Контекст (рабочее название)

Холод и покой – вот о чем говорит увиденная поза. Чарльз представляет, как осанку его друга поддерживают тонкие и прочные, звенящие от натяжения стальные тросы. Воображаемая спина обретает очертания таких же стальных мускулов, дополняя образ повелителя металла. Все в нем – глаза, голос, осанка – металл, и все же он остается человеком. Странная изящность этого сочетания занимает мысли телепата на несколько минут, и он молча наблюдает за другом со стороны. Эрик снова здесь, недалеко от старого дуба, который посадил, кажется, еще дедушка Ксавьер. Он не может этого знать, но медитирует в одном из любимых мест телепата, там, куда он сам частенько приходил подумать в былые времена. Не теперь – чужое присутствие не раздражает, но сбивает настрой. - Как твои успехи? – Леншерр не мог его не заметить, как и всегда. - Было неплохо, - металлокинетик поднимается на ноги и хмыкает, - пока ты не пришел. В его глазах раздражение от прерванной медитации на земное ядро сменяется искрой веселья – Эрик не так зол, что его прервали, как пытался показать. Чарльз чувствует приязнь от осознания, что ему всегда рады. - О, я тебя отвлекаю? – Ксавьер подходит ближе, всматриваясь в стальные глаза, еще минуту назад закрытые на обманчиво умиротворенном лице. – Как интересно... Образ Эрика из стали все еще стоит перед глазами, он отпечатался на радужке, как яркое солнце. Холодный и прочный металл внутри живого человека. - Чарльз. На лице мужчины необычная озадаченная усмешка. Так он смотрит, когда телепат позорно сливает партию в шахматы – довольно часто в последнее время. - Да? – ему очень интересно, о чем думет Эрик с таким выражением лица. - Ты стоишь слишком близко. Ох, да. Возможно, он был слишком близко, но он вполне мог вторгаться в личное пространство интересных ему людей, а Эрик определенно был интересен. Можно сказать, у него было зарезервировано место в самом начале списка тех, кто интриговал телепата; зарезервировано с тех самых пор, как они познакомились. - Может, я... – он не успевает не только закончить мысль, но и оформить ее, ка их прерывают. - Вот вы где! У нас по плану собрание, господа, - Фрост не выглядела довольной, впрочем, как и всегда. – Идемте. Он послушно разворачивается на месте и в десяти шагах следует за Белой Королевой, прозванной так трепещущими студентами. За спиной он слышит размеренное дыхание Леншерра, который не увеличивает дистанцию между ними. Возможно, стоит хотя бы мысленно сказать Эмме, что ей не нужно беспокоиться о том, что она застала их в сантиметре друг от друга – Чарльзу не интересен Эрик в том смысле, в котором интересен ей. Но он, возможно, забывает это сделать. - Итак, начнем с хорошего, - говорит Фрост, когда они рассаживаются полным импровизированным директорским составом в ее кабинете. – У нас пять заявок на новых учеников, неплохое финансовое пожертвование от семьи мистера О’Коннела и благодарственное письмо на имя руководства школы лично от президента США. Поздравляю! Раздаются присущие случаю вежливые апплодисменты – не то чтобы Эмма не поделилась текстом последнего документа перед всей школой ранее, а других поводов удивляться нет: некоторые ученики происходят из состятельных семей, которые с удовольствием поддерживают их школу. Общепринятая практика в странах Европы и Северной Америки. - Сколько лет детям? – любопытствует Чарльз. Как бы он ни пытался влезть в руководство школой, его времени и сил не хватало. Идейный вдохновитель, без отмашки которого не принимались серьезные решения – это не то же самое, что эффективный администратор. Последнее больше пришлось по душе Эмме, являвшейся к тому же пресс-секретарем их организации, финансы отошли в полноправное ведение Эстер, а Чарльз метался между Церебро, преподаванием и просветительской деятельностью, каждый раз с трудом выкраивая время на отдых и сон. - Двое тринадцатилетних, мальчик и девочка, девушка шестнадцати лет и еще одна, ей четырнадцать, - Эмма перекладывает с места на место почтовые конверты с письмами и карандашными пометками поверх адресов. – И парнишка, который пришел сам. - Пришел? – поднял брови Эрик. Это на самом деле звучало невероятно: от ворот в поместье только до ближайшего перекрестка, ведущего к пригороду, было несколько километров. Они находились в глуши, и просто прийти сюда было не слишком очевидным шагом. Обычно им приходили письмо или телеграма с просьбой о зачислении, некоторыми подробностями мутации потенциального студента и его домашним адресом, и кто-нибудь из молодых мутантов поспокойнее отправлялся к семье, чтобы подписать бумаги об обучении и забрать ребенка. Упомянутого парнишку за то время, что он провел в пути – даже если считать от ближайшей остановки автобуса – должны были хватиться дома. - Я оставил ему на растерзание тех, кто был на полигоне, и телепортировался, - пояснил Азазель, - чтобы он не отследил, куда я иду. И им сказал, чтобы не проболтались. - Что, прости? - Парня засекли, но не показали камеры, - Хэнк то ли в восторге, то ли в ужасе. – Он способен передвигаться на околосветовой скорости. - А еще он ужасно активный, и от него сложно избавиться. Так что я вас спас, - хмыкнул Азазель. - Интересно, как скоро он проверит все комнаты в особняке и найдет тебя? – фыркнула Эстер. – С его-то способностями. - Нам обязательно надо с ним поговорить, - в словах Ксавьера восторг от встречи с новым мутантом с такой интересной силой. – И поговорить с его родителями, которые наверняка не в курсе, куда он делся. - Это если они успели заметить, - подсказала Эмма. – С такими возможностями... Он, наверное, часто сбегает.

