Снежная роза

      Маргери любила розы так сильно, как будто те были живыми. Джорах помнил, как она ухаживала за ними в саду, как касалась лепестков, будто гладила, как ее лицо тогда озарял нежный внутренний свет, и он застывал, любуясь, забывая, что она — его, черт побери, племянница.       Не родная. Племянница его жены — бывшей жены; Линесса давно бросила его, но Джорах почему-то продолжал приходить в гости к ее сестре, как раньше. Аллерия всегда была рада видеть его, и ее дети тоже. Сначала Джораху казалось, что они его жалеют, но потом он постепенно понял, что каким-то странным образом действительно нравится Тиреллам, и не потому, что Линесса поступила с ним отвратительно. Он просто им нравился, а они — ему, поэтому смотреть на их младшую дочь не как на ребенка было верхом неблагодарности.       Она и не была ребенком. Когда Джорах женился на Линессе, он сам был еще молод, едва закончил колледж, был полон амбиций, планов и энергии, а Маргери уже ходила в среднюю школу. Потом она уехала получать высшее образование в Эссосе, а потом вернулась, и вместо милой трогательной девочки с солнечной улыбкой Джорах увидел потрясающе красивую девушку с пронзительным взглядом — она будто смотрела в самую душу. Улыбка не перестала быть солнечной, но стала еще и очаровательно-лукавой. Движения стали плавными, и… она была невероятно сексуальной.       Ей было двадцать с небольшим, ему — тридцать с хвостиком; не самая критичная разница, и если бы Джорах встретил ее на работе, или в кафе, или где угодно, он бы обязательно попробовал завести с ней какие-то отношения, но только не тогда, когда был вхож в ее семью. Вряд ли ее бабушка, родители и братья хотели видеть ее женихом кого-то вроде Джораха Мормонта.       Он пытался убедить себя, что не любит ее, что видит в ней Линессу, но его чувства к Линессе давно погасли и умерли, а Маргери была совершенно не похожа на свою тетку.       Поначалу.       В ней что-то изменилось. Что — Джорах не понимал. Никто не понимал. Она перестала любить розы, она перестала видеть красоту, перестала улыбаться, часто отвечала резко — как подменили. Маргери была воплощением нежности, и вдруг…

***

      В тот день на адвентском венке зажгли первую свечу. В то же день открылась первая рождественская ярмарка, и Джорах посетил ее вместе с Тиреллами. Маргери, которая еще год назад порхала бы яркой бабочкой от прилавка к прилавку, неустанно щебеча, теперь мрачно молчала, на все выставленные на продажу вещицы, как красивые, так и безвкусные, глядя с одинаковым презрением.       Она больше не улыбалась, понял Джорах. Она совсем не улыбалась.       Возможно, из-за этого ему было холодно, потому что день выпал теплый.

***

      — Что это? — спросила Маргери. Джорах замялся.       — Подарок.       На его протянутой ладони лежала перевязанная золотистой лентой зеленая коробочка. Маргери вскинула бровь.       — Еще рано для подарков.       — Я хотел сделать тебе приятное.       Раньше она любила подарки. От кого бы то ни было. Не обязательно дорогие — ее радовало любое проявление внимания к ней. Сейчас она выглядела так, словно Джорах предложил ей не красиво упакованную безделушку, а кусок грязи.       — О, — хмыкнула Маргери. — Приятное? — и вдруг шагнула совсем близко к нему, почти коснулась носом носа. — Дело ведь в том, что ты хочешь меня? — спросила она.       — Ч-что…       Чего он не ожидал — так этого. Маргери сделала шаг назад и тихо-зло засмеялась.       — Да, ты хочешь меня. Думаешь, не вижу? Думаешь, не понимаю? Только на кой черт ты мне сдался? Моя тетка тебя бросила, я подбирать не стану.       — Маргери, — опешил Джорах.       — Что «Маргери»? Даже не надейся, ясно?       Развернувшись, она ушла, оставив его в пустой гостиной. Джорах потер переносицу. В чем-то она была права, и ему следовало оставить ее в покое, особенно когда она четко дала понять, чтобы он это сделал, но…       Нет, одернул он себя. Хватит. Ему только кажется, что она — это не она. Это все еще Маргери, та же Маргери, просто… взрослая. Вот только когда она вернулась из колледжа, еще была той, прежней, солнечной, значит, изменилась не там.       Пора было смириться и принять, что она просто не для него. Джорах надеялся, соврал бы себе, если бы сказал иначе — хотя сначала он не верил в такую возможность, но после искренне надеялся на взаимность, потому что Маргери, как только вернулась из колледжа, была… более чем не против. Если бы она захотела, то и ее родные непременно бы уступили, а Джорах обязательно сделал бы ее счастливой — он был достаточно обеспеченным и позаботился бы о ней, она не знала бы отказа ни в чем. У них все могло получиться.       Но не получилось.

***

      Джорах поднял воротник повыше. Зачем он только пришел на площадь? Но в пустом доме было совсем паршиво, а здесь, на второй день после первого воскресенья Адвента, устраивали гуляния: звучали голоса, смех и музыка, в специальных торговых лотках продавали вкусно пахнущую еду, кто-то катался на санях — как взрослые, так и дети, и сани были самые разные, но те, что въехали на площадь в полдень, разительно отличались от других: огромные, белоснежные, они были запряжены белыми лошадьми, и в них сидел мужчина в белой шубе. Джорах бы глянул и думать о нем забыл, мало ли, какому эксцентричному богачу захочется развлечься, и вдруг увидел… Маргери?       Он узнал бы ее издалека — ее шубку, ее рыжеватые волосы, ее легкую походку. Она шагала к саням; Джорах смотрел, как она садится рядом с белым мужчиной и как сани уезжают прочь.       Ну вот и все. Все правильно.       Почему-то разочарование и горечь были еще сильнее, чем когда ушла Линесса. Джорах сердито пнул грудку снега под ногами и зашагал, не глядя, куда — просто куда-то.

