Сияй, ведьма

прощай, Перун, помяни лихо

прости, Стрибог, такова доля

пройдет, пройдет, Даждьбог,

пролетит мукой

♫ Мельница — Мора

      Снег растаял. Будто вправду овсянка отнесла просьбу о весне прямиком к Даждьбогу, и ветры, посланные Стрибогом, принесли на крыльях тепло. Солнце сияло ярко-ярко, венчая небо короной. С утра отец и прочие хозяева поднялись на горку, оставив там три снопа — ржаной, пшеничный и овсяный. Какой больше будет покрыт на следующий день инеем, то зерно больше и уродит.       Сияна же с самого утра уже у бабы Жданы была. Дала корма скоту и курам, подоила корову, и только ее и видели — она чувствовала, что мать обижается, что ревнует к соседке, но не могла иначе. Для матери у нее еще будет много времени, бабушка же должна успеть научить ее всему.       Сегодня — как хлеб печь. То самое тесто, которое у бабы Жданы поднималось лучше всех хозяек. Оказалось, в этом нет ничего сложного: закваску смешать с ржаной мукой и водой, что Сияна и так знала, но не только.       — Наговоры есть специальные. С помощью теста многое сделать можно. Даже приворот, — наставительно произнесла бабушка. — Исцелить можно — и хворь, и тоску. А вот порчу навести нельзя, хлебом не портят. Да и приворот на хлебе мощным не будет, как раз то, что твоей Даре пригодится… но чтобы тесто взошло, говорить вот что надо, — склонившись над будущей опарой, она зашептала, — Мать-Сыра Земля, Огонь-отец, дайте сил хлебу своему.       — И только? — почти разочарованно протянула Сияна. Она ожидала услышать особые слова, незнакомые, ни на что не похожие, но никак не самые обыкновенные.       — А что еще нужно? Кровь жертвенного цыпленка? — засмеялась бабушка. — Нет, дитя, все гораздо проще, чем ты думаешь.       Тесто взошло прекрасным. Замешивали его Сияна с бабой Жданой вместе — при этом тоже можно было говорить разные слова, но они не говорили. Обычно тесто тишину любит или песни; бабушка напевала что-то себе под нос. Прислушавшись, Сияна разобрала:       — Летят кони Стрибога: ветер в гриву… Перуна подковы — пропасть над молнией… Кони Даждьбога дождем резвятся…       Вкусным был получившийся у них хлеб, будто вкуснее обычного — душистый, нежный, ароматный, есть и не наесться. Съесть нужно было все до последней крошки, не оставляя ничего, чтобы удача была в следующем году и здоровье, но и оставить кусочек от буханки для птиц стоило. Бросить крошки за спину через плечо для урожая будущей осенью.       Потом — грядки сажать, не у бабы Жданы, дома. Редис посеять и укроп, и для каждого семечка свое слово приговаривать, каждое знать, как высадить — редис поштучно в бороздки бросать, неглубоко в землю опуская, и на расстоянии более близком, а укроп — на дальнем, в бороздки, заранее водой пролитые, и сверху сухой землей посыпать.       — Мать-Сыра Земля, вырасти дочь свою румяной и свежей… — нашептала Сияна на семена редиса. Мать вскинула бровь.       — Что ты бормочешь?       — Ничего. Песню напеваю, — отшутилась та. Нет ничего плохого, что заговор услышали, но и открываться матери — рано. Может, всегда рано будет. Как родным сказать, что ведьма она? Свит до сих пор сказок о них боится, пусть и уверяет, что перебоялся и что ему ни одна нечисть не страшна.       — Пой тогда уж громче, — предложила мать. — Веселей будет.       — Летят кони Стрибога — ветер в гриву… — начала выводить Сияна. Услышала всю песню, пока тесто с бабушкой готовила, запомнила, выучила. Громче она оказалась куда лучше звучащей, словно и не песня, а заклинание какое-то.       — Прощай, Перун, помяни лихом…       С песней вправду куда быстрее с работой справились.       — Неделя примерно — и редиску соберем, — довольно сказала мать, вытирая руки. — Как всходы повыше станут, но нельзя, чтобы высокими слишком были, тогда горькой будет. Укроп взойдет недели через две. Хорошо поработали.       Когда она ушла — Сияна оглянулась, чтобы убедиться, что не видит никто, и присела на колени, прикладывая ладони к земле. Закрыла глаза, попыталась представить себя растущим в почве зернышком: вот она спит там, убаюканная, а вот дает всходы, рвется наружу зеленым ростком, к солнцу.       — Мать-Сыра Земля… — прошептала Сияна. — Расти своих детей крепкими себе и другим на радость.       Встав, руки не отряхнула — водой омыла. Поклонилась огороду, и лишь тогда ушла.