***

Она оказалась права, как выяснили пожелавший встретиться с ребенком Чарльз и взятый за компанию Эрик. Парнишка по мени Питер был быстрым не только бегом, но и зафиксированным в одной позе – его специально попросили постоять ровно, когда от мельтешения перед глазами закружилась голова и зазвенела сталь вокруг раздраженного Леншерра. - А какие у вас способности? А откуда вы? У вас странный акцент! А где столовая? Где я буду жить? А кто мои соседи? А почему... Проведшие в его компании всего час молодые мутанты выглядели вымотанными. - Помолчи, пожалуйста, - приподнял руку Чарльз. – Перед тем, как тебя зачислить, мы должны поговорить с твоими родителями. - Они вообще знают, где ты? – устало спросил Эрик и на энергичное качание головой, от которого светлая голова их нового студента аж размывалась, вздохнул. – Давай, говори адрес и имена родителей. - Маму зовут Магда, мы живем в Олдбридже, это недалеко. Могу показать! Олдбридж был недалеко от Нью-Йорка только по меркам авиаперелетов. Пользоваться транспортом имени Питера никто не захотел, и собравшие нужные документы Чарльз с Эммой отправились договариваться с, вероятно, самой терпеливой на свете женщиной с небольшой помощью Азазеля. - Вы доставите меня домой быстрее, чем я сюда прибежал? – прыгал на месте мальчишка, пытаясь поймать мутанта за хвост. – Круто! А вы настоящий дьявол? - Нет, - медленно ответил тот, глядя на это... чудо. – Но, если будешь меня доставать, продемонстрирую тебе свободное падение. - Веди себя хорошо, а то оставим тебя дома с матерью, - пригрозил Эрик, тут же понимая, как это глупо звучит. - А я могу принести свои вещи? Пообещав помочь ему собраться, небольшая делегация исчезла в сизо-черной дымной вспышке.

