опасной.       Иногда казалось, что они жили на каком-то необитаемом острове, где всё приходилось узнавать с нуля, словно они были новыми Адамом и Евой, которые только начинали постигать законы жизни. Этот их наивный, но решительный подход делал их одновременно храбрыми и безрассудными, но в то же время ещё больше сближал, заставляя полагаться только друг на друга.       Выбирать день родов молодой матери не пришлось. Ночь началась с тревоги: у Предславы внезапно поднялся сильный жар. Святовит, охваченный беспокойством, до утра заботился о жене, меняя холодные тряпочки на её лбу, уговаривая съесть хотя бы немного горячего супа и настоек из лечебных трав. Он подавал ей тёплый чай и нежно уговаривал отдохнуть. У его стараний был результат: состояние Предславы улучшилось, и она смогла ненадолго погрузиться в сон.       Но покой длился недолго. Спустя менее чем два часа её разбудила сильнейшая боль в животе. Молодая пара мгновенно поняла, что начался момент, которого они ждали с волнением и трепетом: их ребёнок хотел появиться на свет.       Однако, как казалось в тот миг, это событие было значимо не только для них. Казалось, сама природа, с её мягким шёпотом ночного ветра, и сам Бог с небесными серафимами незримо присутствовали рядом, следя за происходящим и словно посылая свою поддержку.       Святовит, словно ведомый инстинктами, действовал уверенно, хоть никогда прежде с таким не сталкивался. Он мягко попросил Предславу зажать в зубах тряпку, чтобы подавить крики, и постараться начать тужиться. Предслава была храброй и выносливой, с сильным болевым порогом, но роды — это испытание, которое может сломить даже самых стойких. Эта боль, оправданная тем, что дарит жизнь, одновременно может стать смертельной, лишив матери радости держать на руках своё дитя.       Несмотря на мучения, девушка брала себя в руки и старалась следовать указаниям мужа. Но в таких случаях, конечно, не помешала бы помощь ещё нескольких опытных людей. Однако страх, что о ребёнке узнают, заставлял их справляться вдвоём.       Святовит делал всё, что мог, но одной пары рук явно не хватало. Предслава откровенно мучилась, пару раз теряя сознание от боли и истощения. Юноша, несмотря на собственный страх, не покидал её ни на миг: менял воду, утирал пот с её прекрасного, но измученного лица, успокаивал, говоря, что всё получится. Он взял на себя роль «акушерки», понимая, что только от его действий зависит жизнь его жены и их долгожданного ребёнка.       — Славѧ, не хотяше онъ изыти... Тако можетъ онъ задохнутися... – с неподдельным страхом промолвил Святовит, смотря на измученную жену. - Мати моя родила мя в водѣ, да овемъ тя пренесу в рѣку?       Предслава уже едва могла связно мыслить. Боль затуманивала её сознание, делая звуки глухими, а лица — расплывчатыми. Но одна мысль прорвалась сквозь этот мучительный туман — вода. Да, вода! Как она могла забыть? Ведь старшие женщины когда-то говорили, что она облегчает роды. Но тогда Предслава лишь смеялась и витала в облаках, не придавая этим словам значения.       Собрав последние силы, она едва кивнула, показывая, что поняла. Святовит, глубоко вздохнув, поднял её на руки. Её огромный живот делал задачу невероятно сложной даже для его сильных рук, но он справился.       Как можно аккуратнее, но твёрдо, Святовит понёс Предславу к реке Рось. Каждый шаг давался ему с трудом: схватки становились всё сильнее, и боль заставляла девушку инстинктивно сжимать его рубашку и дёргаться, словно пытаясь вырваться.       День был летний, безоблачный, и природа словно разделяла их напряжённое ожидание.       Воздух был тёплым, наполненным ароматами цветущей травы и деревьев. Всё вокруг казалось живым и благожелательным: будто сама природа, а с ней и сам Бог с небес, простирали перед ними путь. Звери замирали в тени, деревья будто отступали в стороны, давая ему дорогу. Всё вокруг дышало ожиданием чуда — новой жизни, готовой вот-вот появиться на свет.       Святовит наконец дошёл до бирюзовой глади реки и, бережно держа дрожащую Предславу, осторожно опустил её в прохладные воды. Казалось, это было именно то, что ей требовалось. Вода сразу же начала смывать с неё усталость, как будто забирая часть её боли.       Однако новая схватка накрыла её с силой бури, длиться которой казалось вечностью. Предслава хваталась за мужа, вскрикивая и изо всех сил стараясь тужиться. Её дыхание было тяжёлым, прерывистым, но она продолжала бороться, словно в этом мгновении сосредоточилась вся её сила.       Целящие воды реки, казалось, сами пришли ей на помощь. Они мягкими волнами подкатывали к её телу, обнимая и утешая, будто живое существо. Река словно шептала ей слова поддержки, охлаждая разгорячённое тело и придавая сил.       Наконец-то Предслава замолчала. Её хриплые, полные боли стоны прекратились, и в тот же миг мир вокруг словно затаил дыхание. Тишина накрыла всё: только нежный плеск реки нарушал эту удивительную паузу.       Святовит, дрожащими от волнения руками, запустил их в спокойные воды Роси и, словно из самой её глубины, достал новорожденного младенца. Он поднял его высоко к небу, чтобы весь мир увидел это чудо. В ответ на этот жест раздался громкий, пронзительный плач младенца, прокатившийся по свету, как рождение новой эры.              Вместе с этим ожил весь мир. Ангелы, казалось, запели хором где-то над головой, птицы начали заливисто щебетать, озаряя летний день, а Бог, словно радовался появлению своего нового творения на Земле. Это был момент, когда родилась не только новая жизнь, но и судьба, которой суждено было изменить целый народ.       Чего не сказать о родителях маленькой страны. Святовит был переполнен радостью, его сердце било с невероятной силой, когда он впервые увидел своего ребёнка. Однако, когда он заглянул на малыша поближе, радость моментально сменилась тревогой. Его глаза, полные восторга, вдруг наполнились ужасом. Кожа младенца была окрашена в темный синий цвет, а на маленьком личике, как загадочный знак, красовался золотистый символ, непонятного происхождения.       Молодой отец ощутил, как холодок пробежал по его спине. Он не мог понять, что это значит. Он видел многое в своей жизни, но такое... Это было что-то за пределами его понимания, нечто сверхъестественное и мистическое. Его взгляд метался по лицу младенца, пытаясь найти объяснение этому знаку, но все казалось невозможным и загадочным.       — Дитѧ мое, чадо мое... Живъ ли онъ? Даждь, даждь ми его! – прозвучал тихий, хриплый, взволнованный голос Предславы.       Юноша перевел на нее шокированный взгляд, но не смел перечить. Он аккуратно передал в руки матери кричащего младенца. В миг он успокоился, смотря большими синими глазками на маму.       Предславу, казалось, не удивила внешность родившегося сына. Он был ее ребёночком и этого уже было достаточно для безмерной материнской любви. По щекам девушки покатились слезы радости и она, прижимая ребенка до своего сердца, убаюкивала и пела колыбельные песни.       Святовит обессиленно упал подле жены. Все же это тоже был его сын и раз уж они пустили его в этот мир, должны быть с ним до конца и любить.       Юноша смотрел на засыпавшего под голос матери малыша. Он сначала игрался с ее волосами, пытался ухватиться ручками за красивые бусы на шее, но вскоре просто заснул и мило засопел, прижавшись к теплой груди.       — Камъ его наречемъ? – спросил вдруг Святовит, улыбнувшись при такой милой картине. Его озадаченность как будто рукой сняло и сменилось на приятную усталость. Предслава долго не думала. Посмотрела на текущую и спокойную реку и с улыбкой тихо сказала:       — Ръсь. *****       Предслава и Святовит практически ничего не знали о государствах. В их представлениях они были скорее фантастическими образами из слухов и сказаний. До их ушей доходили байки о величии далёкой Римской империи, богатствах Персии, о древнегреческих городах-государствах и о загадочном Египте с его могучими пирамидами. Но эти рассказы были лишь далёкими отблесками чужих миров, которые в то время нельзя было воспринимать как страны в современном понимании.       Тем не менее, эти олицетворения народов были бессмертными, а жизнь древних людей была глубоко пропитана суевериями и магией. Религия играла ключевую роль, определяя не только быт, но и мировоззрение. Порой народы поклонялись самим землям и странам, как живым существам или богам, наравне с действующими властителями. Такой культ был отражением их попытки понять мир через образы, которые сочетали реальное и сакральное.       У славян в то время ещё не было своих государств, и сама идея о таких сложных структурах власти была для них далека и абстрактна. Предслава и Святовит даже не могли предположить, что их "разноцветный" ребёнок был не просто необычным младенцем, а воплощением силы и могущества будущего государства.       