Скарби століть: шлях Країни

      Въезд в Киев был отмечен деревянными воротами, укрепленными грубо обработанными бревнами.       Город отличался от простых селений своими защитными валами, деревянным частоколом и хорошо организованным центром. На вершине детинца – старокиевской горы возвышался дом князя, рядом с которым стояло святилище, посвящённое богам, а у подножия раскинулась площадь, где кипела торговля и собирался народ.       Дома простого люда были рубленые, с низкими крышами, крытыми соломой или дёрном, и украшались резными узорами на оконных рамах и дверях.       Улицы, узкие и утоптанные, пересекались в центральной площади, где торговцы расстилали свои ткани, рыбаки выкладывали улов, а ремесленники выставляли изделия из кожи, металла и дерева. Дым поднимался из горнов кузнецов, заполняя воздух запахом раскалённого железа, а со стороны дворов доносился лай собак и мычание скота.       Но больше всего поражал Днепр – широкая река, словно жила, что питала всю землю вокруг. Широкая и мощная, она несла свои воды, отражая небо и солнце, а её берега, покрытые зелёными рощами, казались вечными. Днепр тёк величаво и неспешно, будто знал о своём значении для этого места. Он был как граница и как дорога одновременно — бескрайний и неукротимый, вызывал лишь одно восхищение.       Благодаря Днепру проходил легендарный путь "из варягов в греки", связывающий северные земли с могучими империями юга. Именно река дала жизнь великому стольному граду, позволив ему вырасти не просто в поселение, а в центр, где рождалась история.       И хотя Руси хотелось рассматривать город, очарованному его красотой, любопытство быстро угасало под напором ярости и гнева.       Хазары, кочевой народ, пришедший из евразийских степей, были людьми с грубыми, обветренными лицами, отражающими их жизнь в суровых степях. Их внешность внушала страх и недоверие: кожа темноватая, с орлиными носами, скулы острые, как черты степных хищников. Узкие глаза, с выражением холодного презрения и злобы, словно вечно искали слабость в окружающих. Их волосы чаще всего были тёмными, у некоторых заплетёнными в косицы, а бороды — неопрятные и густые.       Одеты хазары были в тёплую, но простую одежду, сшитую из меха и кожи. На плечах у воинов выделялись накидки из грубо выделанной шкуры, на поясах висели кривые сабли и колчаны со стрелами. Их доспехи выглядели не богато, но были функциональными: кожаные нагрудники, иногда усиленные металлическими пластинами.       Их глаза, словно стальные клинки, хищно скользили по городу, по его домам и людям, оценивая всё, что можно было взять. Хазары стояли угрожающе, как стая волков, готовая накинуться на добычу.       Поляне не могли дать достойного отпора — их войско было малочисленным и плохо подготовленным. Кий, понимая всю серьезность ситуации и не желая обречь город на гибель, решил подчиниться их Государю.       Русь смотрел ответно на них таким же взглядом, и это явно не нравилось и хазарам, что сразу же заметили Cтрану.       Среди всех этих мрачных воинов выделялось их формирующееся государство, которой вскоре будет переживать свой расцвет – Хазарский каганат или Хазария, с очень ярким флагом на лице. Это была первая в жизни страна, которую встретил Русь.       Он восседал на своем черном коне, его взгляд был полон самодовольства, как у того, кто знает цену своему делу. Каганат смотрел на молодое государство, кое он уже успел подвергнуть своей воле. Его губы чуть приподнялись в ухмылке, отражая ощущение превосходства, будто он был не просто наблюдателем, а полноправным хозяином этих земель.       До того он захватывал лишь однотипные племена, которые жили обособленно и не имели сил объединиться. А тут он сорвал целый куш.       Хазария сидел с непринужденной осанкой, будто наслаждаясь моментом, когда его воля воплотилась в реальность. На его лице играла уверенность, как у человека, чьи амбиции были воплощены.       Правда, сам Хазария был еще довольно молодым – более пятидесяти лет, что считается совсем небольшим возрастом для страны, чего уж говорит о Руси.       Каган выделялся от остальных своей роскошностью, правда сейчас на нем отсутствовала длинная мантия и диадема, которую он обычно одевал для таких «случаев». Скорее всего, он не рассчитывал с кем-то договариваться.       Его одежда была в первую очередь военной, выполненной из прочных, но дорогих материалов, выражая его статус. На нем был одет длинный, застегивающийся до подбородка кожаный доспех, украшенный золотыми вставками и мелкими узорами, что говорило о его высоком положении. Силуэт доспеха был строгим, с четкими линиями, подчеркивающими мощь и силу его фигуры.       Под доспехом виднелась плотная тканевая рубашка, украшенная тонкой вышивкой. На его запястьях блестели металлические браслеты, инкрустированные камнями, а пояс, обвивающий талию, был украшен серебряными пряжками, дающими богатый блеск на фоне темной ткани.       На ногах были высокие сапоги из мягкой кожи с металлическими накладками, защищавшие не только от ударов, но и от любых неприятностей, которые могли бы встретиться на его пути.       Кий кивком головы приказал юноше и дружине спуститься с коней, что тотчас же сделали все, включая его самого. Русь сдерживал себя, хотя внутри его бурлила неукротимая ярость. Каждая клеточка его тела кричала о том, чтобы он подорвал это самодовольное лицо и растоптал, прижав его к холодным недрам сырой земли. Он с трудом сдерживал желание вырвать меч и броситься в бой, но понимал, что сейчас это не принесет ему победы, а лишь все разрушит. Вместо этого он спешно слез с коня, ощущая, как земля под ногами холодно встречает его тяжесть, и взгляд его не отрывался от этого высокомерного правителя, чьи глаза казались по-настоящему презрительными.       