***

- Он невыносим, - пожаловался Эрик, когда они вновь собрались в кабинете на вечернюю партию в шахматы. Чарльз был рад, что они стали встречаться чаще. Пожалуй, тот неловкий разговор о доверии на самом деле сдвинул лед былой дружбы, и их отношения потеплели снова. - Он ребенок, Эрик, - он покачал головой, двигая пешку вперед, – они все такие. Не то чтобы у него самого был большой опыт общения с детьми, но они любили его и не стеснялись это демонстрировать. Справедливости ради стоило заметить, что, хоть любовь и доставалась Чарльзу, восхищение целиком брал на себя Леншерр. То ли в силу небольшого еще возраста, то ли в угоду зрелищности демонстрации возможностей, но телепатия казалась им куда менее серьезной, чем власть над металлом и, потенциально, магнитными полями. Ксавьер отмечал иронию: то, чего отчасти страшился Эрик, не вызывало ни малейшего страха у их подопечных. - Он особенно невыносим, - послушно повторил Леншерр. - Представь, что ты можешь прожить каждый день на почти бесконечной скорости, - Чарльз пожал плечами, «съедая» белую ладью, - весь мир, наверное, кажется ему скучным. - Мне бы понравилось иметь лишнее время только для себя. - И что бы ты делал? – он не успевает схватить самого себя за язык. – «Ускорил» бы Эмму? Эрик поднимает бровь и прямо смотрит ему в глаза, на секунду забывая о шахматах. Чарльз заминается, не желая развивать тему неловкой шутки, явно угодившей куда-то не туда. - Время только для себя, Чарльз, - он почти мурлыкает это, будто одиночество кажется ему чем-то потрясающим, исключительно достойным настолько мягкого сочетания звуков. – Быть может, я бы наконец смог закончить медитацию до того, как ты придешь и прервешь ее самым непосредственным образом. - Просто я заинтересован, - он поднимает ладони, защищаясь. – Ты не даешь мне доступ в свою голову и отказываешься говорить о том, что происходит внутри. Это интригует, занешь ли, особенно в контексте гипотез Хэнка о твоих силах. - Ты говоришь об этом так, будто я способен защититься от тебя без шлема, - Эрик смотрит на доску, словно его нисколько не интересует тема беседы. – Будто ты не можешь просто получить то, что тебе хочется, в любую минуту. Ксавьер вздрагивает от того, как это прозвучало. Фраза красуется не обычным для их разговоров двойным дном, а как минимум тройным. Это... интригует, и он не уверен, как к этому относится. - Мораль, Эрик, - он удрученно мотает головой, опуская пальцы на слона, поглаживая плавные линии фигуры. – Я действительно не способен нарушить нашу договоренность и влезть в твою голову просто потому, что мне очень хочется узнать нечто, скрытое внутри. Собственные слова кажутся ему неуклюжими и неподходящими. Он, не договорив, понимает, что нарушил некий рисунок беседы, о наличии которого понятия не имел. - О, я не могу представить себе вес той морали, что держит твои принципы на плаву, Чарльз, - будто ни в чем ни бывало продолжает Эрик. – Она должна быть огромной. - О чем ты говоришь? – он теряется, и нет нужды выделять эту растерянность интонацией. - Я бы не устоял, - Леншерр пожамает плечами, цепляя пальцами ферзя. – Знать, о чем думает собеседник, кажется мне очень заманчивым. Не думаю, что я бы смог удержаться от соблазна. - Тогда нет смысла разговаривать вовсе, - телепат хмыкает, следя за движением фигуры по доске. - Разве что ты не желаешь получить от оппонента нечто особенное, - отвечают ему. Он обдумывает этот неоформленный диалог последующие несколько дней, и большинство выводов приводят его в ступор.