***

      Это случилось прошлой зимой, как раз в первых числах декабря. Наступил вечер, шел снег, и Маргери играла в гостиной со своими племянниками, детьми Гарлана и Леонетты — они вместе прикладывали к покрытому морозными узорами оконному стеклу монетки, нагретые над адвентской свечой.       — Видите, это роятся белые пчелки, — сказала Маргери.       — Бабушка говорила, что у них есть король, — с важным видом сказал маленький Лионель. — У настоящих пчел королева, а у снежных — король. Он вечно носится на черном облаке, часто по ночам пролетает по улицам и заглядывает в окна, поэтому они и покрываются узорами.       — Это страшная сказка, — пискнула Алисса. Младше брата всего на год, она была гораздо пугливей.       — Я же тебе говорил, — успокаивающе сказал Лионель, — если Снежный король вздумает войти сюда, я посажу его в камин и он растает!       Маргери ласково взъерошила светлые волосы мальчика — еще маленький, он уже был истинным рыцарем, и защебетала что-то про зиму, снег и метелицу.       Вечером, когда она разделась и собиралась ложиться спать — заметила за окном какое-то движение и присмотрелась. Снег продолжал идти; одна из снежинок упала на край подоконника и начала расти, пока не превратилась в мужчину. Он казался созданным изо льда, его одежды были словно сотканы из миллионом снежных звезд, и он был живым. И нечеловечески красивым. Улыбнувшись Маргери улыбкой, в которой не было ни капли тепла, он протянул руку — и тогда она резко отвернулась. Пришлось приложить усилие, чтобы оторвать от него взгляд. Мимо окна промелькнуло что-то, похожее на большую птицу.       Тогда Маргери решила, что все это ей привиделось. А если не привиделось… все равно ничего страшного не случилось. На свете хватает чудес: в Валирии живут драконы, у берегов Ройны — огромные черепахи размером со слона, некоторые северяне, потомки Первых Людей — варги и могут переносить свое сознание в тела животных, потомки Детей Леса видят вещие зеленые сны, жрецы Владыки Света молитвами создают пламя… Много чего на свете было необъяснимого, и этот Король зимы — тоже. Если это был именно тот самый Король зимы.       С тех пор, как Маргери посмотрела ему в глаза… она понимала, что с ней что-то не так. Ее ничего не радовало, ничего не восхищало, ее раздражали даже горячо любимые родственники, она перестала любить розы и начала говорить жестокие вещи. Не хотела говорить, но говорила. Она на самом деле так не думала, и меньше всего хотела кого-то ранить, но ранила раз за разом — и бабушку, и родителей, и братьев, и Джораха.       Не стоило говорить ему те злые слова, тем более…       Разве не думала Маргери, что он привлекательный? Разве не ловила себя на мысли, что с ним ей лучше и интереснее, чем в обществе ровесников? Разве не хотела поцеловать его? Разве не задумывалась, каким он был бы в постели?       Но она бросила ему в лицо все те гадости, и, хотя потом испытала сожаление, извиниться не смогла. Она будто не могла больше произнести ни единого доброго слова — будто сходила с ума. Если хотела сказать кому-то, что заколдована — тоже не получалось, если хотела написать это — ручка или карандаш выпадали из рук, словно выбитые невидимой силой.       Так прошел год, и, увидев того самого, уже знакомого мужчину на площади, Маргери пошла к нему — не желала идти, но он тянул ее к себе, как магнитом. Сев рядом с ним, она не почувствовала тепла тела. С губ рвался немой крик о помощи, но Маргери промолчала, пока сани увозили ее, только выпрямилась с поистине королевским достоинством.       Они ехали и ехали, пока не оказались за пределами города. Тогда сани остановились, и мужчина наконец заговорил — у него был чарующий голос, холодный, звенящий, проникающий в самую душу.       — Ты совсем замерзла, — сказал он. — Давай я тебя согрею.       Кого он мог согреть, если сам был из снега? Но Маргери смогла только кивнуть. Мужчина закутал ее в свою шубу, от чего стало еще холоднее.       — Сейчас будет тепло, — пообещал он и поцеловал ее в губы. Маргери не ответила, и это было единственным протестом, который она могла оказать — тело сковали и чары, и ужас, но дальше поцелуя Снежный король не зашел. Он отстранился от Маргери, глянул ей в лицо, погладил по щеке и на этот раз коснулся губами лба, пока она сидела послушной неподвижной куклой — и все ее воспоминания о доме, о семье, о друзьях, о всей ее прежней жизни исчезли, как не бывало.       И стало тепло. Или Маргери так показалось.       Сани взлетели вверх, окутанные свинцово-темным облаком, и понеслись вперед — над лесами и озерами, над горами и морями, под ними дули холодные ветры, призывая волков собираться в стаи, снег ослепительно сверкал, вокруг ясного месяца с криками летали вороны, а буря выла и стонала на все лады, распевая старинные песни.