The beginning of the end.

*** – Ваше Величество! – Юноша бросает на покрытую снегом твёрдую поверхность крыши и бросается к Второму Императору, который стоит на самом краю высокого дворца, схватив за запястье. – О, здравствуй, Сергей! – Дазай поворачивается к нему и слабо улыбается. А парнишка-то видит эти тёмные глаза, такие пустые, без прежней игривой искры. – В такое позднее время детям уже пора спать, знаешь, – Усмехается, чуть отойдя от края, чтобы подросток не свалился ненароком. – Его Величество Вас везде ищет, он поднял на уши весь дворец, – Вздыхает, не отпуская чужую руку, ибо Осаму со своими наклонностями может прыгнуть. Но погодите! Как же мы забыли просветить народ? Что-ж, насколько б сильно сердце не желало не демонстрировать свои раны, внешнее всё равно выдаёт истину под маской сдержанности и бесчувствия. Само поведение – кричит о надрывных криках души, что бьётся в стенах запертого на стальной замок тела; она зовёт на помощь, она хочет быть успокоенной вокруг своего хозяина, который упрямо замкнулся в себе и, как маленький зверёк, не высовывает даже голову из норы. Осаму конкретно забетонировался после произошедшего пару недель назад. Сначала и с постели толком не поднимался, но приходилось, ибо не царское это дело – валяться в кровати целыми днями. Он почти не ел, не выходил на разговор не то, что с Достоевским, но и с остальными; даже милые служанки забеспокоились, гадая, куда же подевалось то обаятельное, харизматичное и кокетливое Его Высочество, ведь совсем недавно он не был скуп на тонкие подкаты и приветливость, а тут затих. Да ладно, если б просто затих, так грешные дела по дворцу проходиться начали! Неделю назад бывшему принцу пришлось вызывать врача после страшного отравления ядом, казалось бы, такая неудача: это был один из редких дней, когда Дазай удосуживался поесть, а тут вдруг отравился. Благо, Мария заметила в последний час не самое лучшее физическое состояние шатена, который отнекивался от идеи пройти осмотр. Девушке пришлось бежать к Достоевскому, и тут-то и почуялось неладное: стало быть, Его Высочество убить себя вздумал? Хотя после выздоровления небрежно отмахнулся, оправдав себя случайностью. Но, на самом деле, парень был немного опечален тем, что перепутал яд медленного и мгновенного воздействия. «Ох уж эти славянские языки...» Подавленное состояние Дазая не прошло мимо Фёдора, который, чувствуя вину за свои деяния, не лез к нему, не насмехался и более не выпендривался с ним, как было ранее, когда мужчина очень латентно показывал через фразы своё превосходство из-за положения. Сердце Достоевского мерзко скребут кошки, жалостливо мяукая, создавая звон в ушах и нескончаемые крики совести, кой агрессивно давила вопросами: «Зачем? Что ты, чёрт возьми, наделал?!». А вечный попутчик словно масла в огонь подливал своими насмешками. Да вот только императору не до этого сейчас. Достоевский находился в постоянном напряжении, ожидая какой-нибудь противной мести от Осаму, ножа в спину, подлянки от обиды, ибо оно очевидно. Дазай – единственный человек, кто под стать ему, чью месть действительно страшно ожидать. И не понятно, от страха неожиданности иль самого расстроенного супруга? Несмотря на большие циферки счёта в его пользу, кажется, что на этом везение его закончилось: Господь накажет? Отвернётся? Ох, или... уже. К слову, удивительно, что бывший принц не избегал его, а наоборот находился в одном и том же месте, сколько ни зайди, ни спроси у прислуг местонахождение мужа. В основном Осаму ошивался в библиотеке, если других обязанностей императрицы не было, а ночью в их опочивальне. Достоевский ещё не застал момент не спящего Дазая. Он либо ложился раньше правителя, либо приходил чуть позже назначенного времени. Возможно, это не приемлемо для