***

Бредя по коридорам школы в собственный перерыв, размышляющий об Эрике и их сумбурных беседах Чарльз совсем не ожидает услышать знакомый голос, хотя это и было закономерно – в пять вечера по средам в этой аудитории изучают язык, понятный только одной из них. - ...мисс Марден, ваш расчет влияния сторонних инвестиций на развитие «Крайслер» чересчур оптимистичен. Вам стоит отстраниться от деталей и посмотреть на картину в целом, тогда, возможно, мы сможем судить о будущем компании более-менее верно. - Да, миз Зульберг, - девушка кивает, и из ее сложной прически выбивается темно-каштановый локон. – Я переделаю к следующему занятию. - Будьте любезны, не начинайте все с нуля, - голос Эстер не смягчается ни на тон. – В вашей работе есть здравное зерно, но необходимо выделить его из массы разрозненных фактов. Каролин Марден подтверждающе кивает и уходит, с удивлением натыкаясь на подслушивающего за дверью Чарльза. - Добрый вечер, профессор! – он кивает, не останавливая убегающую девушку. Он здесь не за этим. - Эстер? - Здравствуй, Чарльз, - она мимолетно кивает, просматривая бумаги на столе. Ее руки всегда заняты либо бумагами, либо стискиванием подола юбки. Он старается не думать о тех единичных случаях, когда на них появлялась кровь. Почти всегда – чужая. - Не слишком ли ты строга к студентам? - Ты можешь заменить меня в любой момент, - она поднимает на него по обыкновению пустые глаза, и вся его насмешливая игривость улетучивается. – До тех пор они будут делать то, что я говорю, и так, как я говорю. Деньги не любят полета фантазии, Чарльз, они подчиняются строгим законам. - И ты знаешь каждый из них, - он задумчиво кивает. - Нет, но я стараюсь их предугадать, - она собирает все листы в стопку и подходит к нему. – Ты что-то хотел? - Просто шел мимо, - так и было. - Тогда идем, у меня сегодня больше нет занятий, - она махает рукой и пропускает его вперед, закрывая, но не запирая дверь. Они следуют по коридорам учебного корпуса и галереи в тишине, и это напоминает ему то время, когда он самолично провожал ее в поместье раз в квартал. Когда не было еще учебного корпуса и студентов, занятий и расписаний. Когда он был совсем один, наедине с бутылкой, которую часто и безуспешно пытался отобрать у него Хэнк. - Деньги учат важной вещи, Чарльз, - говорит она прежде, чем свернуть на лестницу к своим комнатам. – Детям необходимо узнать об этом пораньше, иначе они повторят наши ошибки. Она провоцирует вопрос, и он, как благодарный слушатель, задает его: - Чему же они учат? - Покой и стабильность не появляются сами по себе, они – результат постоянного труда. Он молча следит глазами за тонкой фигурой, пока она не скрывается за пролетом, ведущим на второй этаж.

