Контекст (рабочее название)

Что же, разумеется, ничего не прошло гладко, хотя Эрик до последнего надеялся на Эмму и ее способности к убеждению. Короткий репортаж оставили без изменений, фильм чуть подрезали, убрав несложный намек на способность мутантов противостоять угрозам и готовность это сделать. Дети, которых никто не поставил в известность об изначальном плане, восприняли все, как должное, радостно вскрикивая каждый раз, когда кто-то из них показывался в кадре. Чего не скажешь о взрослых мутантах, составляющих преподавательский состав и основную оборонную силу. В тот день они просто разошлись, хмурые и не знающие, чего ожидать от политической верхушки США и общества в целом. Ожидание не продлилось долго: вскоре у ворот на территорию школы возникла стихийная демонстрация из пятнадцати человек, держащих размалеванные краской плакаты и нестройно, но очень яро скандирующих что-то вроде «зверям место в клетке». Демонстрантов Азазель по одиночке перетаскал на какое-то отдаленное от цивилизации поле, пообещал в следующий раз так не церемониться, отобрал и порвал плакаты и исчез, махнув рукой в сторону ближайшего населенного пункта. Эмма с чистой совестью вызвала эвакуатор на припаркованные у частной территории автомобили, некоторые – с номерами соседних штатов. На Ксавьера было страшно смотреть – он не был готов столкнуться с подобным проявлением нетерпимости, привычный скорее к полутонам и неизменной холодной вежливости формулировок тех, кто привычно и тщательно взвешивал каждое слово. Отправленные осваивать ландшафт родной страны крикуны к этому определению не относились. Речь Чарльза в парламенте США прошла штатно: он был знаком с некоторыми сенаторами лично, да и целом политики не горели энтузиазмом превращать мирное и заранее согласованное выступление в безобразную склоку, теряя на этом собственные репутационные очки. Эрик и Эмма, олицетворяющие собой меч и щит, почти не вызвали у собравшихся интереса – с ними здоровались, женщине отвешивали дежурные комплименты, но вопросов не задавали. Основатель и члены канувшего в лету Братства мутантов так и не поняли, почему их не бегут аррестовывать сразу, как видят: да, Магнито никто не узнавал без доспеха и шлема, а Эмма вовсе почти не участвовала в их операциях, но их ожидания от человечества были все еще сплошь негативными, хоть они и держали лицо ради Ксавьера и его идей. У них не было проблем с мутантами – больше нет, - только с людьми. Те все же в большинстве разочаровывали. - Им плевать, - тихо говорит Эмма, склоняясь к плечу мужчины. – Никого здесь не интересует, что будет с этими детьми, лишь бы они не мешали им сидеть в своих кабинетах и дальше. Эрик кивает, скользя взглядом по толпе политиков в почти одинаковых пиджаках. Чарльз в его коричневом костюме-тройке, без галстука и с удлинненной стрижкой выглядит либеральным преподавателем рядом с этими обрюзгшими людьми. Леншерр рассеяно перебирает пальцами поля снятой шляпы. - Хоть один имеет выходы на военных? Мистик подозревает, что Траск был не единственным. Блондинка качает головой, смотря в ту же сторону. - Глубоко я не лезу, но пока ничего не заметила. Чарльз раз в неделю стабильно спускался к Церебро, пытаясь отыскать признаки мутантов, которые могли оказаться в схожей с тем, каким они нашли Азазеля, ситуации. Всегда тщетно. Эмма и Хэнк полагали, что, зная о его способностях – он не афишировал, но и не делал из этого тайны, - военные вполне могли разработать барьер, блокирующий его способности. - Пожалуйста, заткнитесь оба,- прерывает их голос Ксавьера, продолжающего читать речь перед публикой и делающего вид, что поправлял волосы на виске. Эмма дергает плечами, а сам Леншерр едва заметно хмурится.

***

- Твой ход, - напоминает Эрик, и Чарльз поспешно переводит взгляд на доску, оценивая свои шансы. Его голова снова занята, и далеко не происходящей партией. В его руках снова белые фигуры, и он трет пальцы между собой, вспоминая ощущения от прикосновения к слону. Для этого пока не время, и он ходит конем. - Я сегодня слегка не в форме, да? - Тебя тревожит наша безопасность? – отвечает вопросом на вопрос Леншерр. Чарльз видит, что это совсем не то, что Эрик хотел бы сказать, но между ними все еще продолжает висеть это марево неопределенности, сухое и колючее, как морозный воздух. - Меня тревожишь ты, - и будь что будет. Мужчина напротив поднимает брови в верх, будто прося развить тему. - Ты что-то замалчиваешь, - покладисто продолжает Ксавьер. – Я вижу твои задумчивые взгляды, мой дорогой друг, меня ты не обманешь. - Не то чтобы я пытался тебя обмануть, Чарльз, – Эрик качает головой и поверхностно вздыхает, - но мне казалось, что я ясно дал понять, что не хочу об этом говорить. - А я не хочу терпеть всю эту, - он машет ладонью, очерчивая нечто между ними, - напряженность. Ты не хочешь, чтобы я лез в твою голову? Так перестань прятаться от меня внутри нее! - Это угроза? – спокойно спрашивает Леншерр, и он моментально сдувается. - Нет, Эрик, - Чарльз опускает голову и обхватывает ее руками, зарываясь пальцами в волосы, - конечно нет. Просто я не могу понять что может тебя так волновать, что я не заслуживаю узнать об этом. Что может быть страшнее недоверия? - О, доверие, - металл не только его сила, но и его голос. – Дело не в нем, Чарльз. Я верю тебе. Всегда верил. - Тогда расскажи мне. Он прекрасно осознает шаткость ситуации и все равно бросается вниз головой. В точности так, как когда-то бросился в холодную воду, чтобы вытянуть из нее незнакомца, ставшего лучшим другом. Он надеется, что в этот раз он тоже не проиграет судьбе. - Ты меняешься, - Эрик цедит слова медленно, будто удивляясь, что вовсе открыл рот, - то, что я знал о тебе, меняется. Я не понимаю, почему это происходит. - О чем ты говоришь? - Люди не меняются, Чарльз, - его тон похож на таковой, как если бы Леншерр объяснял что-то ребенку. – Не ради других людей уж точно. - О, - Чарльз не считает нужным сдержать усмешку, - друг мой, я говорил, что я люблю тебя, но я и правда не стал бы меняться ради тебя... - Тогда почему? – восклицает мужчина, перебивая. – Почему я больше не слышу от тебя проповедей о морали? Почему ты так легко принял меня после всего, что я сделал?! Чарльз наклоняется вперед над позабытой шахматной доской и заглядывает Эрику в глаза, не отпуская его взгляд. Он протягивает руку и кладет ладонь на бедро мужчины чуть выше колена. Он слишком вытянут вперед, поза неудобная, но обеспечивает нужный уровень проникновенности. - Легко? По-твоему пережить крах идеалов после того, как потратил несколько лет на их воплощение, легко? Потерять всех, кого только мог, - «прости, Хэнк, так нужно», - остаться одному и изо всех сил пытаться не сдаваться, постоянно скатываясь в сожаления – легко? Ты был окружен людьми, которые в тебя верили, Эрик. Я остался совсем один с тем, с чем ты соизволил меня покинуть. - Хэнк... - Хэнк не был мне равным! – он почти кричит. – Ты бросил меня, Эрик, и ушел! Ты оставил меня здесь со всеми кошмарами, которые уже не уходили днем, когда я видел, что ты в порядке. Ты хоть представляешь, каково это: побывать в голове у того, кто истязал тебя и многих других десятилетиями, упиваясь своей властью? Ты оставил меня, прикованного к больничной койке, с сознанием, испорченным идеями Шоу, и просто ушел! Я продолжил бороться, и, видит бог, алкоголь спас меня от чего-то худшего! У меня остались Хэнк и мои идеи о мирном небе над нашими головами, и я пять лет честно старался. А потом были эти чертовы газеты... Он устало откинулся обратно на спинку кресла, прикрывая глаза. Он обещал себе не срываться, не жаловаться, не выливать все это на других людей – даже Хэнк ничего не знал. Но Эрик всегда был преступно хорош в том, чтобы вытянуть из него все, что ему вздумается. - Я знаю, что меняюсь, Эрик. Я знаю, и меня это тоже беспокоит, - он поднимает волосы со лба, предпочитая держать глаза закрытыми. – Но не смей обвинять меня в том, что я делаю это не так, как тебе бы хотелось. - Я пришел сюда не за ностальгией, - собеседник говорит тихо, будто его напугала чуть не случившаяся ссора. – Просто я не хотел, чтобы ты ломал себя из-за меня и остальных из Братства. - Ты думал, я делаю это, чтобы стерпеть твоих ручных чудовищ? – Чарльз фыркает, снова поднимая глаза и встречаясь с настороженной сталью напротив. - Единственное ручное чудовище здесь играет с тобой в шахматы, - фыркают напротив. - Ты не монстр и не чудовище, мой дорогой друг, - он медленно мотает головой, не отводя взгляда. – Иногда мне кажется, что из тебя вышел лучший идеалист, чем из меня самого, и то, что ты жесток, этого не меняет. Эрик не отвечает ему, только кривит губы в неуверенной улыбке и переводит глаза на шахматную доску, давая понять, что обмен откровениями закончен. Зря: Чарльзу есть еще, что ему сказать. - То, что я дал тебе уйти не значило, что я хотел этого. Я не выгонял тебя, Эрик, поэтому мне так больно, что ты принял решение за нас обоих. Иногда, - он сглатывает и мысленно возвращается на несколько лет назад, в полутемный заставленный пустыми бутылками личный кабинет. – иногда я малодушно желал, чтобы мы никогда не встречались. Но каждый день я надеялся, что в конце концов мы будем вместе. Он замолкает, и остаток вечера они проводят в тишине, завершая партию и расходясь по спальням.