Второго Императора, но заставлять Фёдор не стал. Чувства давят на Феденьку, именно чувства к этому человеку заставляют его грызть себя за содеянное, а гордость помогает не подавать виду. Поначалу был слегка растерян, не зная, как подступиться к Осаму, но потом сошёлся на мысли, что Дазаю этого не надо, что он меньше всего сейчас этого хочет. А извиняться... уже поздно. Да и на кой чёрт ему это, если прока не будет? Но, собственно, давайте вернёмся к Осаму. Благодаря чуть ли не постоянного времяпрепровождения в библиотеке за интересными книгами, парень смог сдружиться с Сыромятниковым, который самостоятельно учился. Цель подростка была ясна – учёба, поэтому Дазай ему, если честно, иногда мешал, а также вводил в заблуждение от непонимания, почему со всем персоналом, со своим супругом практически не разговаривает, а с ним так пожалуйста. Но нельзя отрицать, что Осаму довольно интересный человек и беседа с ним – одно удовольствие для любопытной головушки Сергея. – Ой, да плевать я хотел.. – Осаму отрывает свою руку. – ..на Его Величество. Мне-то что? – Закатывает глаза. – Как? Он же Ваш... – Супруг? Ха-ха! Боже мой, мальчик, ты хоть слухи слышал? – Сергей лишь в замешательстве хлопает глазками, на что Дазай усмехнулся. – Ты вот вроде умный, а такую простую вещь не знаешь. Брак заключён ради мира между Ракрэйном и Аспинес, это условия, которые выдвинул Фёдор. Полстраны уже давно в курсе. – Условия? – На лице подростка лёгкое удивление и озадаченность. – Но для чего- – Без понятия. Я буду благодарен, если ты спросишь, – Нарочито лукавая улыбка показывает, что Осаму раздражен текущими событиями. – А Вы... Сами согласились? – А у меня был выбор? – Осаму хмыкнул и сложил руки за головой в замочек. По юноше видно, что он всё хочет спросить, да не решается. Хочет узнать, из-за этого ли Второй Правитель с крыши спрыгнуть хотел, из-за этого ли добровольно капнул яд себе в еду, но Дазай, будучи смышлёным, сразу прочитал мысли подростка, что написаны у него на лице. – Если б это было причиной, я б давно помер, – Почему-то ему парень не стесняется говорить правду, не придумывает оправдания, чтобы он не подумал о не светлых мыслях Его Высочества. Манеры и субординация не разрешают Сыромятникову в лоб спросить, в чём же тогда дело, за что Осаму мысленно признателен и благодарен. Но внезапно слышатся посторонние шаги. – Вот ты где, – Тихо и спокойно молвит Достоевский, сцепив руки за спиной. – Ваше Величество, Вам стоило одеться. Хотя гулять в такое время суток не самое лучшее, – Дазай дарит Фёдору холодный взгляд, который уже не удивляет, уже привычен. И вот перед глазами брюнета снова слёзы любимого, в ушах отдалённые стоны боли, снова это отвратительное чувство... – А ты мог и сказать, любезный, – Адресовано подростку, но без озлобленного тона. – Ох, он уже собирался, но, что-ж... – Осаму потягивается и направляется к спуску. – Пошли со мной, – Сыромятников сначала колеблется, но всё-таки шагает за ним. Правда, когда Дазай уже скрылся с глаз, Достоевский резко вытягивает руку, преграждая дорогу парнишке и дарит ему строгий взгляд, под коркой которого скрывается беспокойство. – Смотри за ним, – И, только получив кивок, отпускает. Мужчина удручённо вздыхает, пытаясь расслабить вечно погруженное по уши в стресс тело, да не выходит. От этого хочется прибить кого-нибудь, дабы гнев, уютно устроившийся, как змея на груди, выплеснул наружу: на служанку, на охрану, на простого крестьянина. Гнев на самого себя и наконец-таки полное осознание дел, совершённых своими же руками, швырял его из стороны в сторону. "Совсем ты откис, старик", – Мерзость ехидно хохочет над Его Величеством. – Зря, – Достоевский поднял голову навстречу снежинкам, прохлада которых хоть немного освежала. "Значит я не прогадал