***

Они снова играют, и это уже третий подряд вечер, посвященный шахматам и легкой беседе. Чарльз с затаенной виной выставляет на широкий журнальный столик бутылку скотча и облегченно вздыхает про себя, наблюдая, как Эрик спокойно разливает напиток по бокалам. Он давно заметил, что шахматы для них двоих являются не только возможностью расслабиться и приятно провести время, но и способом сказать друг другу о чем-то почти эфемерном, о чем-то, где не нужны и даже противопоказаны слова. Однако сегодня Эрик явно витает где-то в облаках, и ему очень интересна такая перемена: друг, обычно не спускавший ему ни одной победы, проигрывает две партии подряд. - Тебе определенно стоило выучить пару трюков, друг мой, - говорит он, посмеиваясь. – Неужели ты все эти годы не играл? - Я играл с Эммой, но, боюсь, тот единственный «трюк», - Эрик показывает пальцами кавычки, - что я от нее узнал, совершенно не подойдет для наших партий. Они не так уж много выпили, но Леншерр будто навеселе и не столько скрывает это, сколько демонстрирует жажду поделиться настроением. Чарльз не желает разочаровывать друга: - О, - Ксавьер знает, что его глаза блестят, но его нельзя винить за слегка фанатичную увлеченность этой беседой, - признаться, я заинтригован. У этого трюка есть название? - Гамбит любовников, - Леншерр чуть морщится, но тут же весело фыркает и поясняет, не дожидаясь закономерных расспросов. – Все фигуры сметаются с доски, а поверх ты укладываешь оппонента, чтобы сделать с ним нечто абсолютно непотребное. Чарльз немного смущен, но смеется, и Эрик вторяет его смеху своим. - С такими знаниями тебе эту партию не выиграть, - шутливо скорушается он. – Стоило чаще практиковаться, друг мой! - Практики конкретно этого гамбита у меня более чем достаточно, - фыркает мужчина, - но я не думаю, что мы в достаточно близких отношениях, чтобы его применить. - Я в любом случае не позволил бы тебе так обращаться с набором, который унаследовал от деда, - Чарльз мог бы продолжить провокацию, но не уверен, куда бы эта шутка их завела. Глаза Эрика насмешливо блестят, давая понять, что его маневр не остался незамеченным. Интересно. - Ты все поместье унаследовал от него, - фыркает Леншерр, закидывая правую щиколотку на левое колено. – И что же теперь, никакого разврата на территории в двадцать гектаров? - Почти сто пятьдесят, твоей милостью, – педантично поправляет Ксавьер, наслаждаясь шуткой и отмечая, что они оба чуть пьяны. - Эти гектары – мои, - пафосно декламирует мужчина и тут же смеется, сбивая накал, - и там я могу делать все, что захочу! - Эмма вряд-ли оценит дикую природу и все ее прелести, - он качает головой в притворной грусти. Белая Королева и ее привязанность к цивиллизации стали притчей во языцех с тех пор, как ее шпильки были замечены проваливающимися в открытый грунт вокруг поместья. Не то чтобы кто-то оказался достаточно смел, чтобы шутить об этом в ее присутствии. - О, так мы говорили о ней? Чарльз замирает. Возможно, дело в скотче – он все еще слишком восприимчив к алкоголю и может принимать сказанное за несказанное, но этот намек кажется ему чересчур прозрачным для их обычных перепалок. Впервые он задумывается над природой шуток Эрика, и это точно не то, чем ему следует занимать свою голову тогда, когда его ферзь находится в опасной близости от чужой чересчур нахальной пешки. - Не смей флиртовать со студентками, - он каррикатурно машет указательным пальцем перед лицом мужчины. – У нас будут проблемы из-за тебя и твоего неуемного либидо. - Сказал человек, завязавший узлом, - фыркает Эрик, и нахальная пешка продолжает преследовать ферзя. – Думаю, мне стоит уговорить Азазеля взять тебя в бар на выходных. - И что я буду делать в баре с Азазелем? – он двигает ладью, ставя под угрозу чужого короля. - О, он просто присмотрит за тобой, - Леншерр беспечно оставляет короля открытым, потягиваясь, чтобы переставить слона на Е4. – А ты сделаешь то, о чем так любит шутить Ревен. - О нет... Во-первых, это шах, и далеко не в его пользу. Во-вторых, он совершенно забыл, что у Эрика был доступ к его совсем не славному прошлому в лице его названной сестры, которая наверняка с удовольствием обсуждала личные перипетии Чарльза на любовном фронте. - Я могу узнать, насколько все плохо? – спрашивает он, и Эрик понимает его с полуслова. - Братство не в курсе, - Леншерр поднимает руки, - только я. Она любила жаловаться на твои приключения, пока мы были еще здесь. - О нет! - «Самая соблазнительная мутация», Чарльз? – Эрик осклабился, потирая щеку уничтеженным ферзем. – И какая же? - Половину названий я выдумывал на ходу, - в этом действительно неловко признаваться. - А если обсудить это между нами? – он наставивал. – Какая самая соблазнительная настоящая мутация? Ангел? Может, Рейвен? - Боже, нет, - он мотает головой, пытаясь отогнать мысли о соблазнении сестры. – Даже не смей намекать на подобное. - Так какая же? – щеки Эрика покрыл легкий румянец, а глаза блестели расплавленным серебром, и пьяному Чарльзу беседа казалась опасной и захватывающей. Он даже забыл, что они играют в шахматы, и партия все еще не закончена. - Не знаю, - признает он и тут же пытается сместить акценты. – Каково это, спать с телепаткой? Я никогда не использовал способности таким образом. - И она тоже не использует, - вдруг резко сменяет тон Эрик, и его взгляд грубеет. - Извини, – он запоздало вспоминает, что Леншерр ненавидит, когда в его голове есть кто-то посторонний. – Просто я подумал, что это может быть здорово... - Может быть, - кивает Эрик. – Но не с ней. Эта фраза занимает прочное место в голове Ксавьера на многие, многие дни.