В некоторой степени хорошо, что они никому о нем не рассказали. Если бы о нём узнали более просвещённые или алчные люди, последствия могли быть трагическими. Такой необычный младенец мог стать объектом охоты. Его могли похитить и продать кочевникам или чужим Державам. Для тех, кто искал выгоду, это был бы способ получить влияние, а Странам: новые земли, подчинённые колонии или покладистых вассалов. Всё, что требовалось, — вырастить ребёнка с определёнными убеждениями, и он стал бы орудием в руках чужой власти.       Но судьба была на стороне маленького Руси сохраняя его от посторонних глаз. Он был предназначен для большего, чем простая жизнь или чьё-то богатство, ведь перворождённое славянское государство станет зачинателем целого рода.       К сожалению, после родов Предслава так и не смогла оправиться. Прошёл уже целый месяц, но её состояние не улучшалось. Она была прикована к кровати, и каждая попытка встать сопровождалась невыносимой болью. Казалось, её тело предавало её: ноги начинали отказывать, мышцы слабели. Предслава постарела на глазах, словно вся её жизненная сила и молодость ушли в рождение сына.       Для Святовита это было невыносимым зрелищем. Ещё недавно его жена была олицетворением энергии и красоты, искрилась жизнью, как весенний ручей. А теперь её двадцатилетие, которое должно было быть радостным событием, подходило с горечью: она выглядела как женщина средних лет, измождённая годами тяжёлой работы. Святовит делал всё, чтобы облегчить её состояние, но его сердце разрывалось от осознания, что он бессилен перед этой несправедливостью. Лишь ребенок, словно лучик света украшал для них эти тяжкие времена.       Он был все же схож со своими родителями. Глаза голубые явно были от отца, а вот лицо и характер точно от мамы. И тут имеется ввиду «капризный» и «крикливый» нрав малыша, прям такой, что Предслава сама себя вспомнила.       Он был не схожим с людскими младенцами, ибо сразу после родов был способен держать свою голову, реагировать и понимать. Сейчас он уже вполне самостоятельно ползал, вытирая от пыли весь дом. И стирать конечно же приходилось его отцу.       Предслава на это лишь тихо хихикала, держа на руках внимательно наблюдавшего сына. Однако, ее смех превращался в безудержный кашель и ей резко становилось плохо. От этого у юноши леденело сердце. Ему было страшно потерять любимую. Малыш как будто тоже понимал это, может от того и плачет, когда мамы рядом нет?       — Ма…мати, ма… - обеспокоенно пытался проговорить малыш, тяня свои маленькие ручки до Предславы.       Оба шокировано взглянули друг на друга. Одномесячный ребенок уже умеет разговаривать? За это их могли назвать бы умалишёнными. Да и сами они слегка побаивались столь быстрого взросления сына. Им все больше и больше казалось, что сам Перун выбрал родиться у них в обличии человеческом, чтобы править на этой земле.       Могло бы показаться сейчас это смешным и нелепым. Однако оба супруга были окружены всей той далекой эпохой, окружавшую повсюду лишь фанатичной верой, на которой все и строилось.       Хотя чего утаивать, во все времена в мире такие народы останутся. Благо молодые супруги не собирались проводить какие-либо ритуалы, или жертвоприношения. Но они теперь относились к Руси с предосторожностью или с заметным глубоким уважением, словно он уже стал господарем. ***       К годовалому возрасту Русь уже уверенно начал ходить. Надо сказать, что грудным молоком он перестал питаться к двухмесячному возрасту и охотно пробовал обычную еду.       Мальчик оказался совсем не привередливым: с удовольствием ел каши, лакомился ягодами и с аппетитом уплетал молочные продукты. Но была у Руси одна особая слабость — мёд. Он так любил это сладкое лакомство, что не мог провести и дня без ложечки янтарного угощения. Эта страсть делала его улыбку особенно лучезарной, а оба родителя часто шутили, что мёд течёт в его венах, принося маленькому Руси столько энергии и радости.       Предслава не могла нарадоваться, наблюдая, как её сын растёт и крепнет с каждым днём. Его неуёмная энергия, звонкий смех и крепкое здоровье наполняли её сердце гордостью и любовью. Однако эта радость была смешана с тихой горечью. Она чувствовала, как сама постепенно увядает. Её тело слабело, и силы уходили, словно она продолжала отдавать их своему ребёнку, поддерживая его рост и расцвет.       Иногда ей казалось, что жизнь незримо перетекает от неё к Руси, делая его сильнее, а её — слабее. Но в этих мыслях не было упрёка или сожаления. Она видела в этом смысл своего существования, находя утешение в том, что её жертва даст жизнь и будущее тому, кто, возможно, изменит мир. Ведь неспроста эта синяя кожа и знак на всю его милую мордашку.       К сожалению, здоровье Предславы продолжало ухудшаться. Её тело, измождённое после тяжёлых родов, больше не слушалось её. Теперь ноги окончательно отказали, и она поняла, что больше никогда не сможет ходить.       Это было тяжёлым ударом и для Святовита. Вспоминать о том, какой энергичной и деятельной она была всего год назад, было мучительно. Однако, несмотря на всё, Предслава не теряла силы духа. Теперь она занималась тем, чем раньше ненавидела: шила и пряла. В руках её теперь были иглы и нити, а также камушки и ракушки, которые Русь приносил с реки, играя в воде. Из этих простых материалов она создавала ожерелья и браслеты-обереги, которые должны были защищать его от злых сил и напасти. На тканях и украшениях Предслава вышивала древние символы — знаки Перуна, Дажбога и Сварога. Эти символы, переданные через поколения, хранили в себе силу и защиту, и она надеялась, что они принесут её сыну удачу и благополучие в его жизни.       Святовит взял на себя все обязанности по дому и воспитанию сына, стараясь окружить жену заботой и поддержкой. Ему было трудно, однако он никогда не жаловался. Ребенок не беспокоил ночными рыданиями, что уже значительно облегчало ему роботу. Да и стоит признать, что Русь уже вел себя вполне как самостоятельный человек. Лишь маленький рост выдавал его возраст.       Ребёнку, несмотря на свою живость и любознательность, было строго запрещено покидать пределы дома и двора. Весь мир для Руси ограничивался этим маленьким уголком, где он мог играть и расти, окружённый заботой родителей. Лишь изредка Святовит водил сына к реке, позволяя ему немного порезвиться.       Далеко от постели Предславы и её тихого дома не знал никто о том, что именно здесь, в тени рек и лесов, уже росло первое славянское государство. Всё оставалось скрытым от глаз внешнего мира, и пока об этом не знали ни кочевники, ни другие соседние племена, жизнь текла своим ходом, и никто не мог предположить, что в будущем этот мир перевернется вверх дном и эти земли будут объединены под одним знаменем. *** 592 н.е.       Пока далеко на востоке Великая Восточная Римская империя переживала свой расцвет и готовилась к кампаниям против славян, а в Англии, Франкском королевстве, Лангобардии и других землях Европы бурлили события — создавались и разрушались королевства, велась бесконечная борьба за власть, Руси тем временем исполнилось всего восемь лет.       Вряд ли Русь задумывался о чём-то большем, чем о своих простых радостях: прогулках по лесу, лазании по деревьям и догонялках за зайцами и белками. Некому было поведать ему о его истинной сущности или воспитать его в духе «великой миссии». Он считал себя обычным человеком, ничего более.       За эти годы жизнь семьи оставалась неизменной. Предслава, любимая матушка Руси, так и оставалась прикованной к постели. Однако её дух не угас. Она всеми силами старалась быть частью мира своего сына, участвовать в его воспитании, как только могла. Русь видел в матери идеал — она была для него воплощением всех лучших качеств: мудрости, доброты и силы.       Для мальчика Предслава стала тем, с кем он мог говорить обо всём, не боясь быть непонятым. Она была его тихой гаванью и самым близким человеком. Но Русь ещё не знал, что это счастье не вечно. Когда-нибудь ему придётся попрощаться с матерью, оставив её только в своих воспоминаниях. И это бремя, эта боль утраты останется с ним навечно.       Святовит не отставал от жены. Он никогда не поднимал на сына руку, не ругал, а напротив, воспитывал терпением и примером. С ранних лет он начал обучать Русь различным ремёслам: начиная от земледелия и скотоводства, заканчивая плетением и кузнечным делом.       Святовит часто брал сына с собой на охоту, объяснял повадки животных, учил читать следы и уважать природу. Однако охотиться самостоятельно мальчику пока не позволял, считая его слишком юным. Вместо этого он давал сыну возможность наблюдать, учиться и ждать, готовя его к тому дню, когда он сам станет способным брать на себя ответственность.       Для Руси отец был настоящим наставником, мудрым и добрым, и эта связь становилась только крепче с каждым днём, пока они вместе проводили время в лесах, на берегу реки или за работой у очага. *** 602 год н.