со сном?" – На больную точку давит, тешится, впитывая всё исходящее от него. – "Тогда позвольте напомнить, Ваше Величество, часики тикают". Фёдор медленно открывает глаза: ох, чёртово условие! "Твой ненаглядный скоро сам себя пришьёт. Пора отдавать должное", – Но в ответ лишь тревожное молчание. *** – Я думал, Вы пойдёте в свои покои... – Сергей еле поспевает за Дазаем, который своими длиннющими ногами шагает невероятно быстро, но как беспечно! – Ой, да не смеши! Я в полном расцвете сил! Ну-ка... – Осаму резко поворачивается всем телом и хватает юношу за талию, а второй рукой ладонь. – Давай потанцуем? – А лицо хитрое-хитрое, как у лиса. Однако, огонек в этих глазах давно угас. – Ваше Величество, я не- Но кто-ж его послушает-то? Парень резко разворачивается в право, переставив ногу, но заслышав недовольный бубнёж протестов, останавливается, наклонившись над подростком. – Ладно-ладно! Не ворчи, айда в библиотеку сходим, – Дазай вежливо просит мимо проходящую служанку принести им чаю, пока топает в свой излюбленный обитель. – О, обожди, красавица! Не поскупись лимона добавить. – Вы любите чай с лимоном? – Юнец поправляет слегка скатившуюся одёжку, не глядя на Его Величество. – Конечно, – Слышится самодовольное хмыканье. – Знаешь, для подростка, что убил шестерых человек ты достаточно.. мягкий, скажу я тебе, – В ответ на это Сергей закатил глаза, на самом деле не желая вспоминать и доводить мысли до самообвинчевания от осознания тяжести поступка. И вправду, он ведь ещё дитё малое. – Я бы не хотел поднимать эту тему, Ваше Величество... – Тебя никто не винит, – Осаму дарит ему ухмылку, бровями заиграв. – Это сильно. Дойдя до назначенного места, они сцепились языками, оказывается найдя общий язык. Кто бы мог подумать, что Его Высочество предпочтёт болтать с простым подобранным парнишкой, а не со своим супругом. К слову, видение тут исключительно одностороннее, если размышлять в таком ключе. Дазай даже на минуту забыл о той дыре в груди, увлёкшись беседой: Сыромятников не такой уж зашуганный юноша, каким его кличали сначала. Отнюдь странно для Осаму, что Достоевский не помешал им, но... что ж. Парень ещё с первых дней заметил изменение в поведении правителя, уловив парящее в воздухе напряжение и чужую отчуждённость. Справедливо сказать, что, вообще-то, самый отстранённый здесь Дазай, но причины очевидны. Он долго не мог поверить, что Фёдор, возможно, сожалеет и в его сердце от искренней любви к нерадивому Его Высочеству теснится не только эгоизм и холод, но и вина. Даже нонче в это плохо верится, но всё указывает в истину. Бывший принц и позабыл о влюбленности Достоевского, ибо... сотворить такое с любимым разве способен человек? Либо это у Осаму совершенно иное понятие любви. Ах, точно... Он ведь для неё не создан. – Так Вы всё-таки собираетесь отправить отцу письмо? – За пролетевший час, а то и два, диалога Сергей уже имел картину о взаимоотношения Дазая и Императора Аспинес, судя по тому, как первый не отвечал на весточки и вертел на безразличии беспокойство отца. – Да-а-а, – Потягивается на стуле, чувствуя, как спина начинает болеть от неровной осанки. – Придётся. Он имеет право знать о погибели матушки, – Ловкие пальцы пробираются под деревянный стол, выискивая любую торчащую твёрдую опилку, который можно оторвать и... – И всё же мне любопытно, от чего Ваша мать решила обустроиться в другой стране? Разве Аспинес не более благоприятная для ведьм среда? – Если я не ошибаюсь, ведьмы выбирают глухие уголки, для прогулок, чащобы, боло­та. Ракрэйн сам по себе веет таинственностью, да и большую часть жизни она прожила именно здесь, – Еле слышимый хруст: оторвал. – Аннушка, будете столь любезны принести мне чернила и бумагу? – На послушный кивок Дазай улыбается, спрятав тонкую