Тут находились толмачи — переводчики, способные передать слова с тюркского (хазарского) на славянский (древнеславянский) и обратно. Они выступали необходимыми посредниками в этих напряжённых "переговорах".       Русь же, несмотря на своё будущее предназначение, не знал ни древнегреческого, ни латыни, которые открыли бы ему путь к общению с другими странами. Никто не учил его этим языкам.       Хазарский правитель, высокомерно восседая на своём коне, явно не собирался сходить на землю, тем самым подчёркивая своё мнимое превосходство и демонстрируя силу. Этот жест был безмолвным заявлением: он пришёл не как равный, а как хозяин положения.       Юношу это злило всё сильнее, и желание броситься на хазарского кагана охватило его с новой силой. Но Кий, не произнося ни слова, сделал едва заметный жест рукой, призывая к спокойствию. Странно, но на Русь это подействовало. Однако его глаза, полные ожесточения он не убрал.       — Великий Владыко! — начал Кий, низко склонив голову, но сохраняя спокойствие в голосе. — Приветствую тя в землѣ Полянъ. Не видехъ столь могучихъ и прекрасныхъ странъ, какъ твоя. Прошу, не губите народъ мой. Въ степь вашей войной не пойдемъ, и торговымъ путямъ по рекѣ нашей препятствовать не станемъ.       Кий поднял глаза, посмотрев прямо на кагана, словно старался говорить не только словами, но и взглядом.       — Мы признаемъ силу вашу. Рѣки наши и пути земли нашей открыты для людей ваших. Однако да не станут братья и сестры наши жертвою меча или огня. Великий, возьмите дань, аще тако угодно, но оставьте нашъ край жить в мире.       Хазарский переводчик донёс слова Кия до кагана на их родном языке, его голос звучал монотонно, но чётко, передавая каждую интонацию. Каган, усмехнувшись, слушал, не сводя взгляда с юноши, который стоял позади князя, словно скрытая угроза.       Хазария, немного склонив голову набок, будто разглядывал что-то любопытное в этих людях и их предложении. На его лице отразилось показное размышление, но в глазах сверкала насмешка. Сделав вид, что обдумывает услышанное, он через пару секунд выпрямился, заняв своё прежнее надменное положение.       — Keleşekte men senderdin hakany bolar man, — прозвучал впервые голос кагана, твердый, но звонкий, словно перекликание горных орлов. Он с нажимом посмотрел на Русь, словно испытывая его выдержку. — Häzır olın, tüşünüñ menim qolumda! Küllükleriñiz – menimdir, ve bağımlılığınızın işareti olarak her sonbaharda vergi vereceksiniz. Hər hasat sonrası bal, deriler, buğday ve gümüş beklerim. Eğer bu yetmezse, en iyi zanaatkarları veya en güçlü gençleri orduma göndereceksiniz.       После того как шокированный славянский переводчик перевел слова кагана Кию и Руси, у последнего так сильно стиснулись зубы, что скрежет был слышен даже на расстоянии. Юноша едва сдерживал себя.       Кий, прекрасно осознавая, насколько опасным стало положение, бросил короткий взгляд на Русь. Он видел, как в юном сердце закипает буря. Русь только что потерял семью, впервые стал свидетелем ужаса набегов кочевников и такого унизительного обращения с его землей и народом. А теперь, они, по сути, становились рабами. Чувство гордости и свободолюбивой натуры Руси затмевали здравый смысл, грозя сорваться в необдуманный поступок. Кий понимал, что каждая лишняя минута переговоров может стать фатальной. Он постарался ускорить окончание этого диалога.       — О, Великій! Яко ты даєш нам клятву, же не будеш трогати люд наш і будеш охраняти нас од ворогів, ми готові дати все, єже ты потребуєш.       Люди толпились за спинами дружины, испуганно наблюдая за суровыми фигурами кочевников. Кто-то крепко обнимал детей, кто-то держал за руки пожилых родителей, другие, дрожа, прижимались к любимым. Русь, сжав губы, бросил взгляд на эти полные страха глаза, в которых отражались боль и беспомощность.       Он мысленно сделал глубокий вдох, а затем медленный выдох. Его лицо стало выражать странное спокойствие. Сейчас был не тот момент, чтобы бросаться в бой. Русь был молод и глуп. Ему ещё предстояло набраться опыта и подрасти, укрепив свой разум и тело.       Когда довольные хазары, нагруженные добычей, тронулись в путь к южным степям, каган украдкой бросил взгляд на юношу. В его тёмных глазах читалось молчаливое обещание: в следующий раз он заставит этого дерзкого мальчишку склониться на колени перед ним.       Русь же, сжав кулаки до боли, поклялся себе, что рано или поздно отомстит. Он уничтожит врага, сметёт с лица Земли и вычеркнет из истории того, кто стал причиной гибели его семьи и страданий его людей.                                                        ***       День сменил ночь, и первые лучи начали пробиваться через мрак, медленно освещая небольшой городок.       Последние дни были нелегкими для всех, ведь частые набеги Диких поглощали спокойствие и уверенность людей. Но самая страшная беда, что постигла этот народ, пришла в виде наложенной дани, которая теперь должна была отниматься с их земли и людей.       Надо сказать, что Русь, поляне и остальной люд в селении встретили с радушием. Конечно, для каждого племени, для каждого народа того времени мысль о воплощении собственной земли и независимости была важной. Пусть не называлось это ещё "страной" в современном понимании, но дух единства и стремление к будущему, окутанное неким мистическим восторгом, было явным.       Русь поселился в княжеском доме, который теперь должен был стать его новым домом. Внешне он оставался простым, даже скромным, как и большинство построек, однако его размеры и внутреннее убранство говорили о том, что это место для важного человека. Просторные комнаты, деревянные балки на потолке, тусклый свет, проникший сквозь небольшие окна, создавали атмосферу уюта.       