е       Незаметно Руси исполнилось восемнадцать лет. Казалось, он и впрямь будто синекожым богом «Вишну», явился взглянуть на жизнь смертных. Русь превратился в поразительно красивого юношу с могучим телосложением, закаленным годами охоты и трудов. Его рост устремлялся вверх, достигая почти метра девяноста, что делало его выше даже Святовита. И кто знает, может, это еще не предел его роста.       Со временем Русь отрастил себе вьющиеся, шелковистые волосы, унаследованные от матери, которые спадали мягкими волнами до плеч, добавляя особое очарование его образу. Его глаза, ранее светлее, с годами приобрели глубокий кобальтовый оттенок, который словно отражал глубину реки Роси. Лицо постепенно обретало черты отца: острые скулы и выраженные линии, но характер оставался все таким же детским. Русь редко выглядел серьезным — он постоянно улыбался и смеялся, оставаясь веселым, жизнерадостным юношей, которому еще только предстояло узнать, что значит быть мужчиной.       Знаки его незнания о том, что он представляет собой не просто личность, а символ целой страны, становились всё более очевидными. Банально, никто не мог ему этого объяснить и научить действительным делам страны. За всю свою жизнь он видел только своих родителей, которые, в свою очередь, также не владели этой информацией и не понимали масштабов того, что он означает для будущего.       На вопросы, почему же у Руси не такая кожа как у них, Святовит и Предслава лишь пожимали плечами, мягко улыбались и гладили того по голове, со словами:       — Яко ты єсть особливъ. ****       Одним солнечным днем Русь решил прийти в родовую общину. Вот просто решил и все.              Он знал о близких поселениях людей, ибо все-таки мир тесен и на охоте он увидел, так сказать «цивилизацию». Конечно, с детства воспитанный без взаимодействия с внешним миром он отгораживал себя от людей, то ли боясь то ли испытывая смущение.       Однако ему уже просто наскучила однообразность жизни. За переделы леса и реки не выходил, он тут знал буквальной каждый камушек, а потому решил наплевать на запреты отца и предостережения матери и двинулся в сторону поселения из одной родовой общины.       Перед Русью предстало типичное полянское поселение, обнесенное высоким деревянным забором — палисадом, который был сложен из заостренных бревен. Главные ворота, массивные и укрепленные горизонтальными перекладинами, были закрыты, но в верхней части можно было увидеть декоративные вырезанные символы, возможно, оберегающие поселение.       Внутри поселения возвышались деревянные дома с покатыми крышами, покрытыми соломой. Некоторые из строений были больше остальных, вероятно, использовались как амбары или общинные дома. Перед воротами проходила утоптанная тропа, ведущая к небольшому ручью. Дальше начинался лес, из которого, собственно, и пришел Русь. На вершине ворот можно было заметить сторожевую площадку, где иногда дежурил кто-то из местных жителей.       Поселение дышало спокойствием: звуки детей, играющих за оградой, стук деревянных молотков и шелест ветра наполняли воздух жизнью.       Русь заворожённо рассматривал это поселение. Для юноши, никогда не покидавшего родного дома, это выглядело как полноценный мегаполис. Знал ли кто-то тогда, что на месте таких скромных поселений вырастет величественная столица, город, которому суждено стать для Руси не просто соратником, но и заменой семьи, поддержкой и наследием. Впрочем, и до самого рождения столицы было далеко.       Юноша двинулся вперед и переступил ворота. Первое, что увидел - центр поселения, где находился просторный майдан – главная площадь, утоптанная множеством ног, окружённая деревянными лавками и домами. Чуть в стороне возвышалось капище, где стояли идолы богов – Перуна с молнией в руке и Дажбога, символизирующего солнце. Перед ними лежали свежие дары: плоды, зерно, иногда куски хлеба или куски мяса. По периметру поселения размещались хозяйственные постройки: просторные амбары, где хранилось зерно, деревянные клети, заполненные мешками, и сараи, из которых доносилось блеяние овец и хрюканье свиней. У одного из амбаров стоял колодец, над которым женщины переговаривались, черпая воду в деревянные вёдра.       По улицам гуляли куры, лениво ковыряясь в земле, а рядом медленно прохаживались коровы и козы. В воздухе смешивались запахи свежесваренной пищи, древесной стружки и аромат трав, которые сушились прямо под солнцем на плетнях.       Люди были заняты делами: женщины сидели на крыльцах, пряли шерсть, готовили обед или выносили корзины с ягодами; мужчины стучали молотками, возводя новую крышу, или точили топоры и ножи. Вдали слышался ритмичный стук молота кузнеца, отдающийся эхом.       Детвора, босоногая и загорелая, сновала между домами, играя в догонялки или кидая друг другу деревянный мяч. Для Руси это стало первым взглядом на свой народ. Пока Русь с неподдельным интересом осматривал все, его заметила одна та самая женщина у колодца. Она словно замерла, а затем неожиданно вскрикнула. Испуг сковал её лицо, и она выронила ведро прямо на землю.       Русь вздрогнул от её крика, отступив на шаг назад. Его сердце бешено заколотилось, и он растерянно оглядел себя. Что вызвало такой страх? На нём была обычная, хоть и немного потрёпанная одежда, волосы аккуратно собраны. Родители никогда не смотрели на него с ужасом, никогда не кричали. Даже если он озорничал или нечаянно ошибался, страх был для него чуждым чувством.       Юноша сделал неуверенный шаг вперёд, пытаясь объясниться, но голос застрял в горле. Казалось, всё вокруг затихло, а взгляды жителей, привлечённые криком, устремились на него. Тишина поселения стала звенящей, нарушаемой лишь плеском воды и потрескиванием огня в кузнице.       Некоторые жители поселения смотрели на Русь со страхом, словно он был посланцем неведомых сил, а другие – с осторожным любопытством, пытаясь понять, кто он такой. Особенно смущал странный золотистый символ на его лице, будто светящийся на солнце, и необычный оттенок кожи. Для них, привыкших к простоте своего мира, юноша выглядел чем-то непостижимым.       Однако долго стоять и гадать не стали дети. В их сердцах не было ни страха, ни предубеждений. С хохотом и криками ребята сбежались к нему, тянули за рукава, дергали за ладони, умоляя пойти с ними поиграть. Детвора окружила Русь, словно радостный водоворот, предлагая то догонялки, то прятки.       Юноша стоял неподвижно, словно прирос к месту, не зная, что делать. Он боялся сделать лишнее движение. В его сердце поселился тревожный холод, ведь такой реакции он никогда прежде не видел. Было ли это из-за его внешности? Но разве он чем-то отличался от других людей?       Русь не знал, что понятие государства здесь не существовало. Для местных жителей идея страны была столь же далека, как небеса над их головами. Они никогда не видели никого, кто мог бы воплощать в себе нечто большее, чем обычный человек.       Юноша уже подумывал сбежать отсюда, однако ноги его не слушались, и ему просто было страшно. Наконец то вышел и сам старейшина поселения – Хорив. Он сразу же с удивлением посмотрел на Русь, однако страха в очах у него не было. Это был мужчина уже средних лет, но с крепким телосложением с выправкой, густыми волнистыми волосами русого оттенка, аккуратной бородой, заплетённой в косичку, и мудрыми глазами, в которых отражается опыт. На нем была льняная рубаха до колен с орнаментом по вороту, манжетам и подолу, поверх которой накинут шерстяной плащ, подбитый мехом и застёгнутый бронзовой фибулой. Широкий кожаный пояс с металлическими бляшками удерживает нож в ножнах, а на шее висит ожерелье из янтаря и кости, служащее оберегом. На запястьях кожаные браслеты, на пальце массивный перстень с древними узорами. Обут в кожаные сапоги с обмотками, а в руке держит резной посох с навершием в виде головы волка. Двигается уверенно и спокойно, внушая уважение, его голос глубокий и ровный, а манеры показывают связь с традициями и заботу о народе.       Успокоив сообщество, он повернулся к молодому парню и без угрозы улыбнулся ему, поклонившись. Все, слегка с недопониманием, но последовали своему лидеру и поклонились за ним.       Русь склонил голову в бок, дико удивившись. Чего это они?       — Ad humilem domum Dominum cum magno honore excipimus. – с уважением проговорил Хорив, все еще не выпрямляясь, устремив взгляд в землю. Это выглядело странно, со стороны пожилого мужчину к молодому парню. - Quid te ad nos, o magna potentia, perduxisti? Omnia quae vis damus, sed unum tantum petimus: domos nostras ne perdamus.       Русь недоуменно на того уставился. Что это за странная речь? Он никогда такого не слышал, лишь одним своим родным языком он владел, а остальных ему не учили, да некому было.       Он не знал, как ответить и неловко топтался на одном месте.       — Азъ васъ… азъ васъ не разумею.. – возволновано взгялнул на старшего Русь.       Хорив искренне удивился еще больше, однако сразу же это скрыл и задумался.       — Прошу Вас, пойди за мною. Не мѣсто сему глаголу на улице быти, ни очамъ чужымъ онъ нарѣченъ.             Старейшина приказал людям и дальше заниматься своими делами, а Руси показал жестам следовать за ним.       Так они подошли к самому большому зданию поселения, внутри которого воздух был напоён запахом древесной смолы и свежесрубленных брёвен. Дом старейшины был просторным, с высокими потолками, поддерживаемыми деревянными балками. Внутри было тихо и прохладно, несмотря на жаркое летнее солнце.       На первом плане находился центральный очаг, который занимал почти половину пространства. Круглый камин был украшен резьбой и украшениями, изображавшими силуэты божеств и мифологических существ. Здесь готовилась пища и горел огонь, освещая всё помещение тёплым золотистым светом. Вокруг очага стояли низкие деревянные скамьи и столы, покрытые простыми кожаными или тканевыми накидками. Кругом располагались скамьи и столы, сделанные из дуба и сосны.       Стены были украшены резьбой. А некоторых стенах висели шкуры животных, привезённые с охоты, и тёмные, но яркие в своём узоре ткани.       Пол был покрыт простыми коврами из овечьей шерсти, но в центре были тщательно выложены каменные плиты, обрамляющие очаг. На них стояли горшки с травами, а также плетёные корзины с фруктами и ягодами, приготовленные для угощения гостей. По бокам дома располагались несколько тёмных углов, где стояли сундуки с ценными вещами, оружием и предметами быта. Здесь же хранились резные деревянные посуды и черепки глиняных горшков, используемых для хранения продуктов.       Хорив присел на одну из лавок и пригласил юношу. Русь неуверенно сел поодаль. Он крутил головой в разные стороны, рассматривая новые новое для себя, ибо таких больших домов он еще не видел. По правде ему было и боязко и дурманюще интересно.       — Прошу прꙋсти, о благородный, мене зовꙋт Хорив, ꙗ вождь сѧго посѧлѧнїꙗ. А какъ в честь Вашего благородства мнѣ угодно будетъ обращатися? – прервал тишину бархатный голос Хорива.       Русь резко повернулся до того, как будто вообще забыл, что он тут не один.       — Ръсь.. – смутившись, ответил тот.       Старейшина снова задумался, но после то ли устало, то ли облегченно вздохнул и предложил юноше травяной чай.       Тот не отказался и принял уже с мозолистых рук горячий напиток. Руси тот даже слегка своего отца напомнил, потому юноша начал расслабляться и уже и позабыл за странное поведения поселенцев.       — Вꙋ знатє... что єси государство? – внезапно спросил Хорив, и на недоумение парня, решил все-таки все обьяснить: - Нашь мірь тꙋлькѧ начинаеть своё бытіе. На далєкихъ земляхъ, за широкими морями, уже розцвѣтаютьь Страны — бессмертные, подобные богомъ или посланьниками самихъ боговъ. Мы трепещемъ предъ Вами и склоняемь глави въ почтении. Однакъ этимъ землямъ неведомы быша государства, толькѧ кочующие орды. И вотъ вси, яко и азъ, пришли к мысли, что Вы — отъ Дикихъ, посланы, дабы насъ уничтожити.       У Руси смешались чувства и эмоции. О чем говорит этот человек? Какие бессмертные страны? И почему он должен быть одним из них?       — Ꙗ же и въ мысляхъ не имѣхъ причинити комꙋ-либо боль…- ошарашено промолвил юноша. – Азъ... знаете, всю жизнь проведохъ съ матушкою и отцомъ, не вступая дальше нашего дома. Родители твердяху, яко миръ окрестъ опасенъ, и азъ долженъ быти под ихъ защитою. Они всегда глаголаху, что злые люде жаждують похитити меня, и по сему запрещаху мне являться в сихъ посѧленияхъ.       — Съ Вашего одобрѧнія, могу ли азъ узнати имя Вашей матери? Не Прередъ Славой ли ея нарекли? – догадливо узнал Хорив.       В этом поселении и родилась девушка, но Хорив уже правил здесь до нее, и неудивительно, что он знал эту строптивицу. Старейшина давно замечал в ней скрытый потенциал, предугадывал, что она способна удивить всех в будущем. Однако он не мог и представить, что она станет матерью целого государства.       Многие племена верили, что именно от них произойдут города и великие страны. Хорив и его братья с сестрой тоже питали такие надежды. В частности, они больше всего ожидали город, который будет назван в честь их брата — Кия.       Однако поляне оказались сильнее остальных племен.       – Вѣдѧши ли ты мою матерь? - удивленно похлопал глазами тот. – Откуда?       — Ваши родителѧ не всѣгда живѣха в уединеніи среди лѣсовъ. Они родились и вырасли вь нашихъ родовыхъ общинахъ, но избѣраше отрѣчься отъ ихъ традицій и покинули насъ. Видимо, они не подѣлишися съ вами знаніемъ о внешнемъ мірѣ и не познаша васъ съ вашимъ собственымъ народомъ.       Русь охватил гнев и боль от предательства тех, кого он считал самыми близкими. Он прикусил губу, опустив голову, не в силах поверить в то, что узнал. Как они могли так с ним поступить? Почему они не рассказали ему правду? Оказавшись в полном неведении, он осознал, что мог бы иметь друзей, радости и развлечения, о которых он так долго мечтал. Но вместо этого его обманывали, внушая страх и предупреждая об опасности, которой, как оказалось, не было. Он потерял столько всего, глупо полагая, что мир вокруг него скрывает угрозы!       Захотелось бросить глиняную чашку с этим чаем об стену, однако Хорив попытался усмирить его пыл.       — Не стоѧтъ творити поспѣшныхъ выводовъ, о Великий. Ваши родителѧ о васъ беспокоясѧ и хотѵѧли уберечь отъ лиха. Не лѣпше ли буде разспросити ихъ? – мудро посоветовал старейшина, смотря на юношу, а точнее на его загадочный символ на лице. Русь нечего не ответил, так далее и думая о своем. Он все равно считал, что с ним поступили несправедливо.       — Вѣдѧши ли ты, какъ нарѣкается нашъ главныйъ центръ племѧ? – решил перевести тему мужчина. На заинтересованные глаза, он, чуть улыбнувшись, ответил: - Кіевъ. Въ честь нашего старшаго брата Кия.       — И онъ тожѣ... какъ и азъ существуетъ ? – с надеждой спросил юноша.       — Пока не. Однакъ, сие можетъ совершытись в будѣщемъ. Возможно, даже вꙗвле время, если Ваша Великолепность станетъ нашимъ Государемъ.       Тут Русь задумался. Стать государем? Ему? Нет, это совсем не для него. Он не чувствовал себя лидером, не тянулся к этим обязанностям и ответственности. Ведь он был воспитан простым человеком, и такая жизнь была ему близка, понятна. Он всегда мечтал о свободе: гулять по лесам, ловить рыбу, путешествовать, встречать новых людей и не думать о том, что будет завтра. Зачем ему все эти племенные дела, войны, политика, управление? Это звучало как тяжкий груз, который он не хотел на себя брать.       — Азъ... азъ, подобие, задержался.. — произнес Русь, ставя чашку на стол и быстро поднимаясь. — Прошу прощѣнія за то, что сотворих… э-э, панику у васъ. Мне истина жаль, но мне уже пора.       Русь начал уходить под внимательный взгляд Хорива.       — Вы можете приходити къ намъ всякъ день. — сказал Хорив, его голос был ровным, без тени сомнения. Он сделал шаг вперед, словно естественным образом приглашая Русь продолжить их разговор, даже если тот пытался уйти. — Не спѣши. Обмышленѧ сотвори мое предложеніе. Мы можемъ ити къ брату моему, дабы ты, о Великий Государь, занялъ свое законное великокняжье мѣсто.       Русь натянул улыбку, стараясь скрыть внутреннее смятение, и, сдержав дыхание, попрощался со старейшиной. Его слова звучали неловко, но он знал, что должен уйти, прежде чем его переполнили эмоции, которых он не знал, как выразить. Он глубоко выдохнул, выйдя на улицу, и почувствовал, как воздух уличной свободы мгновенно освежает его.       Не желая снова столкнуться с ошарашенными взглядами местных жителей, Русь обошел дом, избегая лишних взглядов и разговоров. Он знал, что оставаться среди них сейчас не будет ни к чему хорошему. Пропустив несколько дворов, юноша, опираясь на опыт, на легкость движений, что ему даровали годы тренировки, легко прыгнул через ров, а затем перепрыгнул через ограду. Он быстро сорвался на бег, как только оказался снаружи и, словно за ним была погоня, поспешил к себе домой. ***       Придя обратно в дом, Русь ощущал бурю эмоций, как непогоду, что вот-вот накроет его с головой. Сердце стучало быстро, а в голове смешивались злость, разочарование и растерянность. Он не хотел, не мог видеть их, своих родных, которые целыми днями скрывали от него правду и обманывали. Вся эта тайна, все эти лжи, что, казалось, были частью его жизни, вдруг стали невыносимыми.       Когда его матушка, заметив его возвращение, тепло поздоровалась с ним, юноша лишь молча повернул голову в сторону, не ответив на её приветствие. Отец, с привычной заботой, поинтересовался, где он был, почему задержался. Но Русь лишь отмахнулся, проигнорировав. Он не мог ни с кем говорить сейчас, не мог раскрыть свои чувства, не знал, что делать с тем, что внутри него клокотало.       Словно буря, он вошел в свою комнату, резко хлопнув дверью, как бы пытаясь закрыться от всего этого мира. От всего, что было до сих пор его жизнью. Внутри было слишком много вопросов и слишком мало ответов.       