Сияй, ведьма

летіла зозуля через мою хату

сіла на калині, та й стала кувати

♫ Гайдамаки — Летіла зозуля

      Кукушка кричала, будто плакала, и Сияна тоже пустила слезу — не хотела плакать, а надо так было. Услышишь первую кукушку — плачь, чтобы остаток года радоваться, чтобы слезами горести свои смыть и душу успокоить. Горестей у ведьмы было немного, а все же у каждого человека свои заботы и тревоги. И мама слезинку проронила, и баба Ждана, лишь мужчинам плакать не полагалось.

***

      Власт, появившийся на пороге, сиял солнечной улыбкой. В руках держал большую корзину — а в корзине и плотва, и сом, которые вчера хорошо ловились, но отец так и не пошел на реку. Мать руками всплеснула от радости: рыбины как на подбор, жирные и большие. Хороший подарок, да не ленты; Сияна и обрадовалась, и нет.       Тут же затеялись рыбу чистить; тушки сома надвое разделили: из головы и хвоста — уху, из прочего — котлеты. Закипятили воду в котелке, опустили туда части почищенной рыбы, бросили сушеной зелени, моркови, лука, после картошки добавили — вот и уха. Тушку разделали, нарезали, в плошку сложили. Хлеб залили молоком, растерли, отжали, смешали получившееся с рыбой, свежим яйцом, луком и маслом. Перемешали, обваляли в муке — и на сковородку, чтобы румянились до хрустящей корочки. Вторую разделанную тушку на части нарезали, солью и перцем мясо обсыпали, в пшеничной муке обкатали тщательно, и тоже на сковородку, в кипящее горячее масло, а голову — на еще одну уху пустили, теперь уже с пшеном и чесноком.       Сияна суетилась, быстро и ловко нарезала рыбу и овощи, знала — на нее Власт смотрит, оценивает, какая хозяйка. Все она готовила, мать только помогала, тоже зная, что смотрины это своеобразные, лишь чистил сома сам гость, в качестве уважения к хозяевам. Плотву тоже вниманием не обошли: из части рыбок котлеты сделали, измельчив почищенные тушки, смешав с картофелем, луком и чесноком, а остаток отец завялил.       Так много еды вышло на столе, что пригласили бабу Ждану — пришла она охотно, села на почетное место, куда ее усадили, ела, нахваливала и все на Власта поглядывала оценивающе, а тот отводил глаза — боялся ее. Сияне и смешно было от того, и грустно; знал бы Власт, кому угощение принес…       Как наелись — пошла она провожать его. У калитки встали, и он не уходил, и она домой не спешила возвращаться — чувствовала, что он что-то сказать ей хочет.       — Сияна, — голос Власта дрогнул. Он неловким жестом стащил с кудрей шапку, сжав в руках. — Сияна, я сказать тебе хотел… Люблю я тебя, — наконец решившись, выпалил он.       И знала ведьма, что он ее любит, видела, а все равно внутри что-то дрогнуло, словно от неожиданности. Что ему ответить? Что тоже его любит? А она — любит? В рукаве вышиванки вокруг предплечья змеями ленты от Розума обвивались. И не дают обещаний и клятв в Кукушкин день — не сбудутся.       Потупила Сияна взор, комкая подол запаски в пальцах. Власт истолковал ее замешательство по-своему, так, как она и хотела:       — Ты не спеши, ты думай, все равно кто сейчас женится? Осенью сватов зашлю, жди! — и, махнув рукой в знак прощания, поспешил уйти — убегал, чтобы не услышать ее отказа.       В саду на калине закричала кукушка — пронзительно-плачуще.