***

      — Значит, замесить тесто? Наговорить на него слова определенные, угостить Вира, и полюбит он меня? — глаза Даны засверкали звездами.       — Да, но только не всегда можно. Бывают дни, когда нельзя, а бывают наоборот — когда приворот лучше всего сработает, — авторитетно заявила Сияна. Наставляя подругу вот так, она начинала чувствовать себя настоящей ведьмой, и смотрела на нее Дана так, как полагалось на ведьм смотреть — с благоговением, восхищением и долей страха.       Они пошли к речке — вблизи от леса за селом текла речушка. Вода в ней была чистой, для купания подходила прекрасно — летом всем селом отмечали ночь Купайла на берегу. Сейчас с речки уже сошел лед, она разлилась — значит, потеплеет скоро. День выдался солнечный и ясный, предвещающий плодородный год, и солнце жарило, обещая летнюю жару. С ними и Любава пошла, и Калина, но быстро их компания по парам разбилась, и Любава с Калиной вместе вперед помчались, а Сияна с Даной отстали, получив тем самым возможность посекретничать.       — А когда лучше всего сработает?       — Тебе же простенький нужен. Лучше скажу, когда нельзя. В Рыболов — ни в коем случае.       — Почему?       — Просто нельзя, — Сияна пожала плечами. — Так же, как сегодня нельзя одалживать, отказывать в милостыне и смотреть на звезды.       — Девчата! — раздались позади веселые голоса парней. — Девчат! Мы с вами на речку! Чтобы вас водяной не украл!       Вир и Власт догнали их, зашагали рядом — Вир рядом с Даной, Власт с Сияной. За зиму он будто бы стал выше и раздался в плечах, чего во время гуляний в Ярилин день она не заметила, и усы у него начали пробиваться пушком над верхней губой.       — Не украдет, — сказала Сияна. — Спит еще водяной. Рано ему просыпаться.       — А когда проснется? — заинтересовался Власт.       — Нескоро еще, на Водопол. Не знаешь будто, — фыркнула она. — Зато скоро уже можно будет рыбачить. Мой отец ждет не дождется.       — И я, — он широко заулыбался. — Тоже жду не дождусь, хочу рыбы половить.       — Что за веселье — с удочкой сидеть? — этого Сияна не понимала. По ее мнению, рыбалка была хороша лишь результатом, когда из улова можно приготовить уху, пироги и прочие вкусные блюда. Сидеть же на берегу и ждать поклевки — скучнее не придумаешь.       — А ты приходи со мной порыбачить, — предложил Власт. — Я тебе удочку справлю. Вдруг понравится? Поймешь, в чем интерес.       «Делать мне больше нечего», хотела ответить Сияна, но, взглянув в его глубокие медово-карие глаза, передумала отказывать. Вдруг и правда поймет, в чем состоит прелесть рыбной ловли…       — Хорошо, — согласилась она. Власт заулыбался еще шире. Хорошая у него была улыбка, добрая, открытая, светлая.       Долго у реки они не задержались — нечего здесь было делать. Полюбовались разливом вод и пошли обратно в село — в лесу тоже пока гулять бы не получилось. Не опасно, но делать там нечего — ни грибов, ни ягод, ни даже зеленых листьев и травы. И в селе делать было нечего — ни гуляний, ни ярмарок.       — А кто завтра пойдет огонь у кузнеца воровать? — сощурился Вир.       — Что ты говоришь за глупости! — одернула его Дана.       — Вовсе не глупости, — заступилась за парня Сияна. — Если так сделать и отнести угли в поле — то год будет урожайным. Полевики замерзли, им после зимы согреться хочется, — объяснила она.       — Еще греть их, — закатил глаза Власт. — Нечисть эту.       — Они не нечисть, а в первую очередь — хранители поля, — оскорбилась Сияна. — Кто, как ты думаешь, за посевами приглядывает? Кто их растит? Кто следит, чтобы земля плодородна была?       — Ну… — растерялся он. — Полевики…       — Именно! Поэтому не зови их нечистью! — отрезала она. Власт неловко хохотнул.       — Ты еще ведьм так защищай.       — А что ведьмы? — Сияна похолодела. Власт поправил шапку, из-за чего она съехала еще хуже.       — Как что ведьмы? Тоже нечисть.       — Не нечисть, а люди! — неожиданно пришла на помощь Дана. — Не все они плохие! Постыдился бы! Разве не баба Ждана тебя выходила, когда лихорадкой болел? Разве не она предотвратила мор скота, когда от непонятной болезни пала ваша лошадь? Разве не она у твоей матери роды принимала?       — М-м-м… — вконец растерялся Власт. — Да, баба Ждана хорошая, но… но она вроде как исключение, что ли. Мой дед рассказывал, что в соседнем селе ведьма лютовала. Молоко у всех коров выдаивала, на тех людей, кто ей не нравился, насылала лихорадку… Не хотел бы я, в общем, встретиться с ведьмой, кроме бабы Жданы.       Поджав губы, Сияна промолчала, и остаток прогулки с Властом не разговаривала, а если он спрашивал ее о чем-то, отвечала односложно. Почему-то ее задело его отношение к ведьмам — хотя кто на его месте, на чьем угодно месте, помимо ее собственного, относился бы к ним хорошо? Не видят «простые люди», как называла их бабушка, в нечисти ничего хорошего, и неведомо им, что могут навьи духи быть помощниками или даже спасителями, если знать, как обращаться с ними. Не мог Власт думать о ведьмах иначе, но все равно Сияна обиделась, а он — она видела — уже пожалел, что эту тему поднял.