Святовит и Предслава переглянулись. Они решили пока не давить на сына и не ссориться с ним. Сами то они точно такие же были, потому мудро решили переждать «ураган».       Однако, материнское сердце больно кольнуло, как будто почувствовало что-то неладное. ***       С того времени у Руси началась «двойная» жизнь. Рано утром, не давая времени на раздумья, он часто заявлял, что выходит «погулять» — фраза, ставшая его оправданием. Под вечер, уставший и с мыслями, полными новых открытий, он возвращался домой, скрывая свои новые переживания. Он все больше и больше проводил времени среди людей, которых он только недавно считал чуждыми и непонятными. С каждым днем он всё больше погружался в мир полян, в их быт, в их традиции, в их странные и удивительные обычаи.       Хорив стал для него не просто старейшиной, но и наставником. Этот мудрый и опытный мужчина много рассказывал о разных странах, о том, как они существуют, о том, как в них все устроено, и как отличаются от их простого, но сильного мира. Он пытался объяснить юноше, что такие земли, как его родная Русь, могут расти, объединять силы и становиться чем-то большим, чем просто племя, что когда-то она может превратиться в мощное государство. Однако сам Хорив, несмотря на все свои знания, признавал, что сам не видел тех стран, о которых говорил, и лишь изредка мог делиться теми редкими слухами, которые до него доходили. Тем не менее, для Руси, который был почти слеп и глух в вопросах внешнего мира, эти разговоры становились светом в темной комнате.       Люди постепенно начали к нему привыкать. Некоторые все еще опасались и воспринимали его как нечто сверхъестественное, как неведомого бога, наделенного силой и могуществом, что-то возвышенное и недосягаемое для простого смертного.       Однажды, когда он, с нескрываемым любопытством, подошел к группе мужчин, которые обсуждали события дня, все они с уважением, а может, и с некоторым страхом, поклонились. Это были моменты, когда Русь начинал ощущать, что его образ уже стал чем-то более, чем просто юношей — он стал символом, объектом поклонения и, возможно, даже притягательным для тех, кто не мог понять, что именно он собой представляет. Такое отношение пробудило в молодом парне самолюбие, однако государством он не спешил быть. Хорив же, терпеливо и с мудростью, растолковывал ему все, что тот не мог понять.       Он объяснил, что сила, которую Русь носит внутри себя, — это не просто дар, а ответственность. Ответственность перед теми, кто живет рядом, перед теми, кто будет следовать за ним, кто поверит в его силу. И эта сила не должна быть направлена только на разрушение или самовосхваление, но должна служить во благо общему благополучию.        Однако юноша лишь слышал слова о силе и даре. Маленький ребенок внутри Руси начал медленно угасать, уступая место новому этапу взросления, который приносил с собой чувство собственной важности. Он уже не воспринимал мир таким, каким видел его раньше — полным простых радостей и беззаботных дней.       Хорив поведал ему о Странах — давних, величественных и кровожадных. О Персидской империи, где цари были властителями судьбы, а войны шли не только на полях, но и в душах людей. О Спарте, где закалялись лучшие воины мира, непокорные и неустрашимые, верные лишь своему мечу и чести. О Афинах, городе мудрости и изящества, где философы учили жизни, а на площади звучали речи великих мыслителей, меняющих ход истории.       Он рассказал о Троянской войне, о тех славных сражениях, что потрясли мир, где герои сражались за честь и любовь, и где победа приносила и славу, и боль, ибо за каждый подвиг приходилось платить дорогой ценой. О Римской империи, державе, где мечи и законы подчиняли себе народы, а римский орел был символом власти и мощи, на которую не осмеливались посягнуть ни одна из враждующих Стран. О римских легионах, что несли свои знамена от реки Лацио до самых угрюмых и далеких земель, покоряя их огнем и мечом.       И о древнем Египте, земле фараонов, где пирамиды вздымались ввысь, а магия и науки переплелись в неведомом танце, влекущем за собой тысячелетнюю память. Говорил Хорив о землях, полных чудес и тайн, где великие империи и могучие государства могли за один день возгордиться, а на следующий — пасть в прах.       Русь всегда слушал эти рассказы с затаённым дыханием, поглощая каждое слово, как если бы оно было откровением. В этих великих странах, их героях и сражениях, он видел не просто чужую судьбу, но свою собственную. Он, как и они, был государством. Значит, ему тоже суждено было стать таким же великим, как те, кого ему описывал Хорив. Он чувствовал, как в его груди начинает разгораться пламя амбиции, как мысленно он уже стоял рядом с этими великими вождями и царями, великими правителями, чьи имена вошли в историю.       "Почему бы и нет?" — думал Русь, его сердце наполнялось гордостью. - "Если они могли подняться, то и я смогу. Может, я даже стану величественней всех этих Империй, и их падение, что кажется неизбежным, не коснется меня."       Всё это было так заманчиво и приятно: представить себя тем, кто вершит судьбы народов, кого тронут подданные, а не просто боятся. Но как же его молодое сердце теперь замирало от страха перед тем, что ему ещё предстояло понять, и как тяжело будет это всё удержать.       Он тут же начинал отталкивать эти мысли, как будто откинул тяжёлую ношу. Какое ещё государство? Это слово всё ещё звучало для него чуждо, как абстракция, к которой он не мог найти ни логики, ни чувства.       Он не хотел брать на себя такую ответственность. Не был готов стоять во главе народа, не готов был быть тем, кто определяет их судьбы. Эти мысли, эти ожидания — они всё равно сдавливали его сердце, и, несмотря на все эти мысли и желания быть просто юношей, осознанно понимая, что ему, как рожденному государством этому не бывать, в голове звучал один и тот же вопрос: "Почему это должно быть моё бремя?" В его мире ещё не было места для корон, для тронов и завоеваний. Это прекрасно понимал и Хорив, потому не спешил рассказывать своим братьям и сестре.       Для начала Хорив рассказал Руси и о других соседних племенах. Далекие края, конечно, были захватывающими, но и свой родной мир не стоило забывать. В соседстве с полянами жили другие племена.       На севере, в туманах древних лесов и болот, обитали древляне — народ, с которым поляне не раз сталкивались в стычках и переговорах. Их земли были охвачены мраком лесов, где только самые смелые могли пройти.       Дальше на востоке, на холмах и вдоль рек, обитали сиверяне. Племя, которое славилось своей мастерской работой с металлом и хитроумными орудиями. Сиверяне были известны своим искусством кузнечного дела, и хотя они и не были столь многочисленны, их оружие и доспехи пользовались большим уважением.       На западных просторах, в тени широких дубрав и лесов, жили древние дереговичи. Это племя, что обитало в предгорьях и вдоль рек, славилось своими лесными угодьями и умением строить устойчивые и красивые поселения. Дереговичи часто вступали в торговые отношения с полянскими общинами, но при этом были известны своей независимостью и порой трудным характером.       На юге же, в плодородных землях, по берегам рек, располагались уличи. Это племя, которое постоянно расширяло свои территории. Уличи были жестокими и решительными воинами, но при этом также были мастерами в земледелии и ремеслах. Земли были между Борисфеном(Днепром) и Южным Богом (Бугом), где обширные степи, разгуливали кочевники и тут царила своя особая динамика.       Помимо своих рассказов, Хорив учил Русь и многим важным религиозным и искусственным практикам. Важнейшей частью обучения был культ Перуна и других богов, каждому из которых принадлежали свои сферы влияния.       Прививал мужчина Руси и основы искусства: искусство владения оружием, метания копья, стрельбы из лука, а также более утонченные навыки — резьбы по дереву, создания амулетов и украшений, и рассказывал о важности плетения ковров и тканей для укромных уголков их домов и обрядов.       Но в душе Руси было совершенно иное стремление. В поселении он подружился с множеством таких же молодых парней, как и он сам, и чаще всего проводил время с ними. Вместе они ходили на охоту, с азартом боролись с добычей. Мечты о власти и ответственности не привлекали Русь, потому что все это казалось ему далёким, чуждым. Он не искал покоя в долге, а искал свободу и радость в общении с друзьями, в забавных проделках.       Девушки в поселении были привлекательны, но их чары не действовали на его еще неокрепшее, все еще детское, но уже деятельное сознание. Он был гораздо больше сосредоточен на том, чтобы быть рядом с ровесниками, чем обременять себя серьезными обязанностями.       Однако Хорив понимал, что скрывать о Государстве от своего брата уже смысла нет. Им нужен тот, кто обеспечит их народу будущее. Он знал, что именно Русь, несмотря на свои сомнения и стремление к легкости жизни, был тем, кто сможет поднять народ и привести его к процветанию. Время пришло, и скрывать это было уже невозможно. *** 606 н.е       Более четырех лет Русь жил, как думал «полной жизнью». Для него не было ни забот ни правил. Со своими родителями он практически не обещал, сбегал с дома и мог днями не появляться.       К тому же от Хорива юноша тоже сбегал, не имея малейшего желания становиться страной и учиться быть правителем.       На просьбы встреться с князем Кием, юноша снова-таки отмахивался и убегал к своей компании.       Однако тайное всегда становит явью. Святовит наконец то разузнал куда пропадает его сын.       В один из дней Русь, как всегда, собирался в поселение, когда отец перегородил ему путь.       — Ну и куда путь держиши, юноша? Не къ родовѣй ли общинѣ направляешися? – сурово спросил Святовит. Предслава, лежавшая на кровати распахнула свои изумленные глаза. – Какъ ты могъ такъ поступити съ нами, своими родителями? О матерѣ хотя бы помыслилъ бы! Мы отдахомъ тебѣ всю любовь, всю крѣпость и здравіе, дабы ты ни въ чёмъ не нуждался. И вотъ, чѣмъ отплатилъ намъ? Непослушаніемъ и таковымъ хамскимъ обращеніемъ!       Русь вспыхнул, словно искра, разжигая внутри себя огонь собственного "я". Он? Слушаться кого-то? Бессмертное Государство должно склоняться перед волей смертных? Как же это нелепо! Разве Великая Византия позволял бы себе подобное унижение? Или Римская Империя, чья слава гремела на весь мир, допустил бы, чтобы с ним так обращались?       — Вы — дерзостнѣ лъжцы! Всю животину мою обманѧли мя! — гремел голос Руси, наполняя дом ледяным холодом его ярости. Его глаза искрились хмурым огнем, полными злости и обиды, что терзала его изнутри. — Я не собираюсь отчитываться перед вами!       — Мы хотѣли тя уберечь! – с отчаянием в голосе прокричали оба родителя, с болью смотря на своего долгожданного сына, которого любили больше, чем свою собственную жизнь.       Но Русь их не слышал. Он стоял, стиснув кулаки, осознавая, как кипит в нем чувство гордости и внутреннего протеста. В его мыслях мелькали образы великих империй, царств, что возвышались над миром своей волей и мощью.       "Я — государство!" — твердо звучало у него внутри, как грохот грома. Он чувствовал, что его предназначение выше. Не быть марионеткой, не плясать под чью-то дудку, а идти своим путем, словно могучий поток реки, не знающий преград.       И пусть пока он еще не знает, каким именно будет этот путь, но одно было ясно: никто, даже те, кто называл себя его родными, не имел права диктовать ему, кем быть и как жить.       — Вы толькѣ хотѣли употребити мя в своихъ цѣляхъ! — голос Руси звенел гневом, словно натянутая струна, готовая лопнуть. — Вы точнѣ такъ же, яко те, от которыхъ якобы пытались мя спасти! Вы не повѣдали мне, кто азъ, скрывали сущность мою, величие и силу, что тече во мне съ рождениѥ! Азъ болѣе не могу терпѧти васъ... не могу даже видѧти! – сказал Русь, словно острым мечом рассекая последние нити, что связывали его с семьей. Его слова были жесткими, беспощадными, не щадившими ни материнского тепла, ни отцовской строгости.       Он стремительно прошел мимо осевшего Святовита, не обращая внимания на слезы, что роняла его мать, и с грохотом захлопнул за собой дверь. Хмурое лицо выражало решимость, его шаги становились всё тяжелее, а внутренний мир с каждым шагом отдалялся от того дома, который когда-то был для него родным. Сердце било в груди, но всё больше ощущалось холодное безразличие.       Он сразу направился к Хориву, дабы раскрыть свои чувства и эмоции ему. Однако, «поддержки» он не нашел и там.       Вместе согласия с его собственным мнением Русь услышал слова старейшины:       — О, Великий, не мнѣ судить Ваши поступки. Но помните, яко Страну могут родити толькꙋ сильнейшие свѣта сего. Уверенъ, яко Ваши родители любили Васъ и искренне стремились уберечь отъ бедъ и опасностей. Примите ихъ любовь и прощеніе, вѣдь нетъ ничѧ больше могущаго и важнаго, яко семья.       Пламя в груди юноши разгорелось с новой силой. Он должен прощать? сам извиниться!?       - Вамь насталъ часъ статьъ Государемъ. Толькѧ в этомъ великомъ призваніи все обрѣтётъ свой смыслъ, ибо сѧ есть Ваш долгъ. Мой братъ, князь Кий, уже ждетъ Васъ...       Но Хорив не успел договорить. Резкие, полные гнева действия Руси прервали его слова. Молодой князь с яростью сбросил все предметы с резбляного стола, и они, разлетевшись, оглушительно ударились о пол. Взгляд Руси, глубокий и темный, как ночь, был полон такой силы, что Хорив едва осмелился смотреть в его глаза. Юноша, не произнеся ни слова, стремительно направился к выходу, и дверь с грохотом захлопнулась за ним. В тот момент все вокруг будто замерло, оставив Хорива в раздумьях. Русь, вновь, хлопнув двери, отгородив себя от всего, что было ему знакомо и дорого. ***       Юноша мчался в лес, не оглядываясь, будто стремясь вырваться от самого себя. Его шаги были быстры и тяжелы, и скоро сердце, бьющееся в груди, начало отдавать болью в каждом движении. Он не знал, куда бежит, но тело само влекло его вглубь леса, туда, где его не мог бы достать ни кто, ни что. Добежав до поляны, он вдруг остановился, глотая воздух, и, не выдержав, закричал. Его крик был полон боли, злости, разочарования — всего, что он пытался скрыть от других. Сил не осталось, и, рухнув на землю, он с удрученным вздохом упал на мягкую траву, закрыв лицо руками. Сколько ему еще предстоит бежать от себя? Он человек или Страна? Или он все вместе? Или он вообще никто в этом мире?..       Русь был охвачен яростью, его душа не находила покоя. Целый день он бродил по лесу, не чувствуя усталости, в бешенстве откидывая камни и ветки ногой, ломая деревья и цветы, которые когда-то приносили ему радость. Каждое движение было наполнено гневом, как будто он пытался разрушить всё вокруг, что напоминало о тех, кто его предал.       Иногда, внезапно, слезы наворачивались, и он, забыв про свою гордость, отрывал их от себя, всхлипывая в тишине леса. Он плакал, потому что не знал, как справиться с болью. Но, как только слёзы начинали утихать, его вновь охватывал холодный упрямый гнев. Он снова возвышал себя, начиная мыслить о величии, будто это может вернуть ему потерянное спокойствие.       Вспоминая свое детство, он видел те леса, где его отец учил его охоте и основам жизни. Но ещё ярче в памяти стояла река Рось. Она была для него не просто водным потоком — это был символ, имя, данное ему его матерью. Она часто рассказывала ему, как прекрасна эта река, как она несет жизни и силы, соединяя разные миры, а её воды — как его кровь. Русь помнил, как весной, когда таяли снега и река выходила из берегов, он играл на её берегах, шлёпал по воде босыми ногами, смеясь, и чувствовал себя частью этого мира.       «Разве они хотели мне зла?» — думал он, сдерживая очередные рыдания. Всё это казалось таким далёким и одновременно таким близким, как призрак, что терзает душу. Но гнев в нем всё же не утихал, и он продолжал идти по лесу, как будто пытаясь уйти от самого себя.       В конце концов, выбившись из сил он решил возвращаться назад.       «Возможно, старейшина Хорив прав, надо с родителями сначала поговорить» - подумалось юноше, ища дорогу домой. ***       Русь продолжал идти, шаги становились все тяжелее, а мысли — туманнее. Его глаза теряли фокус, и он снова погружался в размышления о том, что ему делать, что выбрать, когда вдруг… запах. Неприятный, едкий, как будто сам воздух сжигался. Он вздрогнул и замедлил шаг. Прислушиваясь, он оглянулся. Дым становился все явственнее, его запах заполнял грудь, а с каждым вдохом становилось труднее дышать.       Не сразу Русь понял, откуда этот запах, но интуиция подсказала, что что-то не так. Он поднял голову и увидел, как вдалеке на горизонте поднимался черный столб дыма, словно в лесу что-то горит. Сердце его забилось быстрее, а перед глазами пронеслись воспоминания о доме — его доме, который, возможно, тоже мог гореть. Но пока что он не мог понять, что именно произошло, и его шаги ускорились, направляясь к источнику этого запаха.       "Что-то случилось," — подумал он, ощущая тревогу. В голове крутились разные версии: пожар? Откуда? Почему?       Чем ближе Русь подбегал, тем ярче становилось пламя, охватывающее поселение. Языки огня, словно огромные змеи, поднимались ввысь, освещая небесный свод и окрашивая его в багровые оттенки. Дым тянулся к небу, закрывая его от взгляда, и все вокруг наполнилось оглушительным шумом. Крики людей, смятение, плач и отчаяние — все это било по ушам, как тяжелый молот. Русь чувствовал, как его сердце сжалось, а ноги стали тяжелыми, будто в них налили свинца. Он не мог поверить в то, что видел. Множество фигур мелькало в огне. В их движениях было нечто жестокое и беспощадное. Русь увидел их лица — чужаков. Мужчины, одетые в темные, грубые одежды, украшенные железными пластинами и кожаными ремнями. Они были вооружены длинными мечами и топорами, с лицами, покрытыми грязью и следами битвы. Их походка была уверенной, а взгляд — острым, как нож. Это были воины, пришедшие с каким-то ужасающим намерением. Это те самые кочевники, о которых говорил Хорив?       Они жестоко разоряли поселение, срывая крики и паническое бегство. Женщин и детей они хватали, насильно уводя в неизвестность, оставляя за собой лишь следы разрушения и горя. Мужчины, старики — все, кто не мог оказать сопротивление, падали под их топорами и мечами. Кровь текла по земле, окрашивая её в яркие, кровавые пятна. Дома, недавно наполненные смехом и теплом, теперь горели, как факелы, освещая ночное небо и отражаясь в ужасных глазах тех, кто ещё успел убежать.       Храм, место верований для жителей, был охвачен огнем. Его деревянные стены трещали, осыпались под натиском пламени и умирали, поглощенные этим огненным адом.       Старейшина Хорив был и по совместительству князь этого поселения, был жестоко убит, привязанный на частоколе.       В душе Руси бушевали противоречивые эмоции — ярость, отчаяние, беспомощность. Он не знал, что делать с этим накатившим страхом. Что он может сделать против целого войска, вооруженного и беспощадного? Если они его заметят, он точно не выживет. Но его нервы не могли больше выдержать. Он видел, как чужаки забирали добычу, оставляя только пепел и слёзы.       Русь чувствовал боль в груди, но он не мог больше сидеть сложа руки. Он чувствовал себя слабым, жалким и не мог простить себе свою беспомощность. Проклиная себя, он сорвался с места и побежал, мчался через лес и поля, не зная, куда, но с единственным желанием — найти свой дом. Он молился Перуну и всем богам, надеясь, что родные живы. ***       Жизнь сложна. Пока ты маленький ребенок, тебя не окружают никакие заботы. Когда ты вырастаешь, та детская наивность становится лишь ностальгией, в которую ты возвращаешься все чаще и чаще. Появляются проблемы и трудности, которые требуют решения, а мир вокруг уже не кажется таким простым. Те беззаботные дни, когда ты мог бегать по траве, смеяться с друзьями и не думать о будущем, превращаются в далекие воспоминания, которые тянутся за тобой, как тень.       С возрастом мы начинаем осознавать, что каждый выбор, каждое решение влияет на будущее, что мы не можем оставаться вечными детьми, защищенными от всех невзгод. И вот, становясь взрослыми, мы сталкиваемся с реальностью: с обязанностями, с потерями, с нуждой не только думать о себе, но и заботиться о других.       Родной дом был превращен в черный пепел, который вился в воздухе, словно сгоревшая жизнь Руси. Его ноги не могли двигаться дальше, как будто сама земля лишила его силы. Он стоял и смотрел на обугленные останки того, что когда-то было его миром, взглядом, наполненным болью и пустотой, которые не могли вместить все его чувства. В его глазах были миллионы эмоций — страх, гнев, сожаление, потеря.       Слезы, горячие и горькие, катились по его щекам, падая на землю, как маленькие дождики, растворяясь в пепле. Все, что он когда-то знал, исчезло в мгновение ока. Он не мог поверить, что его родное жилище, то место, где он вырос, где его родители вложили свою душу, теперь стало лишь горсткой углей.       Немедля, он кинулся в обгоревшие доски и камни, не замечая, как обжигает руки. Его пальцы цеплялись за обломки, но каждый шаг в этом разрушенном мире лишь приносил боль. Его руки, уже давно потерявшие всякое чувство осторожности, кровоточили от острых осколков. Ладони стали ярко-красными, будто свежие раны не могли насытиться болью. Каждый раз, когда он хватал обугленный кусок дерева или камень, из-под его пальцев вырывались горячие искры, но он не замечал этого.       Он обмазывал лицо в сажу, пытаясь разобрать завалы, с надеждой, что, возможно, там, среди обломков, остались какие-то воспоминания, частица того, что было когда-то. Но каждый кусок, который он поднимал, был лишь символом утраты. Его руки дрожали, и сердце било с удвоенной силой — но все равно, ничего не могло вернуть того, что было потеряно.       Надежда, несмотря на всю свою бесплотность, не оставляла Русь. В какой-то момент, в одной из самых темных частей разрушенного дома, он наконец наткнулся на что-то жесткое и холодное. Это был его отец.       Тело было уже окаменевшим от холода, глаза были закрыты, а на лице не было ни следа тех эмоций, которые могли бы родиться у человека в такой момент. Он был мертв, и все, что осталось от того, что было когда-то живым, — это лишь пустой и безжизненный облик, в котором не было больше той силы, что когда-то вдохновляла его сына.       В его руках крепко сжимался меч — тот самый меч, которым он, возможно, отважно сражался за свою жену. Русь видел, как по рукоятке все еще оставались следы крови, а лезвие было покрыто темной коркой.       Голубые глаза его отца были навеки закрыты, и Русь почувствовал, как внутри него что-то надломилось, как будто из его сердца вырвали саму жизнь.       — Пап… папочка… — рыдал Русь, его голос терялся в срывах, как будто слова пытались вырваться, но не могли найти своего пути через комок в горле. Он прижимал тело отца к себе, как в детстве, когда нуждался в его теплоте и защите. Руки, так отчаянно пытавшиеся привязать его к жизни, обнимали холодное, беспомощное тело, надеясь на чудо — Прошу... прости мя... не хотѣлъ! Давай... ты встанеши, и мы опятьъ вместе пойдемъ на охоту! Азъ всегда, всегда буду тебя слушатися! Папъ!       Русь продолжал рыдать, не в силах отпустить отца, когда вдруг его слух уловил тихий, едва различимый стон. Сердце ёкнуло, и надежда вспыхнула вновь. Это был голос, слабый, но живой. Голос его матери, Предславы.       — Мама! — выдохнул Русь, мгновенно сорвавшись с места. Он аккуратно положил тело отца на землю, словно боясь причинить ещё больше боли, и стал оглядываться в поисках источника звука. Тревога захлестнула его, руки дрожали, а взгляд метался по обугленным развалинам. В груди билось одно желание: спасти её, найти живой.       — Где ты? — закричал он, срывая голос.       Его глаза лихорадочно обшаривали всё вокруг, пока он судорожно разбирал завалы обгоревших досок и камней, царапая руки до крови.       Юноша заметил её под обломками крыши и тут же рванулся к ней, падая на колени. Внутренний порыв заглушил боль и усталость — Русь, не чувствуя тяжести древесины, одним махом откинул сломанные балки. Перед ним открылась страшная картина: израненное, едва дышащее тело матери.       — Мама... — выдохнул он, голос сорвался, полный отчаяния и боли. — Мама, прости меня...       Глаза Предславы были мутными, почти стеклянными, словно она уже смотрела за пределы этого мира. Её губы потрескались от жара и потери крови, а из живота сочилась тёмная, пугающая рана. Казалось, жизнь уже покидала её, унося с собой всё тепло.       Она с трудом повернула голову к сыну, её дыхание было прерывистым, хриплым.       — Ръсь, сынъ мой... — нежно произнесла она с едва заметной улыбкой, подняв дрожащую руку, чтобы дотронуться до лица сына. Её прикосновение было слабым, но в нём ощущалась вся любовь и тепло, которые она ещё могла дать. Она словно пыталась утешить его, гладила, как когда-то в детстве. — Ты уже такъ возросъ... Наша вѣна, что страхъ содѣлалъ насъ слѣпыми. Мы подвели тебя, сынъ родной... Намъ не хватило смѣлости повѣдати тебе правду, всю твою сущность... Мне жаль, что не смогла...             Её глаза наполнились слезами, но в них не было упрёка, лишь бесконечная материнская любовь и боль за то, что она не сможет больше быть рядом.       — Нѣтъ, нѣтъ, молчи, матерь...Не трать силы свои, — умоляюще произнес Русь, срываясь на рыдания. Его голос дрожал, а руки, дрожащие от отчаяния, обхватили её холодеющее лицо. — Вы не вѣнованы, то азъ... азъ во всѣм вѣнованъ!       Он упрямо цеплялся за надежду, словно его слова могли вернуть матери жизнь, как будто они могли обратить время вспять.       — Сынъ мой… Ты сильнѣе, неже самъ мыслиши… Послушай… — её голос становился слабее, пока она не закашлялась кровью, но, несмотря на боль, продолжила говорить. — Не подобаетъ тебѣ… обрещати себе вѣною на весь животъ. Ты… Ты – Землѧ.       Русь, потрясённый этими словами, только сильнее сжал её руку, его слёзы капали на израненное лицо матери.       — Азъ наканѣцъ уразумѣхъ… Нѣсть возможно измѣнити, яже неизмѣнима суть. Мы съ отцемъ твоимъ… тщахомъся сотворити отъ тебе человѣка, скрыти сущность твою, но симъ согрѣшихомъ на законы мира сего.       Она на миг замолчала, её мутные глаза устремились в небо, словно искали ответ.       — Се… всѣмъ – наказаніе. Но ты не дóлженъ… не дóлженъ вѣновати себе.       Русь не мог принять эти слова, его сердце разрывалось от боли, а слёзы текли ручьями.       — Ръсь, послушай мя внимаючи.. — Её взгляд, полный мудрости и боли, встретился с глазами сына. Она мягко, но твёрдо повернула его лицо к себе. — Иди ко князю нашему – Кию. Онъ наставитъ тя на путь, достойный Государства. Ты дóлженъ стать сильнымъ. Никому же не покланяйся, не покаряйся волѣ чуждой. Не живи мыслию о насъ. Мы всегда здесь будемъ. — Её тонкая, обожжённая рука коснулась его груди, прямо над сердцем. — Мысли же твои быть дóлжны о народѣ и о землѣ родной.       Она на миг закрыла глаза, но затем снова посмотрела на сына, и в её потускневших глазах вспыхнул последний свет любви и веры:       — Ръсь, люблю тя, сынъ мой. Не разрушивай, но созидай. Вѣрю: ты будеши Великимъ.       С этими словами её рука бессильно упала, но на её лице застыла мягкая, умиротворённая улыбка.       Начиналась гроза. Грозовые тучи нависли над горизонтом, окутывая небо тяжёлым саваном. Первые капли дождя ударили по земле, но вскоре ливень хлынул с такой силой, будто сама природа рыдала вместе с Русью. Казалось, он хотел смыть сгоревший пепел, гасить огонь и утихомирить бушующую боль.       Но для Руси весь этот мир стал чужим и далёким. Его слух, зрение — всё словно погрузилось в тягостную тишину. Единственное, что он чувствовал, была жгучая боль в груди, будто тысячи кинжалов пронзали его сердце.       Предслава замолчала навек. Её сердце перестало стучать, словно вместе с последним вдохом она отдала сыну всё, что у неё оставалось. Даже во мраке смерти её лицо хранило покой, будто она ушла, зная, что Русь найдёт свой путь.       Дождь всё лил и лил, стекая с его лица и смешиваясь с горькими слезами. Русь не мог поверить. Не хотел.       — Мама?.. — растерянно прошептал Русь, его голос дрожал, как у потерявшегося ребёнка в дремучем лесу.       Он протянул руки к её безжизненному лицу, будто надеялся, что нежное прикосновение вернёт её к жизни.       Слёзы, смешанные с дождём, стекали по его лицу. Отчаяние охватило его полностью, но он не остановился. Русь встал, подошёл к отцу, обхватил его холодное тело, будто мог согреть теплом своих рук.       — Папа… папочка… — почти умолял он, уткнувшись в его грудь.       Но ответа не было. Только зловещий треск горящих остатков и стук дождя. В один момент силы покинули юношу. Он рухнул на колени, тяжело дыша, как будто вся его жизнь была выбита из груди. Истина ударила его, как гром среди ясного неба. Его родители — единственные, кто любил его, несмотря на всё, — были мертвы. Навсегда.       Они больше никогда не будут рядом. Никогда не скажут тёплого слова. Никогда не рассмеются вместе.       Русь закрыл лицо руками, и крик вырвался из его груди — глухой, полон боли, словно разорванная душа вопила к небесам. ***       Первые лучи солнца пробивались сквозь серые, измученные ночной грозой тучи. Небо раскрашивалось в нежные оттенки розового и золотого, словно сама природа пыталась подарить миру утешение после хаоса. Солнечные лучи, как дрожащие нити, сплетались над горизонтом, обещая что-то новое, чистое, возможно, лучшее, чем то, что было вчера.       Но не для Руси. Над берегом Роси теперь возвышались два свежих холма, которые стали последним пристанищем для тех, кого он любил больше всего на свете. Земля, ещё влажная от ночного дождя, пахла сыростью и утратой.       Русь стоял перед могилами, обжигая ладони о края лопаты, будто пытался унять боль внутри себя физической работой. Он бережно положил в одну из могил материнское ожерелье и браслеты — её гордость и красоту, отражение её души. Во вторую он опустил отцовский меч и лук — символы его силы и чести, которые теперь никогда не найдут своего применения.       Юноша сел между двумя холмами, вглядевшись в пустоту. Ни слёз, ни мыслей — только гнетущая тишина.       Его взгляд блуждал где-то вдали, но ничего не видел. Солнце поднималось выше, играя своими лучами на реке, будто хотело отвлечь, согреть. Но Русь не ощущал тепла. Лишь холод пустоты внутри.       Когда первые лучи солнца коснулись его лица, Русь резко поднял голову, устремив взгляд на восход. Он знал, что теперь он будет делать.       Лес встретил его снова. Он бежал по знакомой тропе, которая вела к сгоревшему поселению. Легкий утренний ветер, наполненный запахом свежести после дождя, словно смывал все прошлое, вместе с остатками дыма, что висел в воздухе. Капли утренней росы блестели на траве, очищая, обновляя этот мир.       Он увидел их издали — небольшую группу людей, которые с трудом перемещались по обгоревшему поселению. Это были не воины, а скорее селяне, которые еще недавно трудились в полях. Они выглядели растерянными, без четкой организации, с мечами и лопатами вместо настоящих боевых оружий.       Сам Кий, стоявший среди них, был уже пожилым мужчиной, человеком, чья жизнь оставила на нем свой след. Лицо его было покрыто морщинами, как карта, по которой виден путь прожитых лет. Темные глаза, когда-то полные силы и решимости, теперь утратили свою былую яркость, но все равно сохраняли внутреннюю твердость. Его короткие седые волосы и борода, слегка неухоженные, свидетельствовали о долгом времени, проведенном в борьбе.       Кий стоял среди своих людей, его взгляд был тяжелым, полным тоски и сожаления. Он с тоской смотрел на тело своего погибшего брата, которого с трудом, но с уважением сняли с частокола. Не говоря ни слова, он стоял, как будто пытаясь осознать весь ужас случившегося. В его глазах читалась не только боль утраты, но и раздражение — это было далеко не первым набегом на их земли. Кий знал, что такие нападения повторяются снова и снова, что племена, не знающие мира, с каждым разом все более жестоки.       Юноша был уверен в своих силах, но не мог избавиться от чувства смущения перед лицом князя. Он не знал, как подойти, что сказать, но внутри нарастала некая решимость, которая позволила ему откинуть все сомнения.       Собравшись с духом, Русь твердо шагнул вперед.       Князь, как будто почувствовав приближение Руси, не обернулся сразу, но в его взгляде уже читалась странная уверенность, словно он знал, что этот момент неотвратим. Он повернулся к юноше именно в тот момент, когда тот приблизился, и его взгляд был полон внимания и наблюдения. Казалось, Кий не только ждал его, но и уже знал, что этот парень пришел с определённой целью — жаждой мести, решимостью, которую невозможно было скрыть.       В глазах Руси пылала яркая искра решимости. В этом взгляде Кия, как мудрого лидера, сквозила глубина, и он внимательно смотрел на юношу, словно оценивая его. Внезапно Кий протянул ему родовой меч — тяжёлое оружие, украшенное резьбой, с древними знаками и символами на лезвии. Это было как будто приглашение к выбору: иль ты с нами или идешь дальше, «спочивать», будучи «человеком».       Взгляд Кия был суровым, но в нем была также некая надежда, как бы ожидающая решения.       Русь поджал губы, а его взгляд стал твердым, как камень. Все детское, вся наивность и сомнения исчезли, как дым.       Его руки, которые раньше были мягкими и неокрепшими, теперь сжались в кулаки. Он не мог больше быть слабым. В этом мире не было места для колебаний. Пламя ярости, горящее в его глазах, поглотило все сомнения. Он ощутил, как это новое чувство овладевает им — решимость, холодная и твердая, словно металл.       Медленно, но уверенно, Русь разжал свои руки и потянулся к мечу. Его пальцы, ощутив древнюю рукоятку.       Меч был тяжелым, но юноша не почувствовал его веса. Его глаза загорелись. Он поднял меч высоко над головой, словно пронзая небо, и почувствовал, как сила проходит через его тело. Он больше не был мальчишкой, который бежал от боли. Он был воином, готовым встретиться с тем, что было впереди.       Вся дружина молча наблюдала за юношей, кто-то еще сидел на конях, но, увидев эту картину, все спешились и подошли, образовав круг вокруг князя и Руси. Юноша поднял голову, и его взгляд стал твердым, словно взгляд орла, пронизывающим пространство и проникающим в души. В этот миг вся дружина, как по воле одной силы, одновременно опустилась на колени перед ним.       Кий, стоявший рядом, лишь слегка наклонил голову, в знак уважения и признания.       Он, сам князь, знал: перед ним уже не просто юноша, а тот, кто заслуживает титула, кто теперь стоит на его уровне.       И в этот момент, когда взгляд Руси встретился с глазами его новых последователей, его душа наполнилась осознанием: он - Страна. Все сомнения исчезли, и в его сердце возникла неодолимая решимость.       — Теперъ вы не толькъ племѧ, но народъ, у которого естьъ азъ – Землѧ. – Гордо и уверенно сказал Русь, поднимая свою голову высоко-высоко, словно хотел достичь небес.       Юноша, не колеблясь, вскочил на переданного ему коня, уверенно взяв вожжи в руки. Его взгляд был твердым, а сердце — полным решимости. Он повернулся к Кию, который был рядом и, сдержанно кивнув, указал взглядом на возвышающиеся холмы, где, на горизонте, виднелся главный центр — Киев.       За их спинами возвышались свежие холмы-могилы, словно немые стражи ушедшего прошлого. Русь, окруженный дружиной и уцелевшими, устремился вперед — в сторону города, раскинувшегося на двух берегах великого Днепра, туда, где должно было начаться новое начало.