Русь встал едва ли не с первыми лучами зари. Сразу же он начал усиленные тренировки.       Его обучением занялись верные дружинники Кия, каждый из которых передавал ему свои навыки. Твердислав стал наставником в искусстве меча, а также вел с ним жесткие физические тренировки, чтобы укрепить тело. Радимир, искусный всадник, взял на себя обязанность научить Русь верховой езде и мастерству боя на копьях. Остромир же, мастер стрельбы из лука, стал его учителем в этом искусстве, обучая Русь меткости и терпению.       Среди старших и могучих мужчин Русь чувствовал себя вполне комфортно. Несмотря на свою молодость и неопытность, он не ощущал страха или неуверенности рядом с ними. Напротив, эти мужчины, каждый со своей силой и стойкостью стали в каком-то смысле и заменой отца.       Хотя Русь еще был подростком, его рост и физическая сила давали понять, что он на пути к зрелости. Однако детские черты лица все еще оставались, но это не мешало ему быть рядом с ними, потому что в их глазах он уже был одним из них.       У славян того времени, не было письменности на уровне византийцев или греков, хотя у них существовали разные способы передачи информации.       Кий, будучи близким к византийскому двору, и как знать, обучался у них, а в дальнейшем мог обучать и других, включая Русь. Это обучение не ограничивалось только стратегиями и военным искусством, но и письменностью, как важным инструментом для переговоров и дипломатии. К тому же князь начал наконец-таки учить юношу латыни и древнегреческому, насколько сам знал эти языки.       Однако Русь, в силу своей природы, был настроен совсем иначе. Его душа жаждала мести, а не переговоров, и в его мире не было места для слов, когда в голове только кровь и бой.       С смертью брата Хорива, Кий стал единственным правителем, и это неизбежно привело к процессу объединения племен. Потери для него были велики — смерть сестры от болезни, а затем утрата другого брата в бою. Эти трагедии стали тяжким бременем для Кия, но они также стали важным шагом на пути к укреплению его роли как единого лидера.       Воспитание и формирование страны теперь лежали исключительно на плечах князя. Чтобы хоть как-то успокоить пыл юного Руси, который был полон решимости мстить за своих погибших родных, Кий часто рассказывал ему о Византии, как о великой цивилизации смогшей процветать благодаря мудрости и разуму, а не исключительно через войны.       Каждое его наставление сопровождалось напоминанием о христианстве — новой для того времени религии.       — Хрѣстиянство? – переспросил юноша, недоуменно поднимая брови.       — Сѧ религія у византійцев, - пояснил Кий. – Ильи, како сѧ зовут, «ромеи».       — И зачем оное мне? – скривился Русь, скрестив руки на груди. – Моя матушка всегда глаголала о силѣ Перуна, добродушного Велеса и Дажьбога. Все наши племена исповѣдуют... эээ, язычество, како ты сказал? Так зачем мне сѧ християнство?       Кий вздохнул, стараясь объяснить, что было сложно понять для молодого воина, выросшего в окружении старых верований и сил природы.       — Сѣ укрепитъ твою власть, Русь, и съдѣлаетъ тя сильнѣе, якоже выйдеши на международную арену. Начнешъ пол҃чать уваженіе отъ всей Европы. Сможеши заключать союзы, учинять договоры. Сей путь откроетъ двери, кои прежде быша закрыты для нас.       — Повѣрь ми, Кій, уваженіе азъ смогу заполучити инымъ способомъ, - усмехнулся Русь, вынимая меч из ножен. – И безъ твоего Господа.       С этими словами он вышел на крыльцо, его шаги отголоском эхом прозвучали по двору, а в его руках уже был меч — символ силы, который, по его мнению, был важнее всех слов и верований.       Кий поджал губы, чувствуя внутреннюю усталость. Он знал, что слова и доводы не могут изменить решимость молодого князя. Сам Кий уже ощущал свою старость, свою усталость от борьбы.       «Он не готов, - тихо подумал Кий, но не сказал вслух. - Не готов понять, что государство — это не только месть. Это не только сила. Он не видит дальше своей боли» С каждым днем Кий все больше ощущал, как возраст и мудрость становятся не тем, чем они были когда-то. Молодой, энергичный, стоящий на своем правитель — вот кто сможет встать рядом с Русью и заставить его осознать важность долга перед народом, перед Страной.       Сейчас же, когда Кий видел перед собой пламя мести, он не мог не чувствовать тревогу. Русь был великолепным учеником, умным и решительным, но этот фундамент, построенный на горечи и злости, мог разрушить все, что они строили. ***       Однажды посреди одной из тренировок, Руси пришла в голову мысль: почему бы не исследовать земли других славянских племен? Он ведь будет их представителем, так почему бы и нет?       Кий, хотя и понимал, что в действиях Руси есть доля правды, не мог отделаться от чувства тревоги. Он знал, как сложны отношения между различными славянскими племенами и как легко можно вызвать недовольство. Вся эта идея о объединении народов была хорошей, но юноша был слишком импульсивен и не всегда осознавал возможные последствия своих действий.       Люди в тех землях могли воспринять слова Руси как вмешательство. Что же касается укрепления союзов и торговли, то такие цели можно было бы достичь только через уважение, а не через насилие или спешку.       С другой стороны, Кий видел в стремлении юноши проявить инициативу некую силу, которая может быть полезной в будущем, если Русь научится управлять своим пылом. Для этого нужно было время и правильные наставления.       