стружку под собой. – Вы бы хотели вернуться на Родину? Вопрос, честно говоря, застал Осаму врасплох: не была ему любо жизнь в Аспинес, но и здесь от восторга не плавится. Он и вовсе считал, что эта жизнь – не для него. Бесспорно, император из него вышел бы отличный, учитывая блестящий ум и ожесточенную натуру, ведь сопляки никогда долго на троне не держались. Но счастья в том не было. Лидер в тени – вот, что действительно ему подходит, а различная раздражающая мишура из-за важного титула – такие, как обязательное присутствие на мероприятиях и сотрудничество с уважаемыми гражданскими – только выматывает. – Что за вопросы? Конечно, – Хмыкает, скучающе подперев щёку ладонью. – Хотя я к Фёдору привык, – «Ага, привык. Морду ему набить мало.» – Несмотря на Ваши выходки, он заботится о Вас... – После этих слов Дазай еле сдерживает смех. – Знаю-знаю! Это его выбор, я-то тут причём? И- ах, а вот и бумага для письмеца подоспела! Благодарствую, Аннушка. – Я не буду мешать? – Сиди сиди, я быстро. Потом поиграем в шахматы, умеешь же? – Сергей как-то неуверенно кивает, явно не считая себя достойным по уровню играть с ним. Второй император видит, он всё как на лету схватывает и ощущает все причины каждого выражения лица, но молчит. – Вот и отлично!

«Здравствуй, дорогой отец. Весьма огорчён сообщить Вам, что Танэ Цусима – она же моя мать – нонче объявлена официально умершей ещё задолго до моего прибытия в Ракрэйн. Хижина в самой глубине чащи обнаружена мною лично давно заросшей и разгромленной. Тело не найдено, мои соболезнования. Кстати, как у вас погодка? Не жарко?»

– Сергей, будь добр пока вытащить игрушку. Они в стеллаже на другом конце библиотеки, – Успешно спровадив Сыромятникова, Осаму достаёт оторванный от стола кусочек тонкого дерева, мокает в сок лимона и продолжает спешно писать, ибо оно не для чужих глаз. *** – Ваше Величество, Вы это серьезно?! – Гончаров, почти не поспевая, следует за Достоевским по пятам, который от нервов и думов носится по всему дворцу. – Но как же.. Вы же- – Иван, – Фёдор резко останавливается, бросив суровый и нахмуренный взгляд, а после трогается обратно. Чудесно, он уже и забыл, что к кабинету шёл, но зато проделал два лишних круга. – Ты не вправе судить меня. – Я просто не понимаю, как можно так просто отречься от того, к чему Вы шли с юношества... – Ваня в неподдельным изумлении, в неверии восприняв информацию. Решение Его Величества не было похоже на него, особенно такой, смотря со стороны, резкий и неожиданный поступок. "Ну ты там скоро, а?" – Не мешай, – Совсем брюнет с мысли сбился: а то, на него с двух сторон наседают. – Лучше иди и проверь Осаму. И пусть поест, он не ужинал, – Достоевский захлопнул дверь, лишь после тяжело вздохнув. "Хе-хе, что, Ваше Величество, не ожидали?" Только сейчас император чувствует и понимает, насколько трудно отдавать возлюбленного в лапы дьявола, дабы наконец-таки достичь своей цели, ради которой однажды урвал Дазая войной из страны, ради которой терпел его невыносимый характер. Буквально несколько дней назад он был уверен, что вот-вот поставит точку в сие сделке и больше не придётся видеть эту раздражающую физиономию. Больше не придётся... Одна лишь мысль заставляет сердце болезненно сжаться; эффект после сна оказался слишком сильным, али Фёдор сам всё это время обесценивал силу любви, либо переоценил свои возможности? Пожалуй, всё вместе. И несправедливо ведь это по отношению к Осаму: из Родины забрал, мать убил, изнасиловал, чёрт тебя дери. Теперь несносное поведение бывшего принца уже не кажется таким нелогичным, теперь хочется простить ему все мелкие грешки. Да жаль только, что сам Дазай никогда его не простит. Это неприятно, но смирение приходит слишком быстро. "Ну? Ответ каков?" – Я отказываюсь от сделки.