***

      Сумерки наступили чуточку позже, чем вчера, и так должно было быть — день все время на воробьиный скок увеличиваться будет, пока не наступит Купайла, летний Солнцеворот, и лето не повернет на зиму.       — Можно домой тебя проводить? — виновато спросил Власт, потирая затылок. Спрашивал у Сияны, но смотрел вопросительно и на Дану — в день Ярилы та решительно вмешалась, утащив подругу от него почти как ребенка.       — Проводи, — разрешила Сияна. — А Вир Дану проводит, да? — лукаво заулыбалась она.       — Да! — с готовностью выпалил Вир.       — Нет, — Дана вздернула подбородок. — Сама дорогу найду, не дитя малое. Мне всего два шага до дома, Сияне дальше идти.       Вир поник. Власт, напротив, оживился:       — Тогда до завтра? А то темнеет уже.       Распрощавшись, они разошлись — Дана в одну сторону, Вир в другую, Власт с Сияной в третью. Шли медленно, спешить было некуда — и так дорога долгой не была.       — Ты прости меня, — сказал Власт. — Я не хотел тебя обижать. Зря я про ведьм начал, забыл, что баба Ждана тебе как родная.       — Она правда не злая, — тихо проговорила Сияна. — Она просто… она очень-очень много знает. Иногда мне кажется, что все тайны земли ей ведомы.       — Возможно. Хотел бы я такими же знаниями обладать, — мечтательно протянул он. — Попробую в ночь Купайла папоротников цвет найти.       — То есть, знания — не зло, а ведьмы — зло? — вскинулась Сияна. Власт замялся.       — Ведьмы же и во зло знания свои используют.       — Люди тоже могут взять нож и другого человека убить! Могут яда в еду подсыпать! Могут камнем по голове ударить! В речку толкнуть! Мало, что ли, убийц? А воров — мало? Разве все они ведьмы да колдуны?       Столь пылкой речи от нее не ожидал ни Власт, ни она сама.       — Могут, могут, — примирительно сказал он. — Я же потому и извинился.       Остаток дороги до дома Сияны они проделали в молчании. Открыв перед ней калитку, Власт спросил:       — Так не справлять, значит, тебе удочку? Не пойдешь со мной рыбачить?       «Нет», хотела сказать она гордо, развернуться спиной и удалиться, но… но глаза у него были все те же медовые, и смотрел он с трепетным ожиданием.       — Пойду, — буркнула Сияна. — Отчего нет.       — Тогда самую лучшую удочку тебе сделаю! — заулыбался Власт. — Самую-самую лучшую!       — Расхвастался, — усмехнулась она, но уже теплее. — Посмотрим, как получится у тебя. Доброй ночи.       — Доброй ночи, Сияна.       Идя к дому, она чувствовала, как он прожигает взглядом ее спину.