Однако не за Кием последнее слово было. Русь собрал небольшую дружину, включая своих наставников, и направился на северо-запад — в земли древлян. Вероятно, он не заботился о том, к какому именно племени идти, его тянула жажда увидеть новое.       Кий не поехал с ними, не потому что не хотел, а потому что возраст и слабость давали о себе знать. С каждым днем подниматься по ступеням или взбираться в седло становилось всё сложнее. Князь это понимал и с горечью осознавал, что его время уходит. Смерть была уже не где-то вдали, а совсем близко, смотрела в глаза, требуя ответа на главный вопрос: что будет после него?       Как быть с Русью? Он — не просто человек, но воплощение будущей державы, молодой и сильный, но ещё слишком необузданный и горячий. Кий знал, что у него нет наследников, кто мог бы поддержать юношу, подстраховать и направить его в то время, пока он взрослеет и учится. Всё это ложилось тяжёлым грузом на плечи стареющего князя, который всё чаще ловил себя на мысли, что оставляет за собой неопределённое будущее, наполненное опасностями и сомнениями. ***       А сам Русь не задумывался ни о какой власти, все его мысли были устремлены к мести и покорению новых вершин. Он жаждал испытаний, готов был бросить вызов миру и мечтал о неизведанных землях.       Дорога не заняла много времени — с дружиной он быстро достиг места назначения.       Древлянская земля встретила их густыми, непролазными лесами и болотами, через которые пробивались реки, петляя меж деревьев, словно сами пытались укрыться в их густой тени.       Дома древлян отличались от полянских: они были более массивными, сделанными из толстых бревен, с низкими крышами из соломы или древесной коры, что защищало от непогоды. В поселениях редко можно было увидеть простор — всё стояло плотно. Сами древляне выглядели крепче и суровее полян: загорелые лица, широкие плечи, сильные руки, натренированные в работе с деревом и землёй. Одежда их была проще, но более прочной — льняные рубахи и грубая шерсть.              Они смотрели на Русь и дружину с настороженностью, словно чужаки могли нарушить привычный ритм их жизни.       Главным отличием древлян от полян было их упрямство и независимость. Если поляне привыкли искать единства и согласия, то древляне больше ценили свою свободу и готовность защищать её любой ценой. Именно это и делало племя особенным и таким трудным для подчинения.       У юноши просыпалась некая гордость, когда он проезжал на коне мимо разглядывающей его толпы. Взгляды людей, то любопытные, то настороженные, то скрытно восхищённые, будто укрепляли его решимость.       На Русь была возложена важная миссия от Кия: наладить с этим племенем торговлю и создать основу для будущих "дипломатических" отношений. Цель была ясна — постепенно завоевать доверие и заложить фундамент объединения этих земель. Но князь настоятельно предупреждал: никаких заявлений вроде "я ваша Страна, теперь вы мои". Несмотря на то, что эти слова отражали правду, в данном случае их прямолинейность могла только всё испортить.       Кий советовал осторожность. Эти земли и их обитатели были ещё слишком незрелы для того, чтобы осознать понятие державности или принять идею единства под началом одной страны.       Что ж, несмотря на своё упрямство и чувство собственной важности, Русь не совершил ничего необдуманного. Со старейшинами поселения он сумел наладить торговые отношения, сохраняя уважение и хладнокровие. Некоторое время юноша с любопытством изучал здешних людей и их дома.       Ему показалось, что обитатели этих земель ведут себя гораздо более свободно и даже дерзко по сравнению с полянами. Здесь не ощущалось той настороженной покорности, которая была у полян перед князем. Люди вели себя уверенно, а в их глазах не было страха или безусловного подчинения перед будущей страной.       Русь воспринял эту независимость как временное явление, как нечто, что скоро изменится под его влиянием. Ведь он был уверен: рано или поздно он подчинит все эти земли своей воле.       В его голове уже выстраивался план. Чтобы уничтожить Хазарский каганат, нужна мощь — сила, армия и хотя бы зачатки централизованной власти. Если же все племена продолжат упорствовать в своей свободолюбивой раздробленности и не признавать его как страну, то ничего из этого не выйдет.       Эти мысли заставляли его хмуриться и размышлять о том, как найти способ объединить их всех. Он понимал, что придется действовать не только мечом, но и словом, и мудростью. "Я заставлю их признать меня, пусть даже силой. Но сперва они должны увидеть, что в этом — их собственная выгода," — решил он, крепче сжимая поводья.                                                                          ***       Возвращались они в Киев уже под вечер, и Русь, решив внепланово удивить своих людей, решил поохотиться. Леса на этих землях были густыми и полными всякой дичи. Ягоды зрели в изобилии, а реки, как широкие, так и маленькие, текли вдоль этих земель, служа живыми путями для рыбы. Особенно выделялся Днепр — огромная река, которая была не только связующим звеном для всей земли, но и даровала щедрые уловы рыбы.       Молодой князь думал о том, как вернется в Киев, с добычей в руках, и как его люди, встретив его, увидят его решимость и силу. Охота стала для него не только способом продемонстрировать свою ловкость, но и способом укрепить свою власть и уважение среди народа.       Уже вернувшись в городок, Русь с удивлением снова лицезрел чужеземцев, купцов: высокие, светловолосые, с ярко выраженными чертами лица, они выделялись среди местного люда. Их одежда, украшенная замысловатыми узорами, а также блестящие металлические детали обмундирования, словно говорили о богатстве и воинской славе. Когда Русь проезжал мимо них со своей дружиной, купцы едва ли заметили его молодое и «многоцветное» лицо. Лишь немногие взгляды мелькнули, холодные и поверхностные. Это озадачило юношу.       — Кто сие есть? – изумленно спросил юноша.       — Варягы — ответил Твердислав, усмехнувшись от реакции Руси. — Ихъ земли лежатъ на сѣвѣре, за моремъ, холодныя и суровыя, гдѣ и солнце не всѧкъ разъ согрѣваетъ землю. У сего народа суть свои Страны, яже они нарекаютъ Свеаландъ, Дания, Норвегия…       — Но как же они дохождат до нас? — Русь нахмурился, не понимая, как такие северные народы могли оказаться здесь.       — Черези ріки. — Остромир, тоже слезший с коня, указал в сторону одного из кораблей, стоящих на берегу. — Онъ движутсѧ на своихъ ладьяхъ, яко сие часть ихъ самихъ. Ловкии морѧци и безжальни воины.       Русь еще раз окинул взглядом караван. Торговцы без суеты выкладывали меха, украшения и оружие.       — Вы говаряли, о воинахъ, что помогли намъ освоити военное ремесло? Сие они? — с нажимом спросил он.       — Да, княже. Ихъ оружие и техника боя многому насъ научили. Когда-то мы смотрѧли на нихъ с недовериемъ, но нынѧ торгуемъ и кое-чему перенимаемъ. Мечи, кольчуги, даже сами принципы походовъ — всѧ отъ нихъ.       — Значитъ, они здесьъ не только ради наживы? — Русь прищурил глаза.       — Скорѧе, ради власти и влиянія, — вздохнул Твердислав. — но пока намъ удается жить съ ними в мирѣ.       Юноша ещё долго разглядывал варягов, поражённый тем, как этот народ сумел проникнуть так далеко. Его взгляд был прикован к ладьям варягов. Эти корабли, украшенные резными драконьими головами, словно сами по себе были частью великой дороги, что связывала дальние северные земли с южными богатствами. Да, раньше Русь не подозревал о изобилии этого мира.       — Они движутся къ южнымъ морямъ, где золото и шелка. А взаменъ оставляютъ своё: железо, оружие, ремесло.       — Получается, ащи земли для нихъ не просто место для отдыха. Мы — ихъ связующая нить. — пробормотал Русь.       Он обернулся к Твердиславу, и в его глазах вспыхнуло понимание: этот поток, что пронизывал землю, мог быть ключом не только к богатству, но и к власти.       — Конечно, мир нашъ великъ, и немало северныхъ варяжскихъ вождей становились нашими князьми, — дальше вел Твердислав. — Думаю, нашъ князь Кий еще всѧ вамъ расскажет.       Русь лишь мысленно досадно вздохнул, от понимания своих скудных познаний.                                                              *** 618 н.е       Жизнь Руси в те годы была лишена особых событий. Дни наполняли лишь тренировки, учеба и путешествия по землям. Интересно, что он знал о территориях древлян и сиверян даже больше, чем о родных полянах, чья связь с ним была самой глубокой. Это не удивляло — он был их кровью и плотью.       Кий, насколько позволяли его знания, щедро делился всем, что знал, особенно о варягах, вызывавших неподдельный интерес у юноши. Князь не скрывал: после его ухода место у руля Руси могут занять варяжские воины или даже князья. Он заранее готовил Русь к возможности такой перемены.       Однако юноша все так же упорно избегал всего, что выходило за рамки боевых искусств. Его мысли не покидала цель стать сильным, чтобы однажды вернуть себе все, что он потерял, и отомстить врагам.       Когда наступало время выплаты дани хазарам, и всё племя собирало для них требуемое, Русь предпочитал за несколько недель до этого исчезнуть из поселения, отправляясь далеко за его пределы. Он не мог выносить этого унижения.       В душе юноша был готов вступить в бой с высокомерным хазарским правителем хоть сейчас. Но здравый смысл подсказывал: без сильной армии он обречен на поражение. Эта мысль разжигала в его груди злость, которая порой затмевала рассудок.       Часто Русь направлялся на земли волынян или белых хорватов, туда, где путь был долгим и тяжелым, но где он мог ненадолго забыть о происходящем в Киеве. Эти странствия помогали унять боль и гнев, давая возможность отвлечься.       Однако время от времени его охватывало сожаление. Он чувствовал себя трусом, убегающим от своей земли в самые трудные моменты. Русь терзался мыслью, что таким образом подводит свой народ.       Стоит отметить, что Русь, странствуя по землям западных племён, никогда не заходил в их поселения. Он предпочитал леса и горы, наслаждаясь дикой природой и красотой этих богатых земель. Эти места пленяли его воображение и пробуждали в нём жажду присоединить их к своей будущей "империи".       Возвращаясь из очередного далёкого путешествия, Русь застал известие, которое всколыхнуло Киев: князь Кий скончался.       Юношу охватили противоречивые чувства. С одной стороны, он ощущал печаль и сожаление – ведь Кий был его наставником и, по-своему, единственным родным человеком. Но с другой, в сердце Руси не было той глубокой боли, которую он испытал, теряя родителей. Его душа, окаменевшая с того трагического дня, уже не могла чувствовать так искренне и сильно. Любовь, сострадание и слёзы стали для него далёкими воспоминаниями.       Потому новость о смерти Кия он принял с холодным спокойствием, понимая, что это очередной шаг на его пути к власти и мести.       После смерти Кия остро встал вопрос: кто станет новым правителем? Русь не знал, как ответить на этот вызов. Ещё больше его тревожило другое — почему до сих пор не родился Киев? Его будущая столица, сердце державы, где начнётся история его народа. Без такого центра он вряд ли сможет создать сильную и единую страну.       Среди народа царило беспокойство. Без правителя легко мог начаться хаос, племена могли разобщиться. Однако решение нашлось довольно быстро. Русь, осознавая важность порядка, временно передал управление своим наставникам и дружинникам — тем, кому он доверял больше всего.       Сам же юноша продолжил свои странствия. Он ходил в походы к соседним племенам, пытаясь укрепить связи, заложить основы союза и найти путь к консолидации всех земель под своим началом.       Так прошло более шестидесяти лет относительного «спокойствия». Один за другим, дружинники, некогда наставники Руси, передавали друг другу власть. Каждый из них, обученный Кием и его окружением, правил с разумением и осознанностью. Это способствовало процветанию, но только на землях полян.       Однако со смертью Кия произошла заметная перемена: Русь утратил интерес к учёбе. Письмо, языки, чтение — всё это было забыто юношей, поглощённым своей идеей мести и военных походов. Более того, отсутствие усилий по передаче знаний местной знати и армии означало, что они, вместо стремления к мудрости, видели будущее лишь в войнах и завоеваниях.       В этом крылась глубокая проблема: без просвещения и учения даже процветающая земля может со временем ослабеть. Ведь люди не вечны, и смена поколений могла обернуться утратой всех достижений.       Хотя Русь об этом вовсе не беспокоился. Язычник, исповедующий культ Перуна, славянского бога войны, он верил, что его главное оружие — это меч, а путь к величию лежит через войну. Просвещение и науки казались ему пустой тратой времени, и, следуя этому убеждению, он не только сам забросил учёбу, но и не считал необходимым развивать это среди народа.       Однако, когда последний из образованных дружинников скончался, оставив земли без руководителя, Русь принял решение взять власть в свои руки. Самолично, без совета и поддержки, он взялся за управление тем, что считал своим предназначением.                                                                   ***       У многих мог возникнуть вопрос: знали ли другие страны о Руси, и что они о нём думали?       О Руси слышали в землях викингов, что неудивительно — торговля между племенами была налажена, а сам юноша не раз перекидывался словами с варяжскими купцами. Однако среди великих держав того времени молодой стране не уделяли особого внимания. Русь ещё не успел проявить себя ни в бою, ни в дипломатии, чтобы заинтересовать соседей.       Казалось, они ждали, когда же этот юноша начнёт говорить языком силы или мудрости, который бы был услышан на равных.       Хазария к тому времени уже достигла пика своего могущества. Её правители видели Русь лишь как временное явление — незначительный, ещё не сформировавшийся проект. Хазары с презрением относились к юноше, считая его слишком слабым и несерьёзным, чтобы представлять хоть какую-то угрозу их империи. Они верили, что смогут легко удерживать Русь в зависимости, подчинив его своей воле.       Слухи о Руси разносились через торговые пути. Среди купцов, посещавших земли славян, были греки, персы и представители других народов. Слухи неслись далеко — от персидских базаров до эллинских городов. Даже путешествующие историки и летописцы могли упоминать эти земли в своих трудах, фиксируя встречи с местными народами и обычаи.       Однако Византия, великий и занятый собственными делами державы, ещё не обращал внимания на Русь. Империя в те годы была сосредоточен на соседях, таких как Персия, арабские халифаты, и кочевники на востоке. Занимался укреплением своих границ и внутренними проблемами. Далекие северные земли, не обладающие на тот момент очевидной угрозой или стратегической ценностью, казались несущественными. Византия редко принимал слухи простолюдинов за достойную информацию, а потому Русь пока оставалась вне поля его зрения.       Большая часть Европы, включая Римскую империю (которая на тот момент распалась) и германские, англосаксонские земли, не обращала особого внимания на земли Руси, поскольку сосредотачивались на собственных внутренних вопросах, включая борьбу за власть, становление королевств и развитие феодальных отношений. Внимание к этим территориям могло бы возникнуть только в одном случаи: когда Русь продемонстрировал бы свою способность к завоеваниям или созданию влиятельной политической структуры.       Что касается возраста Руси, то среди других стран он всё ещё оставался слишком молодым. Несмотря на то, что ему вот-вот исполнится целых сто лет, он всё ещё был в самом начале своего пути. К примеру, Византия (Русь ещё об этом не знал), достиг вершины могущества лишь в возрасте четырёхсот лет, родившись в 1 году до н. э. Каждый путь становления у Стран был индивидуальным, но чаще всего для того, чтобы обрести силу и значимость, государству требовался долгий и трудный путь. Возраст в 100-200 лет считался для страны ещё «подростковым».       Однако с каждым поворотом событий Русь все острее ощущал собственное бессилие. Невидимые, но неумолимые путы хазарской дани тяготили его разум, словно заклинание, которое нельзя разрушить. Он понимал, что его народ страдает, а сам он остается пленником чужой воли.       Юноша почти не уделял времени развитию своих земель и укреплению народа. В его сознании война и меч оставались главным инструментом перемен, но такая стратегия оставляла мирное население без поддержки и надежды. Жизнь на этих землях постепенно ухудшалась: поля не давали прежнего урожая, ремесла угасали, а торговля едва держалась.       Отсутствие развития сказывалось и на обязательствах перед Хазарией. Затребованная каганатом дань часто поступала с большими задержками, а порой и вовсе не покрывала запрошенного объема.       С такими переменами в отношениях, хазары всё чаще стали игнорировать любые договорённости, иногда даже без ведома своего правителя. Для них не было никакой чести в том, чтобы сдерживать слово, данное слабым. Если подчинённые народы неспособны платить дань вовремя, то зачем они вообще нужны? Хазары начали совершать набеги, словно доказывая, что могут взять своё силой. Они собирали богатства с обездоленных земель, не видя в этом ни греха, ни сомнений.       С каждым разорением на землях Руси росло недовольство. Люди, которые когда-то видели в нём своего защитника и спасителя, всё чаще смотрели на него как на беспомощного самозванца. Шёпот недовольства превращался в явное разочарование: как такой, как он, может освободить их от хазарского гнёта, если он не может защитить даже собственные земли?       Русь кипел от ярости и бессилия. Его гордость терзала мысль о том, что он ничего не может сделать против врага. Гнев зашёл так далеко, что он принял решение, казавшееся ему единственно возможным: поднять меч против Хазарского каганата. Война — вот что должно стать его ответом.                                                                   *** 686 год н.е              Степи. Бескрайние, словно море, они раскинулись до самого горизонта, обманчиво тихие в своем вечном сне. Здесь всё дышало покоем, но этот покой был обманчивым — лишь затишье перед бурей, которая всегда могла разразиться с налётом кочевых народов.       Земля эта никому не принадлежала по-настоящему. Она терпеливо принимала каждого, кто приходил к ней, но не давала укрытия тем, кто пытался остаться навсегда. Ветер, бегущий по травам, уносил следы, оставленные на песке, а солнечные лучи бесстрастно озаряли шатры и палатки, что изредка появлялись на этих просторах.       Сейчас степи стали домом хазар — очередного народа, что укрылись под их необъятным небесным куполом. Это был народ сильный и гордый, умеющий заставить эту суровую землю быть щедрой. Но и степи, словно древний сторож, знали, что и хазары здесь — лишь временные гости, как все те, кто были до них.       «Дикую идиллию» степей разорвала стремительная атака дружины новоиспеченного князя — Руси. Его воины, словно буря, налетали на шатры, поджигали их и разрушали всё на своём пути. Но за этим хаосом скрывалось отсутствие глубокой продуманности. Русь, юный и горячий, не знал хитростей войны. У него не было ни чёткой стратегии, ни выверенной тактики, лишь жгучее желание отомстить.       Он мечтал достичь столицы Хазарии, уничтожить её селения и унизить могущественных хазар, как те некогда унизили его народ. Но где находился этот город? Как он назывался? Русь понятия не имел. Его план был насквозь пропитан юношеской самоуверенностью и отчаянием. Как он рассчитывал покорить столь сильную и обширную страну, не зная ни её рубежей, ни её «сердца»?       Некоторые старшие дружинники, умудрённые опытом, лишь с тяжёлым сердцем качали головами, наблюдая за молодым князем, но перечить не осмеливались. Большая часть молодых бойцов шла за Русью, вдохновляясь его уверенностью и решимостью.       Особый подъем в войске создавали ритуалы в честь Перуна, грозного бога войны. Вопли воинских гимнов, удары мечей о щиты, огонь жертвенных костров — всё это усиливало их боевой дух. И Русь, и его дружина свято верили, что Перун благословляет их поход, что его мощь будет сопровождать их в битве, а победа уже предопределена. Эта фанатичная вера питала их силу и толкала всё дальше вглубь степей, несмотря на отсутствие ясного плана.                                                                         ***       Каганская ставка в столице Семендер была олицетворением величия Хазарского каганата. Роскошные дворцы, выложенные мозаиками и золотыми украшениями, служили не только резиденцией для кагана, но и символом его сакральной власти. Центральные залы были покрыты бархатными коврами, а стены украшали гобелены, изображавшие победы каганов и великих военачальников. Здесь всегда был порядок, и воздух наполнялся ароматами благовоний и свежих цветов, которые привозились со всех уголков империи.       В центре дворца стояла огромная зала, где каган принимал послов и делал важные церемонии. На его троне он сидел окруженный свитой, его наряды были выполнены из тканей, привезенных с Востока, а драгоценные камни украшали его корону и скипетр. Сам правитель оставался больше символом государства, а реальная власть находилась в руках беков — высокопрофильных военных и административных лидеров и самого Хазарии. Они принимали решения, касающиеся стратегических вопросов, военных походов и государственных дел.       Когда до кагана дошла весть, что Русь с дружиной направилась в южные владения степей, зал замер в напряжении. Однако сам Каганат лишь ухмыльнулся, глядя на золотую чашу в своей руке. Его голос, спокойный и насмешливый, прорезал тишину:       — Бу kişi yahşi üčün boğa, yahşi qashqı bolar, yahşi ölümle qorqı.       Его слова вызвали смешок среди придворных, но в тени ставок уже собирались военачальники, чтобы обсудить предстоящие действия. Величие Семендера не знало тревог, но высокие стены каганской ставки помнили, что даже самые смелые могут пасть перед лицом силы степного ветра и мечей. ***       Чем дальше вглубь продвигался Русь, тем больше его поражало то, как мало он знал о мире и его масштабах. Ему казалось, что он изучил почти весь «мировой уклад», но теперь стало ясно, что он даже половины о своих землях не ведал.       Когда перед ним простиралась река Дон, юноша уже начал сомневаться в правильности своих действий. Он оглянулся назад — за ним горели поселения хазар и других племен, разграбленные и разрушенные. Степь застыла в дыму и огне, разрушенные шатры и дома напоминали о жестокости их набега.       «Что же я делаю? — пронеслось в его мыслях. — Для чего этот поход, который так похож на набеги кочевников, что я сам презирал? Разве я такой? Разве этому меня учили?»       Он пытался отогнать сомнения, убеждая себя в том, что его семья была убита, и он должен отомстить. Но мысли вновь возвращались, укоряя его. Эти вопросы стали его тенью, не давая ни покоя, ни четких ответов.       Однако путь Руси на восток был прегражден. У Волги его встретили силы, которые хазарский каганат собрал для решающего удара. Каган решил, что игры с юношей закончились. Он отдал приказ не просто разгромить его войско, но и взять самого Русь в плен.       — Eger ol yulga ergemekten baş tursa, — говорил каган своим советникам, — men özüm onu 'terbiyele'cem. Bu cesur çocuqdan itaatkâr bir kulluk yaratırım.                                                                         ***       Ночью, когда дружина Руси устроила привал, степь была окутана тишиной, нарушаемой лишь треском костров и сонным бормотанием воинов. Но эта тишина стала коварным союзником хазар. Их нападение было быстрым, молниеносным, и внезапным.       Крики с разных сторон разорвали ночной воздух. Огни костров были сбиты, а палатки — смяты копытами врагов. Хазары мастерски использовали тактику неожиданности, оставляя дружину в полном хаосе. Не было времени на построение и стратегию — каждый воин пытался защищаться самостоятельно, без приказов и общего плана.       Русь, проснувшись от криков, выхватил меч, но, оглядев поле боя, понял: это не битва, а настоящая бойня. Его дружинники, утомленные долгими походами, сражались из последних сил, но враг был слишком опытным, организованным и многочисленным.       — Перꙋнѧ, неужели ты отъвернулсѧ от нас? — прошептал юноша, сжимая рукоять меча. Его взгляд метался от разбитых знамен к воинам, падающим под ударами врага.       Но молитвы не могли спасти положение. Звук труб, лязг оружия и топот копыт перекрывали все мысли. Русь попытался собрать оставшихся людей, но хаос и усталость сделали это невозможным.       Вскоре, недолгий «поход мести» Руси окончился. Дружина пала, а Русь, истощенный и окруженный, оказался захвачен.       Хазары жестоко поступили с пленными. По приказу кагана тех, кто отказался склониться перед ним, казнили на колах. Это была демонстрация силы, способная заставить замолчать и самых смелых. Русь видел это своими глазами, и каждый удар по его дружинникам становился ножом в его душу.       Он пытался бороться до последнего. С мечом в руках, с бешеной яростью в глазах он бросался на врагов. Даже в путах он был опасен: высокий, сильный, словно сама земля воплотилась в человеке. Однако одного против тысячного войска было мало. Его поймали, связали, но не сломили сразу.       Путь до Семендера оказался для Руси настоящим адом. Более месяца его везли в столицу, как символ своей победы. На каждом шагу он чувствовал на себе издевки и взгляды хазар.       Юноша был изможден, его гордость обернулась болью, а жажда мести — пустотой. Его план, построенный на гневе и ненависти, рухнул, оставив после себя лишь разруху.       Первое время Русь бушевал. Он кричал, вырывался, срывал путы, а потом снова пытался сбежать. Хазары смотрели на это с усмешкой, позволяли ему вымотаться, а затем возвращали обратно. Но изоляция, лишение пищи и воды сломили даже его сильное тело. С каждым днем его ярость угасала, превращаясь в тяжелую тишину.       К тому моменту, как они достигли Семендера, Русь был тенью самого себя. Исхудавшый изможденный, связанный, он не смотрел на окружающих и не отвечал на вопросы. Однако в его глазах всё еще горел слабый огонек. Он не признавал себя побежденным.       После изнурительного путешествия Русь сразу же бросили в темницу, сырую и темную, которая находилась под дворцом. В воздухе стоял запах плесени и затхлости, стены холодили своим камнем, а слабый свет едва проникал сквозь узкие щели.       Русь метался по своей клетке, его ярость не угасла, но силы покидали. Проходили дни, но никто не приходил. Ему не давали ни еды, ни воды. Лишь тяжелая тишина и пустота были его единственными спутниками.       На четырнадцатый день двери темницы скрипнули, и в камеру вошел Хазария. Его фигура словно источала величие и холодную уверенность. Высокий, облаченный в богато украшенную мантию с длинным шлейфом, он стоял напротив Руси, глядя на него сверху вниз. Его лицо не выражало ни гнева, ни презрения — только отстраненный интерес, словно он смотрел не на человека, а на дикое животное.       — Οὐδέπω κατανοεῖς εἰς τί ἐμπλέκεσαι, οὐκ οἶδας οὔτε τὸν κόσμον ἡμῶν οὔτε τὸν ἑαυτὸν σου, — заговорил Хазария, его голос звучал глубоко и спокойно, как тихий рокот далекой грозы. — Ἐπιχειρεῖς ὀνομάζειν σεαυτόν Βασιλείαν, ἀλλὰ συμπεριφέρεσαι ὡς παῖς, καθοδηγοῦμενος ὑπὸ ἀνοησίας καὶ ὑπερηφανίας.       Он сделал несколько шагов, приближаясь к пленнику.       — Φλέγεις ἐκδίκησιν, ἀλλ' οὐκ ἰκανὸς εἶ πρὸς τὸ ἐκτελεῖν αὐτὴν μετὰ γενναιότητος. Οὐκ ἄγεις, ἀλλὰ καταλύεις. Μωρὸς καὶ ἐλεεινὸς εἶ, Ῥῶς. Ἐν τῷ κόσμῳ οἱ ἀδύνατοι οὐκ ἔχουσιν τόπον. Μόνον οἱ ἰσχυροὶ ἄξιοι εἰσὶ λόγου καὶ σεβασμοῦ.       Его взгляд был холодным, словно лед. Русь хотел что-то ответить, но слова застряли в горле. Он был слишком изможденным и обессиленным, чтобы вступить в спор. Хазария замолчал. Он выпрямился, как бы еще больше возвышаясь над юношей.       — Εἶ μόνον ξυράφι γυμνὸν, Ῥῶς. Ἀλλὰ δείξω σοί τί ἐστιν εἶναι κράτος.       Развернувшись, Хазария поправил подол своей мантии и небрежным движением откинул тяжелый шлейф, направляясь к выходу. Он не удостоил Русь даже последнего взгляда.       Тяжелая дверь за ним захлопнулась, оставив пленника в одиночестве с